Одно целое

Шум Тардис, доносящийся сквозь открытую дверь в комнату Клары, наполнял каждую клеточку тела. Когда-то Клара поняла, насколько въелся в кожу этот звук, и как она действительно не может без него жить. Каждый маленький отголосок живого органического механизма напевал убаюкивающую песню вселенной, вселенной, которую охранял Доктор. Ее доктор. Прошлый и нынешний. Как много времени потребовалось на то, чтобы рассмотреть его. Как много времени ушло в пустую и как сейчас она, сидя на кресле и легко поглаживая седые волосы Доктора, который мягко уложил свою голову на ее колени, прикрыв глаза практически умиротворенно, сожалела о том, что просто человек. Иногда в ее голову закрадывались мысли о том, как другие, те, что были до нее, переживали регенерацию? Считали ли они ее потерей, рождением? Чем они ее считали, чем она стала для них. Иногда, после этого, она позволяла себе глупую и легкомысленную идею о том, что она первая застала его в самом процессе, но это было глупо, и слишком самонадеянно, хотя закрадывались подобные мысли ей в голову, на этот раз, не из-за эгоизма. Знаете, как оно бывает? Ты просто сидишь и размышляешь, а мысли. мысли, они сами. Они все делают сами. Так и сейчас. Девушка умиротворенно дышала, подушечками пальцев поглаживая висок самого невероятного и восхитительного пришельца во всей галактике. Великого Таймлорда. Она размышляла: о чем думает он? Его великий разум, наверняка, никогда не может отдохнуть. В такие моменты она позволяет себе минутную слабость и ругает себя за то, что всегда думает лишь о том, как тяжело пришлось ей и слишком редко думает о мужчине, которому пришлось стократ тяжелее. Она думала, порой, в моменты слабости и малодушия, мысль была тихой и шипящей, слегка покалывала ее виски: а что, если она единственная осталась? И опять же, не из гордости и самолюбия, а просто… Ее глаза практически устало опустились вниз, но, найдя то, на чем приятно остановиться, карие глаза наполнились теплотой и нежностью. Его волосы блестели, отражая огни гугола рожденных и еще не рожденных новых звезд, словно зеркало. Такие же блестящие. По земным меркам он выглядел старше среднего, ее Доктор (хотя и это было ложью, он все же был Доктором Вселенной, доктором звезд, планет, галактик и созвездий, будь они людьми, она бы сказала, что он относится к тому типу мужчин, что женаты на работе, но нет. Доктор женат на своем необъятном и большом, теплом сердце, которое неизвестно сколько страданий сможет еще пережить), однако двигался, говорил, держался он ничем не уступая предыдущим своим воплощениям. Она видела нескольких докторов, и могла сказать с уверенностью: она видит их. Теперь видит. А нужно было всего-то остановиться. Сесть. Подумать. Удивительно, как иногда получается задать нужный вопрос. Он уже больше, чем наполовину своей сутью дает правильный ответ. Ее пальчики перебирали пряди волос, Тардис этим вечером словно прислушивалась к звездам, которые молчали для него. Сегодня он ведь может отдохнуть, спрашивала она. Хотя бы разочек. Звезды молчали. И хорошо. Доктор лежал неподвижно, если бы она не смотрела на него так мечтательно и неотрывно, она бы и забыла, что он здесь, но он не мог уснуть. Он не мог. Закрытыми глазами Клару Освальд не проведешь. Она улыбнулась, тихо усмехнувшись, чем вызвала самую выразительную реакцию его воплощения: дернувшуюся бровь и скулу. О, его скулы. По ним можно было читать. И губы. тонкие, но выразительные. Он никогда не позволял себе больше, чем мог бы позволить скучный аристократ-сноб, но было в этом что-то восхитительное и очаровательное. Клара так глубоко начала анализировать маркеры его эмоциональности, позывные и характерные движения, что не сразу поняла, что он давно повернул к ней голову, лежа уже на затылке, неотрывно смотря на нее своими голубыми, огромными глазами. И ведь это он всегда умудрялся отпускать комментарии по поводу глаз ей самой, когда сам-то никогда не мог «держать их под контролем и обуздать». Возможно, в его понимании, он все делал правильно. Холодный и отстраненный взгляд. Да, это, он, конечно, правильно все рассчитал, но прокололся только в том, что, когда глаза его, бездонно