***
— Безответственно, — бормочет Ханзо себе под нос, нахмурив брови, немного агрессивно обрабатывая рану на руке МакКри антисептической повязкой. — Ой, да ладно, все не так плохо, — МакКри подносит сигару к губам, долго затягивается, позволяя ее вкусу одурманить его, — Все в порядке. Просто царапина. На самом деле, он чувствовал, будто по его руке прошлись наждачной бумагой, а потом подожгли, но его гордость не позволяла признать это. Кровь на носу и пепел в волосах, торфяной едкий вкус разочарования тяжело осел на его языке, как кислый бурбон. Ханзо поморщил нос. — Ты был беспечным. Если бы Моррисон не… — Бывало хуже, дорогуш. Бывало хуже, — ковбой ухмыляется и машет другой, металлической рукой в подтверждение своим словам. Он не упоминает о том, что встреча с Рейесом заставила всю ту фантомную боль, что он оставил позади себя много лет назад, снова вспыхнуть, отдаваясь в руке огнем, дымом и обжигающим треском. Его пальцы — его левые пальцы, которых он лишился в двадцать два — зудели, будто по ним ползали сотни огненных муравьев, в которых он ради шутки тыкал, когда был ребенком, и все, что он может сделать сейчас, это затянуться, борясь с желанием схватить бесчувственную сталь, которая теперь на их месте. Глаза Ханзо замечают это, и уголок его рта дергается, будто он собирается что-то сказать. Но, видимо, он передумал, быстро отводя взгляд и сжимая челюсть так сильно, что можно было увидеть, как напряглись мышцы на его шее. Он возвращается к руке МакКри с такой энергией, что казалось, будто он пытается стереть пулевое ранение одной силой воли. МакКри сидел, развалившись, в кресле, куря и позволяя Ханзо суетиться над своими ранами, разглядывал окружение. Убежище, которое Уинстон нашел для них, в этот раз оказалось не таким уж плохим. Это больше походило на отель, чем на засранную лачугу посреди каких-нибудь далеких ебеней, и, несмотря на то, что это очень сильно отличалось от того, что люди обычно называют роскошью, МакКри был рад видеть аккуратно выглаженное постельное белье и по-домашнему мягкий свет настольной лампы. Интерьер донельзя простой: простые темно-синие стены и мебель из ДВП, но зато здесь было чисто. Тут даже не было никаких подозрительных пятен на ковре. По крайней мере, Джесси их не заметил. Учитывая род их деятельности, нужно быть благодарным уже за такие мелочи. — Что ж, все это выглядит чертовcки мило, — он нарушает тишину, оценивающе оглядывая комнату. — Как думаешь, у них есть обслуживание номеров? Ханзо поднимает одну бровь, но ничего не говорит. — Знаешь, всегда хотел заказать обслуживание в номер, — продолжает Джесси, лениво сжимая и разжимая металлические пальцы. Желание унять зуд там, где его нет, усилилось, — Мы могли бы притвориться богатенькими приятелями или кем-то вроде того, — он смеется и добавляет: — канеш, не настолько богатыми, у меня нет столько денег, чтоб много всякого заказать. Джесси старается не морщиться, когда Ханзо с силой нажимает на самый глубокий участок раны. Ковбой уверен, что тот это сделал специально. Своего рода наказание за то, что он был таким идиотом. Поток адреналина постепенно спадает, просачивается по венам, как вода сквозь решето. По мере того, как он растворяется, нарастает жар, оставленный пулей, когда та прошла сквозь плоть. МакКри внезапно осознает, что он устал, во рту сухо, язык стал тяжелым. — Хей, дорогуш, думаешь, Уинстон платит на этот раз? Я бы что-нибудь выпил сейчас, знаешь. Немного. Совсем чуть-чуть. Может, бурбон. Убил бы за глоток Lost Republic. Черт, да я бы выпил даже то дерьмо, которое мы называли домашним пивом. На вкус как