Горячий снег

Снег летел в лицо крупными хлопьями. Стив, как ни старался, все равно не мог разглядеть ничего дальше полутора метров перед собой. Из-за этого приходилось тащиться на минимальной скорости и постоянно сверяться с картой – в такой глуши даже навигатор не ловил сигналы. Когда впереди показалась опушка с одиноким срубом у самого края, Стив готов был закричать от радости. Не зря он потащился на Аляску, не зря приставал с расспросами к каждому угрюмому нефтянику в баре Барроу, не зря поверил сомнительным россказням местной шаманки про человека с железной рукой. И теперь Стив все-таки нашел его. Он успел только заглушить двигатель и слезть со снегохода, как на пороге дома появилась темная фигура. — Баки? – позвал Стив, силясь рассмотреть получше застывшего в тени человека. — Зачем ты приехал? – знакомый голос пришелся музыкой для ушей. Это, несомненно, был он. Баки. — Нам надо поговорить. Я должен столько тебе рассказать, только выслушай меня, — попросил Стив, делая шаг навстречу. «Только дай мне шанс все вернуть», — произнес он мысленно, не решаясь сказать такое вслух. — Нам не о чем разговаривать, — отрезал Баки и резко сорвался с места. Он в пару шагов преодолел разделяющее их расстояние и налетел на Стива, как торнадо. В его руке мелькнул нож, и Стив успел уклониться в сторону в последний момент, скорее инстинктивно, чем действительно осознавая, что делает. А Баки продолжил яростно атаковать его, не останавливаясь ни на секунду, и каждый раз лезвие вспарывало белую снежную пелену, пролетая буквально в дюйме от Стива. — Баки! Остановись! Это же я! – закричал Стив, прикрываясь щитом, но Баки будто вообще его не слышал. Он пер напролом, как ледокол сквозь вечную мерзлоту океана, и, кажется, хотел только одного – убить Стива. Его ярко голубые глаза горели чужим, диким огнем. В них было столько ненависти, столько незамутненной жажды мести и тоски, что внутри у Стива все болезненно сжималось, когда их взгляды пересекались. — Я убью тебя, — одними губами прошептал Баки и бросился на него, замахиваясь ножом. Оборонялся Стив, словно во сне. Выставлял блок, закрывался щитом и все больше отступал к кромке хиленького леса. И тут случилось невероятное, занося нож для очередного удара, Баки оступился, не заметил камня под ногой и, нелепо взмахнув руками, грохнулся на снег. Это мой единственный шанс, мелькнуло в голове у Стива, и в следующую секунду он уже сидел верхом на Баки, изо всех сил удерживая его запястья прижатыми к земле и быстро, сбивчиво рассказывал то, что не успел в прошлую их встречу: — Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс. Ты родился в тысяча девятьсот семнадцатом году. Мы с тобой жили в Бруклине и дружили с самого детства. Потом вместе служили в армии. И когда мы пытались захватить Зола в его поезде, ты сорвался в пропасть, а я не смог тебя спасти. Прости меня, Баки. Стив замолчал, переводя дыхание, и сообразил, что Баки уже давно перестал вырываться и теперь смотрел на него в упор, совсем не моргая. Хлопья снега падали ему на лицо и тут же таяли, оставляя после себя крошечные капли влаги. Меж приоткрытых губ вырывалось клубами горячее дыхание. И Стив вдруг неожиданно ясно осознал, что, если вот прямо сейчас не поцелует его, то уже никогда этого не сделает. Не решится, испугается. Время словно замедлило свой ход. Казалось, Стив наклонялся к нему целую вечность. Весь мир сузился до невозможно ярких, блестящих губ, до колкой щетины и ажурных снежинок, запутавшихся в отросших темных волосах. Неужели все взаправду, пронесло в голове, и Стив наконец дорвался до желанного рта. Они столкнулись зубами, оба зарычали одновременно, а потом началось самое настоящее безумие. Напрасно Тони Старк подкалывал Стива на счет девяностолетнего девственника. Разом вспомнились и неловкие поцелуи в свете тусклого ночника, и быстрые ласки в грязной подворотне за бруклинским баром, и торопливый, бешеный секс на оружейном складе, пока все остальные праздновали очередной успех Капитана Америки и его команды. Ожившие образы из далекого прошлого двинулись на Стива, замелькали перед глазами, как кадры старинной кинохроники. Почудилось, что этот поцелуй, соединивший в сознании прошлое и настоящее, растопил в один миг мучительное одиночество, терзавшее его на протяжении долгих лет. А когда Баки перестал