Диета

Тони честно думал, что Баки пошутил. Ну, насчет манки. Все-таки он отличался превосходным чувством юмора, а это было одно из главных качеств, которые привлекали Тони, если, конечно, не брать во внимание ум, симпатичную мордашку и потрясающую задницу. Ах да, еще рука, но она точно была вне конкуренции. Даже если бы все интересное в Баки заключалось только в металлической верхней конечности, то и тогда Тони был бы заинтересован, но дело не ограничилось вожделенным переплетением проводов и вибраниумных пластин, так что с учетом всех прилагающихся к руке достоинств у Тони попросту не было шансов. Шансов не влюбиться в Джеймса Бьюкенена Барнса. Хотя, если быть честным до конца, Тони сопротивлялся. Тони боролся. Как лев. Как ягуар. Как пума, в конце-то концов! (Дальше познания в животном мире плавно переходили на кошачью пластику самого Барнса, и продуктивные сравнения от бесконечности сворачивали к нулю). Он всячески противился непрошеным чувствам: говорил колкости в удвоенном количестве — и получал их обратно с обаятельной наглой улыбкой, всячески изводил по поводу и без и старался не обращать внимание на то, что Баки это удается намного эффективнее, чем ему. Пару раз действительно чуть не довел, и дыры в стенах и в полу оставленные металлическим кулаком, были ярким тому подтверждением. Но странные ощущения — смесь вожделения, нежности и чего-то еще, не поддававшегося идентификации, но заставлявшего искать Баки глазами во время боя, подспудно контролируя его безопасность, а натыкаясь на него в Башне, не проходить мимо, а стараться задеть, ударить если не рукой, то словом побольнее — с каждым днем становились все сильнее, пока однажды попросту не захлестнули с головой, и Тони, перестав контролировать себя, обнаружил, что яростно впивается в чужие губы и — вот это точно был сюрприз — Баки с такой же страстью отвечал ему. После они, как прыщавые молокососы, пометили, кажется, все углы и закоулки в Башне, где можно было спрятаться от наседки-Стива и зорких глаз некоторых членов команды хотя бы на несколько минут, чтобы если не утолить зверский тактильный голод, то хотя бы немного его приглушить, нацеловавшись, натискавшись вдоволь. Перейти к главному, впрочем, как ни странно, не спешил ни тот, ни другой, хотя, видит небо, хотелось ужасно. В то утро, когда случилось то, что случилось, и Баки (наконец-то!) сам предложил Тони секс, и не просто какой-то там секс, а жаркий, разнузданный секс, и это в присутствии свидетелей, так что Тони очень надеялся, что Баки не пойдет на попятную, он не очень-то вслушивался во все остальное. Полегчало — и слава богу! Теперь, после произошедшего каминг-аута, Тони на вполне законном основании мог хватать Баки за задницу в любом месте в Башне (и он был уверен, что и на миссии не упустит своего, и плевать на общественные места), и не только хватать, и не только за задницу, так что стоило ли задумываться о каком-то мистическом шиповнике и странной «манке», когда тут такие перспективы? Тем более, Тони, не без основания, надеялся на репульсор, с которым лечение может закончиться так и не начавшись толком, а вот все остальное, включая надежные руки и твердый член, прижимавшийся сейчас к его заду, останутся с ним если не навсегда, то на достаточно долгое время. Но нет. Вот нет, нет и еще раз нет. Черт, ладно, и аппетитная задница, и практически моментально твердеющий член, стоило только по-особому надавить под яичками и провести вдоль ствола — все это оставалось в непосредственной близости и вроде никуда уходить не планировало, но в комплекте к ним, как оказалась, прилагалась ДИЕТА. Хотя сначала Тони ничего такого не почувствовал. Баки, наобнимавшись вдоволь, усадил его на стул, а сам принялся колдовать у плиты. Помощь Тони не требовалась, знай только сиди и любуйся, что он с успехом и делал в течение часа. Потом его напоили какой-то розовой бурдой, сопроводили до спальни и, крепко обняв, уложили рядом с собой спать. Тони, побурчав для видимости, с удовольствием вытянулся на кровати, послушно закрыв