Be I

Биай трет пальцами глаза и поправляет на ушах наушники, выкручивая громкость почти на полную. Его сутулая спина почти не видна за креслом, настолько он сжался в нем, свернулся почти вдвое, прижав подбородок к коленям и обняв ноги руками. Пальцы изредка что-то клацают на клавиатуре, и парень, нахмурившись, продолжает сверлить глазами экран. В четыре часа утра свет в его комнате даже не тухнет, и наверняка со стороны кажется, что он работает, потому что его лицо сосредоточенно и как-то даже одухотворенно. Он внимательно смотрит, и облизывает пересыхающие губы, будто сильно взволнован. Вся его комната в таком «творческом» беспорядке, который имеет хрупкое подобие системы среди видимого хаоса. Биай среди вещей, окружающих его, кажется действительно очень занятым каким-то серьезным делом парнем, но на самом деле на его ноутбуке крутится уже какая-то перевалившая за третью сотню серия «Ван Писа», и он занят только тем, что изредка переключает их. Ханбин крутится в кресле и сжимается еще мельче, когда входная дверь хлопает. Он не делает ни движения, все с таким же видом напряженного творца смотрит за очередным всполохом ярких кадров, за быстрыми перемещениями героев, которые сопровождаются патетично-гротескными пафосными фразами, но все-таки стягивает один наушник с уха, напряженно вслушиваясь в чужие шаги. Он прикрывает глаза, чтобы сосредоточится, и убирает у серии звук, чтобы лучше слышать шорохи за дверью. Отец ходит некоторое время мимо его комнаты, то на кухню, то в душ, и после отправляется в свою комнату, заваливаясь на кровать и тут же засыпая. Биай не удивлен, ему не стоило ждать, на самом деле. Он поправляет наушники и невидящим взглядом смотрит на экран, кусая припухлую нижнюю губу. Он ничего не ждал от отца, и ничего не ждет, потому что знает его отношение к нему, но все равно почему-то замирает каждый раз, когда тот приходит домой. Почему-то внутри все каждый раз рушится, каждый чертов раз, когда отец, раньше запрещавший ему сидеть дольше, чем до десяти вечера, проходит мимо его двери, из-за которой сочится свет. Внутри него, еще совсем ребенка, все холодеет и покрывается коркой безразличия от того, насколько пустое место он для отца. Это корежит изнутри, и ломает, но Ханбин просто продолжает терпеть это, попивая кофе и живя только что этими аниме-марафонами. На часах – семь пятнадцать, когда он укутывает себя в одеяло, и выходит из своей комнаты, наконец, оставив в покое ноутбук и свои попытки вникнуть в очередную арку бесконечного сюжета. Он устало треплет волосы на голове, и идет на кухню, чтобы поставить чайник кипятиться и подогреть две порции завтрака – готовить для него с недавних пор стало грустной привычкой. Он не глядя клацает выключатель на чайнике, после того, как набирает в него воды, и роется в холодильнике, придумывая, что подать на завтрак. Себе он делает пару бутербродов – все равно ничего существенней его организм не принимает в такую рань, а отцу решается подогреть приготовленный недавно суп. Суп пресноват, в нем нет мяса, потому что количество карманных денег, которые ему оставляет на месяц отец к концу месяца истощается так, что на продукты просто не хватает средств (а выделять семейные расходы еще и на еду отец как-то даже и не думает). Он ставит тарелку в микроволновку и смотрит на календарь, устало вздыхая – сегодня ему уже стоило заплатить за интернет, но он, снова, без гроша за душой. Он мысленно извиняется перед учительницей, которой пообещал прислать на почту свой текст к выступлению на конференции учащейся молодежи. Стыд немного скребется внутри, но Ханбин слишком сильно за последние два года привык его испытывать, чтобы обращать на это внимание. Значит, надо будет заглянуть в библиотеку сегодня и постараться сделать все за вечер, чтобы в понедельник показать учительнице по экономике. А еще… Отец прерывает его размышления, падая на стул, заставляя ножки жалобно скрипеть по полу. Ханбин неловко сжимается и смотрит на отца через плечо, будто бы пытаясь найти в нем что-то от того человека, которым он был два года назад. Но чем больше он смотрит, тем меньше видит в нем своего папу: доброго, легкого на подъем, вечно веселого…не пьющего. Вроде бы те же черты, и лицо, и волосы, но все равно человек будто чужой: щетина, медленно превращающаяся в жидкую бороду, взгляд пустой и какой-то звериный, лишенный осознанной мысли, грязная замызганная рубашка и бутылка в руке. Это теперь портрет человека, которого Ханбин в детстве считал примером для подражания, кем стремился стать. Мерзко. Ким старается не кривиться, ставя перед отцом тарелку и забирая свою кружку кофе в комнату. Он спешит умыться, до того, как отец заберется в ванную – он выглядит таким грязным, что Ханбин просто не сможет после него привести себя в порядок. Он быстро обливается холодной водой, на настраивание совсем нет времени, умывается и чистит зубы на скорую руку. Конечно, это неправильно, перед тем, как позавтракать, но другого выхода нет. Выходит из ванной тихо, так же тихо пробирается на кухню – отец уже уснул за столом. Ханбин спокойно убирает посуду на место, и совсем не удивляется его съеденному завтраку, и, одеваясь, медленно цедит из чашки дешевый кофе без