***
Первая ночь на новом месте выдаётся относительно спокойной: они выбирают дом с парой щелкунов внутри, тихо их уничтожают и выносят трупы на улицу, а потом занимают второй этаж. В детской рядом стоят две достаточно длинные кровати, и Элли засыпает, держась за руку Джоэла. День проходит так же — еды в городе хватает, чтобы им не пришлось сильно нуждаться, а Элли вообще неплохо поднаторела в искусстве охоты… Но вторая ночь уничтожает её планы скручивающей болью в низу живота, будящей её на рассвете. Очередные месячные — кровь, боль, запрет на посещение улицы, чтобы заражённые не учуяли, и стойкий запах железа, который Элли ненавидит. Что бы она ни пережила, эта чёртова физиологическая дрянь всё равно настигает её стабильно раз в месяц и высасывает все жизненные силы. Месячные приходят — даже если они так сильно раздражают.***
В этот раз боль особенно сильная — но Элли также знает, что Джоэлу нужно поправляться. Она рвёт целую кучу тряпок для смены и хорохорится перед Джоэлом, чтобы убедить его, что у неё всё в порядке. Элли пытается спрятать от него свою слабость, но Джоэл слишком хорошо знает её. — Джоэл, я пойду поищу немного еды для нас, — весело щебечет Элли, стараясь держать спину прямо, и собирает оружие, — прогуляюсь по домам неподалёку, к топлякам лезть не буду, обещаю. Она напряжена — сложно не выдавать то, что чувствуешь дикую боль. И Джоэл — немногословный, но заботливый и добрый Джоэл — конечно же, замечает это. — Малышка, ты что-то недоговариваешь, — говорит он тихо, с мучительным вздохом поднимаясь с кровати, и подходит к ней, нервно сжимающей рюкзак. Элли не смотрит на него — ей стыдно. Джоэл пришёл за ней к Дэвиду, но его рана ещё не настолько зажила, чтобы можно было отпускать его на охоту одного. А вдруг споры? А вдруг попадётся много бегунов? А вдруг разойдутся швы? Низ живота пульсирует волнами жгучей боли — доктор в колонии говорил, что это ненормально, но с годами должно пройти. Элли дышит через силу, но держит рюкзак в руках — она не отпустит Джоэла сейчас, то, что ей больно, неважно. Её боль пройдёт, месячные — это естественно, но она так и знала, что когда-нибудь эта гадость застанет её в такой момент. Она должна быть сильной сейчас — ради Джоэла. — Всё хорошо, — лжёт она, улыбаясь, и Джоэл качает головой, присаживаясь на её кровать. Он аккуратно вынимает из её рук рюкзак и берёт её ладони в свои, глядя на неё снизу вверх. Элли опускает глаза всё ниже, чтобы не встретиться с болезненно-любящим взглядом Джоэла — отцовским взглядом. — Малышка, я же вижу, что что-то не так, — голос такой мягкий, что Элли вспоминает о фотографии белокурой девочки, лежащей на дне её рюкзака. Только вот она не Сара. — Всё хорошо, Джоэл, я схожу за едой и вернусь, — она вынимает свои руки из ладоней Джоэла, подхватывает рюкзак и выходит из их домика, чтобы не видеть вины в глазах Джоэла. Он ни в чём не виноват, просто если неприятность может случиться — она случается. Прямо как эти долбаные месячные, например.***
Решимости и энтузиазма Элли хватает только на первый дом, в котором практически ничего нет. На кухне второго, убив бродившего по комнатам одинокого щелкуна, Элли сгибается в три погибели и уже в таком положении обшаривает ящики и полки шкафов. К её огромному облегчению, там находятся консервированные персики и две банки тушёнки — всё, что нужно на сегодня. Надо бы поискать ещё, чтобы завтра можно было бы никуда не идти и отдохнуть, но Элли чувствует, что у неё хватит сил только добраться обратно. И всё же поднимается, складывает добычу в рюкзак, меняет тряпочку