Hunger

      Музыка бьет по ушам, мощные колонки делают ее почти неразличимой для слуха, превращая в отдающуюся в черепе кашу из сложных гитарных рифов.       Федерико морщится, закидывая в себя шот. Жестами просит бармена повторить, следя взглядом за разношерстной толпой, политой светом прожекторов, как утренние блинчики — сиропом.       Второй шот горчит.       Глаза сами находят в движущемся теле толпы светловолосую девушку в платье, плотность ткани которого соответствует офисной бумаге. Она, кажется, выпила больше самого Федерико. Можно попробовать.       В спину что-то впивается тонким жалом, сверлит, проникая под натянутую меж лопаток рубашку. Чужой взгляд.       Федерико оборачивается, недовольство отражается на лице морщинкой над переносицей. Прямо напротив — темноволосый парень. Глаза даже в надоедливо мелькающем свете прожекторов светятся двумя изумрудами, по губам — тонким шрамом белозубая улыбка. Призывная, обещающая.       Моргнув, парень делает шаг навстречу, затем еще один — и вот он уже рядом, хотя между ними ползала. Федерико списывает мгновенность перемещений незнакомца на согревающий желудок алкоголь.       Парень сразу подсаживается на соседний стул. Говорит что-то, но Федерико мотает головой, мол, не слышу. Парень двигает свой стул поближе, заговорчищески наклоняется к прикрытому светлыми прядями уху Федерико. Голос у него сладкий, как третий шот с клубникой.       — Привет, — пауза, два выдоха, ласкающих ушную раковину. — Меня зовут Пауло. А тебя?       — Я Фе… — кусочек клубники проскальзывает не в то горло, Пауло заливисто смеется. — Я Федерико.       — О-о-очень приятно, — тянет Пауло, умудряясь шептать так, как обычный бы голос звучал. От него пахнет чем-то пряным и совсем немного — потом. Но пот по-своему пряный тоже.       Федерико перебирает пальцами по пустой стопке. Пляшущие за их спинами прожектора причудливо перемигиваются в стеклянных гранях, напоминая болотные огоньки.       Пауло улыбается широко, играет пальцами с цепочкой на шее.       — Ты часто тут бываешь? — снова пряностью опахнуло, сладкий голос в волосах вязнет сиропом.       — Впервые пришел, — пожимает плечами Федерико, рассматривая свое отражение в пивном кране напротив них.       — А я завсегдатай, — весело отвечает Пауло, оттягивая воротник свободной футболки пальцами левой руки. На ней татуировка, и Федерико впивается в нее взглядом.       Пауло выставляет руку вперед, светится гордостью.       — У этих полос есть значение, — говорит он доверительно, пальцами воздух оглаживает. — Но я тебе его сообщу только при одном условии. Федерико фыркает, стараясь выглядеть серьезным, но улыбка сама наползает на лицо, обнажая зубы.       — А если я не хочу знать это значение?       Пауло откидывается назад, проводя пальцами по загорелой шее с острым кадыком, смеется.       — Хочешь, — на веселое красивое лицо тенью ложится что-то, чего Федерико понять не может. Глаза блестят, рюмка в пальцах блестит, толпа за их спинами ворочается, будто прожектора и музыка ей спать мешают.       Пауло резко становится еще ближе, чем до того, будто пространством умеет повелевать. Федерико даже отстраниться не может, сидит, как привязанный к барному стулу, обнаруживая с ужасом, что вообще-то отстраняться не желает.        — Ты хочешь, Федерико, — шепот ящеркой заползает прямо в ухо, чужие пальцы — в волосах, вплетаются диковинными заколками, мягко тянут.       Федерико, сглотнув, кивает. Пауло отказать невозможно, Пауло отказывать не хочется.        И это самое страшное.       На улице прохладно после бара, даже холодно, но Пауло в его хлопковой футболке, похоже, совершенно комфортно. Федерико же бьет неясная дрожь, но улыбка Пауло, уже не такая веселая, обещает ответы. В переулке сыро, но хотя бы не воняет. То ли потому, что уборщики приезжают вовремя, то ли потому, что пряный запах Пауло все прочие перекрывает. У Федерико кружится голова.       Глаза хотят закрыться, но почему-то не могут, словно веки заклинило. Поэтому Федерико видит все.       Видит, как Пауло целует его, также глаз не закрывая, как в глазах этих первородная тьма танцует, всю радужку занимая, хохочет радостно, облизываясь.       Или то Пауло облизывается? На шее пятно мокрое кувшинкой расцветает, но кувшинка, похоже, с шипами, и кровь течет по коже и под рубашку. А Пауло сопит довольным нетопырем, пальцы его в светлых волосах путаются, голова у Федерико кружится все сильнее, чернота в глазах напротив разрастается, всего глухим одеялом укрывает, только запах пряностей здесь пока.       Утром пусто. Но рубашка почему-то к шее липнет, и аромат странный ноздри щекочет. Перед глазами собственное отражение в пивном кране. Одинокое.