Точка невозврата

1

Лезвие погрузилось в гнилую голову с громким и противным чавканьем. Дарлинг потянула меч на себя и вверх за рукоять, и звук, который сопроводил освобождение клинка из плена мёртвой плоти, был ещё более противным. Хотя всем уже на эти звуки стало наплевать – они стали такой обыденностью, что не только Дарлинг, но и «правильные» принцессы вроде Эппл Уайт и Брайер Бьюти уже и не вспомнить когда морщили свои аккуратные красивые носики. То есть они морщили их и по сей день, но скорее по привычке, для красивой картинки брезгливой леди, искренности в этих жестах не было уже давно. Да уж, теперь это их действительность… Дарлинг сделала шаг назад, ещё один, отстраняясь от зеленовато-коричневых от разложения рук, но неизменно тянущихся к ней и другим «счастливым обладателям» ещё живой плоти, и рубанула по когтистым кистям мечом. Сегодня не-мёртвые особо разбушевались. Хотя, если уж быть честным, с каждым днём они становились всё активнее, их становилось больше и больше. Оно и понятно: проклятье Злой Королевы над Страной Чудес только прогрессировало, а Рейвен уже давно потеряла надежду его снять или, хотя бы, сдержать, так что просто пыталась бороться с «симптомами», а не с причиной. Совсем рядом взорвалось от фиолетовой вспышки несколько мертвяков, а Дарлинг срубила головы тем двум, что сумели избежать магического залпа. Уж разрушительная магия у Рейвен не сбоила практически никогда, даже до той страницы в Книге Легенд. Горькая ирония заключалась в том, что теперь кроме разрушения толком ничего и не надо было, а «быть доброй» сейчас означало разрушать, взрывать и атаковать. Разве что кроме Дарлинг с Рейвен никто и не хотел толком общаться: в основном именно её считали виновницей всех бед и их незавидного положения. А на деле Рейвен просто пыталась помочь. Она всегда пыталась всем помочь. На этом она и погорела. Злая Королева была не лыком шита: додумалась вставить в своё проклятье «защиту от снятия». Эффект от попытки Рейвен всё исправить отразился в противоположную сторону, и проклятье развернулось во всю мощь. Никто не мог этого предсказать, никто не мог узнать наверняка, пока не прозвучали роковые слова заклятья. Сначала-то всё было в порядке, казалось, что сработало, казалось, что больше нет никакой опасности, никакой злой магии. Но злая магия коварна – выжидает момент, чтобы ударить в спину, когда меньше всего этого ждёшь, застать врасплох и растоптать тем самым. А ещё эффект Страны Чудес накладывался: здесь всё не то, чем кажется. Дарлинг понимала. Она слишком долго путешествовала по опасным мирам, видела жутких тварей и чёрных колдунов, знала горечь поражений и отчаяние, когда ничто не может помочь. Рейвен не была виновата. Просто так случилось. Дарлинг понимала, остальные – нет. Даже сама Рейвен. Винила себя, изводила, не отвечала на обвинения и оскорбления, только глаза прятала в пол, потеряла тот задор и дух противоречия, просто делала, что нужно, покорно принимая роль изгоя в остальном. – Здесь мы ещё вроде бы не были? – спросила Дарлинг, осматривая покосившееся двухэтажное строение, похожее на магазинчик. Вывеска раньше была где-то над дверью, но сейчас о ней напоминали лишь проржавелые крепления. Прошло всего месяцев шесть, да? А уже такая разруха. Конечно, первым делом удар пришёлся по Стране Чудес, но теперь, когда барьер был снят, проклятье быстро захватило и все остальные волшебные миры. Мёртвые восставали и обращались против живых, а всё вокруг рушилось и тоже… умирало. Ржавчина, казалось, могла распространяться и уничтожать всё прямо на глазах, всё гнило, даже то, что, казалось, гнить не может, земля больше не рождала практически ничего. Всё что оставалось, это искать припасы с прошлых времён: по магазинчикам, по кафешкам, по замкам. Порой везло, и гниение не успевало доходить до кладовых, проедая насквозь камень погребов и пластик упаковок. Это были хорошие дни – удавалось вернуться с «уловом». Тогда даже Рейвен улыбалась, более того – иногда и улыбались самой Рейвен. Может им и сегодня повезёт. Рейвен одновременно кивнула и неопределённо пожала плечами, но запустила с пальцев через выбитый треугольничек стекла в окне фиолетовый огонёк. Если стёкла почти целы, значит есть шанс не только на наличие чего-нибудь, но и на сохранность этого чего-нибудь. Огонёк вернулся через несколько минут. Никаких подозрительных звуков, никакого шевеления. Дарлинг сбила рукоятью меча дверную ручку с замком и аккуратно толкнула дверь. Всё ещё тихо. И это магазинчик. Отлично. Воздух внутри был затхлым и стоял неприятный запах. То, что на полках, практически всё сгнило, но не было даже летающих мух. Они набили в объёмные сумки всё, что казалось хорошим и не испорченным. Ручки и бумага (чудо, что та уцелела) – почему бы и нет? Очень дефицитная вещь, можно обменять потом почти на что угодно. Вода в пластиковых бутылках – настоящее сокровище, ведь пить воду из водоёмов даже после кипячения и обработки магией крайне неприятно, иногда и опасно. Несколько пузатых стеклянных сосудов с алкоголем – помогает скрасить ночь, полную завывания мертвяков за окнами или продезинфицировать рану. Еды почти не было, только несколько консервных банок выглядели более-менее прилично. – Смотри какое чудо! – а вот это, было, и правда, самое настоящее чудо. Среди всего этого мусора и подгнивающих продуктов лежала нетронутая упаковка воздушных зефирок маршмелоу, а рядом с ним, практически на соседней полке бутылка из тёмного стекла с красным вином. Дарлинг протянула пальцы и повертела в руках пакет из твёрдого крашеного полиэтилена. Ни следа гниения. Удивительная редкость. И пробковое дерево на бутылке кажется нетронутым – цвет светлый, красивый, сам материал твёрдый, нетронутый. Дарлинг спросила: – Как думаешь, мы заслужили небольшую награду за свои труды? Рейвен легко улыбнулась. Красивая улыбка, хоть и такая короткая, да небольшая. Рейвен нынче редко улыбалась. Как и все остальные. Если уж быть честной. Принцессы, конечно, растягивали губы, показывая ровные ряды зубов, но только как дань привычке, как показатель статуса что ли. Настоящие улыбки стали редки. Они выбрались на крышу строения, подпёрли дверь, чтобы точно никто не сумел помешать и внезапно напасть. К счастью, пока летать эти твари не научились, и даже если какие-то звери и попадали под влияние проклятья, то драконов и птиц среди них не было. Пока. Никогда не знаешь, что произойдёт завтра, какой сюрприз подготовит им проклятье. Сначала мёртвые просто восстали из могил, после они стали забирать в свою армию и живых, кусая и царапая их, вливая в них свой проклятый яд, что убивает и тут же возвращает, но уже к не-жизни. Потом словно умирать и перерождаться стал сам мир. Но что будет дальше? Не-мёртвого нельзя будет упокоить, даже пробив или отрубив ему голову? Они получат разум? Станут сильнее? Проклятье просто обратит и живых, не оставив даже возможности сражаться? Что? Но сейчас можно было усесться на крышу и сделать костерок из чудом же не сгнивших деревянных поддонов, наверняка, потому что их хранили за запертой дверью в дальней кладовой. Пламя вспыхнуло фиолетовым цветом от магии Рейвен, но быстро поменяло свой окрас на привычный красно-оранжевый, когда доски занялись сами, и не надо было поддерживать температуру горения магией. Костерок приятно трещал, и было уютно сесть рядом с ним с нанизанными на длинные палочки зефирками. Будто ничего и не произошло, будто это просто приятный поход на каникулах, будто нет ничего вокруг, нет этой разрухи, нет вон тех двух шатающихся мертвяков на дальнем конце улицы… У жаренных маршмелоу был потрясающий вкус. Сладкий, с карамельным привкусом жжёного сахара. Раньше это и многое другое они не ценили. А сейчас вот съесть что-то сладкое сродни тому самому наступившему Долго и Счастливо. Еды вообще мало. Мало всего. Надо было бы дотащить и этот пакет до лагеря, разделить со всеми… Но возвращаться им не хотелось. Никому из них. Дело даже не в обвинениях, в последнее время на Рейвен разве что косо посматривали, но это всё. Скучно обвинять того, кто не оправдывается, не защищается. Скука… Да, у кого-то проблема – добыть пропитание, а принцесскам было скучно. Вот и грызлись между собой постоянно и по любому поводу, перекладывая вину друг на друга по любому вопросу. А взять меч в руки и пойти помогать? Ну нет, это было не по ним. Их должны рыцари спасать. И все остальные тоже спасать и обхаживать, принцессы сражаться не должны. Одно дело полетать на драконах, побегать по Стране Чудес или поискать волшебные розы, там самое страшное было – ушибиться, замёрзнуть, быть превращённым на какое-то время в лягушку или оказаться запертым в Школе. А здесь сражения реальные, уже не такие «сказочные», здесь проливается кровь, здесь можно попасть на гнилые зубы мертвяка и помереть от этого, стать одним из них, растерять