Розы

Антонио Сальери никогда не молился Богу. Он не привык молиться. Он считал поразительным абсурдом стоять на коленях и говорить с существом, которое никогда не было рядом с ним в самые важные моменты его жизни. Если Бог был, если Он существовал, Он был либо очень слеп, либо по-настоящему равнодушен к страданиям своего стада. Антонио Сальери никогда не молился, как тот мальчик тринадцати лет, что стоял на коленях у кровати перед сном, чтобы просить об излечении своей матери. Каждую ночь он повторял один и тот же ритуал, прямо перед сном, в надежде, что Бог услышит его молитвы и излечит его мать. Она умерла. Он тосковал месяцами, боль от ее потери оставила огромную зияющую дыру в его груди. Прошло два года, маленький мальчик продолжал молиться и надеяться, что его мать в лучшем мире. В свою очередь, примерно в то же время его любимый отец испустил свой последний вздох. Тогда он спрашивал себя: почему? Почему, если Он был по-настоящему заботливым Богом, каким он пытался быть, почему Он это допустил. Несчастный и скорбящий ребенок был отправлен в монастырь. Монахи, и в частности его брат, пытались объяснить ему, что это значит. Воля Божья, вот как они это называли. "Один Бог решает, а твоя судьба и твой жизненный путь — части истории, что он написал для тебя. Борьба с этим равна борьбе против Бога". Так ли это было? Даже тогда слова оставляли горьковатый привкус на его губах. Он регулярно ходил в церковь, даже с сомнениями, что мучили его мысли. Но, в конечном итоге, он снова отыскал свой путь, когда столкнулся с герром Гроссманном, который стал его приемным отцом. Любовь и страсть к музыке наконец обрели форму и стали развиваться. В 24 года Сальери снова нашел свою судьбу, его композиторский талант начал превращаться в нечто прекрасное. Это произошло, когда судьба, прекрасная и жестокая судьба, написанная Богом, развеяла иллюзию и идею о семье, что он так долго строил. Его приемный отец погиб, несчастный случай во время поездки. В этот момент он потерял всю веру, что у него оставалась. Он отвергал, отвергал того Бога, который разрушил все то, что он любит. Антонио Сальери никогда не молился Богу. Это правило он выработал для себя. Ни секунды он не думал об этом существе, которое предположительно является Отцом и Советником для всех. Но не сегодня, сегодняшний день был другим. Он вернулся из Бургтеатра в свой кабинет во дворце, чтобы забрать ноты, которые он забыл на столе у фортепиано. Вдруг его одолела тревога; сердцебиение участились, дыхание стало прерывистым; его руки стали трястись, а в ногах появилась тяжесть. Внутрь закралось желание бежать. Он попытался взять контроль над дыханием, глубоко дыша и почувствовал себя немного лучше. Прошло несколько минут, прежде чем он полностью успокоился. Он сел на скамью у фортепиано и задался вопросом, что же послужило причиной этого смятения. Он был знаком с уязвимостью и тревогой, которые появлялись перед премьерой. Большую часть времени он мог черпать из этого силы и делать все возможное, чтобы финал вечера был прекрасен. Он вспомнил только два случая в своей жизни, когда он становился похож на гончую, готовую напасть на кого-то и даже укусить, если он делал что-то не так. Это привело к тому, что он стал довольно непочтительным, особенно к своему труду. Но это чувство? Это было новое, никогда не посещавшее его прежде чувство потери контроля над разумом и телом. Он был сбит с толку, пытаясь понять, что это было за чувство, что он знает о себе. Он почувствовал, что паника снова нарастает, угрожая. Угрожая всему: его музыке, его существу. Он опустился на колени у фортепиано и сложил руки вместе, переплетая пальцы. Его локти лежали на скамье. Он вдыхал и выдыхал, закрыв глаза. Он расширил свой репертуар, сочиняя арии. Он украсил, отполировал свое искусство, чтобы представить только лучшие итальянские оперы на суд Венской публики. Нэнси Сторас, примадонна, хвалила его за ту красоту, что он добавил оригинальным