глаза, мысленно предвкушая совместное пробуждение через пару часов, а даже если Баки улизнет — как он придет на общую кухню и на глазах у всех поцелует Барнса. И пусть Клинта хоть стошнит после этого. Но то ли Тони так намаялся накануне, то ли с желудком и вправду шутки были плохи и организм сам знал сколько сна ему нужно, но проснулся он только тогда, когда огненно-рыжий закат практически весь закутался в синий бархат вечернего звездного неба, оставляя снаружи лишь узкую полоску, цветом удивительно похожую на локоны Романовой. Баки сидел рядом и читал с планшета, делая пометки стилусом. Почувствовав, как Тони закопошился рядом, он улыбнулся и, черт побери, зрелище Барнса в его кровати, улыбающегося так, как он не улыбался ни одной дамочке из Щ.И.Та, стоило потраченных впустую часов. Тони потянулся вперед, рассчитывая на поцелуй, а может, и на что-то большее, и Баки вначале не разочаровал: сполз вниз, чтобы им обоим было удобнее, притерся, как большой кот, обхватил лицо ладонями, поглаживая пальцами приоткрывшиеся губы, и когда между ними остались считанные миллиметры, и Тони казалось, что он уже ощущает его вкус, выдохнул прямо в приоткрытый рот: — Я составил меню на неделю. Обещай, что не сбежишь в своем костюме и будешь слушаться. Тони, которому до безумия хотелось впиться в эти пухлые губы, готов был пообещать что угодно, а не то что такую ерунду, как блокировка брони на время. — Пятница, протокол «Капитан Эскимо», код четыре-шесть-один-девять-два-зеро-семь. — Принято, сэр. Разумный выбор. Хорошего отдыха. — «Капитан Эскимо»? — Баки, кажется, хорошенько развеселился. — А Стив знает? — Конечно. В этом половина удовольствия. Ну и такой толстый намек, что остановить Железного Человека под силу только Капитану Америка. — Только ему? — Баки был так близко, и черт побери, так далеко. Тони хотелось выть от невозможности преодолеть это расстояние одному. — Ты можешь попробовать остановить Тони Старка. По-моему, это круче, — проговорил он, надеясь, что это те самые слова, после которых должно начаться все самое интересное. Ага. Черта с два. Или это только Тони такой «везунчик», что самое «интересное» в его личной жизни — это когда нравящийся парень решил хорошенько помариновать тебя? Нет, Баки его поцеловал, что уж там, до откровенного динамо дело не дошло, и поцеловал так, что Тони готов был катапультироваться из своих штанов немедленно и всем телом, ну ладно, не всем, но пахом и бедром точно ощущал, что Баки тоже готов, и еще как! Но вот поди же: поцеловав, он решительно отодвинулся, словно Тони и вправду был железным, и, пробормотав что-то про пропущенные разы, смылся из спальни. Тони с недоумением посмотрел на дверь, потом — на Тони-младшего, не желавшего успокаиваться по щелчку (правда, щелкать себя по члену Тони не спешил) и, вздохнув, пошел знакомить последнего со своей левой рукой. Потому что с правой тот, в последнее время и так встречался слишком часто. По возвращению из душа на прикроватной тумбочке обнаружилось теплое молоко и не менее теплая записка от Баки, так старомодно решившему воспользоваться бумагой, что Тони тут же простил ему и побег, и ненавистную с детства пенку. Впрочем, репульсор в груди стоял совсем не зря, так что, выпив молока, Тони почувствовал, что не против закинуть в себя что-нибудь посущественнее. Кухня встретила его приятным полумраком и… абсолютно пустым холодильником. Тони на всякий случай закрыл и открыл его еще раз, но нет. Пусто. Пусто в понимании Тони Старка. Ни пончиков, ни газированных напитков, ни копченой колбаски, ни еще утром точно лежавших вот здесь, на средней полочке пары упаковок с сыром и столь любимых Баки салатиков с майонезом. Даже хлеба и того не было. И ладно бы еда, черт с нею, в конце-то концов. Жил же Тони как-то без нее раньше сутками и теперь проживет. Но, закрыв холодильник и обведя неверящим взглядом кухню, он понял, что отсутствует кое-что куда более важное, нужное, жизненно необходимое, черт побери. Исчезла кофемашина. Сзади раздалось деликатное покашливание. — Джарвис? — Да, сэр. — Где