сахара. Завтрак так себе, но он и не привык есть по утрам, потому даже не волнуется. Хватает свой рюкзак, с трепетом кладет в него свои наушники, самую дорогую вещь, которая у него есть, и, закрыв свою комнату (отец уже успел продать его гитару, Ханбин не хочет остаться и без своего ноутбука), выпадает из квартиры. Школа встречает его привычно. Он спокойно никем не тронутый пробирается к своей последней парте и кидает на стол свои вещи, не особо заботясь об их сохранности – настроение медленно катится вниз, особенно после того, как появляется очередная толпа одноклассников с одинаково притворно просящими физиономиями. - Не порвите только, - устало вздыхает он, смотря, как те довольно сияют, и едва не вырывают его тетрадь друг у друга. У Ханбина много свободного времени, потому он может заниматься домашними заданиями. У Ханбина нет друзей, с которыми они могли бы таскаться до поздней ночи, нет девушки, с которой он может проводить много времени, забывая про школу – так что да, у него нет проблем с учебой. - Хен, ты опять сидишь с такой кислой рожей, будто тебя с утра в дерьмо макнули, - Чжунэ фыркает и садится на стул соседа перед Ханбином, седлая его, и смотрит на старшего, чуть наклонив свою голову. Он чем-то напоминает сову, есть в нем что-то птичье, может быть в прическе, может во взгляде умных карих глаз или просто в лице. Чжунэ – единственный друг, который есть у Ханбина, и они оба заучки, которые тратят время на учебу больше, чем на жизнь вокруг них. Только вот Чжунэ – сын невероятно деспотичных родителей, которые просто не позволяют ему жить, так как хочется. Чжунэ неплохо танцует и умеет петь, он вечный центральный персонаж всех школьных постановок и до исступления мечтает пробиться наверх, стать известным и популярным, и ему все равно кем – хоть актером, хоть певцом. Родители уверены, что их сын станет инженером и слышать не хотят о каких-то песнях и плясках, держат Ку в железном кулаке своего влияния на него. А он просто слишком хороший сын, чтобы перечить им. Ханбин испытывает к нему что-то вроде братской любви, пару раз даже нарывался на драки из-за него, потому что Ку умеет много и желчно говорить, но один против четверых – это не для него. Ханбин его друг и плечо под боком, и на самом деле вся его жизнь не кажется таким откровенным дерьмом, когда он спорит с Ку из-за физики, или просто втихую утаскивает его покурить на уроке. Чжунэ можно назвать настоящим другом, добрым и, несмотря на то, что у него противный характер человека, который знает себе цену (и эта цена отнюдь не маленькая). Чжунэ его друг, но даже с ним Ханбин не может быть полностью откровенным. Это так странно, потому что Ку с ним честен с ним абсолютно всегда, делится проблемами и своими собственными переживаниями, которые Ханбин делит и пытается что-то дельное посоветовать. Но сам до конца поделиться не может, слишком сложно открываться перед кем-то, доверять что-то свое, вымученное и выстраданное просто так. Он слабо улыбается в ответ на вопрос – коряво и устало, и вовсе не парится от того, как выглядит. Чжунэ недовольно цыкает, закатывая глаза, и встает из-за чужой парты. - Ты спал вообще? Ким неопределенно пожимает плечами, заставляя Ку устало вздохнуть и посмотреть на него нахмурено и пронизывающе-внимательно. - Не смотри на меня так. У меня бессонница, даже врач тебе подтвердит. Я хронически не сплю, так что все в норме. Иди на урок и выключи режим мамочки, ладно? Я уже большой мальчик и без твоих уничижительных взглядов проживу. - Дерьмовый ты сынуля, Ханбин, - Чжунэ складывает руки на груди, и фыркает. - Само собой, мамуля. А теперь иди на свой урок, ладно? А то бабуля будет ворчать, - Ким улыбается легче, веселее, и друг снова закатывает глаза, не оценив шутки, и уходит как раз вовремя, чтобы успеть к своему кабинету до звонка. В классе на уроках блаженно тихо – одноклассники в последний год берутся за ум и начинают корпеть над подготовкой к экзаменам, хотя бы пока находятся в школе. Ханбин любит эту тишину и тихие перешептывания иногда, которые не вызывают раздражения, любит спокойствие, которым наполнен класс, и любит сонную атмосферу, когда люди засыпают под рассказы учителя по истории. Он привык к какому-никакому спокойствию и цикличности его будней, привык, что сидящий перед ним одноклассник спит – ему не сдавать историю, потому он и не заморачивается ее изучением, одноклассница по диагонали от него красится на ходу. Все идет как всегда, и это внушает ему спокойствие, что-то вроде ощущения, что все идет по-старому. Пока не происходит поломки в системе. За историком в класс входит парень, немного сгорбленный и высокий, немного возвышается над низкорослым господином Чхве на добрых полголовы, при этом даже не стоя во весь свой рост. У парня была крайне длинная челка, да и вообще темные волосы были длиннее обычных, но в основном он выглядел ничем не выделяющимся школьником. Только вот было что-то в нем странное, было, Ханбина никогда не обманывали ощущения. Единственное, что его никогда не подводило, это внутреннее чувство, которое подсказывало ему иногда что-то важное. Интуиция, как говорила мама… Ким вздохнул и расслабленно распластался на парте, понимая, что у него есть еще