красоту от того, что кожа с лица мёртвая сойдёт. Такого принцессам не надо. Вот и сидят они сейчас в безопасности, ждут, что всё решат и разрешат за них, спасут, и можно будет дальше по балам ходить и короны к платьям подбирать. Лично Дарлинг становилось от этого противно. Каждый раз возвращаешься – и только упрёки со всех сторон, практически никакой благодарности, ведь все им всегда были обязаны, а защитники всегда воспринимались как должное. Но особенно хорошо сладость сахара сочеталась с терпким вкусом вина, что ещё реже «кусала» язык. Потрясающее сочетание, слегка, почти с непривычки – редкость, большая редкость, – подкруживающаяся голова от уже пятого глотка из горла. Подкруживающаяся слегка, никто из не был настолько беспечен и глуп, чтобы обманываться временной безопасностью их «убежища» и напиваться, рискуя ослабить руку, что держит меч, и затупить разум, что воспроизводит и направляет тёмные заклинания. Просто немного лёгкости и веселья, что испарятся при первом же признаке опасности. Потом был поцелуй – ещё со сладким привкусом жаренного зефира. У них не было какой-то внеземной любви, не было даже отношений, по сути-то, но... это было что-то живое среди всего этого ужаса, среди смерти и не-смерти. Кусочек жизни, кусочек чего-то чистого, что ещё не поддалось гниению. Неправильно? Не подходит для принцесс и прочих моралистов? Не по правилам? Будто эти правила ещё где-то есть... Ну за исключением сознаний всех тех же Эппл и ей подобных. Поэтому они никому не говорили, позволяли себе лишь за плотно закрытыми на замок и магию дверями или вот так – посреди нигде. Хватало и других обвинений, сплетен и цокающих язычков. Они не скрывали, просто считали, что это должно остаться между ними двумя, не давали друг другу обещаний, не спрашивали есть ли у кого-то из них двоих ещё кто-то для тех самых «касаний жизни». Это было неважно. Важно было просто быть здесь и сейчас, ведь завтра может и не наступить. Перевязь с мечом была отброшена куда-то в сторону, но не очень далеко, чтобы и не напороться, и иметь возможность дотянуться. Дарлинг потянула за ремешки зачарованной брони Рейвен. На ней самой была практически такая же. Не доспехи рыцаря, которые не позволили бы быстро пролезть в какую-нибудь дыру и скрыться, а прилегающее почти к коже одеяние, не менее прочное, чем те самые латы. Рейвен долго работала над ними, чтобы у выходящих за пределы безопасного (относительно) периметра была хоть какая-то защита от алчущих зубов и когтей не-мёртвых. Поцелуи стали глубже, чувственнее, но не быстрей. Спешить и здесь не было нужды, наоборот, хотелось растянуть эти минуты на подольше, хотелось забыться, и да, опять же, хотелось не возвращаться так долго, как возможно. Промозглый воздух с еле заметным ветерком холодил обнажающуюся кожу, но им хватало тела от разгорячённых тел друг друга. Рейвен откинулась на собственный плащ, позволяя сегодня вести. Наверное, плащ-то она стала с собой брать только ради таких моментов, не особо он был полезен. И магия теней на нём достаточно плохо действовала на не-мёртвых, те ощущали живых как-то иначе. Да и магия вообще, кроме самой «прямой» как атаки и взрывы, на них почти не влияла. Даже те защитные круги вокруг лагеря сдерживали их больше физически, отпугивать не толком удавалось, да на «приманки» они не особо реагировали, словно понимали своим прогнившим мозгом, что иллюзия не состоит из плоти, в которую инстинкт требовал запустить челюсти и рвать-рвать-рвать, запихивать в желудок. Нет, не лучшие мысли в такой момент. Надо было отвлечься, забыть хоть на минуту-другую, иначе ничто из этого не имело смысла. Никаких мёртвяков здесь, на этой крыше, пока тут были двое живых, цепляющихся за само это ощущение жизни. Дарлинг впилась ещё одним поцелуем в губы, усилием воли отгоняя непрошенные мысли и спустилась ниже: к круглым, так удобно ложащимся в руки и под язык грудям, развязала тесёмки брюк, стаскивая их – Рейвен и не думала мешать, наоборот, слегка приподняла бёдра, помогая своему разоблачению, да сама окончательно распахнула зачарованную куртку на Дарлинг. Её кожа пахла не «цивилизованными» ароматами вроде тонкого флёра цветочных духов, а потом, но это и было хорошо. Человеческое тело – настоящее, живое, со своей жизнедеятельностью, без намёка на гнильцу. Солёный привкус того же самого пота везде, где касался язык и губы, заглушенные стоны сквозь прикушенный палец – не стоит излишне шуметь, даже если дверь надёжно заблокирована. Запах ни костра, ни зефира не приманит мёртвых, те почти потеряли своё чувство обоняния, а вот слух стал чересчур острый, иногда и простое дыхание могли услышать. И вновь не то, всё не то. Не те мысли, не те образы, не те воспоминания. «Те» мысли были о том, что Рейвен красивая, яркая, живая, о том, как её тело отвечало на ласки, как её кожа покрывалась мурашками и отнюдь не от холода, о том как мышцы расслаблялись и, наоборот, сокращались от касаний, от мимолётных касаний губ. Красивая, настоящая, такая, с которой хочется броситься вместе в тёмный омут и никогда из него не выплывать. По плечам Рейвен потекли первые тёмные фиолетовые искорки – магия выходила наружу, когда её хозяйка теряла контроль. Они слегка обжигались, но не больно, словно жалили крепкими острыми поцелуями, раздувая пламя внизу живота ещё сильнее. Магия Рейен хотела того же самого, что и Рейвен, не отталкивала партнёра, а лишь сильнее привязывало того к себе, к ним двоим – магии и её носительнице. И от этого хотелось ещё больше, даже не собственного удовольствия, а доставить его, подарить. Наверное, сейчас магия Рейвен диктовала условия, но Дарлинг не считала, даже когда наваждение спадало, что нужно обижаться или пытаться отгородиться. Это приятно, это оставляет сияющую белизной пустоту в голове, лишая страхов и сомнений. Только здесь и сейчас, только Рейвен под ней, в её руках, только Рейвен, которой надо сделать хорошо, очень хорошо. И такая пустота была даже намного лучше собственного удовольствия плоти. Дарлинг спустилась ещё ниже и прижалась губами к уже истекающей смазки промежности Рейвен, слизнула языком пряно-солёный вкус, присосалась буквально к чувствительной горошине клитора, не обделяя её вниманием и своим языком. Рейвен дышала глубоко и громко, только продолжала глушить в свою руку, прикусывая то ребро ладони, то свои пальцы. Зато спину выгибала, словно в противовес, вдвое, а то и втрое активнее, чем, наверное, ей подсказывали ощущения. Ну не могло же её так «крыть» с первых же секунд интенсивного воздействия на самую чувствительную зону женского организма? Или могло, кто же знает, может или магия её действует и на неё, или ей куда лучше удавалось абстрагироваться от всего этого окружающего кошмара. Наконец Рейвен выгнуло особо сильно, а по телу Дарлинг словно молния прошла из всё той же энергии. Было хорошо, настолько хорошо, что она и не заметила, как сама оказалась на всё том же плаще. А потом её саму там внизу коснулись губы. Или пальцы. Или ещё что-то. Перед глазами плыло так сильно, ощущения смешивались, так что понять было просто невозможно. Только чистое блаженство, желание и бьющееся в голове хорошо, как же хорошо, хорошо-хорошо-хорошо. Лучше чем хорошо. Сладкая агония, смерть и рождение, пытка и удовольствие, ласка тела и пробивающая насквозь магия чего-то внутреннего, чего-то, что её глубже. Они не любили друг друга, у них не было отношений, но эти моменты были самыми лучшими за всю жизнь, что была у Дарлинг, даже считая ту, в которой ещё не разбушевалось это проклятье, но она уже открыла свою сущность рыцаря. Иногда в такие мгновения Дарлинг была даже благодарна Злой Королеве за её проклятье, ведь если бы не этот натуральный апокалипсис, правила бы не стёрлись, не было бы нужды искать эту жизнь, не было бы этого истинного блаженства... Одевались они молча, особо друг друга не касаясь, разве что случайно, но и не отдёргивали руки, не смущались. Никому из них не было стыдно за произошедшее, они просто облачались в броню, чтобы выйти на улицы, а не скрывали наготу друг от друга, им не было смысла стесняться. Они помогли друг другу, почувствовали себя хорошо, они слишком быстро повзрослели, ведь сколько лет (или даже десятилетий) не проживи, всё равно будешь эдаким ребёнком, когда вокруг сказка, а не суровая и неласковая реальность. Так что они одевались, и вновь становились боевыми товарищами, которым надо осмотреть ещё пару намеченных ранее мест, припрятать в отдельный небольшой рюкзачок опустошённую лишь на четверть бутылку вина (так, чтоб не пришлось делить с остальными), уничтожить как можно больше не-мёртвых на своём пути, и вернуться в целости и сохранности в лагерь. Боевыми товарищами, которые помогли друг другу со взаимными потребностями, но сейчас перед ними вновь работа и великая, но, иногда кажущаяся бесполезной, миссия.

