Ольга

Зал пестрел обилием гусарских мундиров. За большим длинным столом собрались все иные, каких смогли быстро доставить в Первопрестольную. Святослав, которому пришлось расстаться с привычным чубом, и укоротить по моде усы, как это было принято в полку улан*, рассеянно оглядывал собравшихся. Москва чернела. И дело было не в перекосе Силы, и не в проклятии. Город ожидала гибель. Точно таким же черным туманом было окружено большинство присутствующих. Князь чувствовал свою вину. Но что он мог поделать? При нем всегда случалась большая война. Что ж. Он хотя бы не поставил под удар столицу. А сражаться за Москву ему приходилось далеко не впервые. Ольга осмотрелась, выискивая знакомые лица. Гесер уже был тут. Сидел на другом конце стола, и был мрачен, как туча. Рядом с ним дремал, скрестив руки на объемистом животе, седой старик. Смертный. Девушка узнала Кутузова**, и подивилась. Да, он, конечно, герой. Был лет двадцать назад. Сейчас он садится на лошадь с лесенкой, и чуть что, засыпает. Вот только что он еле ноги унес от вражеской армии под Аустерлицем. Сам был ранен, и многих солдат и офицеров убитыми потерял. Царь на него осерчал. Старику скоро семьдесят. Да что там, нить его жизни вот-вот оборвется, и это видно невооруженным взглядом. Да и у остальных с нитями вероятностей творилась какая-то беда. Сидевший рядом Денис Давыдов***, зрелый только летами, светлый инкуб, доживал последние месяцы. Он задорно подмигнул графине, и показал из-под скатерти горлышко походной фляги. Ольга улыбнулась. Тридцатилетний, маленький ростом, этот весельчак, бабник и балагур был полной противоположностью Власа, который стал инкубом случайно, не имея к этому врожденной тяги. Денис Васильевич весь светился. Его вызвали из Полтавского Ночного Дозора. Как и все, прибывшие оттуда, он был заочно влюблен в Головину. И все же его жизнь обрывалась уже осенью. И, скорее всего, он и сам это чувствовал. Высокого, занимавшего слишком много места, чтобы сидеть за общим столом, Георгия, она одарила строгим взглядом и укоряющей ухмылкой. Тот пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся, опустивши очи долу. Ну, и как после этого на него сердиться? На того, чья жизнь тоже висит на волоске. И, судя по тревожному взгляду Басманов, он это заметил. Способных видеть нити чужих жизней были в этой комнате в избытке. Все были мрачны, и собраны. Все ждали, что скажет Святослав, у которого одного все было хорошо. Его жизни ничто не угрожало. Дела в армии обстояли так плохо, что для их обозначения впору было использовать традиционную русскую ругань. Благо, недостатка в эпитетах никто из присутствующих не испытывал. Наполеон Бонапарт****, вдохновленный в свое время всего двумя слабенькими заклинаниями, одерживал одну победу за другою. Русская армия отступала, терпя поражение, пока не была отброшена в границы своей страны. Откуда сейчас стремительно бежала дальше, в сторону Смоленска. И если в начале своей военной карьеры корсиканец побеждал, имея войско сравнительно небольшое, то сейчас он привел сотен шесть тысяч солдат. Это были выходцы из разных стран, не говорившие на одном языке. И, тем не менее, эта разношерстная орда продвигалась вперед семимильными шагами. Армия Российской империи была втрое меньше. Но основная причина бедственного положения крылась совершенно в другом. И Святослав красноречиво дал понять это, предложив подняться сейчас тем, кто ХОРОШО ПОНИМАЕТ И ГОВОРИТ ПО-РУССКИ. Без затруднений. Поднялась Ольга, тут же вскочил Давыдов. Встали Басманов и Гесер. Последний, правда, покраснел и чуть слышно крякнул. Придвинулся к столу Георгий. Отошла от стены Дурова. Остальные смущенно оглядывались по сторонам. Молодежь говорила по-французски куда лучше, чем на родном языке. И в разговоре им приходилось сперва переводить свои мысли, а это требовало времени. Остальные генералы русской армии либо не были россиянами либо говорили на каком угодно языке, кроме русского. Чтобы командовать своими солдатами, которые служили по двадцать пять лет, генералам и офицерам требовались переводчики. Вторая беда армии состояла как раз в солдатах. Служить шли не по зову сердца. Это были оторванные от семей молодые мужчины. Где-то в деревне оставались юные жены, а то и малые дети. Старики-родители. Правило не пускать под пули единственного в семье наследника, существовало только у казаков. Телесные наказания в армии были частыми, и весьма жестокими. Это было войско, состоящая из рабов. А что делает раб, чтобы не трудиться? Он ломает свои инструменты. Или себя. Для борьбы с этой бедою следовало вести в войсках работы по поднятию боевого духа. И это не должна была быть водка, как тихо пошутил Давыдов. Беда третья