Последний лист

Зима в этом году затянулась, стылая и гнилая. По календарю уже был март, а ветер с Гудзона нес все ту же ледяную сырость. Голые деревья пахли мокрой холодной корой. Пробираясь по одной из боковых дорожек кладбища Вудлон, он вдруг споткнулся об одну простую мысль, словно о камень. Он не знает, какое сегодня число и день недели. Все дни слились в один. C тех пор, как сердце Электры затихло, ни один звук больше не имел значения. Мэтт помнил, как оно споткнулось, зачастило, слабея, потом пауза — тихий последний толчок пульса — и звенящая тишина. Он до сих пор просыпался от этой громовой тишины, заполняющей весь мир. На подходе он еще раз споткнулся — о странную мягкую неровность, похожую на кучку свежевскопанной земли. Сторож говорил, на кладбище начали пошаливать неизвестные вандалы. Мэтт Мердок сделал еще два шага и опустил к могильному камню водянисто пахнущий букет лилий. Поморщился: было такое чувство, что в сердце тяжелого запаха закралась нотка гнильцы. Порыв ветра ударил в лицо россыпью капель с ближайшего дерева. Стало холодно, но хоть запах развеялся. Девятнадцатый букет. Даже во время этих визитов на кладбище ему не было больно. Ему было ошеломляюще и до ужаса никак. Пустота, которая хуже любой боли. *** Время исчезало: он мог, не замечая этого, стоять здесь часами. Но сегодня что-то было не так. Мэтт опустил голову, чуть наклонив ее. Замер. Втянул воздух носом и ровно сказал: — Можешь не прятаться. Я тебя слышу. Кусты справа от него зашелестели, гравий дорожки скрипнул под тяжелыми шагами. Порыв ветра донес клочок знакомого запаха: кислая вонь пороха, дешевый табак, оружейная смазка, металл. Сердце чуть частило, обрисовывая биением крови мощный силуэт. Фрэнк Касл. А вот дыхание он не узнавал. Не тренированный, длинный вдох-выдох снайпера — а испорченная шарманка. Как у старого курильщика. — Что ты тут делаешь? Касл остановился в трех шагах, повертел головой, осматриваясь. Скрипнул воротник дрянной кожаной куртки, под ней проехался по плечу ремень: Фрэнк опустил что-то короткое, огнестрельное и наверняка с убойным калибром. — П-присматривал за тобой. — Зачем? — Ты ж наверняка убьешься, Красный, — он попытался протолкнуть сквозь горло хриплый смешок, но вместо этого только закашлялся. — Они обязательно придут за тобой снова. Я видел много таких, как эти япошки. Они как акулы: всегда возвращаются туда, где почуяли запах крови. Ты крепко им задал — но недостаточно. Еще недостаточно. Они вернутся. — А тебе только этого и надо? Все воюешь? — Мэтт медленно распрямился, покручивая в руке свою увесистую белую трость. — Я тебе нужен как наживка? Который раз ты уже здесь? — Девятнадцатый. Что с этого? — глухо и с каким-то непонятным вызовом отозвался Фрэнк. — Считай, что как наживка, если тебе так проще. Мэтт шагнул вперед, сокращая расстояние. — Тебе бы исчезнуть из города, а ты залег на дно. Залег плохо. Ночуешь в заброшенных домах и на стройках. У тебя одежда пропахла строительной пылью и бетоном. И немного помойкой. Сейчас ты пойдешь со мной, Фрэнк. — Еще чего, — фыркнул тот, настороженно пятясь. «Точно битый уличный пес», — подумал Мэтт, и от этой мысли почему-то вдруг стало тошно. — Снова в полицию решил меня сдать? Не выйдет. Я в тюрягу больше не пойду. Лучше сдохнуть. — Ты и сдохнешь, Фрэнк, если не заткнешься прямо сейчас и не поедешь ко мне. У тебя бронхит, если не пневмония. Я слышу хрипы, вот здесь, — Мэтт шагнул вперед, вытянул руку и ткнул пальцем ему в грудь. Фрэнк замер под его рукой. Мэтт медленно поднял ладонь — и коснулся лба. — Тридцать девять как минимум, — твердо сказал он. — Я не понимаю, как ты до сих пор на ногах-то держишься. Клянусь богом, Фрэнк, или ты пойдешь со мной добровольно, или я тебя вырублю и затолкаю в такси, выдав за пьяного. — Ты же чертов адвокат. Ты ведь лучше меня знаешь, сколько лет тебе могут навесить за пособничество серийному убийце. — Знаю. Но представь себе — положить мне на это с прибором. Он с удовольствием услышал, как от неожиданности Касл аж поперхнулся. — Это тебя в колледже так научили выражаться? — буркнул он, сворачивая вслед за Мэттом на дорожку, ведущую к выходу. — Угу. Колледж «Адская кухня и ее переулки», обучение бесплатное. *** — Раздевайся, — буркнул Мэтт, захлопнув за собой дверь. — Одежду в стиралку, сам в горячий душ. Я пока постелю тебе на диване. — Я что, буду ходить по твоей квартире голым?! Мэтт тяжело вздохнул. — Я же все равно тебя не вижу, — очень терпеливо объяснил он. — Разве только на ощупь. — Еще чего! — Да я и сам, знаешь ли, не рвусь, — сказал Мэтт в захлопнутую перед носом дверь ванной. *** Он потерянно прошелся по квартире до окна и обратно. Только сейчас до него начало доходить, что он сделал. Ведь не собаку бродячую подобрал на улице. Он привел в дом одного из самых разыскиваемых преступников в стране. Серийного убийцу с пулей в черепе. Человека, которому отчаянно нужна была помощь. Так добрый самаритянин две тысячи лет назад подобрал на дороге среди холмов избитого странника чужого роду-племени. Строчки из Библии, всплывшие в голове, вдруг успокоили, убедили: он все сделал правильно. И кроме того, это ведь Фрэнк, который прикрывал их с Электрой на крыше. Фрэнк, который с трудом сдерживал слезы, рассказывая ему о гибели своей семьи. Два этих воспоминания всплыли в памяти так ярко и болезненно, как будто ткнули пальцем в свежую рану. Каратель был единственным, пусть на свой странный лад, но близким человеком, который у него остался. Наверное, дело в том, что жизнь их похожим образом искалечила, только Фрэнку не повезло больше. *** — Эй, ты что от меня хочешь? — настороженно спросили из-за двери, когда он постучал. — Полотенце, — невпопад ответил Мэтт. — Забыл дать. Фрэнк вдруг глухо рассмеялся, роняя тяжелые и звонкие капли воды на кафель. — Я последний месяц жил на чердаках и крышах, о горячем душе мог только мечтать. Полотенце, говоришь? — И одежда. Я подыскал то, что на тебя налезет. Не ходить же тебе и правда голышом. — Спасибо, — буркнули из-за приоткрывшейся двери. Мокрая рука цапнула ворох одежды и скрылась. *** — Пижама с овечками, серьезно, Мёрдок? Дверь распахнулась, в лицо Мэтту ударила волна теплого воздуха с запахом его собственного шампуня. — Я не помню, что там на ней, — признался Мэтт. — Это Фогги подарил, когда-то давно. Промахнулся с размером. Другие мои вещи вряд ли на тебя налезут. — А ты хотя бы в курсе что у тебя свитер — с