***
Я слышал, что любовь — это болезнь, лихорадка, сон. Вчера видел Д.М. в театре. Он ко мне не подошел, искал его во время антракта, но он уже уехал. Мне стало жарко, потом холодно, потом я съел печенье и выпил. Что я выпил?***
Я растерял остатки мозгов. Пишу письмо Д.М. уже несколько дней, никак не могу остановиться. И не хочу.***
Сегодня мы остались в его доме наедине: отличный шанс признаться в чувствах, что мучили меня с той поры, как я свел с ним личное знакомство. Я не спал ночами, не в силах совладать с той физической опустошенностью, что находит на меня после искусственных удовольствий от воспоминаний о нем. Мне не помогали ни фотография, ни письма, ни подаренный им рефлектор. Если бы я мог попросить у него прядь волос, это разом сняло бы одну сорок пятую проблемы. Джеймс, Джейми, Джим. Мне нравится вариант имени Джейми. Я как-то слышал, что его так называл брат. Так вот, еще пару слов о Джейми. Одно его имя пробуждало во мне определенные мысли, с которыми я расставался только когда играл с детьми. Дети так близки к Господу, что рассеивают мрак, близко подобравшийся к бедной слабой душе моей. Но вечными муки не бывают и в том мое утешение. Почему бы мне не оставить себе эти болезненно-сладостные чувства? Страдания сопровождают нас бок о бок с наслаждениями. Пока они — лишь моя печаль, он не обязан ни отвечать на них, ни пускать их в свои астрономические мысли. — Луна или Юпитер? — спросил Джейми. Он действительно думал, что я пришел наблюдать небесные светила. А я пришел говорить с целой планетой. Как можно сказать планете то, что я не вполне сумел поведать бумаге? — Вы что же, опять погружены в математическую задумчивость, мой друг? Он смотрел на меня тем особенным взглядом, которым иногда окидывал поле шахматного боя, прежде чем поставить мне мат. Обычно этим наши партии и завершались и мы весело их обсуждали. Иногда он давал выиграть и мне, и я не знал, по какой причине он оказывал мне такую любезность. — Как вы думаете, почему я не могу привести мозги в порядок, мой друг? Джейми задумался. В нем было слишком много здравого смысла, ирония частенько проходила мимо его тонкого слуха. И это несмотря на то, что сам он был мастером иронии, если такова была его воля. — Возможно, потому что вы не знаете, как. Благоприятный климат излечивает не все болезни. — Потому что у меня их нет. Он засмеялся. Со вздохом я подумал, что нужно или наблюдать Юпитер, или начать нелепое признание, после которого я никогда не увижу самую прекрасную планету в мире людей. Несомненно, после этого разговора он лишит меня удовольствия видеть его и писать ему. — Я правильно понимаю, что вы пришли объясниться со мной по какому-то вопросу, который вас тяготит? — вдруг спросил Джейми. Я вцепился в каминную полку и не шелохнулся. — Да. Я почти все изложил в письме. На его прекрасном тонком лице отразилась целая вселенная удивления. — Я не получал письма. — Я не отправлял его. Я пишу уже двенадцатую ночь, и все никак не могу подобрать нужные слова. — Дайте мне письмо, — твердо сказал он. — Я знаю, что вы взяли его с собой. Я мог промямлить, что мне нужно время, что я еще не дописал его, что что угодно еще, но рука уже сама тянулась к бережно хранимой мною летописи моих ночных страданий. Джейми взял письмо размером с небольшую книгу и осторожно взвесил на руке, оценивая свои возможности. Затем он вздохнул, тем самым принимая решение ознакомиться с книгой моих кошмаров, и сел в кресло. Я остался стоять у каминной полки. — Я прошу вас об одном: пусть даже вы рассердитесь, не лишайте меня возможности… Вас видеть, вам писать. Он уже читал. Он не слышал моей мольбы, тем более что я так и не произнес этого вслух. Мы могли бы наблюдать Луну и Юпитер или живность под микроскопом, а вместо этого он один смотрел, как на бумаге предстает перед ним моя жизнь во всей своей невообразимой мерзости. Он прочитал дважды. — Эту рукопись нужно немедленно уничтожить. Тем более, я все запомнил. Он вопросительно посмотрел на меня, застывшего в ожидании приговора, но я хранил молчание. Это письмо я написал для него, он был вправе сделать с ним что угодно. Время замедлилось вместе с моим сердцем и потеряло себе счет. Джейми подошел ко мне, чтобы бросить летопись моих чувств к нему в огонь, и я с удивлением не заметил в нем никаких перемен. Никакого презрения в голосе, никакой холодной отстраненности, ничего. Страницы чернели, но это было неважно. Я мог исписывать страницы одним его именем, я мог написать о нем тысячи слов, это все было не то, это все нельзя было сравнить с тем, что полыхало у меня в груди. — Вы совершенно не знаете меня, — тихо сказал Джейми. — Иначе вы бы не написали так много добрых слов в мой адрес. — Да, я вас не знаю. — Но при этом хотите меня познать. Я не ответил. Он стоял совсем рядом, и я словно смотрел в зеркало, так мы были похожи даже внешне. Только его волосы были совсем белыми из-за ранней седины. Я отцепился от каминной полки, и мы оказались друг у друга в объятиях. Я ощущал губами мягкое тепло его губ, его узкие ладони легли на мои плечи, а я даже не понял, пал я или вознесся в бесконечность. Жар от огня был таким слабым, что мы перебрались в спальню с медлительностью, достойной упоминания. Мы не торопились раздеваться, но когда это все же случилось, я едва не превратился в затаившую дыхание статую. На бумаге мое желание соединиться с ним было довольно бесхитростным. Вне бумаги меня била дрожь, и я был не в силах что-то предпринять, но Джейми взял инициативу в свои руки, у него был необходимый опыт в наслаждениях такого рода. Он заставил меня лечь к нему спиной, пальцы одной его руки нежно поглаживал мой член, другой рукой он бережно касался моих ягодиц, доводя меня до исступления. Одно прикосновение сделало больше, чем все слова, а множество касаний показали, как много в этом мире я еще не познал. Я стал перед Джейми совсем прозрачным, как живые клетки под микроскопом, под его чуткими пальцами пульсировал не только мой орган, но и моя жизнь. Когда я уже не мог сдерживать стоны, когда мой член уже готов был сбросить сдерживающие его оковы сладострастия, Джейми остановился, накинул халат и вышел, предоставив меня самому себе. Когда он вернулся, я уже уничтожил следы моего пребывания в его постели с помощью платка, но не потрудился одеться. Он сел рядом со мной и печально на меня посмотрел. — Простите, что покинул вас так скоро, — серьезно сказал он. — Дело в том, что я где-то обронил мои мозги по дороге в спальню и вышел их поискать. Когда мы перестали смеяться, Джейми предложил обсудить, как именно мы будем предаваться мерзкому разврату. Он предложил пока не торопиться и начать с малого. Устроят ли меня те ласки, которые он может предложить? Он понимает, что я силен только в самоудовлетворении, так что первое время возьмет все на себя. Мы говорили об этом не более минуты, и разговор разгорячил нас так, что следующая партия осталась за мной. Не имея опыта, тем не менее, я преуспел в доставлении ему удовольствия языком. После чего мы долгое время просто лежали в изнеможении. Он ответил на мое признание делом, но не словами. Он не сказал, что что-то чувствует ко мне, но мне все было ясно без слов. Так удивительно и странно закончился вечер, который должен был погубить меня.***
Набросал рисунок для титульного листа новой книги Д.М.