голубые, с серыми вкраплениями грозовых облаков, появляющихся в зависимости от освещения и настроения, когда действительно что-то выражали, становились такими яркими и выразительными. Они горели, и, если присмотреться, они говорили с тобой. Правда, Клара поняла, что, порой, ничего не выражающий, строгий взгляд — тоже эмоция. Защита. А ее любые живые существа используют, когда не уверены, или когда не хотят показать, что действительно уязвимы. Она всегда старалась не повторять таких ситуаций, когда он мог бы вновь использовать защиту против нее. Она хотела не этого. Он смотрел на нее и не отрывал своего взгляда. Глаза нежно обволакивали ее душу, словно он никогда не прилетал на Тардис, а жил где-то рядом с ней, в книге путешествий, например, точно зная, что она хочет. Вся вселенная теперь у ее ног. Но она этого не хотела, она хотела раствориться в ней, а не склонить. Кларе показалось, что Доктор улыбается краешками губ, и не ошиблась. Но он устал. И что-то его отвлекало, что-то мешало. — Доктор, — сказала она, а голос хрипло дрогнул оттого, что та уже долгое время молчала. — Клара? — Ответил он вопросительной интонацией, на миг сощурив глаза. Что-то заподозрил. На самом же деле, Доктор опасался, что она начнет говорить. Задавать такие правильные вопросы, на которые он не хотел отвечать. Знаете, это тяжело. Всегда тяжело. Он так любил людей, и так ненавидел их. Некоторые из них были такими поразительными, что мужчина не мог отказать себе, чтобы не прилететь. Он почти чувствовал себя человеком. Почти. Оттого ли, что давно он уже не знал такой планеты, которую мог бы назвать домом? Он никогда не знал, где, он лишь знал, кто. Дом, кажется, это человек. Точно человек. И даже несмотря на свою инопланетную подноготную, необязательно быть человеком, чтобы понять другое живое существо. Ведь дело далеко не в расе, дело далеко не в виде. Все, что нужно- внутри, и никто не мог знать об этом лучше, чем Повелитель Времени. Кому, как не «повелителям взаимной телепатии» знать о том, что в душе? — Ты чем-то обеспокоен? — Вопрос, конечно, она задала глупый, о чем, будь Доктор достаточно "пытливым читателем", непременно догадался бы, но он таким не был. А Клара поняла, какой глупый вопрос задала, тогда, когда услышала его. Она прикусила губу, не больно, осознанно, а бровь ее слегка дернулась. — Хотя как же ты можешь не быть, — с улыбкой констатировала она, обреченно вздыхая. Доктору потребовалась долгая декада секунд, чтобы обдумать ответ, и даже тогда он в нерешительности открыл рот, и так же нерешительно его закрыл, сглотнув. Он отвел взгляд в пустоту между прядями челки Клары. — Я не уверен, что ты сможешь оставить эту тему, скажи я, что все в порядке, Клара, — ответил он, возвращая свой взгляд на нее. Она улыбнулась, широко и искренне, хоть и коротко, невольно заражая улыбкой и Доктора. Он любил улыбаться ей в ответ, ее улыбка, эта самая улыбка, способная согреть миллионы сердец. А у него их всего-то два. Его взгляд приобрел вопросительный характер, и все благодаря бровям. — Боже, твои брови тоже умеют разговаривать, — хихикнула она, слегка склонив голову вбок. — Знаешь, Доктор, ты прав. Но сегодня я думаю, что способна не заставлять тебя обсуждать что-то, чего ты не хотел бы. Но просто знай, что я здесь, ладно? Не у одного тебя есть долг. Я тоже могу позаботиться о тебе, но у меня не получится, пока ты сам этого не пожелаешь, пока не разрешишь мне. — Произнесла она и удивилась самой себе в том, что выдала все это, как слабость. Она не хотела давить на это таким образом, пытаясь всегда оставаться как будто бы в выигрыше, но сейчас сама признала в том, что уступила. — Я бы мог показать тебе, — мечтательно шепнул Доктор, — дать послушать, — добавил он с короткой улыбкой, не смотря на нее, даже замечая, что он стал причиной ее заинтересованного и удивленного взгляда, потому он и ответил на него, — но я никогда бы не просил тебя о таком, Клара. — Почему? Ответом стала улыбка. Доктор повернул голову набок, отворачиваясь. — Доктор? Почему о таком ты должен просить? Устало закрывая глаза, он вновь вздохнул. — Потому что это не просто. Потому что это. особенность моего