Два слова о страхе...

Страх отпускал нехотя, капля за каплей. И даже спустя пару часов, когда они привычно разместились в креслах и юноша вертел в руках дурацкую ракановскую железку, Рокэ все еще ощущал его отголоски. Тревога не отпускала, впившись в сердце, она сжимала его даже сейчас… Разве стоит говорить о том, что он почувствовал в тот момент, когда заметил всполох огня и рванул на дыбы Моро? Понял ли он что-то или то было лишь звериное чутье (по-другому не назвать, все произошло слишком быстро) Рокэ сказать не мог. Алва прикрыл глаза, снова и снова переживая произошедшее. Сухой треск выстрела, всполох огня, ржание раненого Моро, который, не удержав равновесия, упал впервые в жизни, придавив собой седока, непонимающие и перепуганные глаза Ричарда… Мальчишка, разумеется, не понял кто был мишенью, испугался за своего монсеньора, сильно испугался. В миг соскочил с Соны и оказался рядом, плохо контролируя дрожавший голос, решив, что выстрел настиг цель и сразил Рокэ. «Глупыш, я проклят, смерть для меня слишком большая роскошь. Мой удел — вечные потери» — подумал тогда Рокэ, выбираясь из-под дрожащего тела Моро, стараясь не глядеть в сторону оруженосца, ему было достаточно того, что он уже видел. Пожалуй, это был единственный светлый момент в этой скверной истории. Тот взгляд Ричарда… Но твари тебя раздери, Алва, это разве не то, что должно тебя заставить задуматься и прекратить все? Мало тебе было Эмильены? Стоит ли ломать жизнь еще и мальчику?! Рокэ открыл глаза и вздохнул, неожиданно для себя натыкаясь на взгляд серых, внимательных глаз. — С ним все будет хорошо. Он поправится. На лице Ричарда сочувствие. Рокэ кивает, ругая себя за несдержанность. Конечно Дик думает, что промелькнувшая тревога на лице эра следствие того, что ранен Моро, но… — Налейте мне вина, юноша… — собственный голос звучит сухо и устало. Ричард поднимается и исполняет просьбу, позабыв об интересовавшем его мече. Наполняет кубок «кровью», подносит, не отводя все так же внимательного взгляда, изучает… Хм… Рокэ принимает вино и делает глоток, пряча почти выползшую на губы улыбку. А еще, вино помогает разогнать собравшееся за грудиной тепло, рождавшееся от близости Ричарда. Так сладко… что гнетущий страх почти отступил. Так опасно… Рокэ старается не думать о природе этого тепла, как запретил себе чувствовать влечение к своему смешному и совершенно невозможному оруженосцу. Но как быть с тем, что этот запрет постоянно нарушается? В такие моменты как сейчас, например, когда страх от не случившийся, но такой близкой беды, накрыл его с головой? Не проснись в Рокэ то темное, как Сагранская ночь, что-то звериное и чуткое, лежал бы Дик сейчас с простреленной грудью, а глупый, влюбленный монсеньор скорбно склонялся бы над его коченеющим телом. Да, они прошли войну… Но там все было по-другому. Смерть ходила рядом, но Рокэ зорко следил за безопасностью юноши, неустанно, не сводя с оруженосца внимательных глаз, ожидая подвоха в любой момент, война обязывает. Но и там был момент, когда Рокэ по-настоящему испугался за Дика, в день, когда тот сорвался и умчался в степь. В том виноват был не Ричард. Рокэ вывел его из себя нарочно, злясь на юношу за трепетное отношение к генералу Феншо. Очень злясь. До того, что вопреки собственным правилам, расквитался с возможным соперником не на дуэли, как требовала честь, а воспользовавшись положением и правом главнокомандующего. Юридически все было чисто, но в душе Рокэ знал, что поступает гадко. Видеть Ричарда рядом с пустоголовым амбициозным идиотом оказалось выше сил Алвы. Именно тогда Рокэ почувствовал, что ему совершенно не все равно с кем водит дружбу его юноша, а еще появилось желание держать Окделла при себе и денно, и нощно. Видеть, слышать, содрогаться от написанной на лице Дика ненависти, заставить эту ненависть исчезнуть. И он заставил… После Дарамы Дикон ненавидеть перестал. И это только раззадоривало желание быть ближе, сломать запреты и переступить грань, за которой все меняется. Он почти уступил своему пагубному желанию, тем вечером, в Фрамбуа. Дикон был пьян и расслаблен, взирал на своего эра с обожанием, сидел так близко, что Рокэ слышал его учащенное хмельное дыхание, чувствовал тепло прижатого к своей ноге бедра юноши, дурея от накатывающего вожделения. Алва, то и дело, залипал на соблазнительно приоткрытых губах, мечтая провести по ним подушечкой большого пальца, поймать удивленный взгляд серых глаз и полюбоваться, как щеки