оленями? — Да. Это тоже Фогги. Давно, еще когда мы учились в колледже. Подарок на Рождество. — Мэтт вдруг почувствовал, что с его лицом творится что-то странное. Не сразу вспомнил, как это называется. Улыбка. — Фогги — это тот парень, который выгораживал меня в суде, пока ты прыгал по крышам в маскарадном костюме чертика? — Можно и так сказать. — А где он сейчас? В смысле, — воздух вздрогнул, как будто Фрэнк дернул плечом, пытаясь подобрать слова. — Он же твой друг. Если я правильно понял. — Это сложно, — вздохнул Мэтт. — Он был и всегда будет моим лучшим другом. Просто... он был не совсем в курсе, чем я занимаюсь по ночам. — Ты не рассказывал ему? Мудак. — Он тоже так сказал. Сначала жутко разозлился, сказал, что больше не может мне доверять, раз я скрываю такие вещи. Что мы больше не партнеры, не будем работать вместе. Потом, видимо, узнал про... нее, — почему-то шепотом сказал Мэтт. Даже сейчас он не мог произнести имя Электры: что-то больно сдавило горло. — Он приходил сюда. Несколько раз. Стучал в дверь: сначала кулаками, потом ногами. Но я не открыл. Быть рядом со мной — слишком опасно. Фогги — очень храбрый. Но такая жизнь, — Мэтт сделал неопределенный жест рукой, обводя все вокруг, — не для него. А кроме того, у меня просто не было сил встать с дивана, дойти до двери, впустить кого-то. Притворяться живым. — С какого раза он сдался? — Не помню. Больше чем с десятого. Под весом Фрэнка грузно скрипнул стул. — У тебя поесть-то найдется? Извини, я дня три не ел, наверное. Раз уж ты меня сюда притащил, так может, покормишь? В щеки тяжело и горячо плеснула кровь. Какой же он дурак. Полотенце сухое не забыл предложить, идиот. А про еду не догадался. Мэтт зашарил в кухонном шкафчике, но под руку попалась только старая пачка овсянки. В холодильнике обнаружилось полбанки засохшей шоколадной пасты. — Овсянка на воде пополам с «Нутеллой»? Несите. Охрененный ужин, — пробормотал Фрэнк. — Лучше чем добрая половина того, что я жрал в Афганистане. А сам-то ты что ел последние дни? — Я не... знаю, — растерянно отозвался Мэтт. Он старательно скреб ложкой по дну кастрюли: бухнул слишком много овсянки, и теперь, судя по запаху, на дне пригорало. Мэтт вдруг почувствовал себя до ужаса голодным. Рот мгновенно наполнился слюной, а живот свело. Он еще раз повозил ложкой по дну, выключил газ, нащупал в шкафчике две тарелки. Фрэнк уснул прямо за столом. Его пришлось долго трясти за плечо, прежде чем он поднял голову и придвинул к себе тарелку. — Сладко, — пробормотал он с набитым ртом. — Значит, съедобно. Фрэнк ел торопливо, как будто могли отобрать, и как только закончил, отключился, уткнувшись в руки мокрым от испарины лбом. Мэтт растеряно потрогал его висок, обдумывая, не свернет ли ему Касл шею спросонок, если попробовать перетащить его в кровать. Но когда он закинул руку Фрэнка себе на плечо и с натугой поднял его на ноги, тот покорно дал отвести себя в спальню. *** Мэтт присел на краешек собственной кровати, немного послушал, как дышит Фрэнк во сне: неправильно и тяжело. Он вдруг сообразил, что ему самому спать придется на диване в гостиной. Все тело налилось тяжестью, упасть бы и уснуть прямо сейчас. Вот только надо найти жаропонижающее... Как он мог забыть. В аптечке почти ничего не осталось, кроме бинтов и пластыря. Обычно он регулярно обновлял запасы, но в последние недели — забыл. Мэтт бесшумно оделся, замер на пороге с ключами в руке, вслушиваясь в дыхание Фрэнка. До аптеки десять минут пешком, столько же обратно. Вряд ли за полчаса что-нибудь случится. *** Существу было холодно. Нелепая память тела, которое никак не могло разучиться дышать. Существо было древним, его новое тело — молодым и сильным. Легкие вздрагивали, порываясь вдохнуть ненужный больше воздух. Сердце сжималось, пытаясь забиться. Отвыкнет. Все бы ничего, но ощущение холода, безысходной тоски по теплу мешало сосредоточиться на цели. Грудь сводило болью, как если бы она попала в ледяную воду и шла ко дну, захлебываясь ужасом. Это были чужие мысли. Не Существа. Оно остановилось, вцепившись рукой в кирпичный край дымохода, и подняло к луне белесые мерцающие глаза. Многие тысячи лет оно не знало других чувств, кроме лютой жажды и единственной радости — утолять ее. Звать, чувствовать, как жертва приближается, как теряет последние силы... ...дрянь ты такая! Тело содрогнулось, легкие судорожно втянули воздух. Это было больно — как получить раскаленным молотом в солнечное сплетение. Существо коротко зашипело, подавляя бунт. Она была сильной, эта смертная. Она все еще сопротивлялась, маленький кусочек живого в глубинах мертвого сознания. Вначале это забавляло: мучить ее, дать перехватить на секунду контроль над телом — и отобрать. Когда Существо показывало ей, что хочет сделать с тем человеком, другая яростно кидалась на стенки своей ментальной тюрьмы. Это было... сладко. Пока она впервые не перехватила контроль без разрешения. Такой боли Существо не испытывало уже многие тысячи лет. К жажде теперь примешивался еще и азарт. На что будет способна женщина, запертая в его сознании, когда оно найдет и призовет свою жертву? Это будет славная охота. Существо выпрямилось и усмехнулось луне темными, прекрасно очерченными губами. По бледной коже стекал холодный дождь. Охота началась. *** Ночная аптека была всего в двух кварталах от дома, но Мэтт, пока дошел до нее, успел сто раз пожалеть, что не взял зонт. — Доброго вечера, Джейн. — О, мистер Мердок. Давненько вас не было видно. Ночной дежурной, судя по низкому, чуть надтреснутому грудному голосу, было за сорок пять. Звуки нарисовали под веками Мэтта силуэт полной добродушной женщины, с любопытством облокотившейся на прилавок. — Мне нужно жаропонижающее. Сильное. Еще витамин С и сироп от кашля. Жаль, что антибиотики без рецепта не купишь. Без вариантов, за ними придется идти к Клэр. Мэтт слегка поморщился. — Боже правый, — Джейн всплеснула руками. — Вы простыли и бродите под дождем без зонта, вон с волос капает. Она скрипнула дверцей и завозилась в шкафу, не переставая бубнить что-то про мужчин, безответственных, как дети. — Это не я. Это для моего... — он чуть не сказал «друга», в последнюю секунду сообразив, как это странно будет звучать, — племянника. — Сколько лет мальчику? — Да большой уже парень. А мозгов — как у малолетнего. Дайте все в дозировке для взрослых, пожалуйста. Прижимая к груди пакет с лекарствами, Мэтт почти бежал, торопясь домой. Стало почему-то