минут десять на то, чтобы передохнуть. Он даже успеет пару раз провалиться в микросон, если ничего не помешает. - Доброе утро! – чужой хриплый голос почему-то заставил спину покрыться мурашками,- Мое имя Ким Чживон, но для моих друзей я Бобби! Я надеюсь, вы позаботитесь обо мне. Было что-то странное в этом Чживоне – и чересчур эмоциональная речь, и акцент в произношении, и это прозвище…Все говорило Биаю о том, что парень был не местным – мало кто в их небольшом городе так открыто заявлял о себе, так открыто показывал, что он готов для знакомств и имеет реформаторский склад ума. В прочем, Ханбину до новичка не было никакого дела – новые люди были неизбежным злом, и так как никто и никогда особо не горел желанием с ним познакомиться (да что там говорить, даже знакомство с Чжунэ случилось как бы случайно), потому новички проходили мимо его восприятия и внимания и скоро смазывались в общую массу со всем остальным классом, который Ханбину был чуть более, чем просто не интересен. Куда больше его в данный момент заботила погода за окном – дождь принялся накрапывать мелкими противными каплями, обзор смазался, будто неопытный художник пролил на акварель воду, и картина начала медленно плыть по холсту. Желтые листья изредка трепетали от порывов ветра, но были еще достаточно крепки, чтобы не пасть после такого на грязную землю. Ким с неудовольствием подумал, что погода продержится в таком отвратительном состоянии до завтра как минимум, а это значило, что ему стоило выбрать новое место для свидания с сестренкой, и прогулка сама с собой отпадала. Квартира, как бы это не было грустно, тоже, потому что Ханбин, до верху забитый дополнительными занятиями, просто бы не успел привести место обитания своего отца в божеский вид к завтрашнему утру. Настроение уползло, тихо поскуливая, к отметке «еще немного и сезонная депрессия». -Пс, эй, - вдруг пихнула его чья-то теплая, даже горячая рука в плечо (Биай с вечным недостатком тепла в теле почувствовал это особенно ярко), и когда он обернулся, то понял, что новый одноклассник слегка виновато на него смотрит, - Ты делаешь конспект? Не мог бы ты помочь, я немного не успеваю. Парень, несмотря на весь свой разгильдяйский вид шутником сейчас не выглядел, и его хмурый, даже немного тревожный взгляд почему-то заставил Ханбина отступить от привычки быть со всеми холодным и малодружелюбным, и он, передав парню тетрадь, ободряюще хмыкнул: - Пиши конспекты до урока и тогда никаких проблем не будет. Несмотря на красочные рассказы мистера Чхве все важное все равно в параграфе. Не благодари, - чуть жестче заканчивает он, снова отворачиваясь к окну и продолжая в голове стоить планы о том, куда можно отвести почти что восьмилетнего ребенка и провести с ним целый выходной день, не потратив при этом слишком много денег, и сделав сестренке приятное. Тратить деньги в планы вовсе не входило – у Ханбель через месяц намечается целый восьмой день рождения, и на такую важную дату подарок должен быть воистину грандиозным. Конечно, он знал, что младшая была бы рада и криворукой открытке (с рукоделием у Кима все не заладилось с младшей школе), но все же всегда хотел удивить сестру чем-то необычным. И фарфоровая кукла, с красивыми блондинистыми волосами, в зеленом платье с цветами и с кокетливой шляпкой могла бы прийтись по вкусу сестре, к тому же, даря такую игрушку, Ханбин рассчитывал сказать что-то вроде «вот ты и настолько взрослая, чтобы можно было доверить тебе такую хрупкую игрушку», чтобы Ханбель почувствовала себя по-настоящему, без насмешки взрослой (Ханбин был единственным в семье, кто действительно воспринимал младшую как равную себе и с особым усердием придумывал, как бы наказать одноклассника малышки, которую тот наглейшим образом дергал за косички, помогал выбирать, с какой игрушкой ложиться спать и рассказывал самые красочные сказки, которые были причинами, почему в ее кровати не могут спать сразу все ее мягкие плюшевые друзья). Ким бы соврал, если бы сказал, что не хотел бы сделать свою принцессу самой счастливой на свете, к тому же, видеть ее он мог лишь раз в месяц, на каждые вторые выходные, а когда он пытался встретиться с нею раньше, случались огромные ссоры с матерью, которая не подпускала его к Ханбель, хотя на него, в общем-то, решение суда не распространялось. Где-то в глубине души Ханбин был очень расстроен тому, что мать так быстро изменилась, став из самой прекрасной мамы на земле совсем незнакомой женщиной, но он старался давить эти ощущения в себе, наполняя мысли размышлениями о том, как угодить Ханбель. Пока что выходило отнюдь не прекрасно, и это тоже в определенной степени вгоняло его в депрессию. Он хмурился и вяло следил за ходом урока, иногда кося взгляд на историка, который тактичнейшим образом не мешал его думам, хотя прекрасно видел, что пялится Ханбин в пустоту. Так же он посмотрел и на своего невольного соседа – на последние ряды мало кто садился, отчасти потому, что это были «владения» Ханбина, а отчасти потому, что решившие взяться за ум одноклассники искренне верили, что с ближних парт учителя будет лучше слышно, и поймут они большее количество информации. Чживон, кажется, был мнения, что сидеть вообще можно где