Дикона заливает румянец смущения. Хотелось ухватить упрямый подбородок юноши пальцами и притянуть его лицо к себе, пробуя на вкус эти губы, долго, вдумчиво, словно новый сорт старого выдержанного вина, так, чтобы уловить все тонкости и нюансы. А после, когда сопротивление Дика сойдет на нет, и тот подавшись вперед позволит себе ответить на поцелуй, осторожно скользнуть языком внутрь, углубляя и обостряя ощущения, даря юноше блаженство. Разумеется, ничего такого не случилось. Слава абвениям, у Рокэ хватило ума не сдурить и сдержать себя в руках, Ричард отправился спать, так и не узнав, чего на самом деле хотелось его монсеньору. Но сегодня… После покушения, когда Рокэ смог отдышаться от сковавшего его страха, вся сдержанность и благоразумие грозили отправиться кошкам под хвост. Может, к тварям все? Рокэ залпом допил оставшееся в кубке вино. Дик, словно ожидая этого, подошел, забрал хрусталь и осторожно наполнил кубок заново. — Налей и себе тоже, — велел Рокэ, не спуская с юноши взгляда. — И подойди сюда. Дик наполнил второй кубок для себя и вернулся к креслу Рокэ. — Присядь, — сказал Алва, невесомо хлопнув по подлокотнику, на который обычно ставил кубок. Дик глянул на него удивленно, потом смущенно опустил глаза, но просьбу исполнил, присел. — Прежде, чем я начну говорить, — Рокэ забрал у Дика свой кубок левой рукой, а правой, приобнял юношу и немного притянул к себе, чтобы тому было удобнее сидеть, и не почувствовав сопротивления, продолжил, — тебе лучше выпить. — Это ведь касается того выстрела? — Тихо произнес Окделл, послушно поднося кубок к губам. — Стреляли в вас? Рокэ тихонько хмыкнул, стараясь не потерять над собой контроль и не позволить собственной руке оглаживать Дика, которого продолжал прижимать к себе. — Ты бы расстроился, если бы выстрел достиг цели? — спросил Алва вместо честного ответа. Ричард вздрогнул всем телом, и после этого, слова, какие бы он не произнес, уже не имели особого значения. Рокэ прижал его к себе крепче, чувствуя, как ломаются собственные запреты. — Расстроился?! — Голос Окделла зазвенел возмущением, — Эр Рокэ, я… — А как же кровная месть, родовая вражда и тот вызов, который я получил от тебя весной? — Рокэ говорил тихо, без положенной в подобном случае насмешки, не отводя взгляда от лица Дика. Тот смутился и не зная, что ответить, спрятался за свой кубок одним большим глотком допивая вино. — Это совсем другое… — Губы юноши, смоченные вином, приковывали к себе взгляд Алвы, и Рокэ почти не расслышал слов. — Посмотри на меня, Ричард, — велел он, отставляя вино на свободный подлокотник, — Стреляли не в меня. Та пуля предназначалась тебе. Это уже третье покушение на твою жизнь, в котором я совершенно уверен. Брови Ричарда удивленно дернулись, губы приоткрылись, но сказать он ничего не успел, Рокэ продолжил: — Так вот, наверное, ты сможешь понять, что чувствовал я, если представишь, себе мою смерть. Думаю, наши ощущения были бы довольно похожи. Возможно тебя удивит услышанное, но поверь, я испугался от того, насколько близко к тебе подобралась смерть. Очень… — Эр Рокэ, — серые глаза сделались огромными и совершенно бездонными, — вы пожертвовали своим конем, спасая меня? — Я пожертвовал бы гораздо большим, поверь… — Потому что принесли клятву в фабианов день? — Лицо Ричарда застыло словно маска, на нем жили только все еще огромные глаза и подрагивающие губы. Что ты хочешь услышать в ответ, мальчик? То что правильно или правду? — А сам что думаешь? Дикон долго молчал, отведя взгляд и устремив его куда-то в пустоту, определяясь с ответом. Рокэ ждал, сам не понимая к чему завел этот разговор и усложнил все то, что было для него и без того непросто. Пальцы, придерживающие Ричарда, обжигало идущим от юноши теплом, таким манящим и желанным. Сомнения и правильные мысли, загнанные в угол встрепенувшимся сильным желанием, снова медленно выползали на свет, внося в душу Ворона сумбур и смятение. Но близость Дикона, его живое тепло заставляло отступить липкий пронизывающий нутро страх, который Рокэ испытал там, на улице, когда понял, что Окделл был на волосок от гибели. — Я думаю что… — заговорил, наконец юноша, вероятно придя к определенному решению, — что… Он осекся на полуслове растерянно шаря глазами по лицу Рокэ, застывшего в ожидании, а потом резко подался вперед, наклоняясь, и коснулся все еще подрагивающими губами, губ Алвы. Осторожно, смущенно, едва ощутимо, и прямо в них прошептал: — Что ваша клятва была не при чем.