Курортный роман

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      Курорт — как много в этом слове. Крики чаек, шум волн, горячий песок и благодатная прохлада моря. Отдых, развлечения, курортные романы. Именно так себе и представлял санатории Минсок. Это было настолько в другом мире, что он никогда не задумывался над тем, что в действительности таится под словом санаторий.       Волею судеб его направили на реабилитацию в санаторий «Жемчужина». Путёвку оплачивал не он, и Минсок был уверен, что на неё он не заработает и за полжизни. И это изменило не только его представление о том, что такое санаторий и курорт, но и всю жизнь.       Приехал Минсок в санаторий совсем слабым после тяжелейшей травмы головы. Он и ещё несколько человек стояли на остановке и ждали транспорта, совершеннейшим образом не ожидая, что к вечеру окажутся в реанимации. Вылетевший на остановку внедорожник раскидал людей как кегли. В основном отделались переломами и ушибами, а Минсок пролежал в коме месяц, потом долго находился на грани, борясь с отёком мозга и его последствиями.       Отец виновника аварии побоялся шумихи вокруг сына и полностью оплатил лечение и реабилитацию пострадавших взамен на молчание. За Минсока всё решил директор детдома, который ещё сутки приходился ему опекуном. Так вместо дня рождения Минсок оказался прикованным к кровати, а вместо выпускного и напутственных слов учился ходить, говорить и думать. Его выписали спустя два месяца и отправили на реабилитацию в лучший санаторий клинического типа.       Минсок растерянно собрал вещи, которыми успел обрасти в отделении не без помощи сердобольных пациентов, попрощался с душевным персоналом и отправился к морю, которое прежде видел только на картинках или по телевизору. Кое-какие пожитки ему привезли из детдома, выпуск из которого он пропустил, пока боролся за свою жизнь. Впереди было лето, которое предстояло провести в санатории, и неизвестность взрослой жизни, что последовала бы сразу после выписки.       И что пугало больше, Минсок бы не смог ответить. Он никогда прежде не лежал в больнице, не бывал на море и не представлял жизни вне стен, в которых вырос. В день рождения он попал в аварию и чудом выжил, и с тех самых пор жизнь изменилась. И пока что не в лучшую сторону.       После не столь продолжительной комы и нескольких недель балансирования на краю Минсок учился заново дышать, глотать и даже думать. Там, в темноте, было до невозможного уютно, и уходить не хотелось совсем. Там слышалось сердцебиение его папы-омеги, чудилась красивая колыбельная, которой он успокаивал сам себя в тяжёлые минуты, и было так невесомо спокойно, что назад, к реальности, не хотелось вовсе.       Но вопреки всему он пришёл в себя, хотя по прогнозам врачей мог уже никогда не очнуться. В те дни он впервые узнал, что такое животный страх, замешанный на ужасе. Воля к жизни и прирождённая упёртость не дали ему сломаться, когда он осознал предательство своего тела.       Когда тело не выполняло привычных команд мозга, и нарушения его работы привели к полной раскоординации: ноги отказались ходить, а руки слушаться; Минсок не мог говорить, а язык либо не подчинялся вовсе, либо нёс такую околесицу, которой даже в мыслях не было. Слова менялись местами, путались, превращая речь в бессмысленное нечто; не получалось читать или писать, да и элементарнейшие действия не поддавались его усилиям. Все тогда пошло наперекосяк.       Минсок до колик боялся, что навсегда останется таким. Сломанным, без возможности улучшения. Но желание жить и помощь врачей сделали своё дело. И пусть он ещё задыхался от слабости при выполнении привычных действий, и пусть на него накатывали приступы, однако ел он самостоятельно, говорил и хоть и медленно, но передвигался.       