пьесам, написанных им. Лоренцо да Понте, писавший либретто на этот раз, был в восторге от изменений, которые он внес. Казалось, все предсказывало успех "Школы ревности" пять лет назад. Но почему? Почему? Он сильнее сжал пальцы. Внутри себя он попытался найти объяснение тому, что с ним происходит. Но ничего... Тогда он решил сделать то, чего не делал так долго: молиться. Молиться Богу, искать Его помощи. Минуты летели как слова той молитвы, что он бормотал. Пока перед глазами не появилось лицо. Короткая стрижка, которая казалось все время взъерошенной, прямой нос, по-детски широкая улыбка, что никогда не сходила с лица, а карие глаза всегда блестели умом. Хмурясь, он открыл глаза. Почему мысли привели его к этому человеку? Раздражение омыло его, а желание молиться отпало. Моцарт был невероятно занят постановкой оперы "Похищение из сераля", премьера которой состоится в Польше в следующем месяце. Не было ни одной разумной причины, отчего он думал об этом блудного композиторе в этот момент. "Похищение из сераля" было, он вынужден признать, одним из самых лучших музыкальных произведений и, возможно, он боялся, что народ не примет его. Даже если Моцарт вел себя как шумный и несерьезный человек, он знал когда следует вести себя серьезно. Музыка австрийского композитора была изысканной и, как маэстро, Сальери неоднократно испытывал унижение от неудавшихся композиций... Нет, он не желал одаренному композитору неудач. Страх за произведения Моцарта, должно быть, как-то повлиял на него. Что, если его произведение недостаточно хорошее? Что, если оно не придется Венской публике по вкусу? Что, если он уйдет из театра опозоренным и безработным? Он покачал головой, этим паразитирующим мыслям нечего делать у него в мозгу. Его лицо расслабилось и композитор почувствовал облегчение. Он взглянул на часы; у него еще было достаточно времени, чтобы вернуться в Бургтеатр прежде чем занавес поднимется. Он взял сумку, аккуратно сложил в нее ноты и оглянулся, чтобы убедиться, что он ничего не забыл. Маленькая деталь привлекла его внимание. Он приблизился к столу. На его чисто убранном столе лежала одинокая красная роза с маленькой запиской, прикрепленной к стеблю черной лентой. Удачи. Он знал, от кого это было. Поклонник, что писал ему с премьеры "Трубочиста". В тот вечер он неожиданно получил розу с маленькой запиской, в которой было написано, что начало первого акта было максимальным удовольствием для ушей, но, к сожалению, ему пришлось уйти по делам и в знак извинений он отправил эту розу Сальери. Сальери был польщен этой запиской. Следующую розу он получил, когда хорошо сыграл отрывок камерной музыки, через несколько недель после премьеры оперы-буффа. "В благодарность за то, что вы позволили нам услышать такую прекрасную музыку". - говорилось в записке с цветом. Идея о таинственном писателе, что слушает его музыку, наполнила его уверенностью. Следующая роза пришла утром, перед премьерой "Семирамиды". Он работал несколько ночей до этого, оставаясь без сна. Из-за этого он уснул в своей музыкальной комнате во дворце. Он проснулся от лучей солнца, что падали ему на лицо. Затуманенным взглядом он увидел красную розу, лежавшую на фортепиано. На этот раз в записке говорилось: "Не могу дождаться выступления". Он взял розу и, закрыв глаза, вдохнул ее запах. Ему нравился запах роз. Они были уникальными и каждый цветок имел свой запах. Несколько минут он стоял, позволяя запаху розы проникнуть в каждую клеточку его тела. Он открыл глаза, он должен был идти. Его руки осторожно открепили маленькую записку от стебля и с той же осторожностью Сальери положил пергамент во внутренний карман своего сюртука. Прямо перед выходом у него промелькнула мысль. Где-то в сознании, еще не до конца оформившаяся, мысль буквально кричала, что почерк не был таким уж и незнакомым. Он закрыл за собой дверь и вернулся в Бургтеатр, для успешной премьеры обновленной "Школы ревности", что открыла сезон бесконечными овациями.