моча. Матушка говорила, что оно лошадь может убить. Не то, чтобы мы пробовали давать это лошадям, канеш, не, — Джесси снова стиснул металлический кулак, посмотрел на него, пытаясь сосредоточиться на том, как сжимались и разжимались пальцы, — Дорогуш, я понимаю, что это растрата бюджета и все такое, но иногда мужикам просто нужно выпить, знаешь? Отпраздновать то, что у них еще остались руки и тип того. Они иногда бывают чертовски полезны и то, что у тебя есть хотя бы одна, это уже неплохо. Сегодня был тяжелый день, и… — Хватит. Слова застряли в горле. Ханзо смотрит на него взглядом, от которого кожа зудит почти так же, как рука от фантомной боли. Брови сведены, карие глаза сфокусированы прямо на нем, голова слегка наклонена, будто лучник вычисляет угол выстрела. Грубые пальцы крепко сжали челюсть МакКри, заставляя того смотреть прямо в глаза. Стрелок почувствовал себя добычей. — Тебя не было на брифинге, — наконец произнес Ханзо. Прозвучало больше как утверждение, нежели как вопрос. Джесси ожидает выговора. Он ненавидит брифинги. Он ненавидит размышления о неудачах. Он и так барахтается в собственных, будто тонет в них. Он ждет, когда Ханзо будет превозносить важность анализа проваленной миссии, дюйм за дюймом, говорить о психологическом разрушении каждой ошибкой. Воздух тяжело осел в легких. Внезапно в номере наступила душная влажность, будто перед грозой, за секунды до взрыва ослепляющего пламени. Нежелательные воспоминания о том, как Рейес выговаривал его после неудачных миссий, всплыли в голове как горячая, пузырящаяся смола, и Джесси хочет броситься в них с головой, выплевывая металлическое послевкусие до полного своего опустошения. Он быстро затягивается, наполняя рот сигарным дымом. Но Ханзо не говорит. Вместо этого он откладывает пропитанную кровью и антисептиком ткань. Одним изящным медленным движением он опускается на колени. МакКри позволяет крепкому вкусу сигары прокатиться по языку и наблюдает, недоверчиво, как мужчина садится на пол между его разведенными ногами. — Что ты делаешь? — вопрошающий голос звучит слабо. — Провожу брифинг. Тепло рук, которые начали массировать икры, ощущается даже сквозь ткань брюк. Пальцы Ханзо медленно выводили круги, поднимаясь к задней части ног, почти нежно. Джесси продолжил курить в тишине и просто смотрел вниз на этого прекрасного мужчину, его гибкие мышцы, глубокие темные глаза. Отчаяние, разъедавшее его грудь изнутри, медленно отступало, и он постепенно вспоминал как дышать. В комнате пахло сандаловым деревом и чистым воздухом, и это странно успокаивало. Теплые пальцы раздвинули его бедра, рисуя сложные фигуры, расслабляя мышцы после синяков. МакКри непроизвольно вздрагивает, отдаваясь прикосновениям. Он чувствует себя напряженным, словно струна, натянутая до момента, пока она не порвется, но круговые движения гипнотизируют, посылают потоки жидкого тепла прямо в пах. Стрелок издает тихий стон, полный признания. Взгляд темных карих глаз поднимается, чтобы встретиться с его, зрачки становятся шире, и Ханзо оставляет осторожный поцелуй на его бедре. МакКри тяжело сглатывает, почти задыхаясь от нежности. Он был готов к ярости, но не к этому. С каждым успокаивающим движением ладоней Ханзо фантомная боль начинает отпускать его руку. И затем, все сразу, пальцы начинают поглаживать переднюю часть брюк, сжимая, обводя пальцами член сквозь ткань. В животе взорвался салют. МакКри чуть не подавился дымом. — Срань господня! Я… — Расслабься, — этот голос бросает его в жаркую дрожь от возбуждения. Это не предложение. Это приказ. — Черт. Есть, сэр, — он рассмеялся, но это была всего