тревожно. Захотелось побыстрее закрыть за собой дверь и убедиться, что с Фрэнком все в порядке. *** Существо наблюдало за ним, прячась в тени у края крыши. Та, другая, с неистовой силой билась в стены своей тюрьмы, пытаясь отобрать контроль. Под черепной коробкой все звенело от ее криков. Человек на пустой ночной улице ускорил шаги, почти побежал. Зов уже начал работать — мягко, исподволь, неодолимо, затуманивая его сознание. *** Он вслушался с порога: Фрэнк дышал неглубоко, часто, а сердце у него грохотало, как изношенный мотор на полном ходу. Мэтт сбросил мокрую насквозь куртку, щелкнул электрочайником, открыл упаковку жаропонижающего. В соседней комнате Фрэнк заметался на кровати, невнятно бормоча что-то. Потом он глухо вскрикнул. Мэтт кинулся туда, сжав в кулаке две таблетки и забыв про воду. Фрэнк приглушенно не то скулил, не то стонал в подушку, но не просыпался. Когда Мэтт потряс его за плечо, он вздрогнул и попытался свернуться в клубок, прикрывая живот и голову. — Эй, все в порядке. Фрэнк, я рядом, ты у своих. Слышишь? Проснись. Тебе нужно выпить таблетки. Слышишь меня? — Нет у меня чертового ПТСР, Мария, — четко и громко сказал тот, не открывая глаз. — Со мной все в порядке. — Конечно, нету, — мягко отозвался Мэтт, успокаивающе поглаживая его по плечу. — Все в порядке, ты в безопасности, у меня дома. — А, это ты, Красный, — сонно пробормотал Фрэнк. — Чего надо? — Он приподнялся на локте. — Я, надеюсь, не орал во сне? — Нет, — соврал Мэтт. — Спал как убитый. Таблетки выпей. Тебя лихорадит, вон как дрожишь. Хочешь, принесу горячего чая? Фрэнк попытался отказаться, но когда получил чашку, вцепился в нее обеими руками. Он цедил сквозь зубы горький крепкий чай без сахара, и Мэтт чувствовал, как зябкая дрожь покидает его крупное тело. Когда он заснул, откинувшись на подушки, пустую чашку пришлось отбирать, отгибая по одному жадно сжатые пальцы. Мэтт постоял рядом еще немного. Послушал, как он дышит. В голове всплывали обрывки воспоминаний из детства, как он заболел ангиной и провалялся дома целый месяц... Он размотал с шеи старенький колючий шерстяной шарф, приподнял Фрэнка и осторожно обернул так, чтобы согревало горло и грудь. Странно, шарф он снял, а внутри наоборот, как будто потеплело. *** — Станцуем, — шепнула Электра. Шепот был как ледяная вода в жаркий полдень: сводит горло, но не можешь остановиться, пьешь, пока не начнешь задыхаться. От затылка вниз по спине сбежал липкий озноб. Мэтт положил ладонь ей на талию — но Электра вдруг легко отстранилась, коснулась холодными пальцами его щеки. Шепот дробился, отражаясь от невидимых стен, шелестел бесконечным эхом. Он бежал по этому лабиринту, гонясь за призраком ее легких шагов, но слух подводил. Шаги, словно дразня, слышались то слева, то справа. Шепот заглушал их: шелест отравленного шелка, змеиного тела, свист ветра в развалинах древних городов, слова давно мертвых языков. Он задыхался, путался в сетях этого шепота, теряя силы, с каждой секундой забывая себя. «Кто я? Кто зовет меня из темноты?» Он только помнил, что надо идти на шепот, — и шел, пока сплетающийся вокруг него невидимый кокон шелеста не разорвал крик. Живой, человеческий, полный ужаса. Стены лабиринта дрогнули и обрушились. Шелест просвистел рядом, обдавая холодом, заставляя волосы на затылке шевельнуться, — и стих. Мэтт подскочил на кровати, прижал ладонью бешено колотящееся сердце. Не сразу вспомнил кто он и где. В соседней комнате кричал Фрэнк, словно его резали заживо. *** — Фрэнк, да уймись ты. Касл сидел на кровати, спустив на холодный пол босые ноги, мокрый от пота, сжимая свое оружие — пистолет-пулемет, слишком серьезная штука для борьбы с кошмарами. Как бы не пальнул случайно, вон как пальцы дрожат. — Ну, ты что? Здесь никого нет. Отдай мне пушку, нам только стрельбы здесь не хватало. Но Фрэнк только трясся и мотал головой, вцепившись в оружие. Мэтт прижал его к себе, как маленького, почувствовал ребрами холодный металл ствола и зарубку мушки. «Пусть бы случайно и выстрелил», — холодно подумалось, как много раз за эти дни. Мэтт вдруг представил, как трясущийся палец нечаянно нажимает курок — и Фрэнк остается здесь совсем один, наедине со своими кошмарами и его мертвым телом. Это садануло под дых, обожгло. Стало вдруг страшно, что да, выстрелит — и он осторожно отвел в сторону дуло «Узи». — Здесь никого нет, — сказал Мэтт мягко, как только мог. — Я бы услышал, Фрэнк. Помнишь, как я заметил тебя на кладбище? Я слышу дыхание и сердцебиение — сквозь стены и на расстоянии. Да я слышу сейчас, как храпит у себя сосед с первого этажа. — Но я видел... ее. — Кого? Где видел? — Там, за окном. — Фрэнк, здесь последний этаж под крышей. — Я видел. Женщина... кажется. С той стороны стекла. Темные волосы, белая кожа, красные губы. Она смотрела... Фрэнка передернуло. — Прилипла прямо к стеклу ладонями и смотрела на меня. Ее глаза... они не как у человека. Когда она смотрит на тебя, это как будто тебе воткнули нож прямо в живот и поворачивают. — Фрэнк, у тебя высокая температура. Тебе могло присниться... — Я знаю, что ты скажешь! — выкрикнул тот, сжимая голову руками. — Да, я вижу кошмары. Да, у меня гребанный ПТСР! Но это был не сон, Мэтт. Это не было похоже на сон. Совсем. Что это за чертовщина? Ты знаешь, кто это мог быть? — Это был просто кошмар, Фрэнк. Тебе надо принять жаропонижающее. А насчет этой женщины — сам посуди. Даже если бы кто-то поднялся сюда по стене или спустился на веревке с крыше — думаешь, я бы не услышал шаги и дыхание? — Да, — Фрэнк с облегчением откинулся на подушки, проглотив еще одну таблетку. — Наверное, приснилось. Он вдруг напряженно приподнялся на локте: — А те парни в черном? Ну, япошки? Ты вроде как их не слышал. — У них было замедлено дыхание и сердцебиение: пара звуков в минуту. Но даже они не могли двигаться полностью бесшумно. Я же в конце концов справился. «Только потерял Электру». Эта мысль была болезненной — словно содрали присохшие бинты с только-только поджившей раны. Фрэнк, судя по всему, понял, виновато замолк, завозился под одеялом, устраиваясь поудобнее. — Я... уже нормально. Иди, — неловко пробормотал он. — Я посижу тут еще немного, вдруг тебе что-нибудь понадобится. Мэтт уселся прямо на пол, лицом к окну, спиной привалился к кровати. «Неудобно сидеть, это хорошо, не засну», — вяло подумал он — и мгновенно провалился в забытье. *** Существо смотрело на них из темноты. Мрак не мешал ему. Помешал