Ольга

2 сентября 1812 год. Москва. Бонапарт вошел в город. Русская армия будто бы исчезла, растворилась в бескрайних просторах отчизны. Хотя в действительности она всего лишь отступила к Можайску. Ольга знала это совершенно точно. Вместе с «великой французской армией» в первопрестольную вернулся Святослав. Князь пребывал в задумчивости. Остальным светлым приказано было «поприветствовать» дорогих гостей. Выстроившиеся на равном расстоянии вдоль дороги, светлые иные стягивали с неприятельской армии Силу так усердно, что к Поклонной горе подошла орда тоскующих, утомленных и ничему уже не радующихся людей. Каждый вспоминал оставленную дома семью, павших за чужие земли товарищей. Сам Бонапарт был зол, и чем-то удручен. Да к тому же простужен. Из Москвы на переговоры никто не прибыл. Раздосадованный Наполеон приказал выстрелить из пушки. Войско его, кто бегом, а кто галопом, приблизилось к Дорогомиловской заставе. Но и здесь никого не было. Французов встретили распахнутые ворота. Никто не понимал, что происходит. Император в недоумении вглядывался вдаль, стараясь разглядеть на пустой дороге делегацию с ключами. Гонца с письмом от царя Александра. Хоть кого-то. Но город выглядел покинутым. Заходите, гости дорогие! Берите, что хотите! И они пришли. Сперва неуверенно, медленно, ожидая подвоха или засады, а потом все быстрее, напористее, конница пронеслась по пустым улицам, громя по дороге оставшиеся отпертыми лавки и модные магазины, останавливаясь на ночлег в богатых теремах и новеньких дворцах. Простуженный злой Бонапарт медленно вошел в кремль. Он бродил по гулким пустым комнатам, откуда было почти все вывезено, и вид его вовсе не выражал восторга победы. Он не мог понять. Русские что бились с такою силой, таким напором, и такой дьявольской самоотдачей, чтобы просто отдать ему все это? Он стал хозяином этих страшных стен?! Отпоенный самогоном парижский инквизитор тоже пребывал в недоумении. И все тормошил Святослава, пришедшего следом улыбающегося во весь рот Завулона. И даже Ольгу, которая привела под руку Басманова. Тот лишь вчера смог сам подняться с постели. И жестоко страдал от болей, одышки и невозможности переносить хворь на службе. Где-то сейчас умирал в жестоких мучениях от заражения крови генерал Багратион. Скрывал ото всех боли в сердце старик Кутузов. От Гесера не было ни слуху, ни духу. А Фёдор комкал в руке прощальную записку от Георгия. Стоя рядом, можно было услыхать, как у него хрипло и неровно бьется сердце. Огромный труп с раздавленным черепом, изломанными костями и до неузнаваемости изуродованным лицом тайно привез в Грузинскую слободу безутешный Арчил. Погибшего похоронили в семейном склепе. Больше не было причин отделять племянника-героя от его фамилии. -Операция официально переходит под управление Дневного Дозора, - объяснил своё спокойствие князь. Завулон вежливо раскланялся с присутствующими, и тут же, не потрудившись даже отвести собравшихся дозорных в сторонку, принялся отдавать короткие распоряжения. -Вода! Ближайшая к нему ведьма продемонстрировала нечто алое и густое, перекатывающееся в стеклянном сосуде, подобно ртути. -Еда! Молоденькая лишь на вид Людочка, сияя красою и свежестью молодости, подняла за хвост дохлую крысу. Обернулась к Ольге. Та одобрительно кивнула. -Культурная программа? – любезно улыбнулся дамам директор. Несколько темных, и два светлых оборотня поклонились, и тут же покинули казарму. Приближалась ночь. Хорошее время для оборотней и вампиров. -Мне кажется, - тактично кашлянул Святослав, - вы забыли про нужники. -УДОБСТВА! – Завулон шлепнул себя ладонью по лбу, - действительно, запамятовал. А ведь сколько раз от Гесера слышал похвальные отзыв о Версальских сортирах! -Позвольте мне, - улыбнулся князь, - я все-таки долго служил в Кремле. Знаю там каждый