лишь бравада, на которую он получает острый взгляд в ответ. Джесси тут же возвращает сигару к губам дрожащими пальцами и замолкает. Что бы это ни было, оно становится слишком приятным, чтобы терять это из-за своего упрямства. Есть что-то очаровывающее в том, чтобы видеть Ханзо вот таким, сидящим на коленях, прижимающимся к его бедрам, целующим их преданно, как будто он воздает почести богу. Ханзо кажется меньше, чем он есть на самом деле, но его мышцы, гладкие изгибы, сдержанная сила внутри заставляют МакКри чувствовать себя хрупким. Он вздрагивает от взгляда, которым одаряет его Ханзо, глядя на него снизу — как будто он смотрит на что-что, что он обожает, чему он поклоняется. Не прекращая гладить и массажировать, Ханзо немного отклоняется назад, поднимая взгляд. Смотрит, не отрываясь, прямо в глаза МакКри, когда рука находит его человеческую руку и медленно подносит ее к губам. Стрелок наблюдает, беспомощно, как мягкие губы целуют подушечки каждого пальца, поднимаясь выше. Нежность и ласка, он не привык к этому, и это бросает его в дрожь, которую он не может контролировать. Второй мужчина все это время смотрит на него, не отводя взгляд, в котором граничат любовь и голод, и в этот момент Джесси чувствует себя настолько желанным, что ему трудно дышать. — Блять, — выразительно выдыхает Джесси, когда Ханзо медленно берет в рот один из его пальцев. Его рот такой влажный, горячий, соблазнительный, что граничит с непристойностью. Он прекрасен. Когда лучник начал облизывать и посасывать палец, в его глазах вспыхнуло нетерпение, и МакКри пришлось сдержать стон. Поерзав в кресле, чтобы немного облегчить напряженность в джинсах, он замер, глядя, как Ханзо вбирает второй палец. У Джесси нет контроля, как обычно это бывает. Он привык прижимать, хватать, доминировать, но не привык, чтобы ему поклонялись. Сейчас он беспомощен, его потребность полностью подчинена прихоти Ханзо. Это кружит голову. МакКри стонет. Это не имеет права быть так хорошо, не имеет права разливаться жаром по его члену. Он возбужден настолько, что это почти болезненно. Он потерялся в скользком тепле умелого языка Ханзо, потерялся в необходимости ему быть ниже, потерялся в образах этих потрясающих мягких губ, сомкнутых вокруг толстого основания его члена. Он представляет, как трахает Ханзо в его принимающий рот, зарываясь пальцами, сжимая их в кулаки, в эти черные волосы. Холодный ветерок, ворвавшийся через открытое окно, скользит по каплям пота, скатывающимся по шее стрелка. Наконец, по прошествии мучительной вечности, которая могла оказаться всего несколькими минутами, Ханзо отстраняется. МакКри сглатывает, горло пересыхает, когда ладони ложатся на его бедра на линии пояса. Лучник разбирается с золотой пряжкой на ремне, хмурится, когда она, как обычно, заела. МакКри хочет сказать ему, чтобы он был осторожней, потому что он любит эту пряжку, несмотря на то, что она связана с сотнями воспоминаний о Рейесе, но слова становятся слишком тяжелыми. Вместо этого он занимает свой рот очередной затяжкой. Наконец, Ханзо добивается своего, убирая ремень, тихо удовлетворенно хмыкнув. Ловкими пальцами он освобождает член МакКри, обвивает его рукой, размазывая толстую липкую линию смазки большим пальцем, и начинает дрочить. Внезапное трение настолько прекрасно, что оно вызывает волну мурашек прямо от основания позвоночника. Все, что МакКри сейчас может слышать это его собственный благодарный стон и затрудненное дыхание. Его язык становится слишком тяжелым, а в комнате становится слишком тепло. Он остро осознает, что возбужден до боли, что хочет большего, хочет