Шерлок ненавидит ночь

И когда Шерлок успел полюбить ночь? Длинные ноги в несколько секунд преодолели расстояние между безупречно черной машиной такси и родной дверью на Бейкер-стрит. Шерлок с секунду медлит. С каждым днем входить в квартиру все сложнее. Он и сам не понимает парадоксов, которые подкидывает хваленый разум: каждый вечер после очередного расследования гениальный детектив спешит домой, расталкивая прохожих, буквально прыгая под колеса такси, чтобы затормозить его. Но вот, немного запыхавшийся, с расстегнутым пальто и торчащими во все стороны волосами Шерлок замирает перед дверью, не решаясь войти. День за днем одно и то же. Он едва успевает занести руку, чтобы постучать — бога ради, кому нужны эти ключи! — как миссис Хадсон распахивает дверь, неизменным жестом жилистой руки приглашая войти. Она снисходительно улыбается, хотя еще несколько месяцев назад беззлобно отчитывала Шерлока, повторяя по сто раз, что она ему не домработница и не намерена каждый раз отворять дверь. Детектив проходит в дом и с шумом выпускает из легких воздух, как будто что-то не давало ему выдохнуть до этого, и, не снимая пальто и ботинок, несется в спальню. Он громко хлопает дверью, стараясь заглушить предложения домовладелицы о чае и ужине, и на секунду прижимается лбом к стене. -Сон. Срочно нужно идти спать, — Шерлок бормочет что-то не совсем членораздельное и даже не замечает, как задевает рукой стоящую на столике колбу, которая с жалобным треском рассыпается на мелкие осколки. Гениальный разум делает пометку убраться утром, а сам Шерлок снимает с себя одежду на ходу, спеша и суетясь. Он проходит в ванную в одной рубашке и опирается руками на раковину, не желая смотреть в зеркало. Он и так знает, что увидит там. Осунувшегося, похудевшего, разбитого… Такого Шерлока он не видел уже очень и очень давно, но сейчас никакое, даже самое запутанное дело не могло заставить хоть на секунду забыть о… Холодная вода, попадая на лицо и шею, освежает и самую малость приводит в чувства. Шерлок с каким-то особым пренебрежением сбрасывает с себя остатки одежды и становится под душ. Мокрые волосы липнут к лицу, мышцы спины под струями расслабляются. Хорошо. Но недостаточно. Шерлок становится мокрыми босыми ногами на холодный кафель, выбираясь из ванной, и слегка ежится. Халат, скорее по инерции, чем по необходимости, падает на плечи. Детектив направляется в комнату, но по пути все же встречается взглядом с самим собой в зеркале. Он морщится. Что можно разглядеть в его глазах? Надежду. Отчаяние. Боль. Мистер — высокоактивный социопат — Холмс и сантименты? То, каким чувствительным и уязвимым он стал, не поддавалось никакому описанию. Днем на работе он по-прежнему обзывал сотрудников Скотланд Ярда тупицами, ругался со свидетелями, грубил Майкрофту, если тот отвлекался от своих государственных дел и вспоминал о младшем брате, а вот ночью… Его частенько лихорадило, руки тряслись, в голову настойчиво пробирались воспоминания. И если раньше эти самые воспоминания беспощадно удалялись из чертогов разума как остаточные явления жизни за ненадобностью, то сейчас бережно хранились на отдельной полочке в гениальном мозгу. Такие перемены пугали Шерлока, он не понимал собственных чувств, а больше всего на свете он ненавидел не понимать. Шерлок залезает в пижамные штаны, запахивает на груди халат и проводит пальцами по влажным слипшимся волосам. Он оглядывает комнату. Безупречная чистота, прохладный свежий воздух из распахнутого окна, привычный запах. Но он знает: здесь не уснуть. Сколько раз пытался, и все бестолку. Телефон привычно ложится в карман халата. Звук уже давно выключен, поэтому ничто не потревожит Шерлока сейчас. Он открывает дверь, которая с предательским скрипом поддается не с первого раза, и тихонько ступает на лестницу. Двенадцать ступеней. Всего лишь двенадцать. Миссис Хадсон шуршит на кухне, напевая себе под нос неизвестную мелодию. Шерлок тих и осторожен. Он поднимается по ступеням, стараясь не издать лишнего скрипа, ненужного звука. Как будто бдительная домовладелица не знает, что вот уже несколько месяцев детектив «незаметно» выскальзывает из своей спальни и идет в ЕГО комнату. Шерлок заносит руку над дверной ручкой. Если бы кто-то видел его со стороны, то наверняка бы решил, что у него ломка. Пальцы подрагивали, шея и спина были напряжены и, казалось, гудели на разные лады, глаза судорожно открывались и закрывались, рассекая воздух ресницами. Точно героиновый наркоман. Но этот человек зависел не от психотропных веществ, а от чего-то более страшного. В ЕГО комнате немного душно. Шерлок редко открывал здесь окно, потому что боялся, что успокаивающий запах выветрится. На стуле в самом углу висели несколько свитеров, шторы слегка занавешены, кровать по-военному аккуратно заправлена. Все так, как было при НЕМ. Ничего не изменилось. И при