Ольга

Будь Ольга помоложе, помчалась бы тут же к заветной деревеньке, роняя лыжи по дороге. Но годы приучили её к любому путешествию, даже короткому, основательно готовиться. Могла она, конечно, и зверя себе по дороге настрелять, и переночевать, в снег зарывшись. На её счастье в Дозоре был старичок, которому много лет сам Святослав Игоревич покровительствовал. В казарме его прозвали «татарином», и тот отзывался. Хотя имя у него было другое, да и к татарам он не принадлежал. Происходил старичок из ненцев*, и до своего переселения в Московию проживал в Серебряной орде. Суровые земли, где он родился, постоянно переходили из одних рук в другие. Но «татарину» это было безразлично. Старик относился к правительству философски. Как к небу. Да, оно есть. И при случае может упасть на голову. Но, во-первых, не падает. А во-вторых, нам до неба так же далеко, как и небу до нас. Порою складывалось ощущение, что он в равной степени не верит в существование инквизиции, хана и царя. Привезли его в казарму с большой северной войны. Давно дело было. Ольга только на работу пришла. Иоанн Васильевич ещё жив был. Порядок у охотника был невысокий, а нрав меланхоличный. Как ему удавалось все эти годы жить одной охотой, никто понять не мог. Дозорный из него не вышел. Ростом и силою «татарин» не отличался. Да к тому же быстро пристрастился к выпивке, иной раз проходя ради чарки по две версты в одну сторону. Пьяным он тут же засыпал, случалось, что прямо на службе. Но его не прогоняли. И вот почему. Охотился этот узкоглазый, смуглый старик не сказать, чтобы много. На медведя и вовсе не хаживал. Да и ел мало, зачем ему много мяса? Зубов-то у мужчины почти не было. Святослава он покорил другим. Старик знал сам, как прожить в суровом зимнем лесу, и мог этому обучать. Пожалуй, он стал первым дозорным, принятым на службу в качестве наставника. Желающих же обучаться у него окромя Ольги не сыскалось. Уж больно удаленными от всего тогда казались Сибирские земли. Дозорные за спиной посмеивались. Не так сурова на Москве зима, чтобы избы ледяные рубить приходилось. Но Святослав к старичку больно уж тепло относился. От него девушка и узнала, как без кислой капусты да сушеных яблок зиму протянуть, и цингой не захворать. Как на лыжах ходить, и даже бегать. Лыжи он отделывал мехом. От того они катились только вперед, даже в гору. Снегоступы старик тоже делал отменные. Правда верховую езду он так и не освоил, а ездить на собаках ему по Москве не дозволяли. Язык ему давался с трудом. Говорить он не любил, предпочитал уединение. Так что друзей среди дозорных он себе не нажил. Только Кая к нему необыкновенно была расположена. Случалось, они вместе пили тот самый чай, от которого «летают». А после сидели, уставившись вдаль своими остекленевшими глазами. Что уж они там разглядывали, никто не ведал. Вот, только очнувшись, оба тихо и задушевно говорили о тех далеких домах своих, которые им пришлось оставить. И старик утверждал, что узрел высокие скалистые берега у моря, Большую Волну, и чум** этой женщины, высокий, из больших камней. Ну, прямо, как развалины у него на Родине. А Кая поведала, что «на той стороне» старик был чудным беломордым, голубоглазым, псом. Но что это была за «другая сторона», не сказывала. В Тени же старика никто, кроме Святослава, не видел ни разу. Так что соорудить себе убежище из снега Ольга худо-бедно смогла бы. Сушеных диких лесных ягод да мелких яблок у неё было вдоволь. И мяса вяленого да копченого. Стрелять из лука, подобно сибирцам, присаживаясь на лыжах, ей и на Москве неплохо удавалось. Но что-то девушку задерживало. Отчего «око магическое» жилья