***
Дэвид увлеченно следил за тем, как Нерф и Престон приводят в порядок одну из палаток под руководством Дэниела. Ему бы потребовалось полдня, чтобы добиться от них того же. — Знаешь, Дэвид, ты дерьмовый вожатый, — Макс стоял рядом с ним, засунув руки в карманы худи. — Странно, что ты так долго здесь работаешь. Он бросил на Дэвида полный обожания взгляд, пока тот все так же наблюдал за работой Дэниела. — Ты думаешь, Дэниел лучше, Макс? — внезапно спросил Дэвид. Черт. — Что? Блин, Дэвид, причем здесь он? — Я думаю, мне есть чему у него поучиться, — Дэвид, наконец, перевел взгляд на Макса. Ну что за хрень. — Черт, Дэвид, да чему ты можешь научиться у этого клоуна? Какого хера он вообще здесь забыл? Я уже говорил тебе, что он нихрена не вожатый! — Макс, — Дэвид нахмурился, — следи за речью. «То есть про него так говорить нельзя, да?» — И ты ведь только что сказал, что вожатый из меня так себе? — Я сказал, что ты дерьмовый вожатый. А он просто дерьмо, — Макс процедил слова вслух, зная, что Дэвид отошел достаточно далеко, чтобы их услышать. Это походило на ад. — Дэниел конкретно запал на Дэвида, — сказала Никки за завтраком. Нил подавился, и Никки сочувственно похлопала его по спине. Больше ни для кого это новостью не было. — Они спят вторую неделю, — сказала Эред, не отрывая взгляда от экрана смартфона. Неррис хихикнула. — Да, — кивнула Никки, — но Дэниел стал делать всю эту дэвидовскую муть. Типа сидеть у озера и держаться за руки. Престон с умилением сложил руки на груди. — Это круто, — заключила Эред, —жаль, мои родители так не делают. Макс поднялся со своего места, бросив что-то насчет свежести пуддинга в ответ на вопрос Никки. В лесу его стошнило. Он пытался принять это. Его принятия, его мыслей о том, что — главное, чтобы Дэвид был счастлив, хватило на день. Он увидел, как Дэниел обнял Дэвида со спины — он не шпионил! он просто оказался рядом — и до крови расцарапал себе ладони какой-то корой или железкой, которая подвернулась под руки. После разговора с Дэниелом он послал к черту любое принятие и понимание. А потом он зашел забрать бланки и услышал это. Он в кои-то веки действительно шел забрать гребаные бланки, а не караулить Дэвида после рабочего дня, чтобы сказать что-нибудь этакое, что придумывал целый день. Он пришел и услышал и — он знал, конечно, знал, но словно надеялся, что все не так и всем кажется и Дэниел все выдумал, чтобы его позлить, совсем как Макс хотел позлить Дэниела. Он возбудился, но не испытал приятных эмоций: реакция тела перекрывалась гадливостью и отвращением. Он больше так не мог. Дэниелу в Лагере было не место. Он кое-что отыскал в сети и сопоставил информацию: вероятно, у Дэниела были проблемы с законом. Но если бы Макс сообщил о них, Лагерь могли закрыть, а этого он не хотел. Он не спал всю ночь, лежа с тяжелой головой, которая, кажется, могла продавить подушку и землю под палаткой. Он очень, очень хотел лишь одного: чтобы Дэниел исчез. Он почти молился об этом.***
Пацан угомонился, перестал донимать Дэвида и пинать стулья. Правильно. Нечего лезть в постель к взрослым, даже если они причина твоих влажных снов. Иногда Дэниела накрывала волна стылой неприязни, но они оба старались держаться подальше друг от друга, точнее, парень наконец-то стал держаться подальше от них с Дэвидом. Дэниел почти привык к такому перемирию, если оно вообще могло существовать между ним и каким-то сопляком, заходящимся в своей пубертатной трагедии. Поэтому он не ожидал увидеть его через несколько дней у его двери — их с Дэвидом двери. Было уже достаточно поздно. Парень и раньше околачивался здесь по вечерам, чтобы наткнуться на Дэвида и выкинуть что-нибудь у него на глазах. Парень держал в руках листы бумаги, какие-то распечатки. Увидев Дэниела, он напрягся — по всей видимости, ожидал увидеть Дэвида, который проверял костер перед отбоем. — Что ты здесь делаешь? Парень молча взглянул на него с затравленной решимостью, сминая листы бумаги в руках. — Слушай, …Макс. Тебе что-то нужно? Макс стоял на месте, глядя куда-то мимо Дэниела, избегая его взгляда; его пальцы отчаянно вцепились в бумагу. Дэниел подошел к нему и положил руки на плечи, возвращая внимание к себе. — Сейчас ты пойдешь и вернешься в свою палатку, хорошо? Он скучал по возможности говорить вот так — спокойно и властно, ощущая свою силу. Макс перевел взгляд на Дэниела, медленно кивнул, и Дэниел почувствовал, что наконец-то раздавил клопа, с щелчком лопнувшего под его подошвой. — Наши с Дэвидом отношения — это не твое дело. А если ты будешь лезть не в свое дело, то ты об этом пожалеешь, обещаю. Неужели