отворачиваться и сопротивляться, когда его губы открылись навстречу губам Стива, все наконец встало на свои места. У поцелуя был соленый привкус, и Стив не мог разобрать — то ли от пота, то ли от крови. Он терзал губы Баки, все сильнее стискивая его запястья, и чувствовал себя таким ужасно, невозможно пьяным — не от алкоголя, от счастья – что хотелось совершенно по-идиотски смеяться в голос. Пришлось разорвать поцелуй, когда им обоим перестало хватать воздуха. Стив медленно отстранился и посмотрел на Баки. Щеки у того покраснели, глаза подернулись мутью, и было это так непристойно, так возбуждающе, что сдерживаться дальше никаких сил не осталось. — Баки, я, — прошептал Стив, – не могу больше. Прости. Он опустил одну руку, провел ею по неровно вздымающейся груди, цепляя бегунок и расстегивая молнию, и накрыл ладонью затвердевший на холоде сосок. Сжал его между пальцев и покатал, неотрывно наблюдая за реакцией на свои действия. Баки вздрогнул под ним, еще шире распахнул глаза и закусил губу, гася стон. А Стиву так хотелось услышать его, вспомнить вновь, каково это – сходить с ума, плавиться и терять последние остатки контроля лишь от чужого сорванного дыхания. В широких зрачках Баки отражалось серое небо и тяжелые, похожие на отсыревшую вату тучи, порывистый ветер кидал в лицо ледяную крошку, а они лежали на снегу и совершенно не чувствовали холода. По крайней мере, Стив точно ничего не чувствовал, кроме горячего тела в своих объятиях и приятного тянущего томления в паху. Желание было таким сильным, что помешать Стиву сейчас мог разве что конец света. Да и он, наверное, не мог. Сокрытое за сотней замков, опутанное паутиной ушедшего времени, потерянное и почти забытое, оно вырвалось на поверхность, благодаря одному-единственному ключу-поцелую, сметая все преграды на своем пути. Стив до сих пор не верил, что происходящее сейчас ему не снится. Что шумно дышащий, натянутый, как струна, растрепанный и возбужденный Баки не плод его воображения, не иллюзия и не безумная фантазия, а самый настоящий, живой, горячий, единственно нужный. Что сейчас он лежит под Стивом, позволяет трогать, раздевать и целовать себя, будто тоже не может сопротивляться их общему прошлому, будто они снова в зимнем австрийском лесу и впереди еще целая вечность. Когда на затылок легла холодая бионическая рука, в первый момент Стив решил, что Баки сейчас свернет ему шею. Но неуклюжие пальцы зарылись в короткие волосы, чуть сжали и уверенно подтолкнули вниз. Объяснять дважды Стиву не требовалось, он оторвался от влажного, мягкого рта, прикусил, заросший щетиной подбородок и широко лизнул твердый острый сосок. От глухого короткого стона Баки, поджались яйца и зазвенело в башке. Стив прикусил сосок зубами, потеребил языком вершинку, обмирая от ощущений, и накрыл ладонью твердый член. — Господи, какой же ты. Стив даже не сразу сообразил, что сказал это вслух. Лишь когда Баки резко оттолкнул его, дернул пуговицу на штанах и стянул их к коленям, до него дошло, что назад больше пути не будет. Ну и плевать! Стив смотрел на бледную кожу бедер, почти сливающуюся по цвету со снегом, и старался не жмуриться. Белое на белом. Зимний солдат. Баки расставил ноги, чуть приподнял бедра и обхватил здоровой ладонью свой полностью вставший член. Провел по стволу, сжал под головкой, и прозрачная капля, набухшая у щелки, соскользнула на уздечку, оставляя на нежной коже блестящий след. И Стива накрыло. Он рванулся вперед, жадно вбирая член Баки в рот и сразу же пропуская его в самое горло. Закашлялся, конечно же, из глаз брызнули слезы, и пришлось немного отстраниться, чтобы потом попытаться взять до конца снова, только уже медленнее, чтобы не задохнуться. От солоноватого вкуса дергало и приятно тянуло низ живота, и слюны было так много, что она стекала из угла губ по подбородку. Выпустив на мгновение член, Стив облизал пальцы и скользнул ими между крепких ягодиц, в нежную ложбинку к плотно сжатому отверстию. Несильно надавил и опять взял в рот мокрый от слюны член. Пропустил по языку широкую головку и аккуратно направил ее себе за щеку, позволяя непристойно оттянуть ее в сторону. Поднял глаза и встретился с поплывшим, расфокусированным взглядом Баки. О, да! Стив помнил, такие игры ему всегда нравились. И пусть сейчас из-за чертовых экспериментов чертовой «Гидры» память