-- Я давно хотел тебе сказать, ну.. Я люблю тебя.
Сердце никогда не обманет. Единственное, что исправно говорит правду и ничего кроме правды. Мальчик хороший. И родители тоже приличные. Но сердце, что называется, не лежит. Прости, милый друг, но не в этот раз. Через некоторое время убеждаюсь, что была права: несчастный заводил фальшивые странички в социальных сетях и на каждой указывал, что влюблён в такую-то девушку. И всё бы хорошо, только девушки были на каждой страничке разные, и сам он их называл №1,2,5. Замечательно. Мама долго не могла мне поверить, что мне никто не нравится, и всё думала, что я не договариваю и не полностью доверяю ей. Но это было совсем не так. Она была единственным человеком, с которым я могла поделиться. Папа меня никогда особо не слушал: ему, как правило, это было не интересно, а друзьям рассказывать что-то было страшно, я боялась, что меня не поймут. Наверное, поэтому, когда мама покинула нас, я, как говорится, "пустилась во все тяжкие". Меня теперь было некому защищать. Я осталась совсем одна, окружённая людьми, не понимающими и не желающими понимать. Тогда я, как малое дитя, каким я собственно и являлась, пыталась показать всем, что я сильная, ничего не боюсь и со всем справлюсь. Ведь я могу выпить пару рюмок водки (гадость страшная, скажу я вам) и покурить что-нибудь "эдакое". Глупо, безумно глупо. А потом я встретила Перри. Мы быстро подружились и много времени проводили вместе. Нам было весело. В какой-то момент мне показалось, что я могу сорвать с себя маску сорвиголовы перед ним. Но не получилось. Я боялась, что он не поймёт. Не поймёт так же, как не понимали другие. Я понимала, что во мне он видит что-то, чего нет в других. Я так отчаянно старалась показаться всем дерзкой, что, кажется, мне это удалось. Перри видел во мне дикарку, прекрасную в своём безобразии. Для него я была музейным экспонатом. Красивой куклой с языком, который не мешало бы помыть с мылом, да как следует. И, быть может, поэтому, в один относительно прекрасный день мой друг предложил мне встречаться. Как бы ни протестовало тогда моё сердце, я согласилась. Почему? Потому что почти сломалась. Потому что на тот момент тоска по маме была уже невыносима, как и рвения отца, который активно игнорировал всё то, что имело для меня значение. Я очень люблю его, но.. Иногда он становился настолько глухим и слепым, но при этом, настолько упрямым... Слушать про эти убийства я больше не могла. Никогда не хотела и по сей день не хочу жить в мире, где нет ничего кроме войны, стрельбы и бессмысленной жестокости. Выслушивать его рассказы о том, как это важно и необходимо было уже просто невозможно. Именно поэтому однажды в один относительно прекрасный день я сказала Перри Кельвину "да". Сначала, у меня даже получалось изображать радость и восторг. Я и на самом деле была рада, ибо мы по-прежнему много времени проводили вместе. Перри был для меня лучшим другом, однако любовь к нему как к молодому человеку никогда во мне жила. Пусть это цинично. Пусть я низкая тварь, соглашающаяся встречаться просто так. Пусть. Но это лучше, чем утратить последнюю надежду. Если бы я отказала ему, я бы его потеряла, а потеря друга, которому можешь рассказать хоть что-то, была бы слишком большим ударом. Нет, я не ищу себе оправдания. Оправдания для меня не существует. Я пыталась обмануть сама себя. Старалась внушить себе любовь к нему и изо дня в день себя в ней убеждала. В какой-то степени, я любила его. И даже очень. В моём понимании любовь может быть разной: любовь к родным, к родителям, к детям, к возлюбленному, к близким, любовь к друзьям. Я очень любила его как своего лучшего друга, как брата. Но позже