***

– А яблок нет? – спросила Эппл, как только найденное за поход начало выкладываться на стол. – Какие яблоки? Тут всё гниёт! – не сдержалась Дарлинг. Вот так ищешь, приносишь драгоценную воду и не менее драгоценную еду, а тебе претензии предъявляют, мол, чего это любимых деликатесов не притащили, почему не бросили к ногами целое королевство, всё золото мира и спасение сказки впридачу. Вот вам и «спасибо», называется. – Ну, хотя бы яблочный компот в банках. Или сидр. Или те консервированные кусочки в собственном соку. Или... – Да ты уже достала всех со своими яблоками! – уже нарычала Лиззи. Да здравствует новый спор, не иначе. – Яблоки – это часть моей Судьбы! – упрямо возразила Эппл, продолжая «раскопки». – И со своей Судьбой ты тоже всех достала! Уговорила Рейвен подписать ту страницу, и что теперь? К чему это привело?! – То есть это я виновата? Это из-за твоей блажи попасть на День рождения мамочки мы в той ситуации вообще оказались! Дом, милый дом. Вновь грызня, вновь взаимные обвинения и обидки. И да, Рейвен уже пинать не так интересно – надоело, а вот между собой поспорить – святое дело. И как по накатанной: перевод стрелок, бесконечные «да я...», «да ты...», «да она...», заканчивающиеся лишь тем, что через часок-другой надрывания глоток все расходились по своим уголкам и дулись, перемывая косточки противной стороне с подружками. Разве что стороны эти постоянно менялись, и сегодня вы рвёте глотки, обвиняя друг друга, а завтра уже обсуждаете «ту сучку, которая посмела вякать такое». И виноватым мог оказаться любой, реально любой. Каждое «достижение» могло быть объявлено первопричиной сложившейся ситуации. Эппл с её желанием следовать Судьбе и сделать злодеев именно злодеями – вот вам и результат, Лиззи и остальные из Страны Чудес с желанием вернуть своему миру былое величие и независимость… Те «неправильные» Наследники, которые «размывали» критерии Наследия: то Брайер с её нежеланием пропускать всё на свете, то Эшлин с желанием любить, то Блонди с желанием быть настоящей королевской особой, хотя ей это не суждено... Все вокруг виноваты, но вместо того, чтобы думать, как всё исправить, принцессы (да и принцы) лишь искали виноватого, в большинстве своём, не желая и палец о палец ударить ради защиты себя или своих друзей (или тех, что они ранее называли друзьями), пусть вон пара «изгоев» работает на них, а сами они причёску и маникюр сохранят. И их же, этих «изгоев» можно обвинить, в том, что работают плохо, недостаточно усердно, вон, свежие яблоки в мире гнили не таскают килограммами, а то и тоннами. Прелестно.

***

Была ночь. Очередная. Рваные тёмные облачка порой закрывали звёзды или целые созвездия, потрескивали факелы и дозорные костры, слегка мерцала граница защитного купола. Очередная ночь. Почти все разошлись по своим углам спать, лишь усиленно скрывали зевоту часовые, надеясь на неприступность стен и магическую защиту. Сказочный люд мог сколько угодно не любить Рейвен, но от её купола никто бы в здравом уме не отказался. Лагерь был создан на базе одного из самых крепких и защищённых замков – замка Красавицы и Чудовища. Стены были высокими, бойницы узкими, коридоры неширокими и извилистыми – идеальное место для обороны от превосходящего противника, являющегося по своей сути тупой массой. Мертвяки не хитрили, не искали обход, они шли напролом, не жалея себя. Они не были особо сильны, но их количество, то, что они не чувствовали ни боли, ни страха, делало их столь опасными. Они уже получили власть над сказочным миром, живым оставалось лишь прятаться и ждать. Ждать, когда проклятье в очередной раз эволюционирует и окончательно их растопчет. Некоторые впадали в уныние, не шевелясь, порой, днями, бледнее и истощаясь, словно уже стали жертвой мертвяка, так что их силой приходилось кормить. Некоторые наоборот пускались во все тяжкие, стараясь «нажиться», пока мир ещё не окончательно догорел в своей агонии. Они искали не еду, а скорее выпивку, гнали её сами, находили всё новые и новые способы забыться. Раскрасить мир хотя бы перед своими глазами, прыгали из койки в койку, разрушали себя, пока это не сделает за них окружающий мир. Кто-то пытался делать вид, что ничего, собственно, не происходит. Что это временная заминка, очередной виток сказочного мира, мол, так всегда в сказках бывает: сначала что-то плохое, а потом приходит спасение, и всё становится хорошо. Главное подождать и быть хорошей принцессой или хорошим принцем – и тогда Судьба их отблагодарит, вытащит из беды, вернёт короны и благоденствие. И поэтому надо соблюдать все прежние правила: следовать своей сказке в самых малейших деталях, как только возможно, хорошо выглядеть, кокетливо хлопать ресничками, обвинять тех, кто отступает от сценария… А ещё говорить, что именно Отступничество привело к беде, вот сейчас все станут вновь наследниками – и сказка вернётся. Сейчас это такое наказание за ересь, за то, что посмели желать выбирать, а не идти проторенной дорогой, за то, что предали истории своих родителей, за то, что порвали на страницы Книгу Легенд, за то, что не приняли всё, что уготовано с гордостью и смирением, вести себе как ни в чём не бывало. Ну и были те, кто просто хотел выжить, кто делал свою работу, кто защищал себя и остальных, искал пропитание, отгонял орду мертвяков, пытался найти хотя бы временное спасение. Но все были здесь – в этом замке. Наверное, это был последний островок жизни в бывшем сказочном мире, по крайней мере, кого-то не из их лагеря ни один выбиравшийся на разведку так и не встретил. Живого, конечно. И всем им как-то приходилось уживаться друг с другом, терпеть друг друга, не переступать ту черту несогласия их методов, когда останется лишь поубивать всех, не дожидаясь, пока это сделают мертвяки. Ночь была тихая. Слишком тихая, как могло показаться. Подозрительно тихая, как могло бы показаться в последствии. Сейчас же все именно наслаждались тишиной: почти никакой активности на границы лагеря, никто мёртвый не пытается карабкаться по стенам, не было даже этого жуткого завывания мёртвых собак и волков, которое заставляло холодеть от кончиков волос до кончиков пальцев живых и приманивало не-живых. Те от такого воя словно быстрее становились, кровожаднее. Сейчас не было ничего этого. Часовые почти спали на своих постах, да и изменилось бы хоть что-нибудь, если лбы не спали? Смогли бы предотвратить? Тишину разрезал первый надломленный крик, полный ужаса и даже отчаяния. Крик, что оборвался подбитой птицей, а следом взревела магическая сирена. Наступил хаос. Мёртвые мешались с живыми, толстые высокие стены, что так долго всех защищали оказались внезапно бесполезными, создав ложное ощущение безопасности, сыгравшее злую шутку. Внутри почти никто не ходил с оружием, не смотрел по сторонам, принцессы... были принцессами. В лагере многие – все те, кто не сражались – просто не были готовы. Те, что депрессовали, просто не успевали перестроиться, обратиться к своему инстинкту самосохранению. Тех, что кутили, мёртвые заставали врасплох, разрывая на части пьяных, что не могли среагировать вовремя, нападали на забывшихся в объятьях друг друга и не видевших и не слышавших ничего вокруг себя. Те, же кто просто не хотел думать о мёртвых и закончившейся сказочной жизни... Те вообще, в большинстве своём, застывали как вкопанные, не в силах и шелохнуться от ужаса. Они так долго убеждали себя, что то, происходящее за стенами нереально, что его просто нет, что оно просто никогда не коснётся их, и в итоге просто не сумели выдержать реальности. Рассвет не принёс ничего кроме скорби. Сложно было называть его символом надежды, когда первые солнечные лучи только ярче высветили удручающую картину. Не-мёртвых только удалось полностью выдворить на территории лагеря, но потери были немалые. В издевательски ясное небо поднимались столбы чёрного дыма от погребальных костров. Прощаться с падшими времени не было: необходимо было уничтожить тела до того, как твои же друзья вернуться и не вспомнят тебя, будут лишь желать оторвать от тебя кусок. Мёртвые прорвались не через стены. Через низ. Дыры в земле нашли быстро. Мёртвые устроили подкоп. Или их вёл инстинкт, или же они стали умнее. В любом случае, ничего утешительного, ведь безопасности стало всё меньше. Теперь уже и за стенами замков и крепостей не спрячешься. – Твоя хвалёная защита не сработала. Ты точно всех нас убить хочешь! – первым же делом вскрикнула Эппл, стоило Рейвен поджечь последний из костров. – Раньше они никогда не устраивали... такого. – И значит это не надо продумывать? Защита была твоей главной работой! – Может, не будем тыкать друг в друга пальцами хотя бы сегодня? – послышался знакомый голос со стороны. Подозрительно слабый голос. Все обернулись. Дарлинг. Дарлинг с мечом в руке. Бледная Дарлинг с окровавленным мечом в руке, а вторая рука зажимала кровавую же рану на плече. Доспехов на ней не было. Не успела их надеть, когда всё завертелась? Её многие видели в гуще борьбы, она бесстрашно бросалась на противника, давая возможность остальным уйти спастись, забраться в убежище. Она многих сегодня спасла – с этим бы никто не поспорил. Но она была ранена, а быть раненным на такой войне – это быть мёртвым. А вскоре и не-мёртвым. Яд делал своё дело, убивая любого за денёк-другой. Кто-то посильнее мог сопротивляться дольше, но рано или поздно проигрывал. Так было со всеми, кому не повезло попасть на гнилой зуб умертвия. – Дарлинг, – с ужасом выдохнула Рейвен. – Ты... Сказать это она не смогла. Кажется, не мог этого сделать и никто другой. Все прекрасно понимали, что такая рана значит. Ни у кого не было сомнений на счёт этого. Раньше пытались лечить, бороться, но результат всегда был один. Дарлинг защитила этой ночью многих, но себя не смогла. Но хотя бы ей удалось уйти от остальных укусов, а значит у неё была возможность попрощаться, у неё был ещё денёк, может два или даже три – Дарлинг сильная, она будет бороться, сопротивляться заразе, превозмогать её всеми своими быстро иссякающими силами – но потом... потом понятно, что будет. Никто не хотел этого говорить вслух, будто от молчания ситуация станет менее реальной и неотвратимой, но все всё понимали. Уныние охватывало лагерь своим давящим тёмным присутствием. Мало было уже имеющихся проблем (а точнее глобальной и непреодолимой задницы, называемой апокалипсисом), уже случившихся смертей, так теперь их последний оплот жизни готовился лишиться одного из своих главных защитников. Вряд ли нашёлся хотя бы один человек, которого Дарлинг ни разу не спасала бы за время с начала этого безумия. Дарлинг была их главным рыцарем, защитником, неким символом надежды – пока меч в её руке, пока она стоит на страже, то всё ещё может быть хорошо. Она возвращалась из таких мест, откуда вряд ли смог кто-то другой, неизменно приносила провиант и воду из своих вылазок, те, кто отправлялись с ней, всегда возвращались в целости и сохранности. А теперь Дарлинг была укушена, а, значит, Дарлинг умирала. Это могло означать конец всему. Стены больше не защищали, магия не сдержала умертвий, а теперь и их лучший рыцарь встречал свою смерть у себя на пороге. Они были обречены. И это тоже не произносилось вслух, но точно так же витало в воздухе как единственная объективная истина. Обречены. Всё. Проклятье победило, и ему оставалось лишь собраться в последний раз с силами и добить их.