бы свет, но его не было. Ближе, еще ближе... Оно прижалось к стеклу, по которому стекали холодные капли дождя. Хрупкая, иллюзорная преграда, которая разлетится в один момент. Мэтт спал, запрокинув голову, открыв беззащитное горло, где под тонкой кожей пульсировала сама жизнь — сладкая, горячая магия, сила в чистом виде. Жажда, мучительная тоска холода по теплу сводила внутренности такой болью, что трудно было терпеть. Женщина, запертая в сознании, даже перестала биться о стены своей тюрьмы. Она сейчас смотрела сквозь стекло вместе с Существом — почти с той же тоской. Нельзя. Человек на кровати беспокойно шевельнулся во сне — и Существо отпрянуло, пробежало по стене наверх, как паук. Жертва была совсем рядом. Выпить эту жизнь. Идеальная пища — человек, который был накрепко привязан к женщине, чье тело досталось Существу. Нельзя. Оно еще слишком слабо. Пока не выпита первая жизнь, его Зов даже не подействует на расстоянии. После первой жертвы оно окрепнет, после десятой — его будет уже трудно остановить. Но пока нужно быть очень осторожным. Ему на редкость не повезло. Там, в комнате с той стороны стекла, спал на кровати самый настоящий Охотник. Оно узнало его с первого взгляда. В старину такие, как Существо, опустошали целые города, и в развалинах поселялись пугающие легенды. В Ваканде их называли Мертвыми Богами, в Китае — куанг-ци, «пожирателями жизненной энергии ци». В Европе — высшими вампирами вне каст. Но в природе все пребывает в равновесии. Змея боится мангуста, на каждого хищника находится естественный враг. Для борьбы с такими, как Существо, природа создала Охотников. Их всегда было не много. Охотником рождался один из десяти тысяч, инициацию проходил едва ли каждый десятый из них. Но даже неинициированный Охотник был устойчив к Зову. Мангуста не надо учить охотиться на змей — так и Охотники, даже неопытные, инстинктивно чувствовали, что делать, чтобы убить чудовище. Существо помнило это, о да. В седьмом веке Ли Шимин, добрый император Тайцзун, собрал целую армию Охотников, чтобы изгнать Существо из вымерших городов в долине Хуанхэ. Оно истребило тогда сотни тысяч людей, не сравнить с чумой. После чумы выживала хотя бы четверть. После него не выживал никто. Добрый император Тайцзун возглавил войско. По странному капризу судьбы второй правитель династии Тан сам был Охотником. Они гнали Существо магическим огнем и белым, жгучим серебром. Рвались бомбы с красным заколдованным порохом, свистели стрелы с наконечниками из серебра. Оно убивало — но Охотников было слишком много. Оно бежало, темной ночью пересекло море — и нашло приют на островах Ниппон. Там оно научилось не убивать всех, а оставлять, как чума, в живых тех, кто понесет заразу дальше. Несколько веков спустя его новые поклонники объединились в клан, который назвали Рукой. *** Нельзя спешить. Этот Охотник был болен и все еще не прошел инициацию. Но не стоило сбрасывать его со счетов. Оно подождет. Жертва никуда не денется. Существо запрокинуло голову: чернильная темень неба еле уловимо посветлела. Приближался рассвет — неприятное время. Пора было прятаться. Придет следующая ночь — и будет пища. *** Мутное забытье не хотело отпускать, но боль в плече была с каждой минутой все сильнее. Мэтт протянул руку и нащупал рядом с собой ножку кровати. Он заснул, сполз на пол и, похоже, проспал там несколько часов. Тело болело так, как будто его отпинали ногами. Мэтт сел, растер онемевшую щеку и плечо. — Фрэнк, проснись. Ты слышишь меня? Тебе бы горячего попить. Но тот сбросил его руку с плеча и плотнее завернулся в одеяло, бормоча под нос что-то неразборчивое. Мэтт встал, нащупал на столике у кровати электронные часы, утопил в корпусе крупную гладкую кнопку. — Четырнадцать часов двадцать четыре минуты. Он досадливо покачал головой: проспал остаток ночи и полдня, а такое чувство, будто и не спал совсем. Мир вокруг слегка покачивался, плыл в тумане. Звуки то делались болезненно-резкими, то сливались в неясный шум. Может быть, он тоже заболел? *** Фрэнка удалось добудиться, хотя и не с первой попытки. Мэтт вовсе не был уверен, что тот до конца проснулся, — но он хотя бы сел на кровати и не уронил на себя чашку с чаем. И даже почти не сопротивлялся, когда Мэтт почти силой заставил его проглотить две таблетки жаропонижающего. — Фрэнк, я должен выйти на несколько часов. Тебе нужна нормальная еда, а не горелая каша. И антибиотики, а их не купишь без рецепта. — Мне, кххх... нельзя к врачу. Мою фотку кххххрутили по телевизору в каждом выпуске новостей. Кхххто-нибудь обязательно... узнает. — Не надо к врачу. Я достану антибиотики. Знаю, к кому за ними можно пойти, но это довольно далеко. — Эта твоя медсестра? Кстати, ее ты тоже отшил, как своего Фогги? Изнутри вдруг плеснуло — едко, горячо, расплавляя злостью и обидой уже привычную ледяную корку на сердце. — Не твое дело. Ты за собой лучше бы присмотрел. Не загнись тут, пока я не вернусь. — Как-нибудь справлюсь, — в голосе Фрэнка ему вдруг почудилась ухмылка. — Иди. Мэтт был уже на пороге, когда Фрэнк тихо позвал: — Красный... — Что? — Сам не загнись. У меня просто не идет из головы та тварь в окне... — Фрэнк, — мягко сказал Мэтт. — Ночью здесь никого не было. Это был просто сон. — Ладно, ладно. Но у тебя и без нее хватает врагов, правда? Просто будь осторожен. Ты у нас начитанный, как там это было, в Библии: бодрствуйте, потому что ваш противник... — Потому противник ваш, дьявол, рыщет вокруг, как лев рыкающий. — Да, точно. Как лев. Осторожнее там, Красный. *** Он спал, и ему снился лев, который ходил вокруг дома и ждал Мэтта. Хвост беззвучно бил по блестящим бокам. Лев разевал пасть, и Фрэнк вдруг понял, что это лев рычит, а он ничего не слышит. Плохо. Значит Мэтт тоже ничего не услышит, и лев сможет подкрасться незаметно. Он хотел крикнуть, предупредить Мэтта, но только беззвучно открывал рот. В горле и в груди застряли занозистые деревянные кубики, не пропускали ни звука. Он попытался выдохнуть их, закашлялся — и проснулся. За окном сочилась чернильной слякотью ночь. Тварь, которую он уже видел, смотрела прямо на него, и Фрэнк вдруг понял, что она уже не по ту, а по эту сторону стекла, а он не может двинуть даже пальцем. Тварь подходила все ближе, он забился на кровати, как выброшенная на берег рыба, — и проснулся в забегаловке старого Фреда. Старик уже лыка не вязал, от него пахло дешевым виски, кислым потом и страхом. «Знаешь, что нашли в подвале у