всё? — Не могли бы вы уточнить, что конкретно вы подразумеваете под словом «всё»? — Еда, кофе, жизнь? — Мистер Барнс привел неоспоримые аргументы команде, и было принято совместное решение на время вашего лечения всем перейти на диетическое питание. — Всем? — Да. — И Кэп со своим метаболизмом тоже перешел? — Мистер Роджерс решил, что это будет полезно для него, и первым высказался «за». После мистера Барнса, разумеется. Они все решили поддержать вас, сэр, на пути выздоровления и отказаться от вредной для вас пищи. Поэтому, пока вы спали, был пересмотрен весь рацион, — Джарвис подошел к шкафчикам, достал оттуда таблетки и, наполнив стакан водой, протянул и то, и другое Тони. — А кофе? — тот послушно взял предложенное, не рискуя спорить с Джарвисом, потревоженным поздним вечером, и быстро принял лекарство. — Вошел в список запрещенных продуктов. — Шоколад? Сэндвичи? Выпечка, в конце концов? — Мне очень жаль, сэр. — Так. Мне срочно нужна пицца. И кофе. Много кофе. Джарвис! — Сожалею, сэр, но ничем не могу вам помочь, — Тони не надо было смотреть на своего старого дворецкого, чтобы увидеть, как тот неодобрительно поджимает губы, уходя обратно в свою комнату. Интонаций, выученных за столько лет совместной жизни, было более чем достаточно, чтобы почувствовать себя маленьким мальчиком, за которого переживают как за своего родного, но привычно не показывают этого. Огорчать Джарвиса дальше было себе дороже, поэтому Тони решил, что «утро вечера мудренее», молока ему более чем достаточно, и вообще — не миллиардерское это дело, бегать ночью за пиццей, и не очень-то ему этой пиццы хочется сегодня. А вот завтра… Завтра наступило поразительно быстро. Баки вечером так и не пришел, хотя втайне Тони очень на это рассчитывал, но не особо надеялся, думая, что парню, столько лет бывшему чужой пешкой без права собственных не то что решений, но даже мыслей, чувств и желаний, нужно время, чтобы действительно понять, что ему надо, и Тони хотел бы чтобы этим «надо» был именно он. Казалось, когда Барнс был рядом, что так оно и есть, но может только казалось, а он Тони напридумывал себе всякого и… И тут лекарство наконец-то подействовало, и Тони незаметно для себя самого уснул. Ему снилось что-то прекрасное, что-то теплое и холодное одновременно, мягкое и в то же время металлически твердое, и оно было везде, окружало Тони со всех сторон, излучая волны любви, и Тони качался на этих волнах, взлетая на пенистые гребни, а потом падал вниз, так что все сладко замирало внутри, но страха не было, словно он в своем костюме и может включить репульсоры в любой момент, потому что точно знал, что внизу подхватят и снова будут качать, и подбрасывать, и ловить, и… — Тони… Вставай, соня, завтрак готов, — Барнс улыбался ему, и это было второе подряд прекрасное пробуждение. Даже несмотря на то, что Баки почему-то решил немного сдать назад. В конце концов именно он сейчас целовал Тони, а не кто-то другой, хотя сам Тони предпочел бы сначала почистить зубы, но, по ходу, он один загонялся всякой ерундой, вместо того чтобы получать удовольствие. Кстати, об удовольствии. Стоило только о нем подумать, как Баки тут же отлип от Тони, выпрямился, словно собственный стояк, прекрасно видимый в мягких домашних штанах, для него был в порядке вещей и не требовал никакого внимания, и, наклонившись вперед, принялся усаживать на кровати совершенно обалдевшего от такого обращения Тони, поправляя подушки у него за спиной. И вот это уже было форменным издевательством, потому что член Баки оказался аккурат перед его ртом, и всего-то надо было — только качнуться вперед и мягко прильнуть губами к соблазнительному бугорку, но нет, Баки дернулся от него, как черт от ладана, и Тони успел мельком подумать, что это все, конец, сейчас он снова сбежит, и какого хрена вообще тут происходит, что он опять сделал не так, но Баки уже вернулся со складным столиком, на котором стояла пара тарелок накрытых колпаками, и стакан с молоком. Если честно — Тони уже ни черта не понимал. — Что это? — Вот