***

Дарлинг медленно, но верно угасала. Кожа была белее снега – но не той аристократической красивой жемчужной белизной, что воспевается в сказках, а другой – белизной грязного мокрого мела, болезненной. Всё её тело покрывалось испариной, а сознание то уплывало, то возвращалось, да и то урывками: вскоре бред всё больше завладевал разумом, перед её глазами плыли ужасающие обрывочные картины, она уже слышала свой собственный предсмертный хрип, но ещё пыталась бороться, понимая, что поражение уже не за горами. Спустя первый же день, к ночи, Дарлинг в моменты своего просветления сама потребовала, чтобы её руки и ноги оказались пристёгнуты к кровати тяжёлыми ремнями, укреплёнными магией. На всякий случай. На каждого яд действовал индивидуально, он мог убить внезапно, превратив своего носителя в ходячее умертвие, мог прежде вызвать небывалую вспышку агрессии, пока сердце ещё бьётся. Никто не хотел рисковать, и в первую очередь сама Дарлинг. – Надо что-то делать! – наконец сказала Брайер, оглядываясь на прикрытую дверь в комнату умирающей. – Мы уже всё пробовали, ты же знаешь, – устало возразила Рейвен, сидя подпирая стенку. Они с Эппл долго пытались выявить особый состав химифическими преобразованиями, бились над зельями, что могли бы победить болезнь, да хоть ослабить её или замедлить... Но всё что получалось, так это слегка облегчить страдания обречённого, подарить пару часов забвения, прежде чем яд сожжёт изнутри, прогрызёт дыру сквозь всё тело, оставляя после себя лишь чистую агонию. Так говорили те, кому не посчастливилось быть укушенными, они рассказывали это в бреду перед самой смертью, делились своими ужасами, что заставляли прокатиться холодку по спине даже у самого закалённого воина. Страшно было всем. Страшно от того что понимаешь, что не застрахован никто, что это может ждать любого. А учитывая, кто сейчас готовился пройти через эти жуткие муки и не ждал даже спасения, смиренно принимая свою учесть... что ж, и правда никто не уйдёт от подобного значит, раз сама Дарлинг Чарминг – легендарный Белый Рыцарь – не смогла себя защитить. Куда уж остальным? Только на зуб всё тем же мертвякам. – Дарлинг ведь разбудила Эппл поцелуем, так? – неуверенно начала Розабелла. Секретом это уже не было. Когда умертвия начали свой завоевательный поход, все были готовы использовать всё. Думали, как может пригодиться та «сказочная судьба» «главного принца», пусть и оказавшегося принцессой... Но это ни к чему не привело. – Я читала в одной книге, там, в секции забытых легенд, что магическое зеркало может отразить сказку, поменять в ней роли. И тогда уже Эппл сможет пробудить её, разрушить злые чары и освободить от оков смерти. – Ты думаешь, что это может сработать? – спросила Эппл. В её голосе впервые появилось что-то... что-то настоящее. Не наигранное, не подверженное образу, а нечто живое, содержащее в себе и азарт, и энтузиазм, и волю к победе. То, чего так не хватало всем собравшимся, почти растерявшим и растратившим все внутренние резервы в этой непрекращающейся растянутой войне день за днём, отбирающей всё больше. – У меня ведь есть зеркало! Магическое! От мамы! – Это то, где заперта Злая Королева? Ты же понимаешь, что мы не можем его использовать? – подняла голову Рейвен. – Это почему ещё? – Потому что такие зеркала могут выполнять только одну функцию за раз. Это зеркало – тюрьма. Чтобы использовать его для чего-то другого, придётся «освободить» его. Выпустить Злую Королеву. И, думаю, ты понимаешь, почему это не вариант. – Не вариант – это дать Дарлинг умереть! – Эппл топнула ногой. – Она же наш друг! Наша последняя надежда! Рейвен, как тебе вообще могло такое в голову прийти?! – А как тебе может в голову прийти ещё раз наступить на те же грабли? ты помнишь, чем закончилось последнее её освобождение? То, что ты устроила? ты послушала её, поверила ей и выпустила! И Эвер Афтер чуть не был разрушен и порабощён ею! – Я не... – Эппл попятилась. А вот этот секрет ещё не был раскрыт. Никто кроме Рейвен и не слышал её признания, не знал всей правды. – Что «ты не»? Она посулила тебя сделать меня злой, вернуть вражду, сделать тебя тем самым королевой. И ты повелась! Ты предала всех нас и помогала ей ещё! И теперь хочешь опять её выпустить? Она же зло! – Не важно, что было тогда! Да, я сделала глупость, и подло с твоей стороны сейчас на это напирать. Но всё изменилось! Посмотри вокруг! Неужели она большее зло, чем творящееся вокруг?! Чем эти мертвецы?! Чем умирающая Дарлинг?! Что она может сделать такого, что ещё не случилось? Мы уже на краю пропасти, и столкнуть нас может туда, в том числе, и бездействие! Может, следовало бы её и раньше выпустить! Может, она могла бы помочь! Хоть как-то! Это же и её мир! – Мир, на который она и наложила проклятья, Эппл. Это ей вина, её магия, её «скрытая закладка», что воспользовалась моими силами и превратила все наши миры в... это. Она хотела этого! – Мы не знаем наверняка. А зеркало принадлежит мне! Мама – королева Белоснежка – вручила его мне, значит, мне и решать! Вручила... Было дело. Тогда, перед тем, как все поняли, что бороться с наступающим врагом в открытую уже нельзя. Слишком поздно поняли. А вначале же весь сказочный люд поднялся против угрозы во главе со своей сиятельной королевой и Гриммами по обе её руки. Драконья эскадрилья поливала толпы умертвий огнём, пока воздух не наполнялся таким густым зловонным дымом, что уже видеть и дышать было нельзя. Гномья гвардия – все те семьсот гномов в услужении Белоснежки – надели свои доспехи, побросали планшетики и перья, взяли в руки топоры. Но и этого было мало. То ли они отвыкли от реальных сражений, ведь добро и зло бились лишь «номинально», без того пыла и задора как в истории самого первого поколения, отвыкли, так как стали офисными работниками, а не гордыми воинами и сильными шахтёрами, отвыкли, так как руки давно не держали древка алебард и рукоятей мечей... То ли просто умертивия были им не по плечу – слишком много, слишком неожиданно, слишком... всё это. Много гномов полегло тогда, почти все, и до сих пор по бывшему сказочному миру бродят неупокоенные гномы в проржавелых продырявленных доспехах. Сражались и преподаватели, Мадам Яга на своей куриной избушке выливала котёл за котлом едкие зелья, разъедающие мёртвую плоть, короли и королевы, маги и воины бросались вперёд, надеясь защитить общее Долго и Счастливо. Полегли практически все, не сумели сдержать наплыв мертвяков. Да и подводила рука, когда перед тобой оказывался твой старый друг, ещё совсем недавно стоявший рядом с тобой в строю. И даже секунда промедления могла стоить жизни. Она и стоила раз за разом. Старшее поколение было уничтожено почти подчистую. Новое поколение... Новому поколению оставалось лишь не повторять их ошибок и бежать как можно дальше, защищаться и прятаться, а не выходить в чистое поле драться с превосходящим и не знающим страха и боли противником. Они прятались, укрывались вполне успешно. Но умертвия нашли их и в замке, додумались своими гнилыми черепушками прорыть подкоп. Их черёд также пришёл. – Ты же понимаешь, что если сказку отразить, то новой Белоснежкой будет Дарлинг, а не ты? – использовала последний аргумент Рейвен. Эппл дрогнула, сжала кулачки, просомневалась несколько секунд. – Если мы все погибнем, Белоснежкой не будет никто. Надо же, повзрослела, перестала упираться в собственное наследие. Но как же не вовремя...

