За восточным ветром.

Шумный город, который никогда не спит. Шумные машины, громкие слова, эхом отлетающие от стен. Глухой стук сердца под хрупкими ребрами оттого, что рядом человек, которому ты готов доверить жизнь. Первое слово, сказанное немой доселе девушкой и радостный смех того, кому она нравилась всю жизнь. Первый шелест восточного ветра, снующего в кронах клёнов, гуляющего по аллеям и в волосах болтушек на бульваре. Все чувства, все звуки, каждый шепоток и хруст складывается в голос огромного Нью-Йорка, который никогда не спит. Особенно майским вечером, двадцать четвертого числа, в двадцать один двадцать три. — Спасибо! — девушка машет рукой пожилому человеку за стойкой. Мужчина улыбается. Сеть морщинок покрывает его лицо, и девушка улыбается ещё шире. — Заходи еще! — говорит хозяин кофейни, приподнимая руку в прощальном жесте. Мишель, поправив чёлку, что взъерошил ветер, выходит из светлого помещения, окунаясь в вечер. Свет фонарей мягко стелется по тротуару, играя с лицами людей подобно солнцу. Мишель отбрасывает кудряшки на спину и делает глоток латте. Мягкая пена коснулась губ, оставляя на них сладкие песчинки сахара. Мишель прикрыла глаза от удовольствия. Люди все бежали куда-то, а Мишель было не до них. Она лишь наслаждалась этой суетой, словно бы чувствуя каждое ощущение каждого человека. Это было странно. И... Волшебно, что ли. Девушка подняла глаза к небу, смотря на сияющие огоньки на нем. Звезды. Такие маленькие, когда смотришь на них с земли. И такие большие на самом деле. Говорят, если ты часто смотришь на небо —значит, влюбился. Наверное, они правы, потому что мысли молодой девушки обращены только к одному человеку. При воспоминании о нем девушка зажмуривается и улыбается, стараясь заставить щеки перестать гореть. Мишель допивает кофе и продолжает путь к месту встречи, неспеша прохаживаясь по бульвару. Времени ещё много. Мысль о скорой встрече кружит голову и толкает вперед, а блеск в глазах никак не пропадает. Мишель бы запрыгала от радости, которой полнилась ее душа, да только каблуки не позволяют. Невысокие, правда, но опасность навернуться на них все ещё велика. Даже очень. Скажи ей лет пять назад, что она будет встречаться с Питером Паркером и уж тем более чуть ли не вприпрыжку идти к нему, чтобы вместе возвращаться домой, она бы сначала залилась румянцем, а потом послала бы фантазера подальше. Нет, в то время она бы ни за что не приняла всерьёз это, пусть уже даже тогда он ей очень нравился. Мишель обернулась, чтобы посмотреть, не ошиблась ли она поворотом, как вдруг ее подхватили сильные руки и закружили. Сначала она испугалась, но затем, опустив взгляд, увидела темные, почти черные, глаза и кудрявые завитки мягких волос. Мишель по-детски пискнула в притворном испуге, главным образом для того, чтобы скрыть все ту же дурацкую улыбку, что блуждала на лице. Он остановился, но девушку на место не поставил. Мишель положила руки ему плечи. — Привет, — немного изменившийся за все эти годы голос приятной хрипотцой щекотал слух. — Привет, — она провела рукой по его волосам, ероша их. — Испугалась? — он лукаво улыбнулся. — Нет, вот ещё, — чтобы окончательно не потерять имидж саркастичной бунтарки, Мишель гордо вздернула нос. Он засмеялся. За ним не смогла сдержать улыбку и Мишель. — Тебе тяжело, отпусти, — она предприняла слабую попытку освободиться, но он не ослабил хватки. — Не хочу. Она засмеялась, поднимая голову вверх. — На нас все смотрят, — смущённо шепнула она. — Ну и пусть. Гонзалес качает головой. — Правда, нам пора домой, — сказала она, чуть щурясь. Питер обиженно надулся, но Мишель была непреклонна. Вернее, она уже была готова сдаться (ну в самом деле, вы бы смогли отказать такому взгляду?), но вовремя остановила себя. Он опустил ее на землю и поправил прядь кудрявых волос, что выбилась из ее прически, в привычном, интимном жесте. Мишель слегка покраснела, а Паркер, заметив это, хитро улыбнулся. И с каких пор он так на нее действует? Они шли по улице, взявшись за руки и болтая ни о чем: как прошла пятница, какие вывески яркие, сладкий ли кофе был сегодня в кофейне... Последнее, кстати, Паркер незамедлительно проверил, развернув к себе Мишель и нежно поцеловав ее прямо посреди улицы. — Боже, что ты делаешь, — протянула она, прикрывая глаза ладошкой. — Что я делаю? — наигранно не понимает Питер, картинно вскидывая брови. "Сводишь с ума", думает Мишель. Ванильно, но