ты и правда думаешь, что ты ему нужен? Последняя фраза стекла с его языка как капля яда, которую он не успел слизать. На ресницах Макса дрожали слезы, и Дэниел наконец-то увидел ребенка, которого некому было поставить на место. Он не испытывал сочувствия или жалости, только усталость. Макс стоял, опустив голову и не двигаясь, Дэниел все еще держал свои руки на его плечах, с легкой брезгливостью и недоумением глядя на влагу под его глазами и носом. — Дэниел? Они оба не слышали, как подошел Дэвид. Дэвид смотрел на них, и Дэниел хотел исчезнуть, лишь бы не видеть этот взгляд. Такой взгляд Дэвида. — Макс, что случилось? Макс молчал, и внутри у Дэниела поднималось глухое, злое раздражение. Что за цирк, в самом деле. — Дэвид, это не то, что ты думаешь. Дэниел сказал то, что обычно говорят в таких случаях и то, что не надо было говорить Дэвиду. Дэвид наверняка и не думал ничего такого, пока Дэниел не сказал, но теперь, если подумал, все было потеряно. — Макс, подойди ко мне? Макс медленно, слегка склонив голову подошел к Дэвиду, и тот с тошнотворной заботой коснулся его плеча, заглядывая в глаза. — Отправляйся к себе, хорошо? Мне надо поговорить с Дэниелом. Макс кивнул, на мгновение почти прильнув к чужой руке, и оставил их вдвоем, перед этим бросив взгляд на Дэниела, который задыхался от желания избить его ногами в под дых, как бездомную собаку, пока он не перестанет дышать. Дэниел знал, что уедет из Лагеря, но никогда не думал, что вот так. Он думал о том, что проиграл. Что ему даже не надо было начинать играть. Ему не надо было сюда приезжать, а, может, и вообще появляться на свет. Дэвид, на удивление, говорил мало. — Я не знаю, что должно произойти, чтобы Макс плакал. Дэниел почувствовал, что не может произнести и слова. Горечь, внезапная едкая ревность наполнили его изнутри и комом встали в горле. — Из-за чего он плакал, Дэниел? Что ты ему сказал? Наседка-Дэвид и его цыплята. «Из-за того, что он гребаный подросток, у которого бурлят гормоны?» «Из-за того, что мы спим друг с другом, а он с плюшевым мишкой?» — Дэвид, он влюблен в тебя. Дэвид проигнорировал его ответ. — Что. Ты. Ему. Сказал. Дэниэл набрал воздуха в грудь и повторил то, что сказал Максу. Он сидел в придорожном кафе, бездумно глядя в чашку с плохо сваренным кофе; мутная серая пенка походила на плесень. Снаружи, за залитым дождем окном остановилась полицейская машина. «С корицей. Он любит кофе с корицей» Дэниел рассмеялся. Мелкий уебок. Он все подстроил. Он не мог остановиться и принять, что, возможно, не прав. Что он пытается увязать события друг с другом, слишком втянувшись в них кожей и жилами. Он не мог думать ясно, здраво, переполненный чувствами и эмоциями, разъедающими изнутри досадой и отвращением. Дэниел смеялся до истерики, отрицая любую вероятность совпадений и случайностей и — да — собственную вину. К его столику подошел и представился полицейский, с улицы из открытой двери доносился шум дождя, смешиваясь с белым шумом внутри. Он был раздавлен, размазан чужой подошвой, был ли это злой рок или Макс — без разницы. Для него между ними разницы не было.***
Сырые дрова с щелчками прогорали в костре. В Лагере царил мирный хаос: вожатых стало на одного меньше, а единственный оставшийся почти слился с собственной тенью. Макс внимательно следил за Дэвидом краем глаза: его убитое выражение лица убивало и его тоже. Он пытался без слов разделить с ним его огорчение как умел — просто сидя рядом. — Мне жаль, Макс, — Дэвид произнес это сотый раз за день, — это все моя вина. — Дэвид, заткнись уже, — Макс начал волноваться. Такими темпами Дэвид тоже решит уволиться. Он этого не хотел. Совсем не хотел. Дэвид покачал головой. — Для начала, между работниками Лагеря не должно быть никаких отношений, кроме рабочих, — он звучал устало, хмуро. — И потом… как бы ты себя ни вел, есть расстояние, на которое к тебе нельзя подходить и слова, которые тебе нельзя говорить. Здесь я никому этого не позволю. Он хмуро взглянул на Макса и снова повернулся к огню. Это был рай. Счастье осыпало его с головы до ног и собралось теплым щекотным песочком где-то под пальцами ног. Макс понимал, что это не только про него, это про них всех, но вот сейчас, конкретно, про него, и — почти — как будто — в том самом, заветном смысле. Почти. А даже если и нет… Он посмотрел на ясное небо с белоснежными зефирками облаков, «я никому тебя не отдам» внутри него медленно перетекало в «я не отдам тебя кому попало». «Зато я делаю другие вещи, которые ему нравятся» — Я хочу кофе, — сказал Макс, пихнув своим коленом колено Дэвида, — тебе сварить твою дрянь?