***
Этот День всех святых власти города праздновать запретили, наложили вето на любые праздничные украшения и даже объявили для всех — и детей, и взрослых — комендантский час, который вступал в силу с приходом темноты. Энни до сих пор недоумевала, почему так вышло, хотя спрашивала и у родителей, и у ребят. Ответа дать никто не смог. Единственное, что было ясно, — причина крылась в прошлогоднем 31 октября, и от осознания того, что ее не оказалось в городе в этот день, хотелось до крови кусать локти, хотя она особенно и не любила Хэллоуин, считала его праздником для малышни. По крайней мере, когда они жили во Огайо, последние годы в этом празднике она не находила ровным счетом ничего интересного. Не в сладостях же, дешевых, застревающих в зубах, как мерзкая оконная замазка, и порой даже просроченных, искать это интересное? Потому Энни так легко согласилась, когда мама предложила устроить в конце октября семейные каникулы в Нью-Йорке. Этой поездкой она — чего греха таить — собиралась заработать репутацию классной девчонки среди новых одноклассников, которые изначально оценили ее невысоко: сочли слишком пухленькой и стеснительной. Она собиралась козырять тем, что была в Большом Яблоке, раздаривая нью-йоркские сувениры тем, кто ни разу в жизни не выезжал за пределы своего городка, до тех пор, пока ее не начнут приглашать на секретные вечеринки… Дурацкий был план. Когда она вернулась, ни парням, ни девчонкам, конечно, дела не было до того, откуда Энни приехала, да и до нее самой тоже. Все, что они могли обсуждать, — это события темной октябрьской ночи, а она скользила рядом с ними невидимкой, ловя обрывки чужих фраз. «Подругу няни сестренки утром 1 ноября нашли дома мертвой и без глаз, их словно кто-то выел, а ее джек-рассел-терьер забился под диван и не вышел, даже когда туда пришла полиция! Я слышала, его забрали в приют, но там он прожил всего несколько дней, умер от разрыва сердца…» «А ты знаешь Элис? Да ты что, как ты можешь не знать? Та еще оторва и порядочная стерва… Говорят, еще в детстве она вместе со своими подлипалами подожгла трейлер, где жил с родителями один мальчишка-тихоня. А когда они выросли, то стали отжимать деньги у всех подряд, как-то даже у нашей соседки телефон отобрали. А что с ними случилось на Хэллоуин, тоже не слышал? Вроде как их разорвали на куски, а Элис в рот — представляешь — кто-то вогнал в рот горлышко от бутылки джина. От нее ничего не осталось, кроме головы, и то… С порванными губами она выглядела жутко. А ведь до этого ничего так была, фапабельная». «Поверить не могу… Я ведь с детства любила „Поместье ужасов”, которое на своем участке строил один дядька. Переодевался в Дракулу, ставил у крыльца говорящий скелет, и это было здорово. Как так может быть, что у него сорвало крышу, он подрался с новым соседом, и в итоге они вместе напоролись на кол от изгороди?» Элис пыталась вклиниваться в эти беседы и добавлять, что ее папа тоже имел отношение к тому Хэллоуину, работал на проекте «Супертыквы», который спешно закрыли, не сказав никому причин, а отца в итоге перевели в отдел по выращиванию кукурузы и ямса ко дню Благодарения. Успеха эти попытки не имели. Обычно все разговоры рядом с ней затухали, как она ни старалась их поддержать. А хуже всего было, что у одноклассников как будто образовалось свое сообщество переживших прошлый Хэллоуин, и она в эту компанию никак не вписывалась. Ее ведь не было в Инглвуде тогда, когда там было так опасно, а значит, ей ничего не грозило. На нее начали смотреть снисходительно. Как она ни билась, пытаясь изменить отношение, ничего не получалось. Именно поэтому, когда мэр официально приказал всем полную ересь: запереться дома, насыпать на пороги и подоконники соль, а сверху разбросать ягоды рябины, — Энни приказ нарушила. Она вылезла из окна своей спальни, переступила через широкую соляную дорожку и отправилась бродить по городу. Представить, что с ней может на самом деле что-то случиться, она, впрочем, была не в состоянии. «Здесь все сбрендили, включая