правда. — Строишь из себя дурачка, — легонько стукнув его по плечу, говорит Мишель. — Я не строю, — возразил он. — А если и так, то после четырех лет совместной жизни пора бы уже привыкнуть, м? — Мишель завидовала его способности уметь посмеяться над собой. Мишель не нашла остроумного ответа и от досады показала ему язык. Питер засмеялся. Мишель улыбнулась, глядя куда-то в сторону и думая о том, как же ей хорошо. Они прошли ещё немного. Ветер дул с Востока, обдавая их приятным порывом и будто оставляя за собой шум моря, что бушевало где-то вдалеке. Питер поправил волосы, а Мишель, проследив за этим его движением, улыбнулась во все тридцать два, находя этот жест необычайно милым. Пару раз, когда они шли мимо особо людных мест, Мишель замечала, как незнакомые девушки улыбаются, опускают глаза и глупо хихикают, видя Паркера. Гонзалес, они, кажется, в упор не замечали. И, когда подобная сцена повторялась, Мишель расправляла плечи и вскидывала брови в презрительно-неодобрительном выражении. Питер этого не замечал, а вот Мишель с удовольствием отмечала, что на таких дешевок Паркер никогда не смотрит, а смотрит только на нее тёплыми, искрящимися и блестящими глазами, рассказывая что-то. Просто Питер был счастлив, что однажды обратил внимание на Мишель. А Мишель была счастлива, что когда-то не побоялась показать свои чувства и убрать колючие шипы, обнажая перед ним душу. И была на седьмом небе, когда он не втоптал это в грязь, как сделали это когда-то до него. Питеру часто хотелось обнять ее и не выпускать больше никогда. Он часто боялся, что недостоин Мишель, ее чистого чувства и любящего сердца, что сейчас часто-часто бьётся под тонкой тканью воздушной рубашки. Боялся, что недостоин, потому что так часто именно он является причиной ее тревог, ведь спасение мира никто не отменял. Боялся, что упустит, что потеряет. Даже после стольких испытаний, что они прошли, он все ещё боялся. И потому решил, что больше не может. — Мишель, — чуть хрипло проговорил он, останавливаясь. — Я хочу кое-что тебе сказать. Они остановились на набережной. Вдалеке тысячами огней переливался город, мост со снующими машинами. Дул ветер. Восточный, кажется... Да. Мишель повернулась к нему, стараясь прочитать в глазах своего любимого хоть что-то, но в них увидела лишь волнение. Такое сильное и неподдельное, что ей на секунду стало очень страшно. Он взял ее за руку, и Мишель мелко содрогнулась. — Мишель, я много думал над этим, — Мишель боялась шелохнуться. — Я много раз говорил тебе о том, что очень люблю тебя и что боюсь потерять, что не могу... — он поджал губы, отвернувшись, глядя на пролив. — Я люблю тебя. Ты была для меня причиной не сорваться в определенные моменты моей жизни, когда казалось, что все потеряно. Ты всегда была для меня тем человеком, за которого я готов отдать все, что у меня есть. Для меня ты гораздо больше, чем просто любимая. Ты — моя жизнь, мое все, поэтому... Я счастлив, что когда-то ты позволила именно мне увидеть тебя настоящую. Я бы хотел, чтобы ты это знала. Мишель подалась вперед, положив руки ему плечи. — Я знаю. Он немного печально улыбнулась Мишель хорошо знала эту улыбку. — Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Я люблю тебя больше, — прищурилась Мишель. Он засмеялся, обнажая белоснежные зубы. Мишель подалась вперед, приподнимаясь на носочки, и коснулась губами его губ, сладких, с легкой горчинкой и вкусом мяты. Паркер притянул ее к себе, обнимая за талию, осторожно, стараясь не прижать ее к себе слишком сильно. Из нежного и осторожного поцелуй превратился в жаркий и требовательный. Мишель сжала воротник его пиджака. Внутри разгорелся настоящий пожар, но Мишель понимала, что рано или поздно придется остановиться. — Питер, мы почти дошли до дома, — прошептала она, отстраняясь. Он уткнулся носом ей в изгиб шеи, обжигая кожу горячим дыханием, явно недовольный. — Ладно. Гонзалес выскользнула из рук Паркера и бодро зашагала вперед. — Идём, — протянула она, не оборачиваясь. Питер засмеялся и поспешил за своей ненаглядной, чтобы ненароком не потерять ее в сгущающихся сумерках. Восточный ветер убаюкивал волны, трепетал в занавесках, портил прически и тихо шелестел в пышных кустах роз. Гулял в некоторых головах и свистел в ушах. Шалун. Интересно, а он вдыхает жизнь в слова? Или он толкает на искренние поступки? Или он помогает выразить невыразимое? Кто знает. А может... Впрочем, это уже совсем другая история.