все. Он хочет разлететься в пыль в руках Ханзо, разбиться на кусочки, пока не останется ничего, кроме кожи и члена, и извилистой татуировки дракона. В этот момент Джесси понял, что ему пиздец. — Твою мать, — выдыхает он, — блять, — раздвигает ноги чуть шире. — Ты умоляешь? — Ханзо невинно положил голову на бедро МакКри, глядя на него. Вес его головы дарит спокойствие среди пылающей потребности, бросающей то в жар, то в холод. Рука Ханзо двигается медленно, мучительно медленно. На его лице проскользнула едва заметная улыбка, говорящая о том, что он точно знает, что делает. Что, МакКри думает, затаив дыхание, лишает его сил полностью, безвозвратно. Он медленно моргает. По шее стекает прохладный пот. — Может быть?.. — отчаянно, он подается бедрами вперед и вздрагивает, когда головка проходит сквозь плотное кольцо пальцев Ханзо. — Блять, дорогуш, вот так… — Так необходимо, — произносит Ханзо, все также лениво лаская рукой по всей длине. Его губы приоткрылись, совсем немного, но этого хватает, чтобы МакКри мог думать только о том, как входит сквозь них в этот прекрасный мягкий рот. Но он не может. Он беспомощен. У Ханзо над ним полный контроль, он играет с ним, как с добычей, и одной этой мысли достаточно, чтобы слово сорвалось с его губ прежде, чем Джесси мог подумать о его значении: — Пожалуйста. Едва заметная тень улыбки скользнула по губам мужчины. И тогда эти прекрасные губы оказались там, где они смотрелись лучше всего. Тонкий всхлип вырывается из горла МакКри. Рот Ханзо, такой горячий и такой невероятно, идеально влажный, обхватывает головку его члена. МакКри на секунду теряет самообладание. Он не может сдержать стон, голова пошла кругом. Его мир разлетается на кусочки, сжимается вокруг этого гладкого бархатного тепла. Этот жар опускается ниже, и в его груди вспыхнул холодный жидкий огонь. — Твою мать, — выдыхает Джесси, борясь с искрами в животе, которые заставляют его податься бедрами вперед, взять, требовать, отчаянно трахать рот мужчины, пока не кончит, — Ох блять, блять, да. Он смотрит вниз. Ханзо встречает его взгляд, вбирая в рот его член. Пылающая энергия его взгляда, то, как ему нравится подчинять себе МакКри, выбивает весь воздух из легких стрелка. Эти восхитительные темные глаза увлажняются, когда он лижет и сосет, мягкие влажные губы тянут кожу, и МакКри стонет, осознавая, что он больше не контролирует себя. Ему кажется, будто он растворяется под массирующим давлением рук и языка. Ни одна из его обязанностей и или действие ничего не значат. Рейес ничего не значит. Язык Ханзо с силой давит на член, и все становится бессмысленно, все бесполезные гипотезы рассыпаются в пыль. Он сдается. Он знает, что он полностью отдан на милость Ханзо, и это хорошо, это так хорошо. Это так, мать его, хорошо, что Джесси позволяет себе раствориться в этом, медленно откидывает голову назад, закрывает глаза. Задыхаясь, он толкается, неглубоко, но сильные руки вжимают его обратно в кресло. Он чувствует, будто пролил виски, он почти плачет. Рот Ханзо идеально подходит под него. Он хочет трахать его, ему это нужно. Кружится голова, Джесси задыхается и тонет в этой необходимости, он не хочет больше ничего, кроме как впустить себя в мягкую влажность глотки Ханзо. Но руки на его бедрах держат крепко. Каждый мазок, каждое движение языка вызывает в нем чувство, что он скоро не выдержит, его будто разбирают на части, но этого недостаточно. Стискивая зубы, он всхлипывает, реально хнычет, позволяя себе окунуться с головой в ощущение давления, пульсирующее между ног. МакКри теряется в тесной и гладкой теплоте губ, накрывающих его