***

Рейвен не одобряла. Она знала о коварстве собственной матери, и даже если где-то в глубине души продолжала её любить, всё равно знала и не одобряла. Лучше таких родственников любить на расстоянии, очень большом расстоянии – расстоянии между двумя измерениями. Но мнения Рейвен больше никто не спрашивал. Эппл, да и большинство остальных, твёрдо решили выпустить Злую Королеву ради «освобождения» зеркала и спасения Дарлинг. Возможно, они и правы. Это же... Дарлинг. Рейвен испытывала к ней самые добрые и тёплые чувства – она была её другом, боевым товарищем, порой даже любимой. Но не заведут ли они сами себя в ловушку? Не уничтожат ли себя своими же руками? Дарлинг... Дарлинг... Дарлинг... Меньше всего Рейвен хотела её смерти. Это же Дарлинг, их Дарлинг. Их защитник, их рыцарь, их друг и опора. Но почему же так неприятно свербило в голове, почему так хотелось расколошматить волшебное зеркало и не дать свершиться непоправимому? Злой Королеве место в зеркальной тюрьме. Но стоит ли это жизни Дарлинг? Что важнее: поступить по совести или поступить по-умному? Что выбрать: сердце, ноющее от мысли, что твой друг может умереть, или разум, что буквально кричал о глупости этой затеи? Сердце и разум – как и всегда противоположности вели свою войну. – Ты понимаешь, чего мы хотим? – спросила Эппл у волшебного зеркала. – Дорогая моя, я всецело понимаю. И не стану вам мешать. Более того, да не буду я вам портить жизнь, она и так не сахар. – Твоими стараниями, мама, – буркнула Рейвен достаточно громко, чтобы её голос проник за зеркальную пелену, но она всё равно не желала подступать к остальным и показываться в отражении. – Пёрышко моё, не желала я такого эффекта! Я захватить Страну Чудес хотела, а не уничтожить все волшебные миры! Зачем мне такие руины? Какая я королева без королевства? Без подданных? А эти... мёртвые даже платья толкового не сошьют! – И всё же, это была твоя магия. – Моя, твоя, кто знает? Ошибка, роковое стечение обстоятельств, превратности Судьбы, неверное ударение в заклинании у тебя или у меня... Никто бы не пожелал такого исхода, но что уж теперь? Спасите своего рыцаря, вы же знаете как. Или обречёте друга на смерть ради безосновательных и глупых подозрений? Что же вы теряете, милые мои? Верный вопрос, наверное. Хуже и быть не может. Хотя каждый раз, когда такие слова произнесены, их новый мир любит доказывать – ещё как может, смотрите как могу! Злая Королева выступила из зеркала. Зеркало отразило Эппл и Дарлинг. Дарлинг проснулась. Всеобщее ликование сложно было передать, ведь их надежда вернулась. А после кто-то выглянул из окна. На полусгнившем летающем драконе во главе армии умертвий летела Злая Королева. Всё только начиналось, но уже было готово подойти к своему концу. Можно было вновь тыкать пальцами, и кричать «я же говорила», но что это сейчас изменит? Разногласия только привели их к этой точке. Точке невозврата. Точке неизбежного поражения.

2

Не все сказки милы и наивны. Более того, все они изначально были кровавы и ужасающи. Некоторые успели «отполироваться» со временем, сохранив лишь пару ключевых моментов и уничтожив и забыв, оставив в самых тёмных и дальних уголках архива забытых легенд всю ту кровь, весь тот ужас. Никто не любит вспоминать то, через что прошло первое поколение. Никто не хочет это повторять, даже самые ярые наследники. Но некоторые сказки слишком цепляются за свою оригинальную составляющую. Они и сказками-то не любят называться. Их представителей не любили во всём сказочном королевстве, старались забыть об их существовании. Но однажды они напоминали о себе и воплощали самые тёмные из своих страниц, окуная весь мир в пучину своих историй. Дождь пришёл внезапно и без предупреждения. Не просто дождь, он лил так долго и непрерывно, словно всё небо внезапно обратилось в воду. И земля не желала принимать в себя столько «даров небесных». Начинался Потоп. Сначала никто не воспринял это всерьёз, мол, ну дождя чуть больше, ну уже по щиколотку, а то и по колено воды на улице – пройдёт. Ужас и осознание пришли позже, когда книгу достали из архива. Через сорок дней и сорок ночей всё вокруг будет покрыто водой, не останется и кусочка суши, ничего не останется – только вода. Огромный корабль построить они смогли. Не безе помощи магии, отбросив все предрассудки и разногласия. Кому не хотелось выжить? Но теперь все были заперты там, на огромном, но замкнутом судне, не в силах сбежать друг от друга, от этой жуткой воды, плещущейся за бортом, поглотившей всё, что было им дорого: от школы и любимой чайной до тех, кто не успел добраться до корабля и погиб в этих пучинах. – Всё бы отдала за ещё одну прогулку по летнему лугу, – мечтательно произнесла Эшлин. – А я за свежее яблочко, – поддержала Эппл. Свежей еды вообще почти не было. Строго нормированные пайки из засушенных запасов, что погрузили на борт, да пара небольших «плантаций» для выращивания овощей и злаков. Деревья сажать было крайне нерационально, да и вряд ли они в таких условиях прижились. А если бы и прижились, то заняли своей корневой системой слишком много места, отбирая ресурсы у других растений. – А я за визит в библиотеку, – Розабелла. И верно, в первую очередь на корабль брали самое необходимое: еду и то, из чего её можно создать, одежда, обогреватели и тому подобное. С собой было лишь пару книг, не сравнить с теми просторами библиотеки Эвер Афтер или любого другого королевство дворцового книгохранилища. Особенно того, что находился в замке Красавицы и Чудовища. Такие разговоры были часты, не о чем ещё было поговорить, но неизменно вгоняли в уныние. Хуже были только те, что начинались с: «А помните как...», и длительные рассказы о лучших деньках. Они плавали уже год, но суши так и не встретили. Иногда казалось, что больше и не встретят. От невесёлых разговоров (или весёлых, смотря с какой стороны посмотреть) их отвлёк нарастающий гомон голосов, исходящий с нижней палубы хранилища, рядом с которым они и сидели. Принцессы переглянулись и поспешили к остальным. Каждая маломальская новость становилась на вес золота в серости дней, где, как две капли чёртовой воды, что была повсюду, походили один на другой. И лучше бы этой новости не было совсем. Открывшееся глазам нельзя было никак назвать кроме как ужасающим. Что-то случилось с консервирующими заклятьями, и половина запасов уже выглядела сгнившей, не пригодной к употреблению даже с большой голодухи. Пояса придётся затягивать ещё туже. Эшлин в ужасе прикрыла лицо рукой, но это не спасло от тошнотворного сладковатого запаха, скрутившего все внутренности узлом. Она потом сумела сделать лишь несколько шагов назад, прежде чем её вывернуло наизнанку больше желчью, чем остатками еды. Завтрак был давно. Со всех сторон послышалось «ты в порядке?» и «что с тобой?». Слишком знакомые. Слишком. – Запах ужасный, – почти не солгала Эшлин, отмахиваясь от чужих рук и спеша выйти на открытый воздух. Чистая правда была в том, что её выворачивало уже не в первый раз, а отмазки кончались. Всё более прогрессирующая «морская болезнь», лёгкое недомогание, теперь вот гниль... Но ещё пару месяцев, и скрывать истину уже не выйдет. Их с Хантером секрет, что может разрушить всё. Эшлин приложила руку к животу, что совсем скоро округлится и выдаст беременность. Еды не хватало, не хватало уже живущим, а с испортившейся частью запасов, пайки станут совсем урезанными. Никто не даст кормить ещё один рот. Если кто-то узнает, то... Эшлин не знала толком что будет. Они заставят избавить от ребёнка, пока тот ещё не родился? С точки зрения логики всё было ясно. Не родившийся человек, ещё и не ставший человеком, менее важен, чем здоровый и взрослый член их общины, способный трудиться на общее благо. Кого должны лишить пропитания ради младенца? Кто должен умереть вместо него? Да, сначала тот будет пить лишь молоко матери, но ведь и молока не будет без увеличенного пайка, когда нынешний позволяет лишь не погибнуть голодной смертью. Головой Эшлин всё понимала, но засевший глубоко внутри почти звериный инстинкт требовал разорвать на части любого, кто покуситься на её ещё не появившееся дитя. Где-то внутри даже жила радость, что испортилась часть продуктов. Да, это выльется в проблемы, но пока это хорошо. Эшлин не хватало еды, отчётливо не хватала, она ела за двоих, а Хантер не мог лишаться пайка совсем, ему нужно было работать, нужно было трудиться во благо корабля. Поэтому Эшлин подворовывала еду, хотя понимала, что ежемесячная ревизия запасов близка, и учитывалось каждое зёрнышко, каждая ложечка, каждый кусочек еды. И тогда бы пропажу заметили, тогда бы начали проверять, ведь красть общую еду – преступление хуже не придумаешь. Но Эшлин не могла иначе. Если она не будет есть сколько нужно, то дитя не будет получать достаточно еды, родиться больным или вовсе умрёт в её чреве. Эшлин схватилась за голову и осела на собственную койку. Сейчас она спасена. Хорошо. Сейчас всё хорошо. У неё есть ещё месяц-другой, а потом придётся как-то прятать живот. И еду же будут лучше считать, лучше охранять, к ней будет всё труднее пробраться, а паёк будет ещё меньше. Как защитить ребёнка? Как сделать паёк больше?

***

Люди на корабле всё больше, про прежние времена никто уже больше и не заикался, было совсем плохо. Еды не хватало всем, голод сказывался на настроении и даже рассудке. Сначала хотели обвинить Фару и Рейвен, которые соорудили консервирующее заклятье и не смогли его толком удержать, но потом в хранилище нашли три разбитых кристалла, которые и поддерживали магию. Один ещё мог треснуть сам собой, но три разом? Ответ становился очевидным: кто-то саботировал работу волшебства, кто-то специально испортил их провизию. Эшлин становилось всё хуже. К счастью, её уже не рвало, ведь это означало бы, что и та незначительная еда, что попадает в рот, не отдавала бы свою энергию. Хантер высыхал вместе с ней, он почти не ел, чуть ли не силой впихивая в неё свою порцию. А Эшлин страшно было себе признаться, что сопротивлялась она очень вяло. Ей хотелось есть. Ей хотелось защитить себя и ребёнка. Они двое должны выжить, несмотря ни на что. Нет, трое, конечно же трое, что за глупая мысль. Трое. Ребёнок, она и Хантер. Как же без него?