этом многое стало другим. Детектив быстро, не теряя ни минуты, пересек комнату и оказался возле кровати. Серые простыни так и манили. Шерлок мгновенно почувствовал почти смертельную усталость. Он аккуратно упал на матрас и вытянул ноги, не залезая под одеяло. -Сейчас-сейчас, — ворочаясь, устраиваясь чуть удобнее, будто успокаивал себя Шерлок. Кто бы мог подумать, что тот, кто считал сон одним из самых скучных занятий, теперь будет так ждать, когда сможет провалиться в этот мир. Все началось через три недели после ЕГО похорон. Измученный голодовкой и бессонницей Шерлок больше походил на мертвеца, чем на живого человека, но ни Майкрофт, ни Молли, ни Миссис Хадсон не могли достучаться до него. Детектив смотрел в стену стеклянным взглядом, подтянув колени к груди, и изредка что-то говорил или поднимался за стаканом воды. Как только не пытались вернуть его в жизнь: и серийным убийством, и новым микроскопом для исследования, и свеженьким трупом с интересными царапинами — все тщетно. Казалось, Шерлок медленно умирал. Но организм все же требовал хотя бы часового отдыха, и в один из вечеров он провалился в сон. И в этом самом сне он увидел ЕГО. Мозг, который просто отказывался функционировать, теперь окончательно сломался. Шерлок коротко выдохнул: -Джон. Он видел его: живого, настоящего, родного… Джон. На нем был привычный мешковатый свитер, повидавшие джинсы и серые ботинки. Настоящий, настоящий Джон. Кажется, Шерлок закричал. Он подошел к молчаливому Джону вплотную и, не удержавшись, провел руками по плечам вниз. Потом снова вверх. Прикоснулся пальцами левой руки к по-армейски ровной спине, шепча и причитая: «Джон, Джон, Джон…» Но доктор молчал, не меняя выражения лица, положения тела. Стоял, как статуя. Но чуть приподнятые уголки губ делали его вид почти счастливым. Шерлок отрывисто дышал ему куда-то в шею, потом резко отстранился. -Ты ненастоящий Джон. Джон…- он задержал дыхание и прикрыл глаза.- Джон умер. И Шерлок проснулся. Его лихорадило еще несколько дней. Он принимал всевозможные снотворные, только чтобы снова вернуться в тот волшебный сон. Но ни таблетки, ни наркотики не помогали. Когда в очередной раз детектив отключился от сильнейшего переутомления, он снова попал в то место. В этот раз он постарался детально изучить комнату. Чем-то похожа на ИХ гостиную, но несколько просторнее и с более дешевой мебелью. И Джон. Все в том же свитере. Все с той же едва заметно поблескивающей щетиной на щеках. Его мягкий свитер, его теплая кожа, его короткие волосы на голове. Шерлок совершенно не понимал, почему его желание дотронуться было почти неконтролируемым. Он решился заговорить. Сначала осторожно и медленно, потом быстро и торопливо, боясь проснуться раньше, чем успеет сказать все. Он был уверен: Джон слышит его, хоть и не подает признаков. Сон закончился слишком внезапно. Шерлок открыл глаза и едва не застонал от безысходности. С этого момента он подсел. Каждый день он старался устать как можно сильнее, отказываясь от такси и пересекая весь Лондон пешком. Принимался за новое дело, не раскрыв предыдущее, и под вечер едва держался на ногах. В своей собственной комнате спать не удавалось, поэтому он перекочевал в ЕГО спальню. Каждую ночь теперь он был готов молиться всем известным богам, лишь бы снова дотронуться до мягкого свитера, рассказать, как идут дела, ведь он точно знал: его блогеру это интересно. Теперь жизнь превратилась в ожидание ночи (сон днем тоже не помогал) и, едва проснувшись, Шерлок снова мечтал, как заберется в постель и увидит ЕГО. Сейчас, лежа на спине, Шерлок повторяет про себя те слова, которые томили грудь уже несколько дней. Он хочет сказать ЕМУ. Сказать Джону правду. И он сделает это. Осталось только заснуть. Реальность постепенно отступает, открывая дорогу царству Морфея. Снова та же комната, тот же Джон. Шерлок старается дышать ровнее, но выходит не очень. Сердце отбойным молотком колотится о ребра. -Да бога ради, — с раздражением выдыхает детектив и делает шаг. Еще шаг. И еще. Теперь до Джона можно дотронуться рукой. Идеальное расстояние. -Прости меня, Джон, — голос скачет и срывается, а руки дергаются навстречу теплой коже.- Ты спас меня, а я даже не отблагодарил, я…- Шерлок замолкает и тянется рукой к месту, где бьется сердце Джона. То место, до которого он никогда не позволял себе дотрагиваться. И сердце действительно бьется. Ровно, спокойно, уверенно, будто крича: «Я здесь, я стучу. Джон жив». -Я люблю тебя, — шепот почти заглушается биением сердец. Джон ничего не говорит, но губы чуть дергаются, пытаясь сказать: «Я тоже», но не успевают. Шерлок просыпается. По лбу скатывается пот, руки дрожат, зрачки то расширяются, то сужаются с бешеной скоростью. Они не успели сказать друг другу. Не успели. Шерлок больше не стремится домой вечером. Шерлок больше не видит снов. Шерлок ненавидит ночь.