состояла в главнокомандующем. Царь был молод и горяч. Беспощаден. Многие винили в бедственном положении солдат Аракчеева****. Но лишь немногие ведали, как он ползал перед царем на коленях, умоляя не проводить реформу армии сейчас, перед войной. Ученье палками да карцером солдаты воспринимали плохо. Но царь был непреклонен. Вид при этом имел ангельский. Он придерживался наступательной тактики, отчего чуть не погиб недавно под Аустерлицем. И тактика эта не работала. Вывод был один: армии нужен другой главнокомандующий. И он сейчас преспокойно дремал перед чашкой остывшего чая. -И ещё нужно будет сдать Москву, - твердо заявил Гесер. И вот люди, которые почти не говорили на родном языке, носили всю жизнь платье, пошитое по французским образцам, и ещё лет пять назад боготворившие Наполеона, все как один поднялись на защиту древней столицы. Старику было не впервой выслушивать гневные речи. А по-французски он понимал прекрасно. И хотя каждому из них он бы с удовольствием лично намял бока, Гесер слишком хорошо знал, что называть людей идиотами в лицо нельзя. Оттого, что эти идиоты могут обидеться. -Спасти город ничто не в состоянии, - пытался втолковывать степняк, - это же не от поляков отбиваться. Ну, постоит Москва под французским штандартом годик-другой. Сил подкопит. А тогда уже можно и отбивать. Армия не сдюжит сейчас такую бойню! Вы все тут ляжете! Святослав стал ещё мрачнее. Все указывало на то, что Гесер прав. Князь тоже видел Москву в руинах в самом ближайшем будущем. Об этом говорили все до единого аналитики. И было слишком много чего ещё, за что нужно было взяться в самое ближайшее время, чтобы не потерять страну. Но тут поднялась Ольга. И все тут же замолкли. -Москва – мой дом, - просто сказала Великая, - я не могу допустить сдачи города. Немедленно отбываю в действующую армию. И требую дозволения использовать магию в бою. -Сядьте! – гаркнул Гесер. Посапывающий подле него старик во сне вздрогнул, и всхрапнул, - убивать вас в поле недозволительная роскошь для нашей армии. У французов есть свои Великие. И они тоже не лыком шиты. Что пользы Москве с того, что вас развеет по Сумраку где-то под Киевом? -Мной может командовать только мой директор! - огрызнулась Великая. -Сядь, Ольга Андреевна, - устало потребовал Святослав, - За Москву побьемся, не без этого. Но если надо будет выбирать между спасением стен и людей, то я выберу людей. Но тут неожиданно проснулся Кутузов. Он залпом допил свой чай, и кряхтя поднялся. Михаил Илларионович не был единственным смертным посвященным в тайну «иных». Для этого его пришлось даже заманить в масонскую ложу. Гесер потратил годы на то, чтобы войти в круг друзей генерала. И очень дорожил этой дружбою, хотя тоже видел, что старику недолго осталось. -Занятно как у вас тут всё, - кряхтел старик, приглаживая свою густую седую шевелюру, и неловко пристраивая на голове фуражку, - шумно только. Значит так, господа чародеи! Москву надобно будет оставить. А так же выселить несколько ближайших к городу сел. Вывести скотину, собрать и отвезти подальше урожай. Все, до последней крошки! Чтобы мышам кушать нечего было. Это первое. Он неуклюже выкарабкался из-за стола, и медленно побрел вперед, будто бы и не замечая собравшихся вокруг колдунов. -Борис Игнатьевич, голубчик, - сипло продолжал старик, - ты мне на Тамани фокусы со снегом летом показывал. Сколь у вас таких умельцев? Я хранцуза придержу, сколь сдюжу. Ты уж, расстарайся, чтобы они всю прелесть русских погод почуяли. Неудобно как-то. Люди в гости придут, а показать-то и неча! А так хоть с горки прокатятся. В снежки поиграют. Теперь его слушали, затаив дыхание. Гесер ревниво глянул на Ольгу. Она не отрывала от Кутузова удивленного и восхищенного взгляда. -Экий молодец! – тот поравнялся с Георгием, - гренадер? -Не служу, - потупился князь. -Вечор зайди, - старик ткнул грузина пальцем в широченную грудь, - судя по тому, что Борис мне про тебя рассказывал, тебе в армии больше всех должно понравиться. Да и семье твоей урок будет, когда героем воротишься. Жорж бросил многозначительный взгляд своему дядюшке. Тот поджал губы, но смолчал. -Молодец, девка, - одобрительно кивнул Кутузов Ольге через стол, - дура, зато смелая! И как ты, матушка, только жива-то до сей поры с таким задором? Головина покраснела и надулась. Не обращая ни на кого более внимания, Михаил Илларионович направился к выходу. -Я старый солдат, - буркнул он, остановившись у дверей, - и все про войну разумею. Одно лишь не знаю. Где хранцузы столько конины найдут, и как после домой пешочком дотопают. Далече забрались. Большая армия. Хрен прокормишь! Все недоуменно уставились на него. -Конину есть будут! – резюмировал генерал.