в трусах, прячет окровавленную в дыру в стене дома и выходит, направляясь к следующему. От боли Элли начинает подташнивать, и, входя в дом, она особенно не прислушивается, просто пытаясь держаться на ногах крепче. Поэтому рык заметившего её бегуна застигает её врасплох, и она пятится от него к открытой двери, пытаясь на ходу достать пистолет, но уже не успевает… Выстрел оглушает её, и бегун падает к её ногам уже мёртвым. Элли оборачивается — и оказывается в объятиях Джоэла. — Я знал, что понадоблюсь тебе, — говорит он негромко и ласково, гладя её по голове, — закончим поиски вместе и вернёмся, хорошо? — Хорошо, — отвечает она, цепляясь за его рубашку, и едва не плачет от облегчения. Она совсем забыла за время, пока Джоэл болел, что он вообще-то не позволяет ей оставаться одной.***
В третьем доме они находят небольшой клад — два ящика консервированных фруктов и коробку шоколадных батончиков. Элли шутит, что здесь, должно быть, хотел укрыться от апокалипсиса тот сладкоежка, которого Джоэл убил в прихожей, и Джоэл улыбается, говоря, что зато его труд пригодился им. В мире, в котором люди делятся на заражённых и всё ещё здоровых, единственное, что имеет значение, — это способность выживать. Тот бегун оказался в этом деле немного хуже, Элли, если уж на то пошло, тоже — её всё-таки укусили, но жизнь с Джоэлом научила её не сдаваться. Перенеся добычу в свой дом, Элли помогает Джоэлу забаррикадировать дверь и разжечь камин. Поэтому вечером, когда темнеет, чудом уцелевшие окна их домика занавешены шторами, комнату окутывает чудесный запах персиков — их маленького ужина, и Элли лежит, свернувшись клубочком, на диване, слушая, как Джоэл негромко поёт ей. Элли не вслушивается в смысл — она думает о своём. О Райли, которую когда-то потеряла. О погибшей ради их с Джоэлом спасения Тесс. О Сэме, мальчике, который хотел верить, что в бегунах и щелкунах ещё теплятся искры разума… — Элли, ты меня слушаешь? — Джоэл кладёт ладонь на её лодыжку, и Элли вздрагивает от неожиданности. Джоэл тут же отдёргивает руку, будто обжёгшись. Элли вспоминает о Дэвиде, видит вину в глазах Джоэла, складывает два и два… — Ты… — впервые в жизни Элли не может подобрать правильных слов, — Джоэл, ты винишь себя из-за Дэвида? Джоэл отводит взгляд, и Элли мысленно чертыхается — надо же было оказаться такой дурой, чтобы не заметить, что её поведение Джоэл трактует по-своему? — Ты избегаешь меня, — Джоэл ссутуливается, глядя в огонь, пляшущий в камине, — значит, мы не сможем общаться, как прежде. Разумеется, я виноват перед тобой — я подставился, и тебе пришлось со мной возиться, из-за меня ты попалась в руки этих козлов… Не стоило жертвовать собой ради меня. Элли сползает с дивана на пол — живот всё ещё сильно болит — и прижимается к Джоэлу со спины, обнимая. — Никогда не вини себя в этом, — её голос немного дрожит на этих словах, но Элли чувствует необходимость признаться, — ты — единственный человек, который рисковал и продолжает рисковать жизнью ради меня. Ты меня не бросил, помнишь? И я тебя никогда не брошу. Как я могу? — Элли, — Джоэл оборачивается, и Элли потрясённо смотрит на влажные дорожки на его щеках, поблескивающие в отсветах пламени, — я не могу тебя потерять. Я потерял дочь, она умерла на моих руках, и когда я увидел тебя там… Элли прекрасно понимает, о чём он говорит. Она почти не помнит, как убивала Дэвида: в памяти всё расплывается большим красным пятном ярости и бессилия. Только звуки ударов мачете, врезающегося в человеческую плоть и рубящего череп в куски, да собственную холодную решимость выжить