не говори мне, каково это, я сам это прочувствую

      Ваня понимает, что знатно проебался в жизни, когда приходит на контрольную по математике и даже самый базовый уровень не поддаётся его пониманию. Он берёт лист с заданиями, переворачивает его, вертит в руке, складывает напополам, делает из него самолётик. Что угодно, лишь бы не заниматься делом. Учитель по математике — мужик с советской закалкой и такими же методами обучения — поглядывает на него с явным желанием выпороть розгами или чем-то похуже. Иванов отчаивается. Ну, какого чёрта ему даётся всё, кроме точных наук? Всё! Даты по истории — с лёгкостью, точный сюжет каждого произведения по литературе — проще простого, текст по английскому на два листа — конечно же! А эта глупая математика никак не даётся. Ваня переводит взгляд на часы и отчаянно отмечает, что прошло всего лишь десять минут. Ещё тридцать пять минут этого ада.       — Господи, когда она уже заткнётся, — вздыхает кто-то в его голове.       Он сходит с ума? Иванов смотрит по сторонам, оборачивается, даже поглядывает на учителя, но все молчат. Валентин Андреевич делает пометки в журнале, его соседка по парте — Эля, такая же «умница» в математике, как и он, играет в «Весёлую Ферму» на новеньком айфоне, Антон, один из его друзей в школе, залипает в окно. Голос в голове мужской, скорее мальчишечий, принадлежит человеку его возраста. Парню его возраста. Он мягкий, спокойный и тихий, в нём нет ничего необычного, но у Вани сердце начинает биться быстрее.       — Ты кто? — напрягшись, чтобы не сказать это вслух, он лишь думает эти слова. Кажется, у него получается, потому что он слышит хмыканье.       — Это стоит спросить мне, потому что не я вторгся в твои мысли во время серьёзного спора с матерью, — наконец следует ответ, блещущий надменностью.       — Ага, ты припёрся в мои мысли на контрольной по математике, — улыбается этому забавному разговору Иванов. — Кстати, ты знаешь математику?       — Как свои пять пальцев, — его собеседник, судя по всему, очень горд. — Тебе помочь, что ли?       — Да, если можешь, смотри… — Ваня начинает читать задания с листика, человек в его голове быстро их решает, и он записывает всё под диктовку. Через двадцать минут работа готова, Иванов сдаёт её, бегло улыбается Валентину Андреевичу и выбегает из кабинета, громко смеясь, как только захлопнул дверь.       — Господи, ты чёртов Бог, знаешь? Я даже не знаю твоего имени, но уже тебя обожаю, — восклицает Иван своему помощнику, спускаясь по лестнице, и тут до него доходит. Слишком поздно, но всё же доходит.       (В детстве мама рассказывала ему о том, что каждому человеку предназначен другой человек, его вторая половинка. Она с восхищением называла это «родственными душами», говорила, что так они с отцом и познакомились. Когда пятилетний Ваня спросил, как же он сможет узнать, кто — вторая его половина, мать улыбнулась и сказала, что он услышит её голос и сразу поймёт. Каждый раз, когда он пытался выпытать у неё, как же он по голосу узнает, или «а та девочка из садика — не мой соулмейт?», та лишь переводила взгляд на своего мужа, задавая вопрос мысленно, чтобы сын не услышал, и в который раз получала отрицательный ответ.       — Нет, он не должен узнать раньше времени. Всё волшебство момента ему убьёшь, — отмахивался от неё Антон.)       Иванов вспоминает это и качает головой, тихо смеясь. Это переходит в заливистый, с ноткой истеричности, хохот, он останавливается посреди лестничного пролёта и ловит ошарашенный взгляд учительницы по литературе, проходящей мимо. Отмахивается от неё, успокаивается и наконец идёт дальше.       — Эй, ты тут? Всё нормально? Куда ты пропал, эй, голос в моей голове? — снова слышит он свою родственную душу — теперь он знает, кто это, и может называть его не «собеседником» или «лучшим математиком в мире», а простым «соулмейт».       — Я тут, спокойно, — Ваня сосредотачивается на том, чтобы эти слова не вырвались из него вслух. — Ты ведь изначально знал о том, кто я, да?       — Я всё ещё не имею понятия, кто ты, если ты о своей личности, — отшучивается парень, мысленно посмеиваясь, и Ваня готов провалиться сквозь землю, переплыть океаны и перейти горы, чтобы просто снова услышать этот смех. Ему кажется, что он никогда не слышал ничего прекраснее. Иван представляет своего соулмейта, сидящего на диване и заливисто хохочущего, и внутренности делают странный скачок внутри. Он не видит внешности — лишь очертания, силуэт, но уже влюблён в каждую его родинку. Это странное чувство, ранее неизведанное, и Иванову придётся свыкаться с ним. До него долетает лишь окончание фразы. — Я знаю, что ты мой соулмейт, я об этом столько всего прочитал, ты себе даже не представляешь.       — Верю, герой, — улыбается Ваня, ощутив странное желание потрепать этого неловкого парня по волосам. — Как тебя хоть зовут? И скажи, что ты из России, умоляю. Я не переживу, если ты окажешься на другом конце планеты.       — Меня зовут Даня, я из России, можешь выдохнуть и перестать жевать губы, — как он догадался? — Воронеж. Ты, наверное, из Москвы или Петербурга? Могу представить тебя живущим в столице, но явно не в этой дыре.       — Не поверишь, но я как раз из «этой дыры», как ты выразился. После твоих речей с литературными словами, странно слышать такие словечки от тебя, — Иван сам не замечает, как хмурится, а на лоб спадают мешающие пряди. Он поправляет их, наконец обращая внимание на то, где находится. Вокруг старые девятиэтажки, в которых он не раз бывал: те самые, в которых лифт через раз работает, лестничная площадка насквозь прокурена, а в каждом подъезде водятся свои несколько алкоголиков, бабушек с большими собаками и мамаш с орущими детьми. Ваня про себя думает, что не завидует тем, кто живёт в подобных местах.       Он задумывается и не замечает, как резко врезается в какого-то парня, который почти на голову ниже него. Знакомое странное чувство охватывает его с головой, и он немного испуганно скользит взглядом из стороны в сторону, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Что-то внутри подсказывает, что вот он. Вот человек, которого ему пришлось ждать всего лишь шестнадцать лет, в то время, как некоторые ждут всю жизнь.       — Скажешь, как там контрольная, да? — доносится до Иванова, и он понимает, что пропал, потому что в жизни этот голос ещё лучше, чем в мыслях. — И не смей обижать мой дом, нормально мне в нём живётся.       Ваня не знает, что им руководит, когда он резко обхватывает талию Дани руками, прижимая к себе в крепких объятиях и зарываясь носом в светлые волосы. Даня не знает, чем он руководствуется, когда обнимает в ответ и трогательно дышит ему в шею.       Но это единственное, что кажется в этот момент правильным.