здесь — каша рисовая, слизистая, я сам делал, а здесь — омлет паровой, Стив постарался. — Я не про это, Барнс. Что, черт побери, происходит? — У тебя язва, это — диета. — Нет у меня никакой язвы! И я думал, ты пошутил насчет диеты! — Хорошо, язвы нет, но гастрит — точно! А там и до язвы недалеко, с твоими-то способностями! Блядь, Тони, я как подумаю, что ты можешь умереть, не в бою, не из-за неудачного эксперимента, а из-за того, что жрешь всякую гадость — меня мороз прошибает. Ладно, я пока схожу за таблетками, а ты ешь, а то совсем холодное будет, а холодное тебе нельзя. И горячее нельзя. И острое нельзя, и кислое, и мучное, и жареное. И кофе. Кофе тоже нельзя! Так что учти — поймаю, сам прибью, чтоб потом не мучился! Или привяжу к кровати на неделю и буду кормить с ложечки! И я не шутил! Блядь, Тони, я никогда не шучу, когда дело касается тебя и твоего здоровья. Разве ты не понял? — Баки разошелся не на шутку, и, наверное, со стороны это выглядело чертовски опасно — Зимний Солдат в гневе — но Тони залюбовался нежным румянцем на всегда бледном лице, словно луч солнца прошел через чашку костяного фарфора, и злость и досада, вызванные непонятной заботой, после этих слов как-то сами собой сошли на нет. Он не безразличен Барнсу — это главное, теперь только оставалось выяснить — насколько. — Эй, стой, стой, притормози, хорошо? Я же не сказал нет, а последнее, с кроватью, ну я не то чтобы против ролевых игр, эта мне даже определенно нравится, особенно если ты, Барнс, наденешь что-нибудь кружевное и уже перестанешь шарахаться от меня, словно передумал… Ты же не передумал? Или передумал? — Да, блядь, как не шарахаться? Ты лицо свое видел вчера? Я видел. И все видели. Серый, v grob krashe kladut, и Док сказал, и в книжках написано, что тебе нужен покой. — Да нахуй, в гробу я видел такой покой! И вообще — я не голодный, — Тони, притворно обидевшись, сложил руки на груди и отвернулся. — Ешь, — тональность голоса Баки, стоявшего у двери изменилась, угрожающие ноты не исчезли до конца, но сменились басовитым урчанием, посылавшим сигналы прямо в член, заставляя тот вставать по стойке «смирно». — А то что? — Тони все еще не желал признавать свое поражение, хотя, к черту, какое же это поражение? — Останешься без десерта. Баки, обойдя кровать, встал напротив него и теперь, улыбаясь, одной рукой медленно развязывая тесемку на штанах, другой поглаживал полностью вставший член. Белья под штанами не оказалось, и Баки, отбросив ненужную тряпку в сторону, пополз по кровати в сторону Тони, который уставился на него как завороженный. Все возможные ехидные и не очень комментарии вылетели из головы, когда Баки, касаясь его ногами, встал на коленях напротив, и, сам того не осознавая Тони протянул руку вперед… — Не спеши, черт, Тони, не спеши… Давай, возьми, оближи хорошенько, покажи как ты можешь. Хоррроший мальчик. Покатай внутри, погладь языком, почувствуй вкус. Нравится? Нррраавится. Теперь пососи его. Возьми побольше, я знаю, у тебя получится. Еще чуть-чуть. И еще. Так, вот тааак, дыши носом, будет легче. Ну же, Тони, постарайся, осталось совсем немного. Хочу видеть, как ты ее глотаешь. Да, да, даааа… Тони дернул коленом и все-таки своротил стакан с ненавистным молоком, когда, с последним кусочком проглоченной им мерзкой рисовой слизи, Баки финишировал ему прямо на тарелку. Тони посмотрел на тяжело дышащего Барнса, на сперму, отбросил ложку в сторону и, окунув пальцы в вязкие капли, отправил их себе в рот. — Тооони, — абсолютно порнографично простонал Баки, наблюдая за этим немудреным действием и откидывая не нужный теперь столик в сторону вместе с мокрым одеялом. — Знаешь, Барнс, так меня еще никто не лечил, — Тони старался выглядеть безразличным, и черт побери, это было достаточно тяжело, особенно когда твоим членом, по ощущениям, можно забивать гвозди. Но он просто не мог промолчать, — Мне не терпится узнать, что там следующее, в сегодняшнем меню. — Фруктовый кисель, — не разочаровал Баки и стянул с него штаны. Кажется, лечение грозило затянуться.