***

Плохие новости продолжали сыпаться. Нет, с едой – остатками еды – всё было в порядке. Но вскоре было найден тело Поппи. Плохо спрятанное тело, но даже если бы спрятали и хорошо – всё равно бы заметили её пропажу. С этого корабля было некуда уйти, здесь негде было скрыться толком, все так или иначе, встречались хотя бы за выдачей пайков. Но тело было просто оттащено за один из углов, словно убийце было плевать на то, узнаю ли о его или её деянии. Убийца точно был, как бы ни хотелось верить в естественную смерть, кровавый след от какого-то острого предмета за ухом не оставлял простора для воображения. Среди них был убийца. Теперь расследование шло уже по двум делам. Эшлин старалась отгонять от себя мысли, что это к лучшему, что значит один паёк освободился, что будет чуть больше еды для остальных, что получится убедить остальных, что ребёнок может занять место Поппи, есть её долю. Но это были неправильные мысли, отчаянные. Эшлин хотела верить, что она не такая, что она на самом деле не радуется смерти своей подруги, а просто отчаялась в край. Через два дня нашли и тело Рамоны – их главного «детектива». Говорят, она приближалась к разгадке, уже сузила круг подозреваемых, но держала всё в себе, пока не была уверена. Она всегда была такой, и теперь это сыграло злую шутку. Её тело лежало под общим столом в обеденной. То, что осталось от тела. Оно было обглодано словно зубами. Кто-то отчаялся настолько сильно, что принялся есть других людей. Прямо так – сдирая мясо с костей ещё тёплой жертвы. Эшлин плакала всё больше. То ли дело было в шалящем настроении из-за гормональной бури, то ли из-за всего этого творившегося ужаса. Ей было страшно, что следующей может стать она, а значит и её ребёнок вместе с ней. Даже голод потихоньку отступал. Эшлин его почти не чувствовала, словно это состояние стало столь привычным, что даже не напоминало о себе. А кофты пришлось надевать уже широкие, скрывая первую появившуюся округлость. К счастью, всем было плевать, как выглядит твой товарищ, их мысли занимало совсем иное. И сама Эшлин уже сходила с ума. Настолько сходила, что по ночам её мучили образы стекающей по подбородку крови, её железного запаха и вкусной плоти на языке. Вкусной. Сказочники всемогущие. Она точно сойдёт с ума со всеми этими кошмарами. Однажды утром, разбирая шкаф, Эшлин нашла свои хрустальные туфельки. Один каблук был обожжён как от магического выброса. На другом была засохшая кровь вдоль витиеватой фигурной лозы. Эшлин едва сдержала крик, рвущийся даже не из горла, а откуда-то ниже, из самого нутра. Возможно, кошмары были не просто кошмарами, возможно... Эшлин убрала туфли подальше и прикрыла их своими вещами. Неважно. Она и ребёнок выживут. Любой ценой. Даже если это не просто кошмары.