мэра с его идиотской рябиной, — думала она, отчаянно пытаясь себя в этом убедить. — И ребята, которые так носятся со своей избранностью, тоже хороши. С чего они взяли, что лучше меня? Да они и не подозревали той ночью, что что-то происходит, веселились как обычно, а теперь — глядишь ты — корчат из себя героев!» До конца свой план Энни не продумала, даже не имела ни малейшего понятия, как докажет остальным, что эта ночная прогулка действительно была, но глупая уверенность — вот-вот должно случиться нечто такое, что сделает ее достойной членов «клуба переживших катастрофу», — не позволяла ей сдаться. И, когда она уже окончательно промерзла в своей полосатой толстовке с изображением персонажей Marvel, кое-что и правда произошло. Проходя мимо одного из переулков, Энни вдруг услышала, что из него ее позвали. — Эй, девочка! — голос дребезжал, в нем слышались металлические нотки, словно кто-то скреб железной ложкой по дну консервной банки. — Подойди ко мне! Подчиняться мучительно не хотелось, но ноги сами понесли Энни на зов. До тех пор, пока она не увидела призывающего, воображение рисовало перед ее глазами жуткие картины. Вампира с остроконечными ушами, с клыков которого капает кровь. Чудовище с пронзительными желтыми глазами, неаккуратно сшитое из отдельных кусков. Всех киношных монстров, что она когда-либо видела: Джейсона, Фредди Крюгера, живого мертвеца с синюшно-бледной кожей. Увидев же, кто к ней обращается, в первую секунду она даже не поверила глазам — до того безобидно выглядела старушка в отрепьях, похожих на цыганские. Доброе лицо с глубокими морщинками вокруг глаз и губ, темно-оливковая кожа, длинная юбка с торчащей из кармана колодой карт, поношенная кофта в лоскутах… В ее облике не было совершенно ничего пугающего, так что Энни решилась и сделала еще несколько шагов вперед. — Что ты делаешь на улице так поздно, деточка? — проговорила старуха. — Неужели не знаешь, что приближается ведьмин час? Ответа Энни она не дождалась, да он и не нужен ей был. — Впрочем, мне это известно, — добавила она. — Тебе хочется признания. Рядом со сверстниками ты чувствуешь себя, будто стеклянная, на тебя смотрят, но не видят. Я ведь права? — Откуда вы знаете? — с трудом произнесла Энни. — О, старая Бесс знает все, — со смешком сказала старуха. — Старой Бесс обо всем говорят карты. О тебе они тоже сказали… Энни. Потому я и ждала тебя тут. Карты хотят посоветовать тебе, как быть, чтобы тебя заметили. — И как же? — недоверчиво поинтересовалась Энни, невольно отшатнувшись. То, что старухе было известно ее имя, совершенно ошарашило. — В любой другой день этот способ был бы недоступен. Но не сегодня, о нет, не сегодня. Сегодня, когда грань между нашим миром и миром духов размывается, возможно все. Хочешь, я научу тебя, что надо сделать, чтобы ровесники тебя зауважали? — Старая Бесс хитро прищурилась. — Ч...то? — Энни чуть запнулась на своем вопросе. — Сегодня ночь, когда духи бродят среди нас, и даже тех, кто сейчас спокойно спит, тоже можно призвать и поставить себе на службу. Отправляйся на городское кладбище, найди там памятник, на котором изображены птицы, и подумай о том, кто тебя вдохновляет — это может быть кто угодно, даже герой книг или фильмов, от которых вы, юнцы, без ума. Если потом ты прочитаешь вслух нужные слова и принесешь в жертву немного своей крови, то дух, восставший из могилы, обретет плоть этого твоего кумира и станет во всем помогать. Выбирай с умом. Изберешь человека, который любим теми, чье уважение ты так хочешь завоевать, — и они начнут так же крепко любить и тебя саму. Сделаешь все правильно, и дух останется с тобой надолго, неотличимый от того, кто заставляет твое сердце трепетать. И, главное, не забудь в конце ритуала положить на памятник какой-нибудь атрибут того, кого призываешь. — Что за бред! — воскликнула Энни. — Не буду я призывать каких-то там духов! — Нет так нет, — старуха пожала плечами. — Насильно помогать тебе я не собираюсь. Может, на будущий год передумаешь. С этими словами она шагнула назад, растворившись в тенях. Энни почти бессознательно двинулась за ней, но не смогла разглядеть ничего, кроме плотно захлопнутых ворот домов, выстроившихся рядком. Ни одной движущейся фигуры. Никого, кто напоминал бы ее недавнюю собеседницу. А когда она вернулась на место, где они только что беседовали, то увидела лежащий на земле сложенный лист бумаги и, наклонившись, подняла его.***