угодно, потому из трех оставшихся парт заднего ряда выбрал именно ту, что поближе к Ханбину. Ким случайно поймал его взгляд, когда снова оглядывал класс. Бобби тепло и очень дружелюбно улыбнулся, и губами спросил, можно ли оставить у себя тетрадь до конца урока. Ханбин был так удивлен и встревожен чужой улыбкой, что не возражал. Было трудно себе даже признаться, но этот странный Ким Бобби казался приятным, он пришелся ему по вкусу с первого взгляда, не наигранно дерзкого, а именно искрящего от мягкого правдивого дружелюбия, которое Ким источал беспрерывно. Ханбин как раз задумался на тему того, можно ли сделать из одноклассника новый источник энергии, когда прозвенел звонок, и в классе снова начался шум. Ханбин шум не любил. Привыкший последние пару лет к полнейшему отчуждению, он плохо переносил громкие разговоры, и еще больше не любил, когда толпа собиралась где-то рядом с ним и начинала галдеть. А если рядом с тобой сидит новый, совершенно не изученный толпой человек, оказаться далеко от шумной компании (в основном состоящей из девушек) было крайне проблематично. Ким стоически терпел и для того, чтобы развеяться и немного расслабиться решил заняться математикой – даже простейшие вычислительные задания помогали ему успокоить нервную систему и абстрагироваться от чуждого ему шума. В этот раз он «напоролся» на тригонометрию, и с каким-то остервенением начал терзать свою память в поисках нужной формулы, вместо того, чтобы посмотреть ее на форзаце книги, или во вложенных в тетрадь листочках, где он по привычке собирал всевозможные формулы. - Спасибо, - осторожно прозвучало со стороны, - ты математику решаешь? Классно, я вот вечно формулы забываю, как ты их помнишь? - Проблема как раз в том, что я их не помню, - буркнул Ханбин и осторожно покосился на человека рядом – Бобби уже притянул свой стул к его парте и, положив лицо на сложенные руки, с интересом уставился на парня. - Ты Ким Ханбин? Девочки сказали, что ты холодный и недружелюбный. - А ты у нас сорока, которая на хвосте сплетни приносит? - Нет, просто я бы не сказал, что ты холодный, - честно признался Ким, улыбнувшись. Его передние зубы при этом совершенно неповторимо и по-кроличьи выглянули из-за верхней губы. Это выглядело не слишком эстетично, но невероятно мило и открыто,- Ты скорее просто спокойный очень, шума не любишь и бессмысленной болтовни. - И зная это, ты решил заговорить со мной? - А разве наша беседа бессмысленна? Тут крыть было нечем – кролик обскакал его в словестной баталии. На самом деле, будь в Ханбине побольше желания противостоять, быть может этот бой не закончился так быстро, но ему было слишком лень. И вообще у него было поганое настроение и усталые глаза были готовы выпасть из глазниц и укатиться куда-нибудь в темноту, где их не будет жечь свет ламп в классе и улыбка Бобби. - Я хотел сказать спасибо за тетрадь – я только недавно вернулся в Корею, мне еще сложно привыкнуть к родной речи, - Ким улыбнулся слегка застенчиво, но, видя, что собеседник не горит желанием задать сопутствующий вопрос, продолжил, немного неловко, - Я жил в Америке, и хотя мой отец - глава корейской диаспоры в нашем городке, учился я в основном на английском. Теперь привыкнуть сложновато. Спасибо, что с пониманием отнесся. Девочки, когда я им сказал, были….ммм - Наши девочки не отличаются особым чувством такта, - слегка усмехнулся Ханбин, посматривая на одноклассника, - Поэтому не удивлюсь, что они узнали о тебе все, вплоть до марки трусов, которые ты любишь носить. - До этого не дошло пока, - с содроганием пробормотал Ким и усмехнулся, - Хотя с их стороны было милым называть меня оппой. Ханбин заинтересованно вскинул бровь, и Бобби пояснил, что из-за переезда он не окончил школы в Америке, и потому теперь ходит второй круг в выпускном классе, и старше всех них в среднем на год. - Тогда прости за фамильярности, хен, - с иронией пробормотал Ким, получив еще одну улыбку из, кажется, бесконечного арсенала Бобби, которая значила примерно «чувак, ты серьезно? Не, это прикольно, конечно, но не на столько». Биай не считал себя особо одаренным человеком в плане умения общаться с окружающими его людьми. Его редким собеседником был только Чжунэ, но они вдвоем все равно были слишком неловкими и ассоциативными, и на этой почве они скорее просто долго молчали друг с другом, чем срывались в безудержные разговоры о том, как же неловко находиться в обществе других людей (хотя их общее уютное молчание говорило как раз-таки об этом). Но Бобби, кажется, вообще не замечал несостоятельности своего собеседника в плане ведения разговора. Он задавал вопросы и отвечал на них сам, тактично интересуясь чужим мнением, больше делился своими впечатлениями от новой школы и ничего не требовал взамен, просто говорил и делился своим непоказным дружелюбием с Ханбином. И, что самое необычное и приятно удивительное – Чживон своей болтовней совсем не раздражал. В этом плане он даже был чем-то похож на Ханбель, ее лепет Ханбин воспринимал как нечто милое и приятное, то, от чего он никогда бы не отказался. Не сказать, что прямо сейчас он не отказался бы от рассказа, в котором Бобби с парой своих дружков убегали от обозленных на них подростков заблеванного и