Украл

      Сокджин устал от этой пустоты, что разрывает его изнутри. Он устал терпеть ту боль, которая пропитала его насквозь. Он старается не смотреть на Намджуна влюблённым взглядом и пытается скрыть смущение, когда тот как бы невзначай дотрагивается до него. Он старается сделать вид, что они просто друзья.       Однако внутри всё привычно переворачивается от одного лишь только взгляда, от улыбки, от прикосновения тёплых пальцев. Джину хочется абстрагироваться от своей неразделённой любви, перестать думать о взаимности чувств, потому что он понимает — никакой взаимности быть не может. Просто потому, что Намджун считает его другом. Просто потому, что они оба парни. Просто потому… просто потому.       Единственное, являющееся отдушиной, позволяющее хотя бы чуть-чуть показывать свои глупые чувства, — эти игры и шутливые приставания. Объятия перед теликом, или когда Намджун кладёт голову на его колени, позволяя зарыться пальцами в светлые волосы. Джин даже не обращает внимания на то, что идёт — он наслаждается моментом и млеет где-то в глубине души.       Джин не может скрыть своих чувств. Он говорит какие-то глупости, надеясь потом, что Джун не обратил на них никакого внимания. А Джун ведёт себя так, будто так и надо. Ерошит волосы почти что ласково, обнимает со спины, подкрадываясь незаметно, говорит всякое, заставляя парня краснеть. И улыбается.       Своей улыбкой он разбивает сердце Сокджина на тысячи осколков, топчет их и собирает обратно. И Джин добровольно соглашается на эту боль, на то, чтобы сердце его разбивали. Правда, собственное сердце уже не принадлежит ему. Его бессовестно украл Намджун и хранит у себя, сам того не зная, уже много лет. И возвращать не собирается.       Сокджину всё труднее держаться. Больно во всём теле. Днём — от улыбки и взгляда, ночью — от снов и картинок, приходящих в голову. Джин просыпается со слезами на глазах, закрывает лицо руками и шепчет. Молится о том, чтобы это поскорее ушло.       Но со временем эти молитвы не помогают. Как и ночи в одиночестве без сна, никчёмные попытки заснуть. Попытки не видеть во сне его лицо, не представлять счастливое будущее. Не представлять эти губы, касающиеся его собственных, этот голос, говорящий «я люблю тебя».       Почему судьба так жестока?       Джину не хочется думать о том, что будет, если он вдруг признается. Он боится напиваться, боится говорить, потому что чувствует — рано или поздно чаша переполнится. Рано или поздно случится тот момент, когда Джин сорвётся, не сможет держать лавину чувств внутри себя.       Он не настолько силён. Не такой сильный, каким хочет казаться.       Намджун смотрит будто в душу, прикасается, гладит, обнимает, и эти жесты становятся самой невыносимой пыткой для парня. Когда он понимает, что объятия дружеские, а прикосновение значит лишь «ты для меня как брат».       Его словно бьют током, разрывают на части и втаптывают в грязь. Каждый день, беспощадно, издевательски. Намджун делает это неосознанно, не думая, что причиняет боль. А Сокджин молчит, и молчание это даётся ему труднее с каждым днём.       Он любит посиделки вдвоём в квартире Намджуна, и ненавидит одновременно. Ненавидит уходить из тепла ставшей почти родной квартиры. Где есть кошка, которая всегда бежит к нему, стоит ему только переступить порог. Где иногда зависает Хосок и прочая пёстрая компашка. Он любит говорить с Намджуном обо всём, любит гладить его по голове, любит сам дремать на его коленях. Это кажется таким привычным, пока не приходит осознание, что надо уходить.       Бросает привычное и неохотное «пока» или «до завтра», ищет повод, чтобы остаться. То забывает телефон, то теряет ключи, то ещё что-нибудь.       А Намджун с улыбкой протягивает потерянную вещь и обнимает напоследок так, что становится трудно дышать. Джину остаётся только надеяться на то, что он не расплачется прямо в его руках.       