что-то изменилось. В нём как будто тоже что-то сломалось. Я сразу поняла, что это произошло из-за смерти его папы, и могла понять его, ибо не так давно со мной было почти то же самое, но.. Мой любимый брат-друг-парень стал до ужаса похож на моего отца. Война, убийства, число жертв, приказы... И привычка добиваться своего. Он окончательно перестал видеть во мне личность, девушку, человека. Для него теперь я была как дорогая машина, на которой круто покататься и которой можно управлять. Как милая марионетка, которую можно просто дёрнуть за ниточку, приказать, и она сразу же сделает то, что ты захочешь. Не то, чтобы это раздражало меня, нет... Просто я начала чувствовать себя бесконечно одинокой. Словно весь мир за какую-то долю секунды стал настроен против меня. Отныне быть искренней хотя бы на четверть или даже десятую часть было нельзя: опасно, больно, страшно. В то время меня поддержала Нора, чудным образом заметившая мою замкнутость. С ней можно было поделиться: она хотя бы пыталась понять, услышать. Снова стало легче.-- Джули, а что случилось тогда? -- Долгая история... -- Рассказывай. Неважно, насколько она долгая, я хочу узнать. -- Извини, но я не думаю, что это слишком интересно... -- А я так думаю. Ну, рассказывай! -- Прости, но не уверена, что стоит... -- Постарайся рассказать. Ты не доверяешь мне? -- Что ты, это совсем не так!.. Конечно, я доверяю тебе... -- Тогда старайся рассказать мне! Ты же знаешь, я всегда тебя слушаю. -- Да... -- Ну так чего ты ждёшь? Я слушаю. -- Извини, но не думаю, что это действительно интересно... -- Боже мой.. Какая ты сложная сегодня! Если не хочешь мне рассказать, так и скажи. Скажи "Это слишком сложная тема", или "Это слишком лично", или даже "Я не хочу об этом говорить". Это хорошие ответы, которые я бы уважал. Решать за меня.. Совсем не люблю, когда люди пытаются это сделать. -- Но никто за тебя ничего не решал, Перри... -- Ты мне говоришь, что это неинтересно, хотя я несколько раз сказал тебе, что я хочу это слышать. В первый раз это можно было расценить как скромность, но потом.. Это уже решение. -- Именно... Это не так интересно... По моему мнению это не самая лучшая тема для разговора... -- Да, это хороший ответ, честнее. Почему ты не дала такой ответ? Может быть, ты считаешь это не самой хорошей темой для разговора, а моё мнение тебя совсем не интересует, или что? Это то же самое, что сказать: "Я игнорирую твоё мнение". -- Ничего подобного... Я всегда была честна с тобой... -- Хватит. Я хочу есть и сейчас же пойду. Я больше не буду говорить об этом. Это было бы нелепо. -- Приятного аппетита... До встречи...
Я изо всех сил старалась сдержать подступивший к горлу комок. Мой друг умер в моей душе. Тот парень, который не любит, когда якобы решают за него, но навязывает своё мнение, упорно не понимая, что ему мягко пытаются отказать. Не отрицаю, я сама виновата. Но не могу. Есть вещи, о которых мне больно говорить. Я ни разу не солгала Перри, если не считать моего страха показаться хрупкой. Да, многое я ему не договаривала, но чтобы так... Это был нож в спину. Ты убил меня, милый. Спасибо... На самом деле, я могу быть лишь благодарна ему. Перри заставил меня вспомнить, что не надо идти против своего сердца, и что ожидать добра от кого-то, кроме этого органа, нельзя. Впервые за долгое время я плакала. Да, ему сейчас не легче, да, это всё из-за меня. Но, чёрт подери, как же это больно! Почему же рядом нет мамы, которая бы обняла и ласково нашептала, какая это всё ерунда, как глупо переживать из-за такого, как сильно она меня любит, и мне бы стало легче. А эта проклятая эпидемия неизвестно чего отобрала её у меня, когда я была ещё ребёнком. Но