и показать этому ублюдку, что нихера он не сильный. А ещё отчаянное желание вернуться к Джоэлу. Зато Элли очень хорошо помнит нежность в голосе Джоэла и его руки, надёжно и успокаивающе обнимающие её. Горечь подкатывает к горлу, и Элли, пытаясь сдержать собственные слёзы, тянет руку к щеке Джоэла и стирает одну влажную дорожку. — Что бы ни случилось, Джоэл, — Элли шепчет, потому что не уверена, что не расплачется, если будет говорить в полный голос, — что бы ни случилось, я знаю — нас не сломить. Нас — меня и тебя. Мы никогда не расстанемся, потому что ты от меня не отделаешься. Последняя шутка заставляет Джоэла слегка улыбнуться, и Элли улыбается ему в ответ. — А теперь рассказывай, что с тобой такое, что ты сама не своя, — спрашивает Джоэл. Теперь Элли понимает, что поступила глупо, не рассказав ему, и вздыхает: — Месячные. Очень больно. — Оу, — Джоэл мнётся одно мгновение, а затем Элли опомниться не успевает, как он затаскивает её к себе на колени. Его горячая ладонь ложится на низ её живота, приятно согревая. Второй рукой Джоэл прижимает её к себе, и Элли чувствует, как бьётся его сердце у неё под ухом. — У Дорис, матери Сары, тоже случались боли во время месячных, — говорит Джоэл, и его борода при этом немного колет макушку Элли, — она любила свернуться у меня на руках клубочком, чтобы её обнимали. Говорила, что помогает. — Правда помогает, — отвечает Элли тихо, потому что узел тянущей боли действительно ослабевает от тепла руки Джоэла и от спокойствия, которое дарят его объятия. — Тогда хорошо, что этот способ нам пригодился, правда? — усмехается Джоэл и целует Элли в макушку. Элли закрывает глаза и умиротворённо думает о том, что в этом мире, похоже, есть человек, которому она может доверять. И этот человек сейчас бережно держит её в своих руках, чтобы её меньше беспокоила боль. — Я люблю тебя, Джоэл, — бормочет она сонно, не вдумываясь в то, какой именно смысл вкладывает в эти слова. — Я тебя тоже, солнышко, — отвечает Джоэл, — спи спокойно. И Элли засыпает.***
Костёр в камине ещё тихо потрескивает, догорая, когда Джоэл поднимается с Элли на руках и несёт её наверх, не обращая внимания на лёгкую тянущую боль в месте раны. Элли ровно дышит, её тело расслаблено, и Джоэл знает, что глубоко внутри чувствует себя точно так же рядом с ней. Это похоже на зависимость, но Джоэлу плевать — Элли нуждается в нём, нуждается в защитнике и друге, потому что у неё нет никого. Она одна на этом свете — как и он. Единственное, что гложет Джоэла, — Элли немного старше Сары, но он знает, что чувства, которые он к ней испытывает, отцовские лишь самую малость. Ему самому хочется её защищать, быть с ней рядом, оберегать её покой — как сейчас. Но это больше, мощнее и болезненнее всего, что он чувствовал до сих пор. И сила любви, которая горит в его сердце, поражает его. Он кладёт Элли на кровать, и она тут же подтягивает колени к груди, начиная хмуриться во сне. — Ещё болит, значит, — шепчет Джоэл, — ничего, солнышко. Сейчас перестанет. Взяв с соседней кровати своё одеяло, он забирается под стену на кровать Элли, а потом подтягивает её к себе и снова кладёт руку на низ её живота, согревая. Проходит около минуты, и Элли расслабляется снова, даже во сне доверяя ему и прижимаясь теснее. — Спи, малышка, — шепчет он, целуя её в макушку, и укрывает их обоих понадёжнее, — я никогда тебя не оставлю. Джоэл не верит в Бога со дня смерти дочери. Но в то, что сдержит своё обещание, несмотря ни на что, — верит как ни во что другое раньше. Потому что в его жизни теперь нет ничего и никого ценнее Элли.