народа. Потому что это довольно интимно. — На последнем слове он слегка стушевался и заерзал, скрещивая руки на груди. — Конечно, это ведь, насколько я понимаю, телепатия. — Да, — согласно выдохнул он сквозь зубы, — но дело не только в этом. Это, сам по себе, такой ритуал, который является не только эмоционально интимным, он.. — Доктор сжал челюсти. Клара поняла. Она вдруг решила поменять положение, чему Доктор не смел препятствовать, замерев на месте, пока та ложится рядом с ним, но позади, смотря, как монотонно поднимаются его плечи от редкого дыхания. Два сердца. Ее всегда интересовало, какие физические различия это привносит в его организм. Очевидно, что дышит он реже, очевидно, что и спит меньше… Доктор же тем временем действительно расслабился. Находиться в тесном контакте было непросто, но приятно. Он любил, хоть никогда об этом никому не признавался, держать Клару за руку, когда она его просила. В этот момент он ощущал, что нужен и поддерживает его, пусть даже зная это и так, но все же, почему не может он вдруг иметь такие слабости? Такие обычные, даже человеческие. Однако, когда происходило подобное с ней, все его внутренности сжимались и поток воспоминаний, чувств, открытий, мыслей, сожалений, всего, что человек переживает своим внутренним миром каждый день, весь опыт, всей жизни, все это хотело выплеснуться телепатическим потоком ей в душу, чтобы она поняла. Чтобы она знала его. Это такое низменное желание, такое обыкновенное, для его расы даже вполне обычное, но он не мог себе этого позволить, ведь это совершенно и абсолютно точно неэтично. Им не подходит… Часто, изучая человеческую расу, он ловил себя на мысли, о почти родственных чертах между ними, правда, люди любили все упрощать. Такие же чувства в человеке, что сейчас переживал Доктор, могло вызвать вожделение студенткой своего преподавателя, или наоборот; мужчиной — свою лучшую подругу, отца ее парня, и прочее, что казалось ему довольно глупым, особенно в их случае, ведь люди.. люди рискуют не так, как галлифрейцы. Люди могут унять потребности физические, которые, порой, даже ничем «физическим» и не подкреплены. Повелители же времени оставляют себя с человеком навсегда, этого не стереть, от этого не избавиться, и это большой груз, о котором он, собственно, никогда не смел бы просить Клару. Это то, что и входит в понятие «единое целое», не соитие физическое, как таковое. Не только. Из вереницы мыслей его вытащили уверенные женские руки на его спине, медленно ее поглаживающие и разминающие. Он закрыл глаза, стараясь не вздохнуть с облегчением, поскольку было это довольно приятно. Она просто водила ладонями по его спине, но делала это так, словно это было чем-то обычным. Клара же не могла оторваться от него. Она как будто чувствовала всю ту энергию, что каждый день течет в его жилах, та, что делает его собой, та, что так же может отнять его у нее. И вновь не та мысль, из-за которой ей приходиться слегка зажмуриться. Что бы ни случилось, она не потеряет его. Она видит его. И была она достаточно уверенной в себе женщиной, черт возьми, чтобы просто лежать здесь, в ее комнате, на ее кровати и иметь право касаться его, пусть этому жирафоподобному и вечно хмурому подобию детеныша совы и не нравится. Ее рука перешла на плечо Доктора, слегка его разминая, пока другая, на которой она лежала, просто касалась его лопатки. Ей казалось, что даже сквозь поверхность всех двенадцати слоев одежды, застегнутой на все пуговицы, она могла ощутить уверенный стук сердец под своей ладонью, приятную вибрацию. Мужчина неожиданно к ней повернулся, руки Клары застыли в воздухе, почти обидчиво дернувшись, потеряв объект своего короткого обожания. — Клара. — прошелестел он. — Доктор. — Уверенно, почти сердито сказала она, как сказала бы любая учительница литературы. Он даже замолчал, осторожно моргнув. — Доктор, я не маленькая девочка. — О чем ты говоришь? Тебе всего лишь около тридцати се.. — Помолчи минутку, взрослые разговаривают, — перебила она его, приложив указательный палец к тонким губам. — То, что я хочу сказать. — Она вздохнула, но поспешила продолжить, чтобы этот умник даже не подумал пользоваться ее