Иногда нет какого-либо объяснения на самые различные вопросы. Но даже и без решения можно найти ответ.
Оторвавшись друг от друга, Чунмен заботливо провел большим пальцем по щеке Минсоки, вытирая дорожку соленых слезок. Он всегда думал, что его ребенок счастлив.Никогда не унывает, искренне радуется и идет только вперед.Но он не видел настоящую сторону этой фальшивой маски. Теперь его ущемляет своя наивность и невнимательность. Не знать проблемы своего дитя — бессовестный нарциссизм. — Малыш, пойдем погуляем? Пройдемся по магазинам или же съездим куда-нибудь, м? — наклоняет голову в бок и с легкой улыбкой заглядывает в лицо Минсоки. — Поехали к папе… — пусто произносит он. Растерянный Чунмен медленно качнулся назад и неохотно отвел взгляд на окно, за которым была не лучшая погода для посещения глухого леса. — Хорошо, — слегка заикаясь сказал Чунмен и провел ладонью по темно-рыжим волосикам сынишки. — Одевайся тогда потеплее, — кинул напоследок и еле слышимыми шагами вышел.***
Дорога была не близкая, и уже где-то на середине пути они смогли завязать хоть какой-то разговор.Пусть он и был неловким, но сидеть в тишине тоже не дело. — Ты… только поэтому плакал? — на секунду отвлекается от дороги Чунмен, чтобы посмотреть на переднее сиденье на примостившегося к окну маленького комочка, который закутался во все кофты и шарфы, и провожал взглядом мимо проезжающие серые машины. — М? — выходит из раздумий и бегает взглядом по лобовому стеклу, по которому рачительно работали дворники. — Я говорю: ты плакал лишь из-за того, что ты омега? — глядя прямо на дорогу, еще раз спрашивает Чунмен. — А. Ну…да. Лжец. Это была лишь 1-ая причина прострации, она лежала на периферии. 2-ая кроется под языком упрямого Минсока, который не хочет весить тяжелый груз на шею своему родителю. Он будет и дальше усердно стараться скрывать это от «папы»; будет дальше терпеть насмешки и пинки под зад, лишь бы он этого не узнал.***
Они стоят возле невысокого прямоугольного камня, на котором в рамочку вставлена недавно сделанная фотография; на котором вырыта свежая клумба, и она полностью усыпана искусственными венками.Они стоят под зонтом, опустив головы. В руках у Минсока купленная по дороге бутылка воды, а Чунмен держит одной рукой зонт, теребя другой внутреннюю сторону кармана черного плаща. — Привет, пап, — тоскливо приветствует немую могилу Минсоки. — Я тебе тут водички принес, — переводит взгляд на литровую бутылку. — Будешь? Без согласия, он аккуратно ступает на свободное место худенькими ножками и, наклонившись, ставит бутыль на край камня, перед этим открыв ее; и возвращается обратно под зонт. Чунмен молча разглядывает крупную гравировку на камне:«R.I.P.»
«Ву Ифань»
«06.11.1983 — 12.10.2017»
Никто больше не решается что-либо говорить, лишь звуки дождя помогают донести всю скорбь и боль. Внезапно, Минсоки слышит тихие всхлипы и поворачивается в сторону папы: он плачет, прикрывая рот рукой и жмуря глаза. Минсоки дотрагивается до его руки в кармане и жалобно смотрит на могилу, закрывая глаза и проглатывая нарастающий ком. — Я люблю тебя, — глухим, дрожащим голосом произносит Чунмен, все еще не открывая глаза, и поджимает губы, будто бы он видит его через закрытые веки. — Пойдем, Минни. Сейчас папе нужен покой, он рад был нас видеть, — печально улыбается он, незаметно смахивая остатки и одновременно снова подступившие слезинки, обвивает рукой плечо Минсоки, и они, бок о бок, идут обратно к машине.***
В салоне тишина, как и на дороге, ни одной машины. Дворники работают менее спокойно, чем тогда. Небо длинной серой пеленой скрывается за горизонтом, и то не факт, что дальше начинается ярко голубой цвет. — Пап, ты как? — очередной всхлип заставляет Минсоки взглянуть на разбитого в душе папу. — Все хорошо, не беспокойся, — моментальный выдох и поддельная улыбка. Минсок тупит взгляд на руль в дрожащих руках Чунмена и переключается на лобовое стекло. Ему жалко папу. Он так хочет его успокоить, сказать, что все будет хорошо, но думает, что это врятли ему поможет внутри.***
Приехав домой, они разбились по разные комнаты: Чунмен сидит на диване в гостиной, закрепив перед собой руки в замок и опустив голову; Минсоки, поджав коленки к груди и оперевшись подбородком на коленки, сидит на подоконнике в своей комнате и следит за каплями, стекающими по ту сторону окна. Он думает о том: как помочь папе? Минсоки практически никогда не проявлял заботу к нему. Не подходил и не обнимал, не целовал. Все это делал сам папа, а он лишь отвечал взаимностью. Это даже походило на эгоизм. Он только потреблял, но не отдавал. Минсоки плюет на свои стереотипы, которые он раскладывал по полочкам у себя в голове, спрыгивает с подоконника и уверенными шагами направляется к выходу из своей комнатушки. Он видит спину своего папы буквально в 3-ех метрах. Тот, с опущенной головой, обеими руками мажет шею и затылок. Минсоки подходит к нему и садится с правой стороны рядом, впритык,а на правый бок опускается рука и крепко прижимает к себе. — Пап, все будет хорошо. Мы справимся, я тебе обещаю, — Минсоки кладет голову на его плечо и незамысловато улыбается. — Я знаю, малыш, — кладет свою голову поверх сынишки и прикрывает глаза, чуть ли не от счастья плача внутри — Минсоки улыбается. Он снова улыбается. Столько времени прошло после его последней улыбки, не пересчитать и по пальцам. — Хэй~, ты улыбаешься, — саркастично-мягко придирается Чунмен, не веря своим глазам. — Теперь я буду стараться делать так всегда, — снова улыбается.Иногда нет какого-либо объяснения на самые различные вопросы. Но даже и без решения можно найти ответ.