чертовых ниндзя? — он пододвинулся ближе, дохнул прямо в ухо: — Кровь. Бочки крови. Они выкачивали ее из живых людей, чертовы ублюдки. Говорят, они питаются кровью, и оттого такие сильные. Говорят, их нельзя убить». Фрэнк решительно отстранил его рукой, встал из-за стола — и проснулся. Он был дома, Мария готовила ужин на кухне, а Лиза прыгала на одной ножке по комнате. — Пап, хочешь, расскажу стишок? Тот, который мы с тобой учили. — Хочу, — непослушными губами сказал он, чувствуя, как в груди нарастает тупая боль. — Помнишь, как он начинается, Лиззи? Тебе подсказать? Раз монетка, два монетка... — Раз монетка, два монетка, пенни и грош. Того, кто пьет чужую кровь, ты серебром убьешь. — Странно. Мне кажется, мы не этот стишок с тобой учили. — Папа, ты что? Она побежала, взяла его за руку — Фрэнк на секунду ощутил тепло маленькой ладошки и почти поверил, что это не сон. — Это самый лучший стишок, пап, — прошептала она. — Самый-самый правильный. Выучи его. Фрэнк потянулся обнять ее — и проснулся. Он был в квартире Мердока, за окном тонул в тяжелых тучах холодный нью-йоркский день, окончательно превращаясь в вечер, и Фрэнк точно знал, как знают только во сне, что ему нужна серебряная пуля. *** — Ох, извините, мистер. Вам помочь? — Ничего страшного. — Мэтт, которого вернул к реальности толчок в плечо, обернулся на голос немолодой женщины, только что задевшей его своей сумкой. — Не подскажете, где здесь холодильник с молоком? — Идите за мной. Постукивая тростью по полу, он поймал себя на том, что боится врезаться в какой-нибудь стеллаж. Магазинчик, в котором он всегда покупал продукты, вдруг показался незнакомым. То ли, пока Мэтт не заходил, здесь сделали перестановку, то ли он просто за месяц все забыл. Или все-таки заболел? В голове все плыло, волнами накатывал то нездоровый жар, то озноб. Стоило на секунду потерять сосредоточенность — и звуки вокруг раскатывались беспорядочной дробью рассыпанных бусин, переставали рисовать ему окружающий мир и сливались в мутный туман. Напрягая слух, он выхватывал из этого тумана голоса и сердцебиение людей, очертания предметов — но до странного искаженные. Между всеми звуками, где-то на пределе слышимости ему постоянно чудился тот шепот из сна, тихий, как тонкая струйка песка, просачивающаяся между досками гроба. Шепот размывал звуки и голоса вокруг — и Мэтт застывал, наклонив голову и пытаясь расслышать хоть слово. Весь окружающий мир куда-то исчезал, и время вместе с ним. Он не мог бы сказать, сколько вот так простоял посреди магазина, прежде чем его нечаянно толкнула женщина, шагавшая сейчас впереди. — Вот. Здесь. Посмотреть для вас сроки годности на молоке? — Если не сложно. Надо быстрее добраться до Клэр, выпросить у нее что-нибудь из сильных антибиотиков и возвращаться домой. Потому... потому что... Да, конечно. Потому что дома его ждет Фрэнк. Точно. Это ему нужны лекарства, горячее молоко и бульон с курицей. Мэтт тряхнул головой, пытаясь разогнать туман. *** Двигаться было тяжело, будто во сне, где бредешь по колено в земле и каждый шаг дается все сложнее. Фрэнк пошатываясь, добрел до шкафа в прихожей, распахнул его и принялся обшаривать полки. На одной из лежек у него были все нужные инструменты, но то место слишком далеко отсюда. Он не дойдет. Придется обойтись тем, что есть под рукой. Мэтт не был похож на человека, у которого дома может быть слесарная мастерская, но плоскогубцы в шкафу все-таки отыскались. И на том спасибо. Обшарив все остальные полки, Фрэнк понял, что выйти из дому все же придется. Благо рядом с дверью лежал на столике запасной ключ. Интересно, найдется ли поблизости детский магазин? *** Когда-то, когда Мэтт едва доставал Стику макушкой до плеча, тот каждый день водил его по улицам Адской кухни, заставляя изучать и запоминать квартал за кварталом. — Купи себе кеды на тонкой подошве, — сказал он перед их первой прогулкой. — Зачем? — Ты должен запомнить каждую плитку и каждую трещину в асфальте своими ногами. Мэтт давно сравнялся по росту со Стиком и стал шире него в плечах, но привычка покупать туфли на тонкой подошве осталась с ним на всю жизнь. Каждая улица и переулок были навечно записаны у него в памяти запахами, звуками и ощущениями: легкий скос тротуара на широкой Девятой авеню, запах липовых листьев и мелкая новая плитка под ногами на 47-й улице, дымок от стейков на углу 10-й и 44-й — ресторан аргентинской кухни «Пио-Пао», четыре ступеньки вниз и направо. Он знал Адскую кухню лучше, чем тело любимой женщины. Он исцеловал ее всю своими подошвами. С ним с четырнадцати лет не случалось такого, как сегодня. Мэтт заблудился. Он остановился на перекрестке, с трудом подавляя приступ паники. В какой момент его внимание переключилось на навязчивый, сочащийся отовсюду шелест — и он перестал ориентироваться в окружающем мире? Мэтт не мог вспомнить. В этот раз он почти разобрал слова. Еще немного — и расслышит. Но сначала ему нужно к Клэр? Зачем? А, да. Антибиотик. Кому-то очень нужно было лекарство. Кому-то важному. Мэтт не мог вспомнить кому, но этого человека точно нужно было спасти. Он стиснул зубы, глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь сосредоточиться. Справа пахнуло стиральным порошком, он услышал ровное гудение автоматической прачечной. Слева — резкий запах аптеки, прямо в лицо ветерок дохнул сладким ароматом свежей выпечки из кондитерской. Под ногами — мягкий скос к пешеходному переходу, асфальт старый, в трещинах. Он на углу 47-й улицы и Десятой авеню. Мэтт сердито прикусил губу: он ушел далеко от дома Клэр, в совсем ненужном направлении. Надо сосредоточиться. Добраться до Клэр и вернуться домой. Там остался кто-то важный. *** Молодая женщина с коляской странно на него посмотрела, когда Фрэнк спросил, где тут детский магазин, но дорогу показала. Плечи свел зябкий холодок: а вдруг она его узнала и позвонит в полицию? Но он быстро успокоился. Это не тот сон. Наверное, просто странно выглядит, когда здоровенный небритый детина срочно ищет под проливным дождем детский магазин. Он вошел, виновато оглянулся на мокрые грязные следы: им здесь было не место, как и ему самому. Фрэнк завертел головой, осматриваясь. Слева целый стеллаж оккупировали плюшевые медведи — от маленьких до огромных, ростом с человека. Лиззи хотела такого, а Мария злилась: «будет сидеть в углу и собирать пыль». В конце концов Фрэнк купил почти самого большого, который нашелся, и Мария дулась на него до