закоулок. Простор для работы там нескончаемый. У вас есть, кому позаботиться о клопах и тараканах? -Обижаете! – огрызнулся Завулон, - а я, пожалуй, у костерка погреюсь. Во-он у того! Где-то в городе, так, чтобы это было видно из окон казармы, занималось огненное зарево. Провожая Святослава, Басманов придержал его за плечо, и молча сунул князю в ладонь старинный ключ, какими раньше запирали навесные замки. Ольгу пришлось отпустить, темным потребовалась её помощь с погодой. Не рассчитав, или же специально, графиня вместо способствующего пожару легкого ветерка подняла целую бурю. И за ночь от сильнейшего, давно не виданного в городе пожара, сгорело несколько улиц с новыми дворцами и старинными теремами. Чудом уцелел лишь чей-то заброшенный яблоневый сад со странной оградой из коротких кольев прямо посередине. Правда, решившиеся отведать прекрасных наливных яблок французы вскоре захворали какой-то непонятной, и крайне заразной лихорадкой, от которой не было средства. Наполеон, которому спешно пришлось выехать из кремля, грозившего вот-вот вспыхнуть вместе с остальным городом, ругался последними словами. Глядя на проносящихся мимо лошадей впряженных в горящие телеги, кареты и пустые пушечные лафеты, он в ужасе кричал: «Что вы за люди?! Дикари! СКИФЫ!!!» В поджоге обвинили губернатора. На другой же день вышел именной императорский указ. Не прикасаться к православным иконам с целью уничтожения! Ни при каких обстоятельствах не осквернять монастыри и церкви! Не вскрывать могильников, прикрытых тяжелыми мраморными крышками склепов, в которых покоились великие цари прошлого и их жены с детьми. Хоть кто-то в этом варварском городе должен был стать воплощением порядка. И Бонапарт решил, что это должны быть французы. Но солдаты и офицеры были людьми простого воспитания. И в устроенных в церквях казармах и конюшнях развлекались стрельбой по иконам. А по опустевшему кремлевскому коридору брел человек с покрытым шрамами лицом, грязными светлыми волосами и большими печальными голубыми глазами. Его запачканный мундир лейб-гвардии утратил часть пуговиц, но воину это было безразлично. Он бы с радостью воевал в простой крестьянской рубахе, и безмерно страдал от смены времен и моды не первый год. Он спустился в подвал, прошел ощупью, не освещая себе пути, к маленькой, обитой железом, дверце в стене. Ключ легко провернулся в замке. Человек, отвечавший за это помещение долгие годы, был рачительным хозяином. Все тут было на своих местах, замок смазан, а чернильница чисто протерта. Перья подчищены, пол подметен. Мусор, который тоже невозможно было отсюда вынести, собирался в маленький туесок у двери. Несколько портила впечатление вделанная в стену массивная цепь с кольцом. Но воин пришел не посмотреть на стены. Своей твердой походкой он быстро прошел за поворот комнаты, и несколько минут раздумывал, стоя у белого костяного трона, покрытого причудливой резьбой. Потом вздохнул, и просто сел на подушку темного бархата. В последующие недели французская армия грабила город и подъедала съестные припасы. Отловленных жителей, а также попавшихся на дороге россиян, невзирая на пол и возраст, запрягали в телеги, везшие в Москву продовольствие. Солдаты арестовывали всех, кто попадался на пути, включая женщин, детей и крестьян. Всем было место в новом пустом городе. Пленных свозили прямо в кремль, где зачем-то заставляли поднимать камни со двора и площади, снимать доски и мраморные накладки с пола. И копать, копать, копать. Земля от вырытых воронок быстро покрыла в кремле все полы. Да тут и без того было грязно. Император, прослуживший большую часть своей жизни в армии, и тот удивлялся царящему вокруг бардаку. Ни одна вещь никогда не оставалась на своем месте. И ладно бы иконы, золоченая мебель и парчовые драпировки. Пропадали подписанные