3

Сериз захлопнула забрало шлема, проверила герметичность костюма и встала перед шлюзом. Через пять минут закат догорит, и можно будет выдвигаться. Пока последние лучи не скроются за горизонтом даже защитный скафандр, укреплённый магией, не поможет от жара и жёстких ультрафиолетовых лучей. Короткой ночью тоже всё вокруг дышало жаром и остаточной радиацией, но можно было выбраться на разведку или за необходимыми вещами. Дверь зашипела, пропуская в переходную комнату. Пиликнул датчик, обозначающий, что солнце село. Дверь позади неё закрылась, начала открывать дверь впереди. Под ноги тут же бросился мелкий чёрный песок. Когда-то он был жёлтый, мягкий, приятный. В него так волшебно было погрузить босые ноги. Сейчас же не стоит и прикасаться ни к чему снаружи, что не прошло жёсткую дезинфекцию и магическое обеззараживание от остаточной радиации. Если так подумать, то казалось, что если снять шлем, в нос ударит жёсткий запах гари, но это уже было давно не так. Может, поначалу, но сейчас уже и гореть толком было нечего – всё органическое на поверхности, что не скрылось за толстыми стенами подземных бункеров, было просто уничтожено, стёрто с лица сказочного мира, словно никогда и не существовало. Сериз не стала тратить время на разглядывание бесплотной чёрной пустыни и тут же взяла быстрый темп на север. Всего через несколько часов над горизонтом взойдёт солнце – второе солнце, то молодое, что ещё жёстче. Никто не знает, как так вышло. Может оно само образовалось внезапно, может кто-то, кто уже не признается никогда, решил, что маловато света, и надо использовать мощную магию, чтобы создать второе светило... Не важно. Уже не важно. Сейчас же их планета находилась в агонии от излучения сразу двух звёзд. Двойной жар буквально испепелял, двойное излучение лишало мир защитного слоя, и теперь лучи были ещё жарче и несли в себе убойную дозу радиации, как гамма, так и просто сильного не сдерживаемого ультрафиолета. Но это было не всё. В первые недели большая часть защитных бункеров была уничтожена мощными землетрясениями от раздирающей на части гравитации двух мощных центров, а не одного, как было раньше. И конечно же, не было почти кислорода. Растения оказались сожжены, океаны вскипели и потихоньку испарялись. Воздух, пригодный для дыхания, был только в тех самых бункерах благодаря искусственным плантациям на гидропонике и магическим и механическим преобразователям. Один из таких преобразователей в их бункере вот барахлил, денёк другой – и выйдет из строя. И он был не первый. Он уже был запасным. А, значит, скоро в бункере просто не хватит кислорода на всех. Или выкидывай людей наружу, обрекая на мучительную, но быструю смерть, или пусть все тоже умрут, но более медленно. Поэтому Сериз должна была добраться до одного из таких разрушенных бункеров и забрать детали для починки, а лучше сердечник преобразователя, если тот окажется цел. Никому ещё не удавалось покрыть такое расстояние туда и обратно и выжить, не попав на губительный рассвет. Но иного выбора не было. Сериз бежала быстро, не обращая внимания на уже начавшуюся тянущую боль в ногах. Сериз отвыкла от бега, ведь в бункере толком не разогнаться, не побегать. Она оттолкнулась от земли и высоко подлетела, попав в одну из зон аномальной гравитации. Поверху – по летающим островам – было быстрее. В таких зонах притяжение было слабее, а значит можно большими прыжками, словно полётом, преодолевать больше расстояния. Но тут было важно чутьё, важна была удача, ведь оступишься – упадёшь в пропасть. Или можно не заметить, как влететь в зону наоборот повышенной радиации, и тогда если не размажет в лепёшку, то придавит так, что еле двигаться сможешь. А всем было известно, чем может обернуться промедление в их истерзанном двумя солнцами мире. Так что лишь самые отъявленные сорвиголовы, безумные авантюристы осмеливались прыгать между летающими островами, пролетая над многокилометровыми пропастями между ними, рассчитывая лишь на силу прыжка и собственное чувство баланса. Сериз была одной из таких, а ещё она знала, что иного выбора у неё нет – иначе просто не успеть даже с её навыками скорости. Тогда погибнет не только она, но и её друзья из бункера, одни из последних выживших. Сериз с силой бросила крюк с привязанной к нему верёвкой в сторону следующего парящего острова, иногда силы прыжка не хватало, и нужно было пользоваться подручными средствами, например, перелетая с один на другой с помощью верёвок. Полёт, почти свободное падение, и весь воздух оказался выбит из лёгких от удара телом о стену следующего острова. Сериз чуть не выпустила верёвку из рук, но упрямо заставила себя подтянуться и ползти вверх. Нельзя останавливаться, просто нельзя, как бы больно не было, какой бы ни была сильна усталость. Просто вперёд, пока отведённое светилами время не иссякло. И вновь погоня, а когда острова на пути закончились, вновь бег по пустыне. В какой-то момент ноги совсем потяжелели, в голове появился туман. Слишком рано, слишком. Ещё не настолько жарко, она же не так долго бежит. Неужели переоценила свои силы? Неужели стало ещё жарче, и костюм больше не спасает даже ночью? Неужели... Сериз обернулась и похолодела. На кислородном баллоне была небольшая, но трещина. Повредила во время прыжка? Это же... Ей конец, ей определённо конец. Снаружи дышать просто нечем, да даже если и было чем, то снять шлем – это умереть от жара и радиации. Сериз побежала, побежала дальше как могла. Вернуться она не сможет, но если повезёт, если очень-очень повезёт, то она добежит до цели, до того бункера. И может быть, может быть там будет ещё один баллон на замену. Только бы добежать, только бы успеть... А потом она упала, когда темнота совсем заволокла взор. Не успела. Подвела всех. Она умрёт, и умрут остальные. Сериз пришла в себя. Голова болела, но, в целом, было неплохо. Не жарко, даже прохладно. Чистый воздух наполнял лёгкие. Она открыла глаза. Белые стены, белые простыни под ней. Это не было похоже ни на одно из мест в их бункере. И слишком чисто и хорошо, чтобы быть тем повреждённым. Так где она? Странно. Непонятно. Неизвестно. Но лучше чем смерть под беспощадным жаром любого из небесных светил. Хотелось бы верить. Сложно быть оптимистичным, когда всё вокруг в огне. Буквально в огне. А жизнь – это равнодушие стены бункера, закопанного глубоко-глубоко, под слой выжженной земли, раздираемой адом, но не сказочным Долго и Счастливо, что обещала Книга Легенд. Сами ли они навлекли беду или это было предначертано? Какой-нибудь скрытой историей, сказкой, что не воспринимали всерьёз и прятали на самой дальней полке, мол, не подходит она нам, слишком мрачная, слишком много безысходности, и нет того, кто выиграл, надел корону и жил долго и счастливо. Обычно в сказках одна сторона – злая (условно злая) – проигрывала, а добрая получала достаток и власть. Здесь ни у кого нет ни того, ни другого. Сказка ли это вообще тогда? Сериз осторожно и немного неуверенно спустила ноги с койки и огляделась, всё те же стены, и почти сливающаяся с ними дверь с круглым стеклянным оконцем. Она жива. Кажется. Но где же она? Как она не погибла, где оказалась, кто её сюда принёс? Сериз попыталась встать, но правую ногу прострелило болью. Не похоже на перелом, но сильно потянутые или надорванные связки – Сериз знала свои ноги, знала возможные травмы, помнила ещё, как бывало в три-а-троне, если перестараться, особенно когда вернулась Рамона, и приходилось бегать в полную силу, а не с остальными медленными простыми людьми, не волчьими оборотнями. Сериз хотела верить, что Рамона где-то там, в другом сохранившемся убежище, что она, как и мама с папой, сумели выжить что в их бункере всё хорошо, что просто связь из-за радиации плохо работает, что их передатчик повредился, и поэтому никто не может сообщить по миррор-связи, что они целы, а на самом деле, они живы. Кстати, то было одной из причин, почему Сериз вызвалась на эту почти самоубийственную миссию: может бункер не заброшен, может в нём ещё есть выжившие, может именно там её семья... Призрачная надежда, конечно. Но что у них есть кроме неё? Только она и ничего больше. Но когда она успела так повредить ногу? Сериз не помнила этого. С другой стороны, всё это отсутствие кислорода могло плачевно сказаться на памяти и прочих когнитивных способностях. Неужели она даже травмы не помнит? Но всё же, где она? Что происходит? Сериз доковыляла до окошка, заглянула сквозь него. Коридор. Тоже белый, тоже такой чистый, стерильный почти. Неизвестно. Непонятно. Что вообще происходит? Сериз обратно уселась на койку. Нога слишком болела, чтобы наматывать круги даже не смотря на перевязку. Сериз с удивлением отметила и её: просто плотно прилегающие бинты, тоже чистые, но так крепко всё сделано, болит лишь когда наступаешь. Умело сделано, не кем-то на коленке. У них самих нормального медика-то и не было. Послышались шаги. Сериз дёрнула ухом. Несколько человек, четыре-пять, где-то так. Шаги какие-то странные, необычные, не похожие на шаги других людей. Почему такие странные было понятно после того, как дверь распахнула – гномы. Ну да шаги уже, не такие размашистые, но при этом тяжёлые, не спутать с детскими. Кости тяжелее обычных, шире плечи, вес «стандартный» при таком малом росте. – Вы – гномы? – спросила Сериз, пусть это был и крайне глупый вопрос. Очевидно же. – А кто ещё? – ворчливо ответил «предводитель». Гномы же. Они такие. Ворчливые и неприветливые, грубые в общении. – Где я? – спросила Сериз, понимая, что информация самая критичная. – Хозяйка всё ответит, – сообщил всё тот же гном и поманил аз собой. Сериз приподняла на одну ногу, но следовала за гномом, оглядывала окрестности. Похоже на бункер, только боле светлый, модернизированный. Им самим не хватало энергии, чтобы освещать все коридоры, всё тратилось на другие системы – жизнеобеспечения, подержание систем лазарета, освещения ферм гидропоники, функционирования преобразователей... А тут... Словно им было плевать на перерасход, словно они могли сжигать всё, что захочется. Яркий свет в проходах, так чисто, что явно использовалась какая-то магия или какие-то устройства, на которые тоже требовалась сила. Поразительно. – Сериз Худ! – тут же улыбнулась хозяйка кабинета, куда Сериз привели. – Ваше Величество? – спросила Сериз, разглядывая Её Величество Королеву Объединённых Королевств Защитницу Добра Белоснежку. – О, родная, не надо формальностей! Мы так рады, что нашли тебя! – воскликнула Белоснежка и даже обняла её. Всё ещё непонятно, да и внутренний голос не успокаивается. – Рады? Нашли? – не поняла Сериз, всё ещё мысленно находящаяся посреди выжженной бесплодной пустоши. – Да. Ты была посреди пустыни. Твой костюм был повреждён, баллон кислородный даже не подлежит ремонту. Счастье, что мы обнаружили тебя во время одного из патрулей! Как ты? Где ты была? Что ты делала в пустыне? – Сколько я была без сознания? – спросила вместо ответа Сериз. – Два дня. Ты была почти без воздуха, мы думали, что твой мозг повреждён слишком сильно, мы думали, что ты и не оживёшь, но вот ты перед нами. Сериз лишь кивнула. В кабинете были картины, небольшие статуэтки, что-то известное, щелкающее на границе сознания. Наверное, что-то знаменитое, важное, но Сериз никогда не интересовалась высоким искусством, просто знала, что есть крутые художники, важные скульпторы, но кто-то вот сохранил, не позволил сгинуть в пучине их апокалипсиса. Белоснежка сохранила. Кто, если не она? – Мне надо... Мне надо вернуться. Взят сердечник преобразователя кислорода и вернуться, – Сериз помнила о своей миссии, о своих друзьях, любимых. Надо было выполнить задание, найти детали, принести в убежище. Иначе плохо, иначе конец, иначе боль и смерть. Выполненная миссия или ничего. Сериз была готова смириться со своей смертью, но не со смертью своих друзей. – Конечно, – кивнула Её Величество Белоснежка. Царственно, величественно, по-настоящему по-королевски. Словно весь мир не умирал в агонии, словно два светила не сжигали всё на поверхности до чёрного пепла. Словно всё ещё есть дворцы и Наследие, стоит лишь руку протянуть, почувствовать, проникнуться. И хотелось, правда хотелось, поверить, почувствовать то королевские сказочное сияние, неизменное влияние. Поверь – и всё будет хорошо, прими Судьбу – и получи сказочный конец. А если тебе не уготовано Долго и Счастливо – живи с мыслю о том, что принёс ему кому-то другому, что своими страданьями обеспечил будущее достойной принцессе, достойной просто потому, что родилась такой; ведь наследие не обманывает, не тасует карты: каждый, кто рождается, уже заслужил своею судьбу, плохую или хорошую, победу или поражение, счастье или провал. Всё предопределено, всё расписано, всё по совести, всё честно. Сериз тряхнула головой, стряхивая наваждение. Наследие и Судьба остались далеко позади. Важен были данный момент, верность собственным (не предначертанным, а именно собственным) принципам, верность друзьям и любимым. Нужно завершить миссию, доставить сердечник или, хотя бы, детали к нему. Убежище должно выжить и не так важно, кто должен быть злодеем, а кто героем. Просто победить, просто выжить. – Конечно, но ты не можешь бежать с такой ногой, и мало кто способен преодолеть такое расстояние даже полностью здоровым, да ещё и с грузом, тебе надо восстановится, выздороветь, а может кто из наших курьеров самой длинной ночью выполнит поставку. У нас есть детали, есть запасные части. Есть запасные части, есть детали, есть надежда. Сериз хотела в это верить, искренне хотела. Надежда, детали, части. Всё то, чего им не хватала. Их королева, Белоснежка, спасёт их, подарит то, чего недоставало, убережёт от будущей беды. И еда, какая же вкусная тут была еда. Даже мясо то, что не хватало охотнику внутри, чуть кровавый бифштекс, в который вгрызаешься зубами, и единственное чувство после – нарычать, покусать, уничтожить того, кто посмеет позариться. Мясо, овощи, фрукты, десерт из пирогов и желе, тортиков и суфле! Неужели бывает так хорошо? Неужели? – Где ваша база? – спросила Белоснежка через пару дней, как Сериз гостила у них и восстанавливалась после своей травмы. – Мы могли бы послать помощь, новый сердечник. Или под покровом ночи перевести их сюда. Пусть все они будут в безопасности и сыты. Тут было хорошо. Много еды и другого довольствия. Эппл – естественно Эппл, как дочь Белоснежки и их королевы – улыбалась ей, говорила о единстве и ждущем их Счастливом Конце. Сложно было сопротивляться, почти невозможно. Сериз улыбалась, Сериз показала на карте, где их лагерь находится, где тот бункер, не разрушенный ещё катаклизмами двух светил. Помощь. Помощь – это хорошо. Это то, в чём её миссия заключалась. Им принесут сердечник, а то и целый преобразователь, спасут от мучительной смерти от удушья. А, может, приведут сюда, где стерильная белизна, заботливая медицина и вкусная еда. А после, как только ответы были даны, Сериз оказалась в клетке. Железные прутья не давали разогнуться, не давали выпрямиться и толком оглянуться. Вокруг, в таких же клетках, были другие: отмеченные Судьбой или Магией, обладатели особых талантов, и те, кому не посчастливиться не иметь громкого имени. Свежая кровь помогала при радиационном заражении, кровь магов помогала держать границы бункера даже тем, кто не имел подобного таланта. Как оказалось, кровь волчьего оборотня тоже полезна: рейнджеры смогут преодолевать большее расстояние среди ночи, находить заброшенные и действующее объекты, красть полезных людей и технологии. Сериз должна была бежать. Любым способом, превозмогая слабость и боль. Просто бежать, чтобы и их убежище не пало жертвой равнодушного конвейера. Белоснежка и её приспешники верили, что они смогут возродить сказочный мир. Неважно под землёй или над землёй: те же законы, те же правила, те же сюзерены и вассалы. А кто не согласен, пусть отдаст свою силу общему делу. Это было ради общего блага, как пояснили Сериз, всё страждущей сломать прутья клети. Они вот-вот были на пороге важнейших научных прорывов, а кровь и то, что её производит – костный мозг – были неотъемлемой частью экспериментов. Еще немного, и учёные научатся выделять особый белок, что позволяет оборотням бегать так быстро. Ещё чуть-чуть, и получится синтезировать кровь для переливаний при лучевой болезни от попаданий на первые рассветные лучи. Ещё совсем капелька, и найдётся средство, что позволит жить даже на поверхности, просто нужно ещё немного крови, ещё немного мутаций и магии, что текут по жилам некоторых сказочных героев. Сериз – одна из них. Одна из немногих. Ещё есть Рейвен с её талантами в тёмной магии, а значит той, что защитит их от солнц. Ещё есть Дарлинг, чьи волосы замедляют время, а значит удастся дольше исследовать пустоши. Ещё есть Китти с её навыкам перемещения в пространстве от одной лишь улыбки. Их выкачают до капли, уничтожат, убьют, опустошат ради высшего блага. Сериз поняла истину слишком поздно, оказалась слеплена регалиями и блеском камней, золота и платины короны королевы объединённых сказочных земель. Не сумела сбежать, воспротивиться, превозмочь. Королевы вынуждены думать о всём своём народе, иногда игнорируя желания и даже волю к жизни отдельных своих граждан. И вот она в клетке – ждёт своей участи забойного барашка, производителя крови и костного мозга ценного организма, но никак не личности, не человека. И её слабость, её вера в Белоснежку и сказочные регалии приведёт её друзей к тому же концу. Она виновата. Она. Только она. Никто иной. Она. Она. Она. Осталось лишь жить с этим. И, похоже, не слишком долго, ведь костный мозг эффективнее крови, как показали эксперименты. А значит можно выдоить своих пленников, получить все и преимущества и выкинуть за пределы бункера под безжалостный, как и эти самые эксперименты, жар двух солнц тела. Своими ответами Сериз обрекла себя, своими ответами Сериз обрекла всех остальных. Осталось лишь верить, что жизнью её продлиться недолго, что недолго ей осталось жить с этим знанием.

