Точка преткновения

Его макушку обрамляли голубые волосы, зоркие глаза сияли ярким блеском жизни и, кажется, любить это бледное лицо донельзя эгоистично. Черты, которые изо дня в день отражались в зеркале и до боли в зубах были точны, слишком сильно влюбили в себя тысячелетнее создание. Какова же ирония! Блондин задумчиво выстукивает весёлый ритм пальцами и сжигает томик какой-то уж совсем скучной книги. Он поднимает глаза на близнеца и, наконец, расслаблено выдыхает. Уиллу уже лучше: он не мечется из угла в угол, лишь услышав чужие шаги; не дрожит от страха, когда одна нахальная ладонь гладит его бедро; не ревёт в подушку ночью несколько часов кряду; не старается угодить самыми мерзкими способами самоутверждения, придуманными Глифулами. Билл вытащил его из того дерьма. И Билл знает, что Уилл ему благодарен. Он смотрит на своего близнеца преданными щенячьими глазами и даже не возражает руке, пробравшейся к нему в брюки. Этот покорный, не такой Сайфер тоже демон. Этот Сайфер тоже эгоистичен, нарцисстичен, он живёт по правилу «верить можно только себе» и влюбиться в Билла — в главную сволочь всех известных и неизвестных вселенных и реальностей — ему было проще простого. Уилл — милый, ласковый, капризный, по-детски наивный и по уши втрескавшийся в свою параллель. Уилл с радостью жмётся к его ногам, легко, почти неощутимо целует чужое колено. И этот жест кажется настолько интимным, что беспощадно сжимает и разрывает трепечущее нутро Билла в клочья. Сайфер зарывается длинными, худощавыми пальцами в мягкие голубые волосы и проходится подушечками вдоль тёплой шеи разгорячённого демона. Тот подаётся приятным поглаживаниям и сладко прикусывает нижнюю губу. Такой неправильно податливый, нежный, соблазнительный. Блондин поднимает лёгкое, ёрзающее от нетерпения тело и усаживает его на свои бёдра. Они целуются исступлённо, долго, жарко, соприкасаются горячими языками, прижимаются друг к другу вплотную. Чертовски холодные, дрожащие руки стягивают старомодный фрак, бессовестно сталкивают на пол цилиндр и забираются под белую рубашку. Блондин шумно выдыхает и за такую пакость на своих тёплых боках прикусывает мочку уха близнеца и оттягивает её. Бледная кожа покрывается мурашками и Уилл нарочно проводит ледяными пальцами выше: задирает рубашку, сжимает возбуждённые соски. Билл нетерпимо сдирает с демона брюки, сорвавшись, с щелчком пальцев сжигает всю одежду и даже не церемониться на элементарную растяжку. Блондин размазывает по члену смазку и одним грубым движением насаживает Уилла на себя. Он чудно вытрясывает из своей копии каждое ужасное воспоминание о большом доме, сыром подвале, синих глазах и блеске мятного камня в темноте. Билл умело заставляет его забыться на добрых несколько часов — ох уж эта крепкая выдержка демона и вечная страсть к похоти — и ловко доводит желание голубоволосого до своего апогея. Это животный голод, восторг, наслаждение и ужасно странная, неправильная любовь. Но если бы это их хоть немного волновало, по залу не разносились бы громкие стоны, да?