До санатория его сопровождал молоденький медбрат-бета, который умудрялся не только тащить немногочисленные пожитки Минсока, но и старательно его поддерживал под локоть и не позволял упасть. Хотя в руке Минсока и была его неизменная трость, без которой он уже не мыслил жизни.       Будучи сиротой, выросшим в приюте для омег, он так и остался тихим и спокойным, тушевался и терялся в неподходящие моменты. Он был скромным, искренним и удивительно ранимым. Но при всём этом иногда его переклинивало, и тогда нужно было обходить его стороной. Для спокойствия и душевного равновесия.       Потому, попав в санаторий, Минсок растерялся окончательно. Он привык быть сам по себе или отвечать за младших, но теперь он находился будто в вакууме с невозможностью толком поговорить. Почти весь первый месяц он временно находился в изоляции по причине своего состояния. Медбрат из больницы передал его с рук на руки местному медперсоналу, пожелал удачи и удалился. А Минсок остался наедине со своим всё ещё подводящим его телом. Врач рекомендовал несколько дней адаптации, но несколько дней затянулись на неделю. А неделя вылилась в месяц.       Минсок привык поглощать еду в маленькой беседке на свежем воздухе. Для этого надо было просто выйти из дверей номера и сделать несколько шагов. Всего некоторое время назад это было просто и казалось ерундой, а после аварии даже такие простые действия давались с трудом. Ноги заплетались, а голова шла кругом, будто он только что вышел из центрифуги и верх путался с низом, а мир кружился вокруг волчком, намереваясь в любой момент ударить под дых.       Простейшие действия выматывали как тяжёлая работа. И Минсок долго отдыхал даже после такой несложной и привычной чистки зубов. Что уже говорить о ходьбе и пережёвывании пищи? Всё тратило его силы, но он упорно отказывался от помощи поселившихся недавно в его номере соседей.       Окна номера выходили на море, и шум волн, солёный воздух и яркий запах кипарисов кружили голову и лечили уже одним своим существованием. Побывать у воды очень хотелось, но дальше беседки Минсок не мог пока выходить, опираясь на выданную трость. Он и её сильно стеснялся, потому всегда оглядывался, прежде чем выйти из дверей.       Сегодня он поднялся ни свет, ни заря и, недолго думая, вышел к беседке. Он неспешно ковылял вперёд, с каждым шагом ступни слегка увязали в траве, что с шорохом цепляла голые ноги в открытых сланцах. Иногда он доходил до аллейки, усыпанной песком, и делал по ней несколько непростых шагов. А потом подолгу стряхивал песок с ног прежде, чем войти в номер.       Он всегда обстоятельно выполнял все водные процедуры, держал в порядке немногочисленные вещи, никогда не позволял себе сесть за стол с немытыми руками или лечь спать, не приведя в порядок всё вокруг. Просто так он окружал себя аурой спокойствия. Но с приездом новых соседей о порядке можно было позабыть.       В приюте часто шутили, называя Минсока чистюлей или енотом. На самом деле он всегда переживал, что - в отличие от многих омег - он тихий и не выделяющийся ни красотой, ни умениями, ни яркой личностью, потому прятал свою неуверенность за простыми привычками, облегчающими жизнь.       Он много молчал и ходил на все занятия, не пропускал сказанного учителем, но иногда, когда он сомневался в чём-то, то докапывался до сути вопреки всему. И учительскому недовольству, и очередным издёвкам или подначкам. Потому что ему этого хотелось и было интересно.       Полностью сосредоточившись на вытряхивании мелких ракушек из обуви после выхода на песчаную аллейку, Минсок пропустил момент, когда на соседнюю скамью в беседке, ровно напротив, через стол сел моложавый альфа и с интересом уставился на сосредоточенного Минсока.       Минсок оценил разворот плеч, гордую осанку и суровое выражение лица. Точно такое же было у одного из военных, которые приходили к ним на уроки патриотического воспитания. И он готов был спорить, что перед ним именно военный, а не полицейский или спасатель. Хищный прищур ощутимо ложился на плечи и полосовал тяжёлым взглядом.       