4

Они все неправильные. Какие-то странные. Жуткие. Китти привыкла наблюдать, Китти привыкла смотреть на всех остальных, подмечать детали, смотреть, как исполняется Судьба, как герои пытаются с ней бороться или наоборот пытаются её исполнить. Но все они неправильные, у всех них есть скрытые мотивы, все они сквозь свои интересы хотят Зла, так или иначе. Хотят быть добрыми, конечно, обманывая Наследие, или хотят быть добрыми в конце, когда будут раздавать Долго и Счастливо, лишь бы именно они получили главный приз, лишь бы они победили, стали по примеру своих предков королями и королевами. Вот Датчес. В её глазах была воля и непокорность. Нежелание принимать Судьбу какая она есть, стать призраком отчаяния без прекрасного принца, что уйдёт к другой. Белый Лебедь смешивался с Чёрным, так что и не разобрать. Истории сказки наслаивались друг на друга, переплетаясь, объединяясь, и вот наследница Принцессы-Лебедь становится тем самым Чёрным Лебедем, что отбирает чужое счастье. Всё и по Судьбе, и лживо, украдено, но не подкопаешься. А вот наследница Золушки, которая готова отдать своё гарантированное Долго и Счастливо ради любви, настоящей любви, а не той, что предначертана свыше, не той что подарит упавшая туфелька и бал, на который удалось пробраться тайком. Хантер – её любовь, и Эшлин готова отказаться от всё большего ради него, ради неё, ради выбора, ради возможности обронить туфельку перед тем, кто правда оценит. И все они хотят её смерти, все они. Лишь бы уничтожить беспристрастного наблюдателя, того, что не принадлежит ни к Наследникам, ни к Отступникам, ведь наблюдатель может переломить ход событий, своим выбором исказить историю, рассказать её с той или иной стороны, дать заголовок и подвести итог. Все они бояться её. Все не достойны удара когтей, что окончат их историю, завершат очередной виток цикла, прекратят свою бессмысленную игру. Только так. Уничтожить, и только тогда связующий с Рассказчиками будет в безопасности, будет свободен, будет иметь возможность дремать на ветвях в отрыве от войны. Любой из, ведь она всегда происходит, какая бы борьба ни была: добро и зло, наследие или собственный путь. Всегда виноват наблюдатель. И в этот раз наблюдатель останется в выигрыше, окрасив когти в ярко-алый цвет крови главных героев. Китти спрыгнула с ветки дерева, обнажая когти. В этот раз победит именно она.

5

Кэсси оторвалась от видения. Очередного. Они сменяли друг друга сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, то целые истории, то чисто вспышки, не все пугающие и ужасные, но лучше всех запоминались именно такие – сулящие конец всего, конец сказок и даже жизней. Быть наследницей Кассандры нелегко, очень нелегко. Никто не верит в твои пророчества, никто не хочет и слушать, даже если этот кто-то выбрал путь противодействия Судьбе. Но не в противодействии все причины? Не от того, что привычная цепочка событий, повторяющаяся из раза в раз, распалась? Или оно накопилось само, оно должно было однажды случиться? Этого Кэсси не знала. Но она сама хотела изменить будущее, перестать быть «просто сумасшедшей», проклятой провидицей. Оставалось только бороться с собственной Судьбой, искать пути обхода, видеть худшие их исходов и противодействовать им, искать причины и избегать их, сражаться с ними, отвергать их, разрушать пророчества. Пусть никто не послушает, пусть никто не поверит, она сама найдёт выход, найдёт решение, превозможет и спасёт всех. Даже если никто никогда не узнает о её поступках, о той беспрерывной борьбе с будущим и Судьбой. И вновь новое видение, затягивающее в глубины свои, оставляющее после себя лишь привкус безнадёжности. Но даже после него приходится сражаться, найти ту костяшку домино, что вызвало волну, остановить, предотвратить, противодействовать. Выбор противодействия Судьбе у всех героев вызвал целые ветви, пророчащие уничтожению мира. Но среди них были а и другие – живые, яркие, настоящие, те, к которым хотелось стремиться. И Кэсси старалась, искренне старалась, превозмогала, искала спусковые триггеры, лишь бы найти для всех счастливый конец, настоящее Долго и Счастливо, что наступит для всех, не приведёт к печальному концу и наступит для всех и каждого, вне зависимости от изначальных ролей. А пока водоворот утягивал за собой, показывая старые и новые картины, мешая их между собой.

***

– Всё бы отдала за ещё одну прогулку по летнему лугу, – мечтательно произнесла Эшлин. – А я за свежее яблочко, – поддержала Эппл. Свежей еды вообще почти не было. Строго нормированные пайки из засушенных запасов, что погрузили на борт, да пара небольших «плантаций» для выращивания овощей и злаков. Деревья сажать было крайне нерационально, да и вряд ли они в таких условиях прижились. А если бы и прижились, то заняли своей корневой системой слишком много места, отбирая ресурсы у других растений. – А я за визит в библиотеку, – Розабелла. И верно, в первую очередь на корабль брали самое необходимое: еду и то, из чего её можно создать, одежда, обогреватели и тому подобное. С собой было лишь пару книг, не сравнить с теми просторами библиотеки Эвер Афтер или любого другого королевство дворцового книгохранилища. Особенно того, что находился в замке Красавицы и Чудовища. Один из таких преобразователей в их бункере вот барахлил, и денёк другой – и выйдет из строя. И он был не первый. Он уже был запасным. А, значит, скоро в бункере просто не хватит кислорода на всех. Или выкидывай людей наружу, обрекая на мучительную, но быструю смерть, или пусть все тоже умрут, но более медленно. Поэтому Сериз должна была добраться до одного из таких разрушенных бункеров и забрать детали для починки, а лучше сердечник преобразователя, если тот окажется цел. Никому ещё не удавалось покрыть такое расстояние туда и обратно и выжить, не попав на губительный рассвет. Но иного выбора не было. Сериз бежала быстро, не обращая внимания на уже начавшуюся тянущую боль в ногах. Сериз отвыкла от бега, ведь в бункере толком не разогнаться, не побегать. Она оттолкнулась от земли и высоко подлетела, попав в одну из зон аномальной гравитации. Поверху – по летающим островам было быстрее. В таких зонах притяжение было слабее, а значит можно большими прыжками, словно полётом, преодолевать больше расстояния. Но тут было важно чутьё, важна была удача, ведь оступишься – упадёшь в пропасть. Или можно не заметить, как влететь в зону наоборот повышенной радиации, и тогда если не размажет в лепёшку, то придавит так, что еле двигаться сможешь. А всем было известно, чем может обернуться промедление в их истерзанном двумя солнцами мире. Так что лишь самые отъявленные сорвиголовы, безумные авантюристы осмеливались прыгать между летающими островами, пролетая над многокилометровыми пропастями между ними, рассчитывая лишь на силу прыжка и собственное чувство баланса. Сериз была одной из таких, а ещё она знала, что иного выбора у неё нет – иначе просто не успеть даже с её навыками скорости. Тогда погибнет не только она, но и её друзья из бункера, одни из последних выживших. Сериз с