член, он распластан, стонет, чувствует, что ему нужно кончить. Все это слишком хорошо, и ему трудно дышать. И затем, вдруг, прекрасный влажный жар исчезает. Протесты кипят в его груди, пожалуйста, нет, пожалуйста, это несправедливо. Джесси распахивает глаза и стонет, отчаянный и одурманенный. Ханзо задыхается, его грудь тяжело вздымается с каждым вздохом, он голоден. Ком болью встал в горле МакКри от вида того, как Шимада был прекрасен в этот момент: влажные глаза, растрепанные волосы, смазка, размазанная по лицу, но все полностью, безоговорочно контролирующий. — Встань, — приказал Ханзо, грубо. Джесси беспрекословно повиновался. Одним изящным движением Шимада поднимается на ноги, вытаскивает сигару изо рта Джесси и выкидывает ее в окно. — Эй, ёп твою! Ты не… — он начинает возмущаться, но Ханзо тут же притягивает его, целуя жадно, так, что слова ковбоя застревают у него в горле. Эта страстная агрессия, нацеленная прямо в пах. Ханзо на вкус как пряности, мята, жар, член. Руки зарываются в волосы, тянут их, и Джесси пьян, его опьяняет это. Он резко вдыхает, чувствует тяжесть мужчины на своей груди. Трясущимися руками он хватается за широкие мускулистые плечи Ханзо, как будто от этого зависит его жизнь. Ханзо отстраняется и влажно целует изгиб его шеи, делая паузу, обводя языком линию уха. Это заставляет Джесси почувствовать себя бессильным, его ноги становятся ватными. Он пытается прижаться к лучнику так, чтобы об него терся его член. Ему это болезненно нужно, он бессильно, отчаянно хочет, чтобы до него дотронулись снова. — Раздевайся, — Ханзо приказывает, — Сделай это. Давай. Давай. Джесси не в состоянии так быстро реагировать. Он пытается руками поймать молнию. Стон облегчения вырывается из груди от ощущения прохладного воздуха на обнаженной коже, когда он скидывает с себя одежду. Жгучая боль пронизывает руку, когда рубашка задевает рану от пули, но Джесси плевать. Он с усилием стягивает с себя рубашку, откидывает в сторону, уже добираясь руками и хватая Ханзо, будто он — якорь спасения. И горячая кожа под его руками, словно откровение, словно каждая молитва, срывающаяся с его языка в детстве. Тело Ханзо — его новая религия. Это кредо, которому он хочет посвятить всего себя, каждый дюйм своего естества. Он проводит вниз пальцами по теплой, влажной от пота спине Ханзо, с его губ срывается стон, когда он его снова целует. Целый мир меркнет перед необходимостью губами прижаться к губам лучника. Запах пряностей и пота заполняет нос Джесси, когда он тяжело вдыхает. Он падает обратно в кресло, задыхаясь. Ханзо скользит вниз, седлая его, грудь тяжело вздымается. Вес такой горы мышц вжимает МакКри в кресло, заставляя почувствовать себя таким маленьким, вызывая волну мурашек, пробегающих по спине. Руки блуждают по шее, хватают челюсть, втягивая в поцелуй, от которого бросает в дрожь. Не раздумывая, он толкается бедрами, чувствует приятное трение кожи о его член. Он сгорает заживо, когда этот жар растекается по его венам. — Блять, как ты прекрасен, — выдыхает Джесси, стоит им оторваться друг от друга. И это правда, он всегда такой, но особенно сейчас, когда ковбой разбивается на части, пока воспоминания не прекращают затягиваться грязной петлей вокруг его шеи. МакКри смотрит на лучника, пьет его, словно дешевый ликер. Он хочет напиться на теплой груди этого мужчины, на его обнаженном животе. Неуклюже, он поглаживает пальцами шею Ханзо, вдоль линии горла, чувствуя его пульс под своими пальцами. Он тянется вниз, к ключицам, обнажая грудь. Ханзо целиком состоит из силы и крутых мышц, что заводит Джесси до головокружения, его