грязного гетто, но слушать было несложно, и, что уж скрывать, интересно. Биай, который не мог похвастать приключениями в своей жизни, только с удовольствием впитывал чужие яркие чувства. Бобби, наверняка замечая это, тепло улыбался и старался перевести свой монолог в диалог, но не слишком спешил в этом начинании, просто задавая вопросы, на которые можно было ответить кивком головы. - Пообедаем вместе? Мне все еще немного неуютно тут, никогда не учился в такой огромной школе…Я могу на тебя рассчитывать? «Я могу на тебе рассчитывать?» - фраза, которая заставляет Ханбина одновременно шокировано замереть и вдруг почувствовать что-то внутри такое, от чего внутри все ходуном ходит. Перед глазами калейдоскопом целый набор воспоминаний, где отец треплет маленького Ханбина по волосам, говоря эту сакраментальную для него фразу. И это, на удивление, все еще больно. Чертовски больно, до того, что Ким, схватив пачку сигарет из рюкзака, выскакивает из кабинета, оставив Бобби в одиночестве. Да, импульсивно и да, чертовски глупо, Ханбин знает и сам. Но, к сожалению, сдержаться выше его сил. Просто, он даже подумать не мог, что что-то столь незначительное, как эта фраза, может сорвать ему крышу и вынести из мозга остатки самообладания. Ханбин никогда не считал себя самым бедным человеком на земле, более того, слишком хорошо знал людей, которым хуже него, и от этого ненавидел испытывать жалость. Это глупое, противное чувство, которое испытывать к себе просто мерзко. Но вот, он сидит, спрятавшись за мусорниками в дальнем краю школьного двора и обняв себя рукой за плечо, нервно выкуривает сигарету. Холодные капли дождика не только заставляют его сильнее замерзнуть, но и размягчают тонкую сигаретную бумагу, не давая нормально покурить. Ханбин трясет головой в надежде, что от таких потуг его голова перестанет разрываться от тяготящих его мыслей, которые одновременно вызывают желание возненавидеть себя тут же и банально поплакаться, и поджимает быстро посиневшие губы в тонкую полоску. Дождь усиливается, листья и грязь липнут к тонким школьным мокасинам, а рубашка холодит и без того замерзшего парня. Ханбин, поведя плечами, пишет сообщение Чжунэ, чтобы тот принес ему другую обувь (обе пары форменных мокасин Ханбин хранит в школе, это удобно и привычно), и продолжает жаться спиной к каменному забору школы, прикрывая глаза с замершими на них каплями. Хочется банально сбежать из школы, закрыться где-нибудь, где его никто не найдет и…Ханбин, конечно, еще не придумал, что именно «и», но так как и делать этого он не собирается, то и думать нечего. Он устало опускает голову, прикрывая глаза – Чжунэ осторожно стоит рядом с зонтом, и мягко гладит по плечу. Ким чувствует себя виноватым, что вытащил друга с урока, что заставляет за собой ухаживать, что не кажется сильным и уверенным, как старший, но Ку его переживания не волнуют. Он осторожно обнимает Кима за плечи, говорит что-то неразборчиво себе под нос, что-то из этой набившей оскомину оперы «все наладится», и тащит его в школу, потом ведет его в клубную комнату школьного актерского клуба, кутает его в одеяло и подает чашку теплого чая – учительница литературы грустно улыбается и оставляет на столе вазочку с шоколадными конфетами, говорит Чжунэ, что отпросит его, и оставляет их одних. - Всегда знал, что нуна понимающая, - улыбается слабо Чжунэ, и падает на трон (из нормальной мебели тут только диван, а вся остальная мебель – школьные декорации. Ку смотрит на друга, немного взволнованно, но на разговор не напрашивается, не пристает с расспросами, просто подает конфету и говорит пить теплый чай, больше не заостряя на произошедшем внимания. Наверное, за такую тактичность Ханбин должен бы поблагодарить Чжунэ еще сильнее, но он не может и так, потому что они оба знают, что тот недостаточно честен и откровенен. Ку взрослый и все понимает, но никогда не пеняет тем, что он друг и должен знать больше. Только улыбается и просит остаться тут, пока он не согреется и ему не станет лучше, а сам уходит, понимая, что будет мешаться. Ханбин благодарно кивает и скручивается на диване комком – наверное, стоит пойти на урок, но его одежда мокрая, а вся напускная спокойность смылась каплями дождя, и походить на призрака ему совсем не хочется. Со стороны прошедшего времени срыв кажется глупым и детским, совсем необоснованным, и заставляет застыдиться самого себя. Ким никогда не думал, что может быть таким импульсивным, и искренне верил, что умеет держать себя в руках. Но – все еще не может, но – все еще, спустя два года, - на границе нервного срыва бесконечно, без возможности быть уверенным в своих внутренних силах. От этого стыдно и очень неловко за самого себя, но где-то в глубине души Ханбин понимает, что это от того, что он просто не может кому-то раскрыться, рассказать и поделиться, что не может наконец-то отпустить этот камень, который давит на его психику, которая и так трещит по швам. - Ханбин? – в кабинет осторожно входит еще один знакомый человек, осторожно присаживается рядом и кладет его сумку, бережно закрытую, рядом на трон. Это Чживон, удивленно понимает Ханбин после целой минуты разглядывания чужого лица и скул, и именно он, ни один другой