накануне бумаги. Высыхали за ночь чернила у писарей. А запах нужника в помещениях стоял просто невыносимый. Тем не менее, хоть и обиженный пренебрежительным отношением российского правительства к своей сиятельной персоне, Бонапарт приказал блюсти в городе дисциплину. Хотя бы её подобие, на которое будут способны эти северные варвары. Кто-то должен был ответить за возникавшие в городе пожары. Оголодавшие крестьяне, потянувшиеся в первопрестольную из разрушенных войной деревень, принялись грабить то, что уже успели присвоить новые хозяева старой столицы. Вскоре в городе вновь появились женщины. Тоже изголодавшиеся, тощие и грязные, они быстро находили общий язык с солдатами. С ними пришли непристойные хвори. Моральный дух и дисциплина в войсках стремительно падали. Город быстро затемнялся. Светлые Силы не тратили, исправно её при этом собирая. Захватчики хандрили, писали на Родину слезные письма о невыносимости бытия в этой варварской сторонушке. По всем улицам жгли винные магазины и опустевшие лавки. Весь кремль был перекопан так, будто в нем собирались что-то сеять. Дни становились пасмурными. Графиня Головина лично проследила, чтобы ни о каком «бабьем лете» французы даже не догадались. А к началу октября в городе объявился Семен. Он шумно поздравлял собравшихся в казарме иных с годовщиною. И правда! Двести лет назад вот так же столица была занята поляками. Ольга, проникнувшись ностальгией, отхлебнула из любезно предоставленной дозорным фляги. Семен отощал. Аура у него при этом сияла всеми стальными оттенками синего так, что глазам было больно смотреть. Дозорная и забыла, какой у её старого друга красивый нимб. И куда только делась висевшая над ним печать скорой смерти? Да и у других, ежели присмотреться, смертельные тени куда-то подевались. Хотя партизанская война только набирала оборот, в городе царил голод, да и жизнь прямо сейчас безопаснее стать никак не могла бы. За прошедшее время Кутузов обложил Москву со всех сторон. А поднятые Семеном и Давыдовым по дальним окрестностям города крестьяне, с готовность сбивались в партизанские отряды. И сейчас доставить в город продовольствие было довольно непростой задачей. Сбывалось предсказание Михаила Илларионовича. Французские солдаты начали поедать своих лошадей. И тут, посреди всеобщего веселья, когда светлые и темные поднимали всю имеющуюся в казарме посуду за успех операции, скрипнула дверь, и в помещение вошел Гесер. В серой, порядком поношенной и грязной, шинели. В потрепанном мундире грузинского полка. Он застыл на пороге, оглядывая собравшихся. Поклонился Басманову и Яну Вернье, пившим за здоровье своих императоров. Встретился взглядом с Ольгой. Та мигом покраснела и потупилась. Всего за несколько минут в комнате наступила пронзительная тишина, в которую не прорывался ни один звук с улицы благодаря звукозащитным заклинаниям. -Господа, - тихо произнес Гесер, - час назад в кремле был расстрелян светлый иной вне ранга, Святослав Игоревич из рода Рюрикова. В общем оцепенении, с которым дозорные встретили эту новость, Семен, тихо вздохнув, принес из подвала ящик с вином. Деньги, оставленные князем на предполагаемую тризну, так и остались лежать в сейфе, В городе просто не у кого было купить водки. Верный конь Святослава вернулся в казарму без седока и сейчас топтался у дверей не расседланный. Все молча пили, каждый вспоминал князя по-своему. И только Ольга отрешенно смотрела в окно. Там, уцепившись за нечесаную гриву лишившегося хозяина орловского рысака, предавался своему горю Фёдор. От его крика снесло крышу у нескольких ближайших домов, поднявшийся ветер уносил от казармы мусор и опавшие листья. Напарывались на чужие штыки проходившие по ближайшим улицам часовые. И только здесь, в этой комнатке, полной скорбящих людей, ничего не было слышно.