непреодолимое желание грозится накрыть его с головой. — Слишком много болтаешь, — Ханзо зарывается пальцами в его волосы, оттягивая назад голову, обнажая шею. Тихое шипение срывается с губ ковбоя. Он чувствует себя открытым, беззащитным, вспоминая, что находится в руках человека, который убивает, чтобы выжить. Он не может сдержаться, чтобы не закрыть глаза, выдавливая стон, когда Ханзо ухмыляется, проводя языком по линии его скул. Грубое трение кожи о кожу словно наркотик, химия прикосновений рук, аромат мускуса и полу-вздохи, и он кайфует, он возносится слишком высоко, чтобы спускаться обратно вниз. Это так прекрасно, что Джесси может только всхлипывать, отдаваясь этому целиком. Он дрожит, он беззащитен, потому что Ханзо для него — все. Он приподнимается, толкаясь в бедра лучника своими. Твердое тепло между ног Ханзо, как похвала. Влажность, голод, он с головой окунается в ничто, и это великолепно. МакКри распахивает глаза, наблюдая, как рука Ханзо находит его собственную живую, тянет ее к себе. Все его сознание утонуло в ритме, в котором они двигались вместе. Пульс барабанит в ушах, он теряется в аромате чая и привкусе его собственного члена, тяжело осевшем на его языке. Ханзо смотрит на него, будто ковбой ему принадлежит, расширенные зрачки, он трется об него все это время сильными, плавными толчками. Раздался хлопок отрываемой бутылки, и Джесси ничего не может понять, пока не чувствует что-то прохладное, стекающее по его пальцам. Он тяжело сглатывает, когда Ханзо направляет его руку вниз, между своих горячих бедер. Язык, не требующий слов. — Возьми меня, — приказ Ханзо прохладой раздается над ухом МакКри, бросая того в дрожь. — Ох, да ты блять, изд… — он стонет, когда его рот жестко затыкается поцелуем. — Хватит болтать. Сосредоточься. Возьми меня. МакКри лишь беспомощно кивает — да, да, да. Вжатый в кресло, он чувствует себя уязвимым, словно его можно разорвать на клочки, и его это опьяняет. Он проводит гладким пальцем по тугому кольцу мышц Ханзо. Стук его собственного сердца гремит в ушах, когда он выводит влажные круги, пока кожа не становится липкой. Во рту МакКри вновь пересохло, он подстраивается под ритм дыхания второго мужчины, вводит палец внутрь, и от этого прекрасного тепла его сердце готово выпрыгнуть из груди. Ханзо дышит ему прямо в ухо резко, обрывисто, непроизвольного рывка его бедер достаточно, чтобы вскружить голову. Он неуклюже растягивает его. Комната наполнилась тяжелыми вдохами Ханзо, застревающими в его горле, в попытках поймать немного воздуха. МакКри жадно проводит языком по линии ключицы, чувствуя соленый привкус. Под языком бешено бьется пульс, когда он прижимается к этому месту губами. — Джесси, давай же, — резкий голос Ханзо обжигает ухо. Стрелок вводит второй палец, чувствуя спазм сужающихся вокруг него мышц. Звуки, которые издает Ханзо, скоро его точно доконают. — Ты такой узкий, дорогуш, — вальяжно произносит МакКри, хотя его мозг уже отказывается соображать. Его пальцы сжимаются и двигаются внутри, пока он трахает его. Ханзо — белый шум, растекающийся по его венам, — такой, блять, узкий. Ханзо немного обиженно фыркает и глубже насаживается на пальцы МакКри. Вскоре он добавляет третий палец. Ощущение, что второй мужчина растягивается для него, восхитительно. Ханзо опускает бедра низко, достаточно для того, чтобы скользнуть по нарастающему напряжению между ног МакКри, он отчаянно нуждается в большем. Он хочет полностью погрузиться в это, когда не останется ничего, кроме слияния их тел. По животу стекает липкая струйка смазки, капающая с члена, возбужденного от созерцания