Несмотря на это, мужчина показался Минсоку красивым. Удлинённый овал лица, строгие черты, поджатые губы небольшого рта, высветленные пряди длинноватых как для военного волос, и самое главное — рост, довершающий образ хладнокровного специалиста. — Новенький? — с интересом спросил альфа и слабо улыбнулся, когда Минсок отчётливо вздрогнул и едва не грохнулся со скамьи. — Не совсем, — буркнул Минсок и настороженно посмотрел на альфу. — Давно тут? — вновь поинтересовался альфа. — Месяц, — сказал Минсок и задумался, с какого перепугу он вообще разговаривает с незнакомцем. Он и так сбежал пораньше, чтобы побыть в тишине, пока слишком активный сосед не проснулся, а второй ещё даже не улёгся. — Почему же я тебя не видел?       Минсоку захотелось буркнуть что-то типа «потому что не туда смотришь» или ещё что-то колкое, потому что альфа бесцеремонно влез в его жизнь, хотя на улице едва рассвело. Ещё и нагло сел в его беседке, где за всё время пребывания больше никого не встречалось. Но природная вежливость и учтивость взяли верх. Минсок тут же подумал, что когда-нибудь эта доброта обернётся против него. — Я пока на адаптации, — выдавил из себя Минсок и с тоской посмотрел на двери своего номера. Уж лучше перестук клавиш и гиперактивный сосед, чем это. — С чем поступил? — Я на допросе? — вопросом на вопрос с вызовом ответил Минсок.       Он поджал губы и почувствовал растущую волну возмущения и негодования. Он не обязан поддерживать разговор, он не хотел говорить о болезнях, которые многим старикам и не снились. И с чего это незнакомому альфе вздумалось испытывать его на прочность? Но альфа заметил его бледность и поднял руки в примиряющем жесте. — Прости, малыш.       Минсок прикусил язык, чтоб не ляпнуть что-нибудь обидное и в этот раз. Но альфа действительно выглядел виноватым, и Минсок сдался. Просто кивнул, намекая, что простил, но всё-таки поднялся со скамейки с твёрдым намерением уйти.        Он не умел бушевать, а после травмы мышцы иногда превращались в подобие экзоскелета, и Минсок застывал, не в силах справиться со своим телом. Как сейчас. Мышцы напряжённо закостенели, не давая возможности сдвинуться, вены вздулись, а на коже заблестели капельки пота.       Он замер, справляясь с накатывающей слабостью, головокружением и тошнотой, впился пальцами в край стола и часто задышал, хотя и старался дышать медленно, расслабляя тело. Боль пронзила голову и сосредоточилась в левом глазу. — Ты как? — обеспокоенно спросил альфа и осторожно притронулся к напряжённым пальцам Минсока.       Минсок не смог разомкнуть сведённые судорогой челюсти, вместо слов вырвался лишь сдавленный стон. Он ненавидел свои проявления слабости и ни разу не обрадовался, когда приступ накатил в присутствии совершенно незнакомого человека. Альфа порылся в кармане и вытащил телефон. — Привет. Нужна помощь. Я в нашей беседке.       Минсок зажмурился и отчаянно стал приказывать телу расслабиться, но чем больше он пытался это сделать, тем сильнее тело скручивало судорогой. Кровь стучала в висках, и он уже смутно соображал, что к чему, когда его щёку погладили.       Он открыл глаза и столкнулся с обеспокоенными взглядами двух альф. Сбежать захотелось с утроенной силой, но он лишь бессильно захлопал глазами и с трудом перетерпел ударивший по глазам яркий свет врачебного фонарика. — Я буду задавать вопросы, а ты моргай. Два раза, если нет и один, если да. Понял?       Минсок моргнул один раз и тоскливым взглядом проводил скользнувшую в карман его ветровки руку альфы-военного. Минутой ранее врач попросил его принести карту Минсока, и он поспешил в комнату. Его комнату. От одного этого Минсоку стало дурно. — Меня зовут Бён Бэкхён, я врач. Голова болит?       