самого вечера. А потом они зашли в детскую и увидели, что дочка уснула с медведем в обнимку, честно отдав ему половину одеяла. Мария тихонько и виновато поцеловала его в щеку, прямо там, над кроватью. — Могу я чем-то вам помочь? Девушка за прилавком смотрела на него участливо и немного удивленно. Фрэнк сглотнул тугой комок в горле. — Мне нужна пластика. Полимерная глина для лепки. — Да, конечно. Посмотрите, у нас есть наборы с глиной разных цветов и фактур... Она показывала ему яркие коробочки и бойко тараторила, время от времени кидая странные взгляды куда-то в район его колен. Фрэнк посмотрел на свои ноги — и мысленно чертыхнулся. На нем так и осталась чертова пижама с овечками. Вместе с видавшей виды кожаной курткой и черными армейскими ботинками, наверное, то еще зрелище. — Я возьму эту, — он быстро ткнул пальцем в самую маленькую коробочку. *** Пока дошел домой, вымок окончательно, и теперь мокрые пижамные штаны прилипали к ногам. У подъезда Фрэнк остановился, с тревогой посмотрел в темнеющее небо. Голые ветви дерева, растущего напротив дома, казались в сумерках сетью трещин. Небо готово было рассыпаться, как старая тарелка. Откуда-то он знал, что у него очень мало времени. Фрэнк отбросил мечту о горячем душе. Переодеться тоже можно потом. Едва захлопнув за собой дверь, он выложил на стол упаковку полимерной глины и пошел в спальню за «Узи». Его потряхивало ознобом, но руки выполняли привычные действия четко и уверенно. Он вынул магазин, достал из него верхний патрон, зажал плоскогубцами кончик пули, чуть повернул — и вынул закругленный свинцовый конус из патрона. Теперь глина. Фрэнк размял пальцами брусок пластики, розовый, как кукла Барби. Вдавил в него пулю, заостренным кончиком вниз, до самого конца. Покрутил в руках, остался доволен. Полчаса в духовке — и форма для литья готова. Полимерную глину «запекают» после лепки: при высокой температуре она твердеет и потом сохраняет форму. Он закрыл дверцу духовки, сел на пол и привалился к ней спиной. Полчаса ему хватит, чтобы согреться. *** Мэтт вдавил кнопку звонка — резкий звук на секунду вырвал его из тумана. Шепот никуда не делся из головы, все так же обволакивал и путал мысли, просто ненадолго ушел на задний план. С другой стороны он услышал мягкие шаги — а потом дверь распахнулась. Клэр так и не научилась осторожности, несмотря на все неприятности, в которые он ее втянул. Клэр. «Ты и ее отшил, как этого своего Фогги?» Кто спрашивал у него это, и почему было так обидно, как бывает только от горькой правды? Мэтт не помнил. Воспоминания путались и тонули в шелестящем сухом песке. Он чем-то обидел Клэр? От одной мысли об этом он пошатнулся. — Мэтт! Она быстро шагнула к нему, сердце у нее заколотилось часто-часто: удивление, радость, испуг и почему-то смущение. Он прислушался — и понял. В спальне ровно и мощно билось еще одно сердце. Это был мужчина, он спал. — Откуда ты взялся на ночь глядя? Что-то случилось, Мэтт? Как ты вообще? — быстро зашептала Клэр. — Ты цел? Не пойми меня неправильно, я очень рада тебя видеть, даже после того, как чуть не выбила дверь в твою квартиру, а ты велел мне убираться. Я все понимаю, Мэтт. Тебе было плохо, а ты, чертов герой, считаешь, что всегда должен справляться один. Но иногда это слишком тяжело для тех, кто... кому ты не безразличен. Ты прости, что я не приглашаю тебя зайти, но... — Все в порядке, Клэр. Ты не одна — и это хорошо. Он мягко коснулся ее щеки кончиками пальцев и с удивлением почувствовал мокрое. — Его зовут Люк, он очень хороший человек, — шепнула она. — Ты пришел за помощью, Мэтт? Давай ты все-таки зайдешь. Что-то случилось? — Ничего такого, ради чего стоило будить Люка, — шепнул он. — Мне просто нужны антибиотики. Для... еще одного хорошего человека. — Что с этим твоим хорошим человеком? — Я думаю, пневмония. Она присвистнула. — Подожди меня тут, я сейчас. Капельницу ставить умеешь? — Умею. — И, Мэтт, — она задержалась на пороге, прежде чем исчезнуть в глубине квартиры. — Я очень рада, что ты не похоронил себя заживо. Что ты нашел, ради кого выйти из дома и прийти ко мне требовать лекарств. Приходи еще, поговорим. — Обязательно. *** Фрэнк плоскогубцами вынул из духовки раскаленную форму для литья, внимательно рассмотрел. Пластика затвердела равномерно, без трещин. Он сунул ее в морозилку — охладится за пару минут. Вздохнул. Запустил пальцы во внутренний карман куртки, висевшей на вешалке, и достал оттуда крохотный бумажный сверток. «Папа, зачем тебе мой Франклин?» Голос Лиззи прозвучал в голове так четко, как будто она была рядом. Фрэнк уронил монету на пол. Однажды Лиза принесла из школы монетку — гавайский пятицентовик с корабликом. Ее одноклассник Дэвид, видимо, долго вздыхал и робел, прежде чем подойти и протянуть на потной ладошке свой подарок. — Наверное, он в тебя влюблен, — посмеивалась Мария, Лиза смешно краснела и сердилась. Фрэнк ворчал, что он, конечно, знал: не за горами то время, когда придется с дробовиком гонять назойливых женихов, — но рассчитывал, что лет семь в запасе еще есть. Лиззи украдкой рассматривала свое сокровище весь вечер, даже за ужином. А назавтра Фрэнк купил ей кожаный кляссер — «как у настоящего коллекционера». И торжественно вложил в него свой подарок — увесистый серебряный пятидесятицентовик 1960 года выпуска, с головой Бенджамина Франклина. — Это уже редкость, таких сейчас не выпускают, — сказал он, гордый собой, как мальчишка, и Лиззи с воплями повисла у него на шее. — Я буду собирать денежки! Ух ты, сколько места! Хватит на все монетки в мире. Серебряный Франклин так и остался в одиночестве. Это было за неделю до того, как семья Касл решила прогуляться в парке в неподходящий день. Когда он вышел из комы и сбежал из больницы, то, конечно, первым делом поехал домой. Дом стоял опустевший, в раковине заросли густой плесенью так и не вымытые в тот день тарелки. На полу лежало семейное фото в рамке под треснутым стеклом. Фрэнк не стал забирать фотографию. Он взял из дому только монету с профилем Франклина и с того дня всегда носил ее с собой, на груди слева. *** Он положил пятидесятицентовик в столовую ложку и поднес ее к газовой конфорке. Мягкое серебро расплавится быстро. «Мне нужно убить чудовище, Лиззи. А еще мне надо спасти одного хорошего человека». «Кто он?» «Он мой друг». «Хорошо, бери мою монетку». Ее голос отзвучал эхом — и растаял. Монета в ложке уже нагрелась, чеканное лицо Бенджамина расплылось — а может