некоторым замешательством оттого, что она все еще касается его губ пальцем, и теперь уже не настойчиво, а даже иногда просто обводя их контур, на что мужчина старался усиленно не обращать внимания, хотя до дрожи в пальцах хотелось его прикусить. — Я не буду говорить о том, что я сама могу принимать решения, это просто бесполезно. — Отчаянно выговорила она, и он согласно кивнул, пожав плечами, заставив ее с трудом подавить смешок. — Пойми меня, Доктор. Мы из тех людей, что всегда остаются должниками друг перед другом. В том смысле, что мы всегда не говорим. Мы всегда игнорируем, когда должны что-то сказать. — Доктор судорожно сглотнул. О нет, разговор о чувствах, подумал он, обреченно думая над тем, как бы сделать так, чтобы этого не происходило, хотя все его тело даже не думало помогать, просто лежало на приятной, мягкой кровати и все. Бревно бревном, никакой пользы. Клара же придвинулась чуть ближе, а палец ее, наконец, оставил желанные губы, перемещаясь на излюбленную щеку в привычном движении, укладывая ее мягко, большим пальцем медленно проходясь по коже. Она наблюдала за своим пальцем, находясь в полной задумчивости, и пока Доктор не взялся за старое, хоть и подозрительно смирно лежал на своем месте, она продолжила, — я не знаю, что будет дальше. И ты тоже, ты никогда не осмелишься посмотреть. Но одно я знаю точно, что растрачивать время таким, как мы — точно нельзя. Кое-что должно быть сказано и принято во внимание, Доктор, и сейчас точно, но есть одно «но». — Она закусила нижнюю губу, но смогла привлечь все свое внимание Повелителя Времени, так, что он даже молчал, даже не вздыхал, а просто слушал. — Если.. если что-то пойдет не так, обещай, обещай мне, что ты позволишь мне бежать вперед, не оглядываясь, пытаясь освоить этот необузданный, огромный мир, который ты мне так любезно подарил. — Дыхание Клары нервно сбилось и последнее слово она почти проглотила из-за нехватки кислорода, неуверенно закрыв глаза. Молчание, казалось, длится бесконечно. — Я обещаю, — внезапно для себя, и для Клары, произнес Доктор, впервые обнаружив для себя, что согласен с ее словами. Он всегда особенно сильно корил себя за совершенные им ошибки, но сейчас он не понимал, вернее, до конца не понимал, к чему вела Клара, единственное, что он знал, что сдерживаться становилось тяжелее. Он хотел быть близок с ней, но не до глупого близок, он хотел слиться с ней, но он ни за что не хотел бы, чтобы ей пришлось чувствовать все то, что довелось прочувствовать ему за эти сотни лет. Клара, слегка облизнув губы, неуверенно, словно на вздохе, придвинулась ближе, наваливаясь на Доктора сверху, что выглядело довольно мило. Ее ручки упирались в его грудь, почти протестующе, а глаза кричали «не обидь меня», отчего раздувались, как маленькие воздушные.. поцелуй, безжалостно прерванный словами. Ох уж этот вездесущий английский. — Читай, — прошептала она, чем ни на секунду его не озадачила. Клара, по телу которой пробежала мелкая дрожь, стоило ей ощутить слегка шершавые, прохладные пальцы, медленно поднимающиеся по ее коже, с кистей вверх до предплечья, локтевого сгиба, средние пальцы мягко провели по торчащей ключице, ощущая тонкую кожу нежного, кремового оттенка, словно крепкий кофе разбавили сгущенным молоком, его ладони накрыли мягкие щеки девушки, обрамляя ее почти взволнованное лицо. Доктор отпрянул от мягкой поверхности кровати, оказываясь практически на одном уровне вместе с девушкой. «Читай». Уверенно и нетерпеливо повторила она. Ох уж эта нетерпеливая девчонка. И он практически закрыл глаза, вместе с ней, пока предательский выдох его не остановил. Его выдох. Клара непонимающе взглянула на него, накрывая его руки своими. — Пожалуйста, Доктор, сколько еще испытаний нам с тобой нужно пройти, чтобы ты понял, что я способна выдержать, — она закусила губу, заметно нервничая, находясь почти в отчаянии. Губы Доктора приоткрылись, и он накрыл алые, мягкие девичьи губы своими в неспешном и ненастойчивом поцелуе. Он не был изучающим или спрашивающим разрешения, он был уверенным, просто сдержанным, не грубо опошленным, все было так иначе, так правильно. Перед глазами Клары вспыхнула вся ее