играла с Баки злую шутку, тело все равно ничего не забыло. Оно отвечало, откликалось, рвалось навстречу рукам и губам Стива, хотело Стива точно так, как шестьдесят лет назад, а, может, и еще сильнее. Баки прокрутил бедрами, расслабился и Стив протолкнул ему в анус пальцы, другой рукой расстегивая ширинку и освобождая собственный разрывающийся от напряжения член. Там, внутри, было туго и горячо, а мышцы стискивали так, что из глаз сыпались искры, и хотелось поскорее заполнить жаркую глубину, вогнать в нее по самые яйца и разъебать под себя, заставляя Баки срывать голос от крика. Стив насадился горлом на член, сглотнул и двинул пальцами, скользя подушечками по передней стенке. — Стив, — задушенно выдохнул Баки, и собственное имя, произнесенное со знакомой, почти забытой интонацией, сказало больше, чем могли объяснить тысячи слов. Стив выпустил член изо рта, подтянулся вверх и прижался губами к искусанным, опухшим губам Баки, умирая от нежности, стальными тисками сдавившей грудь. Баки вскинул на него потемневшие, совсем больные глаза, и все, на чем держалось самообладание Стива полетело в пропасть. Казалось, вокруг них бушует, беснуется неукротимый океан, и лихие волны безжалостно отламывают от закованной в панцирь души кусок за куском, год за годом. Это было так больно и так сладко, что теплые слезы против воли бежали по щекам. Стив целовал колючие скулы, щетку длинных ресниц, подрагивающие веки, целовал мягкие, податливые губы и гладил самыми кончиками пальцев то место, где живая плоть на плече, переходила в бионический сплав. Там кожа была особенно тонкой и чувствительной: исчерченная шрамами, она словно притягивала к себе, как магнит. Когда Баки поднял свою-чужую руку и дотронулся ею до лица Стива, обводя линию челюсти и спускаясь к губам, внутри будто лопнуло с тихим звоном, и Стив совсем пропал. Поцеловал бионические пальцы и вжался членом во все еще плотно сомкнутый анус. Подхватил Баки под бедра, приподнимая выше и с усилием протолкнул головку, ни на миг не отводя глаз от его лица. Баки часто и поверхностно дышал, переживая вторжение, хмурился и продолжал превращать в ошметки свои невозможно красивые губы. Стив пытался втискиваться медленнее, но возбуждение было слишком сильным. От него вело, и сладкой болью подирало вдоль позвоночника. И Стив понимал, что при всем желании долго ему все равно не продержаться. А Баки, чтоб его, взял и подался навстречу, насадился сам, принимая член целиком и сжался задницей, как заведенный, повторяя его имя. Стива затрясло от сногсшибательных ощущений, в глазах потемнело, и остались только рваные, сильные толчки, на каждом из которых Баки длинно стонал и все крепче обнимал его за шею. Бионические пальцы впивались в кожу, подстегивая, вынуждая двигаться быстрее, глубже, входить так резко, что яйца шлепали по заднице и горячечный жар растекался от головки по всему телу. Последние секунды перед оргазмом Стив вбивался в Баки, как сумасшедший, целовал его, не переставая, и все больше проваливался в широко распахнутые, небесно-голубые глаза. На очередном толчке, Баки выгнуло под ним, его рот приоткрылся в беззвучном крике и теплое семя выплеснулось между их животами. Член Стива сдавило конвульсивно сокращающимися мышцами, и он кончил глубоко внутри, едва не теряя сознание от запредельного удовольствия. Они лежали на растаявшем снегу не могли даже пошевелиться. Под коленками было мокро, в ладони впивались ледяные кристаллики, и Стив отстраненно думал, что по-хорошему надо подниматься и идти в дом, но даже шевелиться не хотелось. Жаркое дыхание Баки приятно согревало шею и, кажется, он мог бы полежать так целую вечность, не обращая внимания ни на холод, ни на сырую одежду, ни на пронизывающий до костей ветер. — Что ты помнишь? – единственное, что Стив сумел спросить, заплетающимся языком. — Все, — просто ответил Баки, закрыл глаза и щекотно потерся носом о его щеку. Это короткое слово из трех букв отозвалось острой болью у Стива в груди, будто кто-то воткнул кинжал ему прямо в сердце и для верности провернул лезвие по кругу. В этом поразительном «все» уместилось так много: и давняя дружба, и безвозвратно потерянные годы, и грохот сражений отгремевшей много лет назад войны, и глухая, беспросветная тоска, и, самое главное, надежда, которую у них теперь никто не посмеет отнять.