пальцев, выходящих и входящих в задницу Ханзо. Ханзо наклоняется вперед, прикусывает мягкую кожу уха, шепча: — Я сказал тебе трахнуть меня. Он беспомощен. МакКри задыхается, едва владея собой, вытаскивая пальцы из Ханзо, ища рукой смазку. Его сознание раскалывается от возбуждения, пылающего внизу живота. Но руки Ханзо внезапно оказываются там, двигаясь вдоль его члена. Они гладкие и прохладные, скользят вверх и вниз, словно жидкий атлáс. Он чувствует толчок прямо у основания позвоночника. Каждый вздох ощущается рыболовным крючком в горле, дергается, тянет, угрожает разорвать его. Джесси прижимается губами к груди Ханзо. И тогда Ханзо опускается, насаживается на его член, и Джесси внутри него, окутанный этим невероятно плотным жаром, и этого слишком много, слишком хорошо. У МакКри болезненно перехватывает дыхание в горле. Он тонет, задыхается от нехватки воздуха, впивается пальцами в бедра Ханзо. Взгляд Ханзо устремлен прямо в его глаза, хищный. Тонкая струйка пота стекает по его лбу, когда он насаживается глубже, дюйм за дюймом. Наконец, он усаживается, делает глубокий вдох. Разум МакКри затуманен. Пальцы Ханзо впиваются в его плечи так сильно, что он думает — он надеется — что останутся синяки. — Еб твою мать, Ханзо, — произносит он, — блять, — он чувствует пот, стекающий по его коже, но тянущий ком внизу живота требует больше, больше, больше, — Ты так хорош, дорогуш, так идеален. Ощущать себя внутри Ханзо было невероятно. МакКри чувствовал, будто каждая трещинка внутри него заполняется. Ханзо оседлал его, ощущение его тела на себе — вокруг себя — заменяет собой все. Он словно взведенный пистолет, готовый выстрелить, вибрирующий и напряженный в руках другого. Тело Ханзо прижато к его собственному, это как наркотик, и ему нужна его удушающая доза, чтобы стереть все, чем он не хочет больше быть. Прижатый весом Ханзо, он не в состоянии двигаться, он может только сдаться под напором бедер Ханзо, когда тот сам начинает трахать себя, насаживаясь на член МакКри. Джесси обессилен, одержим, и это заставляет его чувствовать себя живым. Он приподнимается, чтобы запустить руку в эти мягкие черные волосы, и Ханзо целует его, собственнически, задыхаясь. Тугое тепло сжимается вокруг него, и Джесси изо всех сил пытается сохранить остатки контроля. Кресло скрипит и беспомощно стонет под ними. У Джесси не занимает много времени почувствовать приближающийся оргазм, нарастающий внизу его живота, жесткий, жаркий, покалывающий. — Ты нужен мне, — он звучит глупо, ловя ртом воздух, и он даже не знает, что именно пытается сказать, или почему, но слова душат его, словно дым. Все, что он знает, это то, что он нуждается в Ханзо так остро, как не нуждался ни в ком другом за всю свою жизнь. Он готов разрыдаться. — Посмотри на себя, — слова Ханзо заставляют Джесси вздрогнуть. Мужчина отрывисто дышит, его бедра дрожат, когда он двигает ими навстречу тому, что ему нужно. Наступает пауза, его пальцы медленно ложатся МакКри на щеку. Уголок рта Ханзо приподнимается в улыбке, — Ты сейчас так прекрасен. — Ох, — рваный выдох, — Ханзо, блять — ах — о, господи… — наслаждение вспыхивает между его ног, и он знает, что не может больше терпеть, не может больше вынести этого, потому что это слишком. Он так близок, он может почувствовать это, его рот полон соли и Ханзо, и эйфории. Где-то глубоко внутри, последней ниточкой, связывающей его с реальностью, он знает, знает, что Ханзо заставит его кончить, он не может противостоять этому. Его тело, загнанное, поглощенное влажными шлепками кожи о кожу, болит от необходимости высвободиться. — Ты можешь не