Ольга

Басманов слово сдержал. На другое утро привезли струганных бревен и человек двадцать молчаливых мужичков с инструментами. Вся царева дворня готовила царскую свадьбу. Басманов же, раздав приказы, остался дома. По случаю нежданно выпавшего отдыха вышел во двор, по-хозяйски оглядел постройки и вздохнул. -Тесно! Ольга с Борисом, прижавшись друг к другу, и накрывшись одной шубой, смотрели, как Фёдор колдует. Борис уже видел, и хотел, чтоб сестрица тоже подивилась. Темнейший одним жестом, больше всего напоминающим движения бабы, разравнивающей тесто для пирога, раздвинул и без того широченный двор вместе с заборами. А вторым отодвинул от себя дальний ряд стальных кольев да так, что теперь к тому забору нужно было ехать на лошади. Убедившись, что двор все более размерами и формой напоминает одну ему известную площадь в Риме, он удовлетворенно хлопнул себя по бедру и, гордо подняв голову, прошел мимо Головиных в терем. Борис по случаю появления в доме девицы, был на время из хозяйской спальни выселен. Фёдор после недолгих уговоров и, как Ольге через стенку послышалось, слез, отселил Бориса в горницу на первом этаже. Брат теперь хандрил, вздыхал, и то и дело подгонял строителей. А Ольга взялась пока что за хозяйство. В отличие от Освальда, Темнейший не спешил девушку в Дневной Дозор пристраивать. -Обожду пока что, - отмахивался он, - там у нас опасно, не то, что в Ночном. Будет ещё случай, убедишься. На диво, Фёдор оказался спокойным, и на редкость не требовательным к разносолам человеком. Мяса практически не ел, овощи предпочитал сырые, а то и вовсе голодал. Пил только воду. А вино так сильно разбавлял водою, что от него одно название оставалось. Пирогов, блинов и ржаного хлеба он даже не касался. Мог при случае поклевать бобов или чечевицы, купленных у итальянцев. У них же разживался морской вяленой рыбой. Англичане снабжали его маринованными устрицами. Чинийцы – морской капустой и какими-то черными грибами. Темнейший делал вид, что не завидует Ксении, для которой готовила привезенная из родных краев прислуга. -Не серчай, боярышня, - улыбнулся он, глядя на рассыпчатую гречку в чугунке, - но у нас такое только свиньи едят. -Что ж тебе стряпать-то? – обиделась Ольга. -А не надо ничего, - неожиданно легко отмахнулся Темнейший, - я у вас тут даже рыбу есть не могу. Воняет. И лебеди, и баранина. Да ты и не поймешь, пока по миру не поездишь. Везде разное едят. Я вот, гарум* уважаю. А Борька его на дух не переносит. -Даже не вздумай пробовать! – предостерег её Борис, - гадость несусветная! -Много ты понимаешь! – надулся Фёдор, - стану я на вас последнее тратить! Черный, жидкий «гарум» шел у него за приправу. Вонял тухлой рыбой, и Ольге казалось что употреблять его в пищу можно только в виде наказания. Но вслух она не высказывалась. Не мудрено, что с таких харчей Темнейший все время мерз, и все его кафтаны, даже летние, были на меху. Порой ему не помогали даже амулеты. -Много ты понимаешь! – ворчал он, кутаясь по утру в бархатную накидку, подбитую песцом, - у нас жарко. Как у вас в бане, только на улице. Всегда. А у вас холодно. Всегда, даже летом. Сколько лет тут живу, все никак привыкнуть не могу. -В Риме что, и зимою тепло? – не поверила девушка. -У нас зимой, как у вас летом, - поежился Темнейший, - я там зимой в речке купался. -У нас тоже можно, - простодушно заявила Ольга. -Ну, перед смертью, чего не сделаешь, - пожал плечами Фёдор, - не токмо в прорубь влезешь, и не токмо кашу для свиней съешь. Мы, вот, месяц на ладье с Хеной и Каей прожили. Сырую рыбу ели и соленую воду пили. И каждый день жалели, что иные. Своей смертью не помрем, раз на Битве не сподобились. А колдовать не с чего было. Людей слишком мало осталось. -Что же, - Ольга присела напротив, подперев голову рукою, - иной вообще помереть не может? -Может, - помрачнел Басманов, - только там, где человек в одночасье помирает, иной ещё неделю промучается. Ты, вот, на забор упала, и не пикнула. И это даже в тень не ступивши ни разу. А я гладиатором на Родине