одноклассник, сидит тут рядом, и обеспокоенно хмурит брови. Биаю не нужна чужая помощь, но от того, что фактически незнакомый с ним человек сидит рядом, хмурится и осторожно тянется к его лбу, внутри снова что-то екает и сердце в груди бухает, как бешенное. Неловко очень, и еще тепло по телу разливается от руки, лежащей на лбу и чужих смешно поджатых губ. - Ты зачем на улицу выперся? – бубнит Бобби, качая головой, и снова подталкивает чашку, внимательно смотря за тем, чтобы Ханбин сделал большой глоток горячего, - вот зачем ты пошел во двор? Курить можно в туалете, главное потом проветрить его, а ты блин на улицу поперся! Идиот совсем, не видел, что погода портится? Боже, как маленький! Бобби совершенно по-матерински закатывает глаза и смотрит строгим взглядом, а Ханбину становится смешно – от того, какая ситуация нелепая и идиотичная, от того, что кто-то, кто с ним совершенно не знаком командует им, пытается наставить на путь истинный, ругается совершенно по дружески и вечно трогает его, будто боясь, что тот совсем исчезнет. Ханбин исчезать не хочет, а с каждой секундой все больше хочет уткнуться в чужую грудь, потому что Чживон теплый, улыбается хотя и с видом «вы меня разочаровали, молодой человек», но все равно взволнован, и в конце концов тот сам притягивает его к себе. - Ты не подумай, - ворчит он в чужие волосы, - просто ты мне больше всех одноклассников нравишься, я решил, что мы могли бы быть друзьями, а тут ты такое творишь! Ну вот представь, мне бы пришлось неделю минимум тут одному торчать, заболей ты! Ты такой неблагодарный, Ким Ханбин, я с тобой историями делюсь, а он берет, и убегает, чтобы получить пневмонию. Дурак блин. - Ты очень наглый, Бобби, - ворчит слабо ему в пиджак Ханбин, прикрывая глаза, - ты полез к совершенно незнакомому человеку и теперь ругаешься. Ты даже не знаешь меня, ничего обо мне не знаешь, не понимаешь… - Ты сам сказал, ваши девочки очень нетактичные,- тут же реагирует Бобби и будто крепче его обнимает, запуская руку в чужие волосы. Так по-отечески, тепло и приятно, что Ханбин плавится от этих ощущений, - Они сами рассказали всю твою подноготную. Что до старших классов ты был самым популярным в школе, что твои родители развелись и после этого ты стал таким нелюдимым. Я знаю, что у тебя есть младшая сестра, которая живет с матерью, которую ты очень любишь, знаю, ты не любишь общаться, и что ты вообще стараешься отгородиться от людей. Я знаю, что ты вовсе не хочешь быть одиноким, а просто боишься привязываться, потому что тебя уже так раз предали, я знаю, что ты дружишь только с одним парнем во всей школы, но при этом стоишь за него горой, потому что ты остервенело хватаешься за вашу дружбу, потому что ты видишь в нем то, чего нет у тебя. Я знаю, что ты отказываешься от собственной мечты, чтобы выжить и стать кем-то, я знаю, что ты хотел бы писать стихи, но вместо этого учишь математику и хочешь пойти на инженера, хотя это не профессия твоей мечты. Ханбин пораженно сопит в чужое плечо и поднимает на старшего(оказывается, действительно, действительно старшего, который все понимает и может объяснить, и может даже помочь), а Бобби кривит губы в совершенно странной для его лица горькой улыбке и поправляет чужую челку. - Не думай, что я следил за тобой или что-то в этом роде, хорошо? Просто я знаю, какой ты. Потому что сам такой. Мои родители, конечно, не разводились, но я знаю, какого это – лишиться семьи. Я приемный, и приехал сюда, чтобы найти мать. В Америке я был точно таким же, как и ты, и у меня тоже был всего один друг, который меня поддерживал. Я тоже думал стать адвокатом, чтобы пойти в отцовский нотариальный центр, и прожить скучную жизнь планктона, который должен помогать людям, которые его вырастили. Но знаешь что? Я приехал сюда, потому что мать сказала, что я свободен. Потому что отец сказал, что я сам решаю свою судьбу и чтобы отпустить свои проблемы, я должен посмотреть им в глаза. Я всегда знал о том, что прикормыш, и потому я приехал сюда, и я найду свою мать. А после этого возьму и стану лучшим репером Кореи! Даже если блять придется идти по головам и не спать вообще никогда. Потому что я могу, потому что это в моих силах, и потому что я готов встретиться со своими проблемами. Чживон нервный, но улыбается, Чживон тоже, поломанный напополам до одной маленькой ниточки, но он держится на ней с остервенением человека, готового бороться за свою жизнь. Ханбин завидует такой внутренней силе, потому что в нем этого нет, он готов переломиться окончательно, но чужие руки держат его крепко и уверенно, гладят по плечам, а чужие губы мажут по волосам, когда он говорит. - Я знаю, что ты боишься решиться и тебе сложно. Но, поверь, позволить проблемам задавить тебя – худший выбор из всех. Я знаю это, я был таким же, я все еще остаюсь таким же. И я знаю, что несмотря на все твои мысли ты тоже сильный. И тоже можешь стать тем, кем хочешь. Конечно, трудно поверить чуваку, с которым ты только что познакомился, но можешь считать меня чокнутым, я знаю, какого это. Я просто знаю. - Я думаю, что мне бы хотелось верить тебе, - неуверенно вздыхает Ханбин и осторожно обнимает Бобби, прося немного его уверенности и тепла. Тот на такую хрупкую и