Минсок сосредоточенно моргнул и подумал, что если он опозорится перед этим красивым альфой, он себе никогда не простит. Рот переполнился слюной, и Минсок закрыл глаза, пытаясь сглотнуть. Бэкхён понравился Минсоку, несмотря на настороженность к врачам.       Если бы Минсок мог дёрнуться, то обязательно это сделал, потому что Бэкхён осторожно коснулся уголка его губ и стёр выступившую слюну. А потом ловко коснулся основания шеи, пробежался ловкими пальцами к вискам, помассировал голову и вновь вернулся к шее. Если бы Минсок мог испепелиться на месте, то вместо него, застывшего в напряжённой позе, уже б красовалась горстка пепла.       Бэкхён, будто умелый пианист, скользил пальцами по сведённым судорогой мышцам, нажимал с разной интенсивностью и поглаживал после. От прикосновений тело стало расслабляться, и вскоре Минсок устало осел на скамью, пытаясь отдышаться. — Так, я не понял, ты зря меня гонял? — выдохнул выросший за плечом Бэкхёна альфа. — Фань, угомонись, — рыкнул Бэкхён на опустившуюся на стол карточку даже не глянул. — Смутил мальчика, и довольно. Надо было устранить на время причину нервного потрясения. Ты опять отдыхающим форменный допрос устраиваешь? Не на войне же, балда. Мог бы представиться для начала. — Ой… — Не, Фань, — вздохнул Бэкхён, — ты типичный военный. Одна извилина и та от фуражки, — фыркнул он и присел на скамью напротив Минсока. Фань сел рядом и виновато улыбнулся, теряя былую жёсткость. — Ву Ифань, полковник в отставке. — Ким Минсок, — тихо отозвался Минсок, судорожно соображая, что можно добавить. Но ничего не придумав, отвёл глаза и принялся растирать занемевшие мышцы и морщиться от иголочек, пронзающих тело. — Спасибо, — слабо улыбнулся врачу Минсок, — простите, что оторвал от работы. — Ни от чего ты не оторвал. Я на отдыхе. Я вообще на море шёл. — А тут в помощи нуждался прекрасный омега, — добавил Ифань. — Жаль даже, что Бэкхён уедет.       Минсок судорожно втянул воздух и покраснел. Особенного опыта в общении с противоположным полом у него не было, а тут два красивых альфы за один раз. Как-то многовато. Но омега внутри него против воли уже расправил крылья и был готов принимать внимание и общение. — Кстати, ты бывал у моря? — Бэкхён спросил у Минсока, а потом зыркнул на Ифаня и толкнул его в бок, тихо прошептав: — Если опять он оцепенеет, не видать тебе лечения в этом санатории. — Нет пока, — ответил Минсок, не желая вдаваться в подробности. Он незаметно сдвинул трость и убрал со стола толстенную медкарту, продолжая стесняться себя и своей проблемности. — Завтракаешь здесь же? — поинтересовался Ифань. Минсок кивнул, глядя на Бэкхёна, а Ифань продолжил: — Если ты не против, мы можем составить тебе компанию за завтраком, а потом поможем добраться к морю. Как тебе идея?       Минсок замялся, вновь посмотрел на Бэкхёна и закусил губу. Ему льстил интерес альф, особенно Бэкхёна, который хоть и выглядел строго, но стоило улыбке тронуть его губы, черты смягчались, превращая его в юнца со сверкающими глазами.       Ифань тоже привлекал своей экзотичной внешностью, таких ярких и красивых людей он встречал нечасто. Но жёсткие складки у рта и хмуро сведённые брови немного отталкивали, намекая, что с ним нужно быть аккуратным.       А вот Бэкхёну хотелось верить, и Минсок согласно кивнул. Сердце колотилось как тогда, когда он решался прыгнуть с крыши на кучу листьев, измотанный подначками гостивших в их приюте альф.       Их разместили в другом крыле, приёмы пищи были в разное время и пересекались омеги с альфами только на совместных занятиях, где за ними цербером смотрели воспитатели и учителя. Но альфы всё равно умудрялись цеплять омег, задирая каждый на свой лад. Минсок тогда не выдержал и посмотрел в глаза главному задире, пусть тот и был выше на две головы. — Если я прыгну, пообещай, что твои друзья отцепятся от всех наших. В конце концов, вы наши гости и должны вести себя подобающе. — Да тебе слабо, малявка! — зазвенели голоса альф. — По рукам, — хищно ощерился предводитель альф. — А если нет, ты отдашь нам себя в пользование, плюс все конфеты ваши станут нашими.       