...brother

Кажется, сотни лет прожито просто так. Будто бы сном промелькнули миллиарды секунд. Мама когда-то сказала, что я — ее любимый сынок. Только не раз усомнился в искренности тех чувств. Там же, в Асграде, словно я жил в долг. Библиотечная пыль стала заменой семье. Если б исчез — заметил бы Тор? Если б меня не стало… Разве бы кто скорбел? Падая в пропасть страшно не умереть; падая в бесконечность страшно понять, что… Те, кого любишь, или любил давно, рядом с тобой не будут. И ты для них никто. Толку держаться, ведь никто не придет. Толку бороться — все повторится вновь. Ненароком сорвется с губ имя брата — «Тор», — словно само его имя прекратит мою боль. Видеть, как низко пал… Грязи не оттереть. Память стирает все, что было теплым, и… Холод, таившийся в каждом уголке, медленно, через раны, лезет к клочкам души. Вглядываясь во льда, видя чужое лицо, всматриваясь в отражение не-своих красных глаз, столько молил о смерти. Но здесь не слышит Хель. И потому от боли корчусь в который раз. А когда отчаяние, большее чем всегда, выхода ищет, хочет бежать из груди, где-то находятся силы, видимо, те, что питались остатками моей недо-любви. Я бы молиться стал — все равно, хоть кому. Но ты пришел. Пришел. Лишь бы это не сон. (Может, с улыбкой я за черту жизни уйду? Хоть бы предвестником Хель был он…) Черная кровь стала красной. Боль же была и есть. Кажется, лучшим выходом стала бы тихая смерть. Но когда слышу братово: «Как же тебя люблю», то больше себя презираю проклятую гордость свою. С губ ненароком срывается: — Если же правда, Тор… Скрип двери разрушает все. Я для него — никто.