неуверенную просьбу отвечает сразу, обнимает крепко-крепко, и Ханбин чувствует, что несмотря на крепкие руки обнимают его так сильно, что дышать становится чуточку легче. Это так странно, довериться кому-то, кого знаешь от силы день, но Ханбин не чувствует в этом чего-то противоестественного, наоборот – ему с Бобби легко и просто, легче и проще, чем с Чжунэ. Он осторожно, крупица за крупицей, вытаскивает из себя подробности: про отца, про изменившее к нему отношение мать, про маленькую сестренку, которую он безмерно любит, про то, почему забрасывает свои мечты, чтобы найти какую-то крепкую, простую профессию, почему ему так трудно сходится с людьми. Бобби все это и сам сказал ему, но необходимость поделиться этим, наконец-то скинуть на кого-то переживания куда сильнее. Чживон слушает внимательно, не перебивает, только спрашивает иногда что-то, и выглядит так, будто не понимает, возможно ли все это. Звонок с урока разрушает эту атмосферу таинственности и интимности, но Ханбин чувствует себя гораздо лучше и легкие расходятся шире, принимая кислород. Чживон улыбается и тянет его в столовую, щедро угощая своим обедом. - Чжунэ! – машет рукой Ханбин, улыбаясь, и подзывает удивленного друга к ним ближе. Ку смотрит шокировано, видя улыбку на лице вечно хмурого Кима, и потому слабо удивляется новому человеку в их компании. Они знакомятся – младший как всегда высокомерен и нагловат, но шутки Чживона развеивают неловкую атмосферу. Бобби улыбается, радостно выражает свои эмоции и раскручивает на них нелюдимых собеседников, так, что с шутки, впервые сказанной Ханбином, настоящей шутке, не язвительной насмешки, они смеются всем столом, привлекая внимание окружающих. Одноклассники странно косятся на Чжунэ, сидящего за одним столом с новеньким, к ним пытаются присоединиться еще люди, но быстро передумывают, понимая, какие «узконаправленные» шутки у ребят. Ханбин чувствует себя свободнее и гораздо лучше, и когда они провожают с Бобби Чжунэ до дома, он даже обнимает друга на прощание, обещая, что если что – он напишет. Ку чувствует какую-то неловкость от этого и ускользает от них с красным от смущения лицом. - Мне кажется, у него есть девушка, - шепчет на ухо Бобби, заставляя спину Биая покрыться мурашками. - У Чжунэ? С чего бы? – фыркает Ханбин, звеня ключами и передавая старшему пакеты – Чживон очень настойчиво требует приглашения в гости и взамен обещает помочь убраться в квартире. Он даже записывается на все дополнительные Ханбина, чтобы не торчать бездельно несколько часов в школе, и на самом деле они проводят эти часы скорее в веселой перебранке, чем на занятии. Киму все еще немного неловко осознавать, что он так быстро привязался к человеку, которого знает полдня, и все еще странно ощущать себя таким радостным и приподнятым, но он вовсе не против новых ощущений в жизни. С Чживоном все эти изменения будто нормальны и адекватны. - Ууу, а у тебя тут уютненько, - довольно клокочет Чживон, осматриваясь, и выглядывает из комнаты, - только я все же не понимаю, почему вместо обычной телочки у тебя на стене висит полуголый Тупак. Ханбин смеется и тянет старшего на кухню, готовит сразу несколько блюд и нагло командует Бобби, требуя от него законной помощи. Ким-старший совсем не против, помогает и смеется, пачкая друга мукой, когда тот пытается готовить вишнево-яблочный пирог, которым угостит завтра сестру. Жизнь, даже несмотря на осеннюю погоду, вдруг начинает налаживаться, но к концу дня Ханбин снова уставший и выдохшийся. Они смотрят с Чживоном какой-то сериал, пьют чай и тихо разговаривают, жуя печенье. Ханбину спокойно и очень уютно, но он все равно чувствует себя немного изломленным, будто начинает выздоравливать, но болезнь все еще не думает его оставлять. Чживон улыбается, шепчет какие-то третьесортные шутки на ухо, стараясь его развеселить, а Ханбин чувствует, как медленно но верно проваливается в сон – он очень давно не спал на самом деле, и теперь, рядом с человеком, который готов принять его и поддержать, сон приходит сам. Бобби осторожно гладит по голове, накидывая на младшего одеяло и прижимая к своему плечу, чтобы тот уютно устроился. Ханбин спит тихо и очень чутко, дергаясь от каждого звука и движения, потому Чживон старается по возможности не двигаться, чтобы не разбудить парня. Он спокойно выключает ноутбук(ну и что, что пальцем ноги), и тоже прикрывает глаза, чтобы заснуть. Он надеется, что младшего до утра ничего не разбудит, потому что тогда может случиться что-то очень неловкое, и покрепче обнимает его, перекидывая руки ему на талию, чтобы было удобнее сидеть, и чтобы согреть холодные, даже не смотря на теплый плед, плечи младшего. Немного спокойствия и чужого тепла никому не помешает, и почему-то, сам не зная почему, Чживон искренне верит, что Ханбин больше других нуждается в тепле именно от него. Это странная мысль, но ему так легче и проще, он действительно хочет этого не из каких-то корыстных желаний, а потому что внутри все складывается по полочкам, будто так и нужно. *** - Чживон-и! - Ханбель! – Бобби ловит девочку под мышки и поднимает над полом, начиная ее кружить. Тринадцателетняя Ханбель смешливая и веселая, она щурит глаза от счастья и обнимает любимого «дядю Чживона», чуть помахивая в воздухе ножками. Она вовсе уже не похожа на ту маленькую грустную девочку, которую он видел несколько лет назад. Ханбель сейчас настоящая маленькая красавица, в милой одежде, с розовыми щеками и, что самое главное, с радостной улыбкой на губах, которая делает ее в сто раз красивее. Она радостно смотрит на Чживона и горит правдивым интересом – она раньше бывала в Сеуле всего пару раз, а вот в настоящей звукозаписывающей студии, которая находится на высоком этаже огромного здания богатого лейбла – ни разу. - Я скучала за вами с братом, - говорит она, успокаиваясь и с интересом смотрит по сторонам, -а где он? Я очень хочу подарить ему подарок! Ты уже свой подарил, да? Ты так и не сказал мне, что это!