я сильная. Я справлюсь. Встаю, вытираю слёзы и закусываю губу: чтобы уж наверняка. Он часто говорил о моём отце, восхищался им, во всём с ним соглашался. Мне это всегда было не понятно, ведь тория Генерала Гриджио заключалась в том, что все враги должны быть убиты, и это единственный путь к победе, а пока нас защитит тесная бетонная коробка. Я честно пыталась понять Перри, и потому в тайне от отца вступила в группу, которую возглавлял мой друг. В последние минуты перед выходом за пределы стены, я, понимая, что, возможно, мы видим это место в последний раз, взяла его за руку. Хотела его поддержать таким образом, показать, что он не один: я рядом, и я помогу, но Перри отдёрнул руку и, даже не бросив на меня короткого взгляда, продолжал смотреть, как с экрана мой отец учит нас ненависти и убийству. Никогда не понимала, чем мы лучше этих мертвецов, если даже не пытаемся что-то изменить, а просто трусливо убиваем их, как и они нас. Сегодня мы убиваем тех, кто был нам дорог вчера. Чтобы убить не надо особого ума или возвышенной души. Они нужны для того, чтобы найти выход, спасение. Для всех, а не только для кучки людей, не понимающих ничего, кроме стереотипов, вбитых им в голову. Того и гляди, зомби бы и есть скоро стало нечего: черепная коробка многих стала бы совершенно пустой. Согласна, мои пацифистские взгляды сдали, когда на нас напали. И всё же, это неправильно... Я благодарна судьбе за тот день. День, когда всё изменилось. Сначала было ужасно страшно. Безумно. До дрожи и холода в кровеносных сосудах. Я знала, что меня убьют, но боялась не этого. Нас становится всё меньше, а я вот-вот могу стать одной из них. Я проиграла. Мы проиграли. Надежды нет, нет просвета. Одна кромешная тьма и мгла. Мы больше никогда не будем счастливы по-настоящему, нам суждено до конца дней жить в страхе и серой войне и заканчивать свои жизни в качестве чьего-то обеда или самим умирать от голода и нехватки лекарств. Мир изменился. Он и раньше был не лучшим местом: куда ни глянь, всюду одна похоть, алчность и подлость и лишь изредка попадается истина в лице тех, кто тебе дорог, да и то, не всегда. Однако теперь ко всей этой грязи прибавилась всепоглощающая смерть, убивающая надежду, лишающая нас «завтра». Когда меня привели в самолёт, я уже была готова на всё. Было уже неважно, что будет дальше, всё уже решено. Но что бы ни случилось, во что бы то ни стало, я недолжна была даться им живой. Никогда. Пусть это агония. Последний танец мотылька, облитого дихлофосом. Он умрёт меньше, чем через минуту, однако будет бороться. Я не сдамся, даже если смысла в этом уже нет. Пусть это смешно, плевать. Достала нож. Немного тяжело дышать и слегка кружится голова. От нервности, наверное. Долго сидела так: за окном уже стемнело, а я всё не выпускала оружие из рук. Странно, но в моей душе ещё теплилась надежда. Ироничной иглой кололо осознание того, что не готова так просто покинуть своих близких. А вдруг получится сбежать? Нет, просто так перерезать себе горло глупо. Стало интересно, а каково это: превращаться в живого трупа? Моя богатая фантазия в самых ярких красках расписала мне все возможные варианты. Страх усилился. Было противно от самой себя. Даже ожидая смерти и намереваясь воткнуть кусок стали в свою плоть, боялась. Позже всё это привело к полной потере сил. Я ничего не могла понять и очень устала. Могло случиться всё, что угодно, и это пугало ещё больше, но и бояться я уже не могла. Просто и банально. Не было сил. Как у животного, которое решили усыпить добрые хозяева.-- Пожалуйста.. Не трогай меня. -- Не.. плачь... Здесь.. без..опас..но... -- Зачем.. Зачем ты спас меня?.. -- За.. щища.. ю... те.. бя...