жизнь с самого начала, даже то, что она даже не помнила. Она чувствовала себя такой уязвимой, но такой беспомощно защищенной в его руках. Нервно укладывающиеся на плечи ладошки чуть сжали ворот пиджака, мягко отвечая на поцелуй, качнувшись вперед, слегка нависнув над мужчиной. Мягким шелком подушечки пальцев поднялись по плечам на шею, по загривку к волосам, путаясь в их серебристом свечении, которое ощущалось даже с закрытыми глазами. Он проходился по ее жизни так бережно, испытывая на себе все с таким трепетом и нежностью, словно она сама. Казалось, наверное, что он относится к ее жизни, к ее опыту, с еще большей серьезностью, чем она. «Спасибо, путешествия с тобой заставили меня чувствовать себя действительно особенной», вспомнилось ей. Но это не путешествия. Это он. Это все он, чертов сумасшедший из старомодной будки. Старомодный самец запутавшейся в жизни совы в такой же старомодной английской будке. Самая любимая роскошь за всю ее жизнь. Самый приятный и медленный поцелуй. Самый желанный ей человек. Он отстранился, уткнувшись своим лбом в ее, слегка сбитое дыхание не мешало сконцентрироваться, наоборот. Его руки почти устало пали на ее дрожащие плечи, спускаясь ниже, на ребра. Его пальцы были такими длинными, а ладони настолько большими, что он мог ухватить всю ее осиную талию лишь ими, или так казалось. Она словно растекалась, как масло на сковородке, как кусочек сахара на солнце, как Клара Освальд в руках Доктора. Мужчина, наконец, раскрыл глаза, вглядываясь в ее со вселенской нежностью. Читая о таком высказывании в книгах, она всегда воспринимала эти слова какими-то уж слишком вычурными, но что сказать, когда на нее смотрел Повелитель Времени, который действительно видел эту вселенную. Она ощущала все еще прилив нахлынувших воспоминаний, вперемешку с тем, что ей не доводилось ощущать еще никогда, то, что она даже не помнила о себе, ее первые шаги, первый человек, которого она увидела, она все это переживала практически впервые и Доктор давал ей время справиться с этим, помещая это где-то внутри себя, меж двух сердец. Чтобы навсегда. Теперь это никогда не покинет его. Клара потянулась за еще одним поцелуем. В то время, как Доктор решил для себя, что отступать уже невозможно. И не то, чтобы это было нетактично и несправедливо. Он уже не мог, он уже все знал. — Подожди, — вдруг сказал он, поймав изумленный взгляд Клары Освальд, — подожди, прежде, чем ты начнешь говорить, что я поступаю бесчеловечно, напомню, что я не человек, но я бы.. — он глубоко вздохнул, — позволь мне.. дай мне минуту, — попросил он так, как никогда и ничего у нее не просил. Ни послушать его, ни довериться ему, а дать время. Клара смущенно кивнула, взяв его руки в свои, создавая подобие сплетенного замка, не зная даже, смотреть на него, или нет. Но видя этот взгляд она понимала, что он пытается решиться не потому, что не хочет, чтобы это происходило. Ее глаза на миг сощурились, когда Доктор практически пытался уговорить себя, что теперь он просто оттягивает неизбежное и ей все равно придется ощутить вместе с невероятной любовью к ней еще и несоизмеримую боль. Боль всех веков. Боль сожаления, боль утраты, боль обиды, сочувствие, все страдания, которые он смело проходил и преодолевал, то, что сделало его таким. Та боль, что сделала его добрее, что заставила его мечтать о том, чтобы ни одна душа никогда не ощущала ничего подобного, даже стократ деленная эссенция боли внутри него не должна никем ощущаться на себе, и сейчас он знал, что ему придется делиться этим с ней. — Все хорошо, Доктор, — прошептала она ему, подбадривая, — я понимаю, я знаю. Я же невозможная девчонка, я все видела, — заглядывая в его глаза твердо и уверенно пролепетала она, ее Карие глаза излучали настойчивое рвение; она перешла на гордый шепот, слегка вздернув подбородок, — и, поверь, мой любимый Повелитель Времени, в твоей жизни не так мало счастья, как тебе кажется, — она легко улыбнулась, но слегка неуверенно, даже не пытаясь это скрыть. Теперь это было совершенно бессмысленным занятием, скрывать что-то от него. Ответный поцелуй настиг ее не страстно и внезапно, а обдуманно и трепетно, с