За окном дует сильный ветер, и парню не хочется думать о том, как он будет добираться до дома, где никого нет, на полночной электричке. Тёплый комок шерсти под ладонями приятно урчит, а Намджун рядом ругает глупую героиню какого-то ужастика. Джин лишь улыбается недовольству друга, а у самого на душе чёрт знает что.       Болезненное, переполняющее его и вызывающее слёзы в уголках глаз. Невозможно терпеть. Невозможно скрыть эти дурацкие слёзы, которые замечает Намджун. Он выключает телевизор и приближается к хёну, кладёт ладони на колени и насторожённо смотрит в глаза. Его лицо расплывается.       — Джин, что такое? У тебя что-то болит?       А Джин не может сдержаться — и не поймёшь, плачет или смеётся, чувствует мокрую горечь на своих щеках, чувствует, как внутри всё рвётся на жалкие лоскуты. Это невыносимо больно.       — Сердце, — отвечает он срывающимся голосом, не в состоянии сказать что-то ещё. Намджун думает, что дело просто в мышечной боли, думает, что просто защемило, а потом до него, кажется, доходит.       — Джин-хён, — словно с каким-то озарением произносит он, и руки Сокджина цепляются за его плечи.       — Ты дурак. Это всё ты. Ты украл его, — шепчет он, не в силах сказать что-то ещё, не в силах смотреть в любимые глаза. Лишь цепляется за него, чувствуя, что это — последний раз, когда Джун позволит к себе прикасаться. — Оно так болит. Всё это время, что мы с тобой дружим, оно так сильно болит…       — Джин.       — Верни его. Просто верни, прошу тебя. Я не хочу страдать больше, я не могу, прошу, верни, умоляю, Намджун!       Кажется, его разрывает изнутри, когда его лицо приподнимают за подбородок, заставляя смотреть Джуну в глаза. Кажется, его голос пропадает совсем, кажется, он вот-вот умрёт, боясь увидеть на лице отвращение, злость, ненависть.       А Намджун смотрит с виноватым выражением и болью и наклоняется.       — Ты тоже дурак, Джин, — шепчет еле слышно, проводя ладонью по волосам и щеке, стирая слёзы. — Какой же ты дурак…       И целует так, что кружится голова, а перед глазами всё расплывается — но уже не от слёз. Он обнимает Намджуна за шею и отвечает отчаянно, будто от этого поцелуя зависит его жизнь.       А может быть и правда зависит.       — Почему раньше молчал? — остаётся только спросить, когда Намджун отстраняется.       — Я приставал к тебе всё время нашего знакомства, — говорит он ласково, смеясь, когда кошка быстро спрыгивает с колен Джина. И целует куда-то за ухо, заставляя парня дрожать всем телом. — Приставал, а ты и не замечал. Какие же мы придурки…       Джину происходящее кажется сном — сказкой, в которую невозможно поверить. Раненое сердце снова бьётся, а уходить не хочется. Да и Намджун не пускает — разворачивает к себе, прижимает ближе, держит и не отпускает. Не даёт уйти, в кои-то веки.       Джин не хочет уходить. И наверное, не хочет возвращать своё сердце, которое Намджун так нагло отобрал.       — Я люблю тебя, — шепчет на ухо, а Сокджин готов растаять от счастья. Наверное, это неправда, наверное, это очередной сон. Такого просто не может быть. Такого не бывает. — Ты тоже украл моё сердце. Так и не вернул до сих пор.       — Разве ты против? Думаю, всё честно.       — Да, честно, — Джун наклоняется к нему и целует снова. А Джин улыбается как идиот и не может поверить. Весь мир сужается до тёмных горящих глаз напротив, до тёплых рук, до объятий, нетерпеливых поцелуев. Джин не может насытиться, не получается.       Наутро он просыпается не в своей постели. И впервые не просыпается от разрывающих душу снов. Впервые чувствует тепло Намджуна, видит его на близком расстоянии. Как и мечтал раньше.       Боли больше нет?       Намджун открывает глаза и гладит его по щеке. Между ними в клубок свернулась кошка, и Джину кажется, что это единственное, ради чего стоит жить. Снега за окном нет. Лишь солнце на чистом небе. Небоскрёбы Сеула сияют в его лучах. Джин чувствует, что внутри словно что-то оттаяло — и на душе такая же погода, как и на улице.       Он не видит себя со стороны, но теперь в его ранее печальных глазах отражается солнце.