Быть может, потому что была ужасно измотана, я не видела в нём тьмы. Где-то в левой груди стало теплее, спокойнее. Наверное, потому что устала бояться, страх отступил, сменившись приятным спокойствием. Уже тогда сердце шептало мне, что моему спасителю можно доверять, хотя разум отчаянно бил тревогу. Однако оно, как всегда, не ошиблось: очень скоро я не могла представить себе кого-то более нужного и приятного в общении, как бы странно это ни звучало. Р – замечательный слушатель и друг. Ему хотелось всё рассказать, потому что он всё понимает, не пытается перебить и не навязывает своё мнение. С ним очень легко. С ним спокойно. С ним я всегда чувствовала себя защищённой. А всё начиналось с того, что он просто пытался меня понять. Он принял меня такой, какая я есть, и для него я была не экзотическим сувениром или куклой, а просто девочкой по имени Джули. Девочкой, которая нужна, и рядом с которой необходимо быть. Он видел меня такой, какая я есть. Ему не надо было ничего доказывать. Не надо было бояться сказать что-то, после чего будет скандал. Он не пытался демонстрировать мне, что он может мной управлять, хотя не сомневаюсь, что ему это ничего не стоило. Рядом с ним со мной впервые за многое-многое время произошло то, что не могло и приснится в нашем нынешнем мире: проснувшись в кресле и увидев за окном иллюминатора ясно-голубое небо и золотистое солнышко, я обрадовалась. Просто потому, что небо было голубым, а солнце – большим и тёплым. Люди уже давно перестали радоваться этому. Нас вообще почти перестало хоть что-то радовать, не говоря уж о таких мелочах. Тогда, вспомнив о том, что собиралась домой, я осознала, что меня там ждёт снова. Я почти по доброй воле, сама ухожу от доброй и милой настоящей жизни, в которой я была так счастлива, в жестокую параллельную реальность, где нет ничего, кроме серых убийств и беспросветной чёрной темноты. А иначе было никак: рано или поздно, отец бы нашёл меня тут и незамедлительно убил бы Р и его приятелей, среди которых могли быть такие как он. От этого стало так горько, что на глазах навернулись слёзы. Я всей душой ненавидела этот прогнивший от собственной парадоксальности мир, жестоких людей и этот проклятый апокалипсис. Солёная вода, переполнив глаза, хрустальными капельками покатилась по щекам, оставляя мокрые дорожки. Я обняла колени и уткнулась в них носом. Когда Р вернулся -- время от времени он уходил к какому-то своему приятелю – в его глазах сразу появилось что-то наподобие квартета недоумения, беспокойства, сочувствия и боли. Он положил мне руку на плечо и посмотрел мне в глаза.-- Что.. слу.. чилось?.. -- Это.. долгая история... Да и не думаю, что шибко интересная... -- Я.. пони.. ма.. ю, Джу..ли... Не.. хочешь рас.. сказы.. вать, но.. Если за.. хо.. чешь, то.. я всег.. да вы.. слушаю те.. бя... Я пой.. му... Те.. бе ста.. нет... лег.. че... Толь.. ко не.. плачь... По.. жалуй.. ста... Я с.. то.. бой, Джу.. ли...
Рыдая в голос, я рассказала ему всё, что тревожило и мучило меня. Захлёбываясь слезами и обнимая его так крепко, будто он вот-вот исчезнет, несвязно и безудержно говорила то, что больше не могла держать в себе. Он ничего не отвечал. Просто гладил меня по голове и, в те редкие минуты, когда я поднимала голову, понимающими добрыми глазами смотрел на меня. Он действительно хотел мне помочь. И дело не в том, насколько ему было интересно то, о чём я едва не кричу на весь самолёт, а в том, что он чувствовал. Конечно, не мне говорить о его чувствах, но.. Вечно всё знающее сердце-провидец подсказывает мне: это что-то очень светлое и в то же время печальное, полное заботы не о дорогом экзотическом сувенире из музея, а о человеке, о хрупкой девушке, которая раз и навсегда сорвала свою маску дикарки. Сердце подсказывает, что теперь помимо него у меня есть кто-то ещё, кому можно всегда и везде верить.