быть, Фрэнку просто плохо было видно сквозь слезы. *** Небо налилось чернильным мраком, на низкие облака лег грязно-розоватый отсвет большого города. Существо потянулось, чувствуя, как его наполняют новые силы. Ночь — время охоты. Сегодня ночью оно наконец утолит свой голод, и крыши этого города станут его дорогой к могуществу. Женщина, запертая в его сознании, откликнулась на эти мысли яростью и россыпью воспоминаний. Она много знала о ночи и об этих крышах. Ее тропы были темны, а воспоминания пахли сталью и кровью. Существо заинтересованно потянулось к чужому сознанию — и отпрянуло. Оно захватило чужое тело, но к памяти этого тела доступа не было. Когда та, другая, умрет — ее память умрет вместе с ней. А жаль. Существо недовольно заворчало. Эта женщина становилась все интереснее. Она многое знала о этом мире и этом городе. Она превосходно умела убивать. Существо удивилось, поняв из обрывков ее мыслей, сколько разных способов и орудий убийства люди придумали за последнюю тысячу лет. «Послушай. Мы можем... заключить союз. Разделить это тело. Ты многое знаешь и умеешь. Я живу десятки тысяч лет. Я хочу предложить тебе — как это называется? — хорошую сделку». «Хорошая сделка будет, когда я вышвырну тебя вон, тварь». «Не вышвырнешь. Ты умираешь. Еще несколько дней — и тебя не станет. Подумай об этом». «Ты же все равно его не отпустишь?» «Не отпущу. Он уже сутки под действием Зова. Моя добыча. Если ты хочешь жить десять тысяч лет, придется чем-то жертвовать». «Я... подумаю». Существо довольно потянулось, вглядываясь в ночную темень. Где-то там покорно брела навстречу своей судьбе его жертва. Пора было заканчивать охоту. *** Фрэнк раскрошил кончиком ножа твердую, но хрупкую пластику и вытряхнул на ладонь еще теплую серебряную пулю — точную копию свинцовой. По-хорошему, стоило бы еще зашлифовать наждаком, но не было ни наждака, ни времени. Он аккуратно вставил пулю в патрон, а патрон в магазин. Поставил магазин на место — и щелкнул предохранителем, переводя «Узи» в режим одиночной стрельбы. Надевая куртку, бросил короткий взгляд за окно, поморщился. У него будет всего один выстрел, в темноте, из оружия, которое не славится точностью: сто пятьдесят метров — предел для прицельной стрельбы. Прицел на «Узи» — бесполезный каприз конструктора: проще уж целиться пальцем. На крыше было холодно и мокро, с первым же порывом ветра его начал бить озноб. Взбираясь по крутому скату крыши, Фрэнк поскользнулся и чуть не полетел вниз. Еще одна короткая вертикальная лестница — и он перевалился через невысокий бортик надстройки. Ветер здесь был пронизывающий, ледяной моросью прохватывало до костей. Зато открывался отличный обзор на крыши вокруг и улицу внизу. Фрэнк посмотрел на черное голое дерево напротив с непонятной самому себе досадой: конец марта, а на нем еще даже почки не набухли. Весна называется. Его скрутил приступ кашля. За шиворот уже текло, а через полчаса он точно промокнет до нитки. Отдышавшись, он устроился поудобнее животом на холодном бетоне, прильнул щекой к оружию и приготовился терпеливо ждать. *** Неотвязный шелест стер все остальные звуки. Мэтт покорно шел за ним сквозь темноту. Он уже почти различал слова. Еще чуть-чуть — и он придет туда, куда так торопится. К Электре. Он принесет ей лекарство, все будет хорошо. Она ждет его дома. Он сменит бинты, поставит капельницу, успокоит ее, мечущуюся в бреду. Возьмет за руку и будет держать, пока все не станет хорошо. Он больше никуда не уйдет. Рядом взвизгнули тормоза, сердито прогудел автомобильный клаксон. — Ты что, слепой, куда прешься на красный?! По земле — слишком медленно. И он снова потеряется в лабиринте этих улиц. Надо идти по крышам, так будет короче. Он свернул в темный переулок, втянул воздух, пошел на запах ржавого железа — и наконец коснулся старой пожарной лестницы. На крышах он не заблудится. *** Сначала было просто холодно, потом его стал колотить озноб. Плохо. Фрэнк ворочался, пытаясь приладиться так, чтобы руки лежали на бортике, и «Узи» не ходил ходуном. У него будет только одна попытка. «Не промахнись, пап». «Не промахнусь, детка». Улица внизу с каждым часом делалась все менее людной. Хорошо. Лишние свидетели ему ни к чему. Но Мэтт пришел не по улице. Он возник из темноты, перемахнув провал в пять этажей. Фрэнк краем глаза заметил размытую тень в прыжке — и сердце пропустило удар. Но Мэтт приземлился на крутой и мокрый скат точнее зрячего — легкий, гибкий, бесшумный. Выпрямился. Уверенно двинулся вперед. И тут Фрэнк увидел ее. Она выступила из глубокой тени за старым кирпичным дымоходом. Он мог бы поклясться, что пару секунд назад там никого не было. Женщина, которую он видел ночью за стеклом, протянула к Мэтту руки. Фрэнк увидел, как шевельнулись губы, почти черные на неестественно-белом лице. Он прижался щекой к прикладу, пытаясь прицелиться. Но она качнулась вперед — и вдруг оказалась уже рядом с Мэттом. Фрэнк моргнул: глаз не успевал за движениями этого... Существа. Он увидел, как белая узкая ладонь погладила щеку Мэтта, нежно прошлась кончиками пальцев по горлу — Мэтт запрокинул голову, подставляясь, слепо подался вперед. У него от уха поползла вниз черная струйка крови — но он, кажется, не заметил. Палец Фрэнка вздрогнул на спусковом крючке — и замер. Он с трудом удержался, чтобы не выругаться. Они стремительно развернулись, и теперь мушка прицела плясала между лопатками Мэтта. Что он, черт побери, себе думает?! Фрэнк увидел поверх прицела, как правая рука Мэтта легла ей на талию, а левая — нашла ее длинные тонкие пальцы. Они двинулись вдоль ската крыши, как одно существо, перетекая с места на место, словно подчиняясь ритму, которого он не слышал. Как сухой лист, гонимый ветром, как пожар, бегущий по степи. Два гибких черных силуэта слились не то в поединке, не то в странном танго, то отбрасывая друг друга, то прижимаясь так плотно, что между ними не оставалось воздуха. Фрэнк скользил вслед за ними мушкой прицела, озноб сменился холодным потом под мокрой одеждой. Стрелять было нельзя. Они двигались слишком быстро, каждую секунду меняясь местами. Если он выстрелит, то убьет Мэтта. Спроси его — он бы не ответил, когда в последний раз молился. Не было смысла, пустые небеса ведь не раскололись, когда погибла его семья. Но сейчас Фрэнк Касл бессознательно шептал, следя за ними стволом: пожалуйста, пожалуйста. Ему нужна была доля секунды, когда эти двое не сливались бы в единое целое. Один