никакого в той стороне не отыскивает? Почто следов людских нет нигде? Она ведь и сама в те края забиралась, по осени ещё. Не то, что скита не нашла. Даже ветки, человеком обломленной не встретила. Все до единой тропы были зверем протоптаны. Уж не обманул ли её приказчик? Да ещё, как назло, стоило ей навострить лыжи в указанном направлении, поднималась снежная буря. Или же мороз ударял такой злой, что деревья в лесу трещали. Ольга несколько раз серьезно обмораживалась. А лицо и руки так часто смазывала жиром, что отмыть их талым снегом более не представлялось возможным. О бане она сейчас более всего горевала. Скучала по запаху горящей ольхи да березы, по огненному жару парной куда более, чем по пирогам да по хлебу. Так что до весны девушка решила с места не сниматься. Хотя и слышался ей где-то на грани мира и Тени тревожный и злой голос Меньшикова. Басманов её не тревожил. От него уже ничего не зависело. Случись Ольге смертью пасть, или же просто серьезно заболеть, и тогда бы к нему не обратилась. Дело это, связанное с нарушением Договора, надлежало в строжайшей тайне сохранять. Прознай про сговор инквизиция, Фёдора наказали бы куда сильнее, чем Ольгу или Меньшикова. И без того уже Святослав на них троих недобро поглядывал. Влас тоже о чем-то догадывался. Но в своей слепой преданности не стал бы заговорщикам вредить. Он жил в доме боярыни, как призрак. Терпел измены, холодность и невнимание. За эти годы он не упрекнул её даже взглядом. Басманов сразу обозначил для парня те границы, до которых он в их с Ольгой маленькое семейство войти сможет. И покинуть терем он мог в любой момент, его никто не стал бы удерживать. Весна, которая и в Москву-то порою не поспешала, задержалась на два месяца. Земля в лесу стала мягкая, топкая. Отовсюду проступала вода. Снег таял медленно. Первоцветы распускались прямо под сугробами. Вода во всех ручьях помутнела, и несла глину да песок. Со снегоступами и лыжами пришлось расстаться. Ольга ходила с мокрыми ногами, то и дело проваливаясь, и набирая в поршни талую воду. Солнце палило по-весеннему, а ветер пока что дул зимний, студеный. И все одно ждать дольше смысла не было. Ольга переоделась в рубаху и сарафан, собрала последние припасы в котомку, и покинула насиженную за зиму избушку. Сапоги пришлось оставить. Пользы от них у лесу не было никакой. Идти пришлось долго. Ночевала в шалашах, умывалась ледяной водою. Костры разводила редко. Пару раз по дороге звери попадались. Тощие после тяжелой зимы лисы и зайцы. Уже начавшие линять, они девушку мало интересовали. И без них пушного зверя в этих лесах достаточно было. Песцы да куницы тоже линяли. Даже сурки после зимы выходили на тропу тощие, ободранные. Как им удается к осени отъесть себе такие круглые бока, Ольга не понимала. Сама она отощала так, что ей больно было спать на земле. А сена чтобы хоть подстилку себе соорудить, под рукою не было. Жухлая прошлогодняя трава была вся мокрая, да к тому же пыльная. А подхватить какую-то хворь девушка не хотела. И люди сказывали, и сама она подмечала, что в одиночестве разум просветляется. Не зря ведь удаляются от мира отшельники да чудотворцы. Вот и Ольга, прожив добрых полгода в одиночку, обо всем передумать успела. Мысли в порядок привести. Многое из того, что в Москве казалось ей важным, здесь утратило свою ценность. Крепкий белый терем, хозяйство. Крепостные, о которых нужно было заботиться. Город, который нужно высветлять. Без всего этого, как оказалось, девушка с легкостью обойтись могла. Есть, кому Москву в равновесии поддерживать. Не одна она. Крестьянам до боярыни дела не было. И без неё земля