был. Меня чем только не били, чем не кололи. И жив, как видишь. -Что такое гладиатор? – не поняла девушка. -Это как у вас на ярмарке цыган с медведем дерется, - поджал губы Темнейший, - токмо зрителей побольше. И без медведей. У нас все больше львы. Ну, или другие люди. Я знаменит был, мне три раза деревянный меч дарили**, чтобы я ушел, не дрался больше. -И ты ушел? -Я переезжал, - улыбнулся Фёдор, - чтоб не объяснять, отчего не старюсь. Кабы зрители прознали, что я иной - вмиг бы меня с арены выдворили. Бессмертный гладиатор токмо хозяину нужен. А чем я виноват? Меня ещё по молодости иной купил. И в тень утянул, даже не спросясь. -Как так, купил? – удивилась она. -А как скотину покупают. Для утех, себе или гостям, - невесело усмехнулся Темнейший, - я рабом родился. Удобно, когда раб-инкуб. Он не старится. -Ты и меня не спросясь в тень толкнешь? – насторожилась Ольга. -Ещё чего удумала! – разозлился Фёдор, - насчет тебя от инквизитора распоряжение отдельное есть. Четыре года остаешься, как есть. А потом Тень сама решит, куда тебя определить. Может и развеять, а может к себе забрать. -И неволить не будешь? Как моего брата. -Борис тут, как в раю живет, - улыбнулся Темнейший, - а что о смерти сестер не тревожится, так это ж просто совсем. Мне-то зачем, чтобы он о них тревожился. -И что, до старости будет так жить? А как надоест тебе? -Отпущу, - равнодушно отмахнулся Фёдор, - он даже помнить ничего не будет, если я захочу. Да и я не буду. Инкубы любят, пока их кто-то любит. Но потом быстро забывают. А сейчас Борис мне нужен. Я с него силу тяну. Ты, как в тень шагнешь, тоже себе кого-то в дом возьмешь, для удобства. -Что ж ты меня не заставишь про сестер и отца не вспоминать? – спросила она тихо, - для удобства. -Заставить-то я тебя могу, но не стану, - пожал плечами Басманов, - ты тут, вроде как, под руку попала. Когда срок выйдет – отпущу. Мне женщина в доме ни к чему, сама видишь. Но и светлым я тебя оставить не мог. Я Договор соблюдаю, и Освальд должен соблюдать. А он слишком часто о нем забывать стал. К тому же, я первого порядка, и лет мне больше тысячи. Стану я мараться об девчонку шестнадцатилетнюю! Не по чину мне. -А я думала, - обиделась Ольга, - что инкубы ниже магов. -Так я ж не знал, - рассмеялся Темнейший, - после Битвы тут особо выбирать не из кого было. А у меня и порядок был высокий, и способности к такой должности. Это я родился рабом. А под конец свою школу держал. Бойцов учил. Чем сейчас и пробавляюсь. -Видала я твою работу, - процедила девушка, - полон дом! Детей хоть бы пожалел. Отчего это Освальд к тебе тогда инквизитора не вызвал? -От того, - спокойно объяснил Темнейший, - что Освальд не дурак. Знает, что я просто так бы на иного не напал. Я Договор соблюдаю. Он мне дорого обошелся. А дети что, они же смертные. Все равно умрут. И в Ночном Дозоре это тоже понимают. -Отпустил бы ты отца! – потребовала Ольга, - Он хороший, добрый. Людям помочь хотел. Год уж прошел, пора бы про дуэль незаконную забыть. -Ежели твой отец такой хороший, - Фёдор глянул на неё недобро, - отчего с остальными Тамплиерами костер не разделил? Сбежал. Отчего его Освальд не выкупает? Я мало прошу. Мне медведь даром не нужен. Что мне с ним делать? Разве только цыганам продать. И то не возьмут. С ним окромя Малюты никто не справляется. А на следующее утро, чуть не с первыми петухами, Ольгу Борис разбудил. -Ты, чем о всякой ерунде печалиться, о брате своем подумай! – раздраженно потребовал он, бросая ей одежду, - Хожу неделю, как наказанный. Не целован, не обласкан. Дом скоро готов будет, поехали к итальянцам, что ли. Изразцы для печки выбери, кружева там, лен потоньше. А то в пустую избу выселю! Будешь на соломенном тюфяке спать, как у Ксении. -Это все, что тебя печалит? – удивилась Ольга. -Будет тебе издеваться! – надулся Борис, - ты сама не понимаешь что ли? У меня окромя Фёдора нет никого. А ему только свистнуть – тут очередь встанет. Не серчай, сестрица. Но ты в тень ступишь, и уйдешь. Тебе вечно жить. А я вечно молодым не буду.