крохотный просвет, в который можно было бы выстрелить. Но просвета не было. *** Он спешил, перепрыгивая с крыши на крышу, и с каждым шагом в шепоте, заполнявшем весь мир, все яснее были слышны слова. Он почти узнавал голос. Выбросив свое тело в прыжок, он вдруг понял, кто зовет его из темноты. Мэтт приземлился на крутой и скользкий скат легко и точно. Выпрямился. Опустил пакет с едой и лекарствами на крышу. Стало спокойно и ясно. Он пришел домой. —Ты звала меня? — Станцуем, любимый, — шепнула Электра. Она знакомо коснулась его щеки — и он затрепетал. Точно как раньше, когда одно ее прикосновение заставляло его плавиться. «Я как воск перед огнем, я как вереск под ветром, возьми меня себе, любимая. Ты звала, и я пришел». Танго всегда было ее любимым танцем. Ледяное и огненное, как ее любовь. Танец-поединок, по лезвию ножа от рукояти до самого острия. Он не чувствовал под ногами крыши. Казалось, что они оба ступают по воздуху, невесомые, как две тени. От этого все сильнее кружилась голова. Электра всегда пьянила его крепче любого хмеля. Они сливались в движении и становились единым целым, одним языком пламени на холодном ветру. Это было настоящим блаженством — отдать ей всего себя. Здесь не хватало только какой-то мелочи. Была какая-то неправильность, мысль об этом крохотным зудящим пятнышком маячила на краю сознания. Над самым краем крыши они сделали разворот. Мэтт движением профессионального танцора удержал ее на вытянутой руке над пустотой. Сделал два шага назад, притянул ее к себе — и почувствовал, как она коснулась его шеи до странного холодными губами. — Дурачок, — сказала Электра. *** Он так ничего и не заподозрил. Помощь этой женщины была бесценной. Они не зря заключили сделку. Охота подошла к концу, и как же это было сладко. Существо ощутило на губах вкус его крови — и вздрогнуло от острого, как нож, наслаждения. Выпить первую жизнь после веков лютого, неизбывного голода... В следующую секунду темнота взорвалась слепящей, добела раскаленной болью. Существо и не подозревало что та, другая, все еще так сильна. Сколько там в ней оставалось жизни? Не больше чем в последнем листе на зимнем ветру. Но она выждала момент — и вложила всю оставшуюся волю в один удар. *** — Беги, — сказала Электра и сильно толкнула его в грудь. Мэтт отлетел на пару шагов — и услышал звук, которого до этого не хватало. Та самая мелочь, без которой картина не складывалась. Тяжелый, влажный толчок крови, удар живого сердца. Cзади грохнул выстрел. Мэтт услышал, как пуля ударила прямо в это живое и сбросила ее с крыши. В ушах зазвенело, скользкий скат под ногами качнулся. Колени подкосились, словно у него разом кончились все силы. Он упал лицом вниз, услышал, как тяжело ударили о крышу подошвы армейских ботинок. А потом не стало ничего. *** Из забытья не хотелось выплывать: там не было звуков, причинявших боль, и этого мерзкого привкуса крови во рту. Но кто-то упрямый перевернул его на спину, попытался поднять — и не смог. На лице неприятным холодом оседали дождевые капли. — Красный, эй, Красный. Очнись. Я не дотащу тебя — боюсь уронить. Я и сам не очень-то... Ну-ка вставай. Фрэнк. Они лежали рядом на мокром железе крыши, плечом к плечу, и дыхание Фрэнка звучало так, как будто в груди у него засела целая россыпь мелких осколков. — Сам вставай. Подниматься не хотелось, думать и вспоминать — тоже. Хотелось завыть и сдохнуть прямо тут. Но рядом был Фрэнк, и Мэтт принес для него лекарство. Он встал сначала на четвереньки, потом на колени. — Пойдем домой, Фрэнк. — Я... тут полежу. Сделал свое дело, дай отдохнуть. — Только попробуй мне. Ну-ка, встал. Вот так. Держись за меня. — Сам держись. *** — Мэтт, Мэтт... Фрэнк был плох. Он захлебывался воздухом пополам с тяжелым кашлем, метался на кровати, бредил и уже два раза выдернул из вены иглу. — Тише, я здесь. — Не уходи... больше. — Не уйду. Только дай мне руку, вот так. Будет не больно. Фрэнк, тебе нельзя выдергивать капельницу. Мэтт быстро ощупал пакет с лекарством, прицепленный к вешалке над кроватью. Жидкости оставалось еще больше половины. Плохо. Фрэнк с каждым часом дышал все тяжелее, а звуковой термометр объявил «40,2», и Мэтт нечаянно раздавил его в руке. Теперь температуру нельзя было измерить — хотя он и так чувствовал, что лучше Фрэнку не стало. — Я посижу с тобой. Хочешь, поговорим? — Да, — Фрэнк снова зашелся кашлем, до боли сжал руку Мэтта. — Почему ты с ней танцевал, Красный? Я чуть не свихнулся, пока лежал там и смотрел на ваши выкрутасы. — Я расскажу все с начала. Думаю, ты был прав. Она действительно была здесь ночью, и сердце у нее не билось. Я... слышал такие легенды раньше. О существе, захватывающем чужие тела и выпивающем жизни. Ниндзя из Руки называют его Черным небом. Но знаешь что, Фрэнк? Мне кажется, она все-таки боролась до самого конца. И только поэтому я жив. Мэтт рассказал ему все, а Фрэнк слушал, каждую минуту прерывая его приступами кашля. Его хватка на запястье Мэтта медленно слабела. На лбу выступила холодная испарина. — Она... настоящий боец, — прошептал Фрэнк, когда Мэтт закончил. — Была бойцом и ушла бойцом. Уволокла с собой эту тварь. Не плачь, Красный. Не... надо. *** Ночь сочилась сквозь пальцы вязкой смолой и все никак не заканчивалась. Мэтт сменил опустевший пакет — Фрэнк больше не сопротивлялся. Кажется, у него закончились силы бредить и метаться. Он лежал очень тихо, но при каждом вдохе в груди у него клокотало и хрипело. Мэтт клевал носом, сидя рядом. — Мэтт... — А? — тихий голос вырвал его дремы. — Ты читал в школе такой рассказ — про последний лист? Там... девчонка слегла с пневмонией и смотрела в окно, как облетают листья... — Да, конечно. Старый художник нарисовал для нее последний лист на стене, но сам простудился и умер. Кто ж его не читал? Ты к чему это вспомнил? Фрэнк замолчал, тяжело дыша и собираясь с силами. — Там, наверху... Я лежал на крыше несколько часов и смотрел на дерево напротив. На нем не было ни листика, Мэтт. Так обидно. — Ты чего это? — Ничего. — Не смей умирать, Фрэнк. Ты не умрешь, слышишь? Раз уж мы не сдохли до этого — не смей оставлять меня. Будут тебе листья. Все будет. Ну-ка, давай, вдох — и выдох. Просто дыши, Фрэнк. Ты же знаешь, иногда надо просто дышать, даже если не получается. Через силу. Просто идти. Просто вдох и выдох. — Зна… ю. Мэтт положил ладонь ему на грудь. Под пальцами тяжело ходили ребра и вздрагивало живое сердце, упрямое, как последний лист.