родит. Землянка, конечно, не палаты белокаменные. Но одной ей много ли места надобно? Как по лесу набродишься, так и на соломе уснешь. Не хуже, чем на перине. Место, которое боярыня себе для отшельничества избрала, тоже потихоньку высветлилось. Лес вокруг стоял, будто сказочный. Летом цветами украсился. Осенью плодами одарил. Дождь мелодично шумел. Даже снег красиво кружился, сразу не падал. И жаль ей было, что красок с собою нет. Никак красы этой с собою не унести. Показать некому. Одной ей это богатство природное досталось. Вот Гесер увидал бы, сразу и про степи свои позабыл. И про города, в пустынях построенные. Хотя, далась она ему, хоть и со всеми этими необъятными лесами. Кожа да кости. У степняка на новой должности, сказывали, гарем огромный. Если верить слухам, то численность принадлежавших Гесеру женщин значительно превышала все мыслимые мужские потребности. Последняя долетевшая до Ольги цифра перевалила за пятую сотню. А на востоке-то, говорят, в чести женщины с пышными формами. В шелка одетые, монетами украшенные. Духами благоухающие. И уж никак не по лесам за старообрядцами бегающие, да не носы людям разбивающие. Небось, он до сих пор её с неприязнью вспоминает. Ежели вообще помнит, что была у него такая неудачная ученица. Да и учиться ей более нечему. Самой впору наставницей становиться. Вот воротится она, славой увенчанная, и непременно учеников себе наберет. Тут представилось ей вдруг, что она снова дома. В Москве. Или в граде Петровом, не важно. Вот такая, как сейчас. С грязной, нечесаной косою, огрубевшими руками, и лицом чумазым. В шубе своей волчьей, жилами как попало прошитой. Даже самой смешно стало. Ну, кто к ней в ученики пойдет?! В таком виде токмо в лесу жить, медведей пугать, да каторжан беглых. Вздохнула боярыня, и побрела дальше. Уже немного ей оставалось до деревни заветной. Так и добрела потихоньку до того места, что приказчиком указано было. Добрела, а толку? Скит оказался заброшен. Непонятно, от кого построенный вокруг реденький заборчик за зиму покосился и прогнил. Видать, давно покинутым стоял. Домишки, утопленные в землю по самые крыши, ещё держались. Остался даже запах навоза. Но уже смешавшегося, слившегося с ароматом влажной земли и прелой листвы. Приказчик-то уже не первый год «дома» не был. Ольга вошла, преклонив голову, в самую большую землянку. Обстановка здесь была самая простая. Стол и лавка, рубленные из необструганной березы. Пол земляной, утоптанный. Окна, затянутые как у крестьян бывает, пузырем. Уходили спешно, все большое на месте оставили. А вот утварь унесли. Одно хорошо, скит не был сожжен. Его просто покинули. Знать, перебрались в лес, подальше от «завода», от каторжан и солдат. Ольга вытащила из котомки «магическое око», и отправила в полет. Авось, найдется тропинка заветная. Старообрядцы люди чистые конечно. Но не настолько, чтобы прямо из лесу на небо вознестись. Земля внутри ограды тоже была вся вытоптана. Люди прожили здесь долго. Трава вокруг изб повывелась, уступила место земле пополам с глиной. Глянула себе под ноги, да и подивилась. Прямо у дверей следов медвежьих целая вереница была. Будто бы косолапый вплотную к избе подошел, да в двери заглянул. Следы Ольгиных поршней резко отличались от огромной когтистой лапы недавнего гостя. А точно ли медведь? Уж больно тихо прошелся. Ни одной ветки не задел. Морду в дверь не сунул. Да и духа медвежьего она не учуяла. Чем пахнет ободранный, линяющий, только что проснувшийся по весне медведь, боярыня хорошо ведала. Кто же ты, гость дорогой? -Выходи! – крикнула она на удачу. В ответ откуда-то из ближайшего куста взлетела маленькая птичка.