Минсок колебался недолго - на кону стояло спокойствие всех омег. Он убьётся, но выполнит любое условие. Старшие омеги уехали, оставив их наедине со взрослыми проблемами. И вернутся они в тот же день, когда их приют покинут эти неугомонные комки ярости.       Откуда взялись силы и смелость выступить вперёд и заступиться за всех, Минсок не сказал бы. Но у него остро заболело где-то внутри, когда старшие и более сильные альфы отобрали сначала еду, что давалась на вынос из столовой, а после и вовсе начали издеваться над ними.       И он просто не мог промолчать, потому что альф было больше, они были сильнее и — что пугало Минсока больше всего — могли сделать с омегами то, что сделал руководитель группы альф с их учителем математики. Омега стонал так громко, что сбившиеся в кучу омеги помладше даже заплакали.       Для себя Минсок в тот вечер чётко решил, что не позволит никакому альфе сделать себе больно. И уж тем более кому-то, кто для Минсока важен. Потому сегодня он и сделал этот шаг вперёд, дерзко отвечая на резкие выпады.       А потом он стоял на краю крыши с гулко колотящимся сердцем и смотрел воспалёнными глазами на кучу листьев далеко внизу и понимал, что он сделает всё возможное и невозможное. — Струсил? — поинтересовались за спиной. Минсок повёл плечом, разбежался и прыгнул под неверящие вздохи альф.       Приземлился он тогда очень удачно, хотя от удара вышибло весь дух, но он нашёл в себе силы подняться и посмотреть наверх. Там на фоне вечернего неба виднелись головы старших альф. — Я выполнил своё обещание, дело за тобой, — крикнул он альфам.       Он доковылял до крыла, где жили омеги, пока в гостях были альфы. Эта территория была запретной для альф, потому он не боялся, что его кто-то здесь увидит. Он завернул за угол и обессиленно привалился спиной к стене. Кровь стучала в висках набатом, тело немного ломило и дрожало.       Но он сделал то, что обещал, и если теперь альфа не сдержит обещание, его заклюют свои же. А это дорогого стоит. Хотя ради своих он готов был грызть зубами. Минсок охнул, когда на него налетела стайка омег и сдавила в массовых объятиях.       После этого его перестали задирать, но побыть привычно тихим и задумчивым ему удавалось всё реже. То сказку нужно рассказать, то прийти на занятия по хапкидо, на которые ему позволили записаться благодаря обновленной системе внешкольной работы с детьми-сиротами.       И сейчас Минсок переживал ничуть не меньше, ведь оба альфы были намного крупнее его, но в случае чего Минсок надеялся на свои кулаки. Хотя при этом был уверен, что ни один не распустит руки. Потому что не выглядели они насильниками. Хотя как выглядят насильники, Минсок и не знал. Просто чувствовал, что это не так. И всё.       Его терзали двоякие чувства, но пока что природное любопытство и очарование альфами пересиливали все страхи и опасения. К тому же, с недавнего времени его начали интересовать альфы. Не так, чтоб он кидался на них или требовал постоянного общения. Но хотя бы смотреть на них и перекидываться словами было просто необходимо, иначе система начинала сбоить и он раздражался по мелочам.       Бэкхён вскоре откланялся и обещался быть к завтраку, Ифань присоединился к нему, и Минсоку ничего не оставалось, как остаться ждать заботливого санитара с завтраком. Он решил поберечь силы для прогулки и откинулся на спинку скамьи, поглядывая в стремительно светлеющее небо с росчерками чаек в вышине.       В номер возвращаться не хотелось. Сейчас там был не спящий тихий рассудительный студент Сехун и неугомонный омега лет сорока Хань, чьи хитрые лица он и так видел в окно. Всё равно насядут, и не отвертеться. Хотя как Ифань спокойно зашёл и вышел живым оставалось загадкой.