Вот так и получилось, что теперь Энни, трясясь от страха, разгуливала среди могил, выглядывая памятник с птицами. Ей уже не раз и не два приходило в голову, что слушаться какую-то цыганку — несусветная глупость, но собственное ослиное упрямство не позволяло отступить. Поэтому, когда она наконец увидела мраморную плиту, на которой проступали жадно распахнутые клювы и раскинутые крылья, она присела рядом на колени, твердя себе, что в любом случае ничего не теряет. «В худшем случае просто ничего не произойдет», — подумала она, и эта простая мысль придала ей сил. Даже когда она поняла, что у нее возникла проблема — нечем разрезать руку, чтобы пустить кровь, Энни не остановилась. Между могил валялось много осколков от пивных бутылок, так что, выбрав тот, что показался чище остальных, она для верности поплевала на него, протерла футболкой, а потом решительно полоснула себе по пальцу. Выдавив несколько кровавых капель на край памятника, она развернула листок и, стараясь не запинаться, трижды прочла: — Euphas Meta him, frugativi et apellavi. С атрибутами героя могла возникнуть проблема — у нее при себе не было почти ничего такого, что могло подойти для этого, а возвращаться домой, не закончив с делом, было совершенно невозможно, ведь родители могли ее уже хватиться. Но еще по дороге на кладбище Энни додумалась, как выйти из положения, и теперь радовалась своей догадливости. То, что у нее с собой были только толстовка с Человеком-Пауком, Росомахой, Шторм, Циклопом и Халком и перчатки без пальцев, разумеется, было не очень хорошо, но вместе с тем вполне достаточно. Она всегда любила Логана, Росомаху, считая его, несмотря на показной цинизм, очень хорошим человеком, так что именно его и избрала целью ритуала. Потому Энни решительно расстегнула молнию, накинула на памятник толстовку так, чтобы изображение Росомахи оказалось наверху, стянула с руки перчатку и, выдернув из волос шпильки, сунула их в дыры для пальцев, чтобы создать видимость когтей. После этого она еще немного посидела у могилы, представляя себе Логана и его когти из адамантия, выдвигающиеся из перепонок между пальцами, но, когда за спиной послышался тихий шорох, встала. В голову опять полезли мысли о монстрах из фильмов, и, несмотря на то, что звук был, скорее всего, вызван тем, что в кустах шуршали бродячая собака или енот, оставаться на кладбище стало жутко неуютно. Кроме того, в одной тонкой футболке она уже промерзла до костей, так что, зябко ежась, Энни поднялась, решив для себя, что завтра в любом случае вернется сюда, чтобы забрать свою одежду. С кладбища она уходила, даже не оглянувшись. Это оказалось огромной ошибкой.***
Обернись Энни — и она бы заметила, что порыв ледяного ветра, накрывший кладбище, почти сдул толстовку на землю. За памятник остался цепляться лишь полосатый рукав, прочно зафиксированный перчаткой из искусственной кожи. Но она слишком спешила и потому не вернулась, не поправила все, как было. И потому через час, когда из земли начал выползать розоватый туман, который вскоре обрел очертания, возникшая из ниоткуда фигура ничем не напоминала ни Хью Джекмана, сыгравшего Росомаху в кино, ни Логана из комиксов. Мужчина в черной шляпе и грязном красно-зеленом свитере посмотрел на лежащую на земле толстовку, поддел ее длинными ножами, выдвинувшимися из перчатки, и криво ухмыльнулся. От этого безобразные ожоги на его лице начали выглядеть еще хуже. — Ну что ж, я иду, мой поросеночек, — проговорил он зловеще и поиграл пальцами-клинками, с каждым движением все больше продырявливая изображенные на ткани лица. — Мы с тобой хорошенько позабавимся.