сдерживаться, если хочешь, — шепчет Ханзо, касаясь его шеи успокаивающе, — Ты можешь кончить, если хочешь. Он дрожит, пытается толкаться навстречу Ханзо под его весом, почувствовать больше. Он так, черт возьми, близок, он хочет почувствовать все. Он смутно осознает, что Ханзо отчаянно дрочит сам себе, с мягкими, влажными звуками двигая рукой вверх и вниз, снова и снова. — Я не могу. Я не могу, блять, Ханзо… — Я понял тебя, — Ханзо прикасается свои лбом ко лбу МакКри, хватает ртом воздух, — Черт, Джесси. Давай. Кончи для меня. Стрелок тяжело дышит, его тело напряжено, а мозг отключен, он потерян. Он чувствует, будто ходит по краю собственной пропасти, он скулит и ругается. Бедра пылают, он не может дышать. Он почти хочет остановиться, но не может, он так близко, ему нужно это, ему нужен Ханзо, ему нужен… — Кончи для меня, Джесси, — произносит Ханзо опять. Что-то взрывается. В голове разлетаются тысячи искр, и мир вокруг темнеет. МакКри зажмурился в тот момент, когда смог наконец выпустить это, горячим потоком, опустошая себя глубоко внутри Ханзо, имя лучника со стонами срывается с его губ словно мантра. Он дрожит, горячий и липкий, и Ханзо стал всем. Он тонет в нем, будто в воде, глубокой, спокойной и удивительно печальной. МакКри вздыхает, его глаза увлажняются и покалывают, залитые потом оргазма, тщетно цепляются за Ханзо, он словно хочет похоронить себя заживо. Он — пыль и яркие, пульсирующие искры, и больше ничего не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме тяжести Ханзо и тихих стонущих вздохов, которые он издает, кончая; и теплые капли спермы, стекающие по его животу. Секунды тянутся долго, пока мужчины лежат, пытаясь отдышаться, в объятиях друг друга. Ханзо ласкает Джесси, треплет волосы, целует. МакКри отчаянно поддается прикосновениям его теплых рук. Он податливый, удовлетворенный и так чудесно опустошенный, что чувствует, будто стал легче. — Считай, что ты прошел брифинг, — протянул Ханзо, запуская свои пальцы в его волосы и немного оттягивая, до покалывания кожи. Джесси знает только то, что ни сигары, ни виски, ни прохлада или тепло, ничто из этого не значит ровным счетом ничего.***
Позже, МакКри говорит в темноту: — Он дал мне все, знаешь. Когда-то давно, — он растянулся на кровати, Ханзо дремал на его груди, их кожа постепенно охлаждалась. В комнате повисает тишина. Где-то вдалеке слышен вой сирены. — Я знаю, — наконец отвечает Ханзо. Повисает пауза, кажется, что она может сломать их, он чувствует тяжесть под ребрами, но затем добавляет, — Времена меняются. Ты больше не принадлежишь ему. Джесси думает о годах, когда он молился, чтобы его похвалили, о крови и порохе, о пыльной полуденной жаре, о следах, по которым им приходилось идти. Он думает о человеке, который спустился к нему, как святой с одного из витражей в старой церкви, за которыми он прятался в детстве от острой яркости и божественного гнева. Он думает о руках, которые вознесли его, как ангела, дали ему оружие правосудия и иногда, лишь иногда, трепали его волосы, заставляя чувствовать, что это его божественное право на жизнь. Он думает о жизнях, которые он забирал как благословение, о кровавой цене, которую он заплатил за трепет похвалы и таинство быть нужным, о том, как он учился жить. Но затем он думает о тяжести Ханзо на его груди, о его тепле, и понимает, что, возможно, он принял теперь новую религию. Это пот и мышцы. Это кожа, кровь и татуировка дракона. Это самое теплое место, которое он когда-либо мог назвать своим домом. — Да уж, — зевает МакКри, поглаживая волосы второго мужчины, — Знаешь, мне кажется, ты прав. Он засыпает.