- девочка обиженно дует губы, а Чживон только смеется, погладив ее по волосам и тут же поправив прическу, которую он невольно растрепал. И все-таки, он невероятно рад видеть изменения в девочке. Он помнит, какой он видел ее тогда впервые, на второй день знакомства с самим Ханбином – маленькая и грустная Ханбель улыбалась только, когда с ней рядом был брат. Но в тот раз даже это не могло заставить ее улыбнуться, она после ухода матери почти тут же расплакалась у младшего на плече, говоря, что не хочет еще одного братика или сестричку. Ханбин пораженно слушал историю о том, что мама с новым мужем решили завести еще одного ребенка, а Чживон тогда грел им всем большой вкусный обед, который из-за настроения обоих младших Кимов перестал быть таким праздничным. Потом они, конечно, развеселили малышку, играли с ней и в общем, Бобби был великодушно принят в семью маленькой принцессы(когда Ханбин впервые ее так назвал, Бобби думал, что это от того, что она капризная, но на самом деле она была примером для всех красавиц Диснея, своим милым и добрым характером), в которую уже входил Ханбин и Чжунэ. Родителей малышка с этого времени стала игнорировать, не сопротивлялась, когда ее отдали в частную школу-интернат и вскоре прославилась как самая талантливая девочка этой самой школы. - Мы тоже по тебе скучали, принцесса. Ханбин прямо-таки тосковал, - кивает, - Заходи, он сейчас нас догонит. Вот, смотри, прячься вместе с остальными ребятами. Чживон командным тоном проводил девочку к остальной набившей маленькую комнатку звукозаписи ребятам(Чжунэ осторожно обнял ее, и натянул на голову картонный колпак и красный клоунский нос), а сам остался стоять в студии, чтобы подать знак. Ханбель тепло поздоровалась с остальными ребятами – Юнхен и Донхек приветливо по привычке улыбнулись, Чану так же привычно покраснел, а Чжинхван чмокнул в лоб, прижимая палец к губам, когда та хотела захихикать. Ребята притаились, потому что из комнаты и так было не слышно, когда откроется дверь, и стали ждать условного знака от Чживона. - Доброе утро, хен, - Биай лениво потер глаза и так же лениво прижался к чужому боку, зевая, - Я хочу спать, у меня сегодня выходной, ты же дашь мне отдохнуть? - Всенепременно, - заверил его Чживон, мягко чмокнув в волосы. Они с Ханбином слишком давно вместе, чтобы скрывать друг от друга, что их дружба плавно переплавилась во что-то еще более чувственное. Сначала было невероятно, просто ужасно неловко, потому что привыкнуть к такому вообще возможно?...Ханбин первым решился на решительные действия, и с тех пор они оба не считали, что что-то должно быть в этом противоестественное. Они были вместе половинками одного целого, друг с другом - здоровее, моложе, спокойнее, и слишком привыкли к такому вот почти дружескому выражению чувств, без лишних фраз, наигранно страстных действий, ревности...Потому что как можно ревновать того, кому никто, кроме тебя не нужен? - Просто я, в отличие от тебя, не забыл, какой сегодня день, - улыбнулся Чживон, случайно пнув ногой дверь, и улыбнулся младшему в лицо, легко чмокнув в губы, - С днем рождения, дурак. - С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! – прогремели в ответ из комнаты, и хотя их было совсем не слышно, радостные улыбки и взлетевшие к потолку шарики Ханбин заметил точно. Его команда(кроме ребят из группы за дверью припрятались и композиторы, и другие лирики, и даже хореограф), вылетела с радостными криками из комнаты. Но Ханбин заметил главное – маленькую розовощекую Ханбель, которая тщетно пыталась спрятаться за широкими плечами Чжунэ, чтобы брат не заметил ее раньше времени. Поняв, что ее план не удался, девочка осторожно вышла из-за спины парня и мягко чмокнула брата в щеку, и теперь ей нужно было стать для этого только на носочки, а не напрыгнуть на него. - Это мой тебе подарок, - со смехом шепнул ему на ухо Чживон, - Я знаю, что тебе ничего не нужно, но так же знаю, как давно мы не видели ее. Сегодня я выпросил разрешения поводить ее по комнатам, а потом сходить в парк аттракционов. Ханбин улыбнулся – Чживон всегда знал, что могло сделать его счастливым, и обняв старшего, тихо шепнув ласковое спасибо, принялся принимать подарки от друзей и знакомых, не отпуская сестру слишком далеко. «Я рассчитываю на тебя» – одними губами шепчет Бобби, когда Ханбин на него оборачивается, и тот счастливо кивает, не переставая улыбаться. Я рассчитываю на твою любовь, твое плечо рядом и твою улыбку в вечности.