уважением, которое, казалось, невозможно было бы никогда передать таким обычным жестом, но он смог. Их губы раскрылись, а языки сплелись, как два цветка в букете. Слегка сжав ребра Клары, Доктор приподнял ее одними своими сильными, хоть и кажущимися по человеческим меркам старыми, руками, аккуратно укладывая на кровать. Повелитель Времени мягко отстранился, легким движением расстегивая замочек сбоку на платье Клары, легким движением избавляя ее от него. Это действие казалось таким обычным и естественным, не последовало никаких оценивающих взглядов, лишь его руки, медленно проходящие по мягкой коже, подушечки пальцев повторяли изгибы стройной фигуры, бугорки выпирающих костей, округлые формы фигуры, приятную на ощупь ткань белья. Кончиком носа Доктор провел от пупка до начала бюстгальтера, заставляя Клару слегка потянуться, словно просыпаясь ото сна, теперь уже укладывая Доктора на собственное место, усаживаясь на него сверху, медленно, неторопливо расстегивая каждую застегнутую пуговицу белоснежной рубашки, изучающе.. Девушка наблюдала за собственными пальцами, иногда поглядывая на аккуратные руки мужчины, что вырисовывал пальцами затейливые круги на ее бедрах. Отчего-то она решила, что это мог быть галлифрейский, и губы ее дрогнули в улыбке. Один Доктор знал, что он пишет на ее теле, один лишь он. Он помог ей избавиться от собственной одежды, отпрянув от кровати, укладывая свои руки на спину девушки, проводя подушечками пальцев по бугоркам позвоночника так нежно, как порхает бабочка около красивого цветка, незаметно расстегивая бюстгальтер. Доктор провел пальцами, с аккуратностью и чувствительностью гончара, по ее предплечью, ухватываясь указательными за бретельки, опуская их. Взгляд его, направленный в горячий шоколад карих глаз, медленно оторвался от них. Прикрыв глаза, мужчина склонился над женственными плечами, покрывая их неторопливыми поцелуями, переходя на впадинку между ключиц и шеей, целуя грудную клетку, покрывая грудь Клары поцелуями, ловя ее, порой учащающееся, дыхание. Он уделял особое внимание каждой клеточке ее тела, так как не мог отметить для себя что-то особенно важное среди абсолютно важного. Вся она была потрясающе красивой, желанной. Девушка прикрыла глаза, откинув голову назад, ловя каждое прикосновение, стараясь запомнить именно его, стараясь ощутить все, закусив покрасневшие губы. Укладывая Клару на кровать, он медленно проводит ладонями по ее бокам, захватывая уголки оставшейся части гардероба, незаметно лишая его девушку, нависая сверху. Их взгляды встречаются, и в них столько умиротворения, сколько доверия, что Доктор ловит себя на мысли, почему раньше он не решился на это. Вот ведь оно, то самое, что каждый пытался в своей жизни хотя бы разочек уловить. Клара вновь оказалась сверху, теперь уже лишая последнего клочка одежды Доктора; он взял ее за руки, их пальцы сплелись, одновременно поддаваясь друг другу, словно они рождены были для того, чтобы запутаться и никогда не менять этого самого естественного для них положения, Клара притянула мужчину к себе. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза, пока приглушенный стон не наполнил то минимальное пространство между ними, когда Доктор и Клара одновременно соприкоснулись, сливаясь в одном потоке его жизненного опыта, когда их тела и души, наконец, стали одним целым. Окончательно. Прелесть чувства, приятная нега.. слилась с потоком хмурых воспоминаний, проигранных сражений, потерянных людях, потрепанной одежде, горьковатым железным привкусом на кончике языка и, ах, если бы то была кровь, нет, то был вкус застрявшего на губах отчаянного выдоха, когда, казалось, человек имеет право на слабость, он решает плотно сжать ее, держать в себе, показывать силу. Тот момент, когда разверзлись небеса, проливая на живых существ потоки такой небывалой дикости и ненависти, которую разве должен испытывать дух? Поцелуй не кажется бесконечно долгим, если в нем раствориться. Дрожь по телу, почти немеющие от напряжения руки, сдавленное дыхание, скованная грудная клетка, и мельтешащая кое-где почти что легкость, и счастье, и все одновременно. Всего этого так много, бушующий океан всего и даже больше. Держать все это в себе казалось невыносимым, но только сперва. Первый выдох полной грудью, первая секунда отстраненных губ, взгляд через полузакрытые веки, полураскрытые губы, касающиеся одни других. И руки. Руки, не дающие рухнуть, так трепетно хранящие то, что ты отдал. Не тело болит, душа болит, всегда душа. Боль в мышцах — боль не от усталости тела, боль от усталости души, боль в голове — боль не физическая, боль от отчаяния и осознанности. Боль в сердцах, боль не от недугов, излечимых медикаментами, или чьим-либо вмешательством, это боль, которую ощущает человек, внутри которого должна быть зияющая пустота утраты, края которой он сжимает так сильно, как только может, день изо дня наполняя ее любовью и пониманием, умением прощать, наполняя ее смыслом, ибо иначе и жить не за чем. Боль в горле — боль от сдержанного вопля, такая знакомая каждому боль в висках, в уголках глаз, боль. Такая настоящая и яркая, человек помнит ее лучше любого другого чувства, но только самым сильным дано простить живых за этот нравственный прокол. Стоны, выдохи, нервные касания, долгие взгляды, долгая дрожь откровения пронизывает все тело, натягивает, как струну, заставляя утопиться. То ли в отчаянии, то ли в наслаждении. В откровении. К сожалению, люди помнят только зло, как будто это приятнее, почему не лучше помнить добро? Но в жизни каждого живого существа есть и хорошие моменты, и их нужно всегда стараться помнить. Все заканчивается, но в этом и прелесть, все начинается. Как нельзя кстати описывающая сложившуюся ситуацию фраза. Не помня о печали, не чувствуешь радости. Не может быть одно без другого, поэтому жизнь и смерть, черное и белое, добро и зло, любовь и ненависть. Поэтому такие маленькие границы, поэтому так близко, чтобы никто не забывал и никогда не смог забыть. Как вечное напоминание ради чего стоит идти дальше. Каждый взгляд любимых глаз, смех, первый шаг, каждая благодарность, каждое «до встречи». Громкий, протяжный, слившийся в один монотонный, стон обрушился на маленькое помещение, укутывая двух поголовно открывшихся друг другу. Их дыхание сбилось, и они медленно, не падая, опустились на кровать, не разрывая объятий, не отстраняясь друг от друга. Их дыхание было единым, одно на двоих, три сердца на двоих. Клара прикрыла глаза. Здесь не будет слов о том, что так много всего обрушилось на нее сразу, нет. Доктор очень деликатно подбирался, раскрывался, слой за слоем, а Клара все подгоняла его, торопила, хотела большего, хотела. Она почти резко поднялась на собственных руках, упираясь ладонями о кровать, около плеч Доктора, который моментально ответил на ее взгляд. Им не нужны были больше слова. Ему даже с грустью показалось, что ее глаза, его любимые глаза, постарели. Она смотрела на него почти удивленно, почти в беспамятстве, пока ее взгляд четко не сконцентрировался на мужчине, что все еще покорно лежал под ней, отдав ей всего себя целиком. И она улыбнулась ему, даже слегка кивнув. И все. И этого было достаточно для того, чтобы он отчужденно прикрыл глаза, а она опустилась, чтобы коротко поцеловать его подбородок. Краем глаза она заметила циферблат на часах и усмехнулась. На немой вопрос, который даже практически не был напрямую задан, что, наверное, являлось последствием долгой и близкой телепатической и духовной связи, Клара отрицательно качая головой, пожала плечами. — Пора менять батарейки на часах, — все еще с запыхавшимся голосом пролепетала она. — Потому что, если верить времени, мы были. вместе. Девять часов. — Я думал больше, — нахмурив брови, пробормотал Повелитель Времени, — либо я старею, либо ты слишком легко усваиваешь материал. — Клара удивленно захлопала ресницами, а он смотрел на нее с немым вопросом, и лишь через какое-то время он, тихо рассмеявшись, произнес, — иногда я забываю, что ты просто человек, — мягко прошелестел он, проведя пальцами по скуле Клары, которая закатила глаза, широко улыбаясь. — Удивительно, что я иногда забываю, что ты не человек, — фыркнула она, наконец, ложась рядом с Доктором на кровати, укладывая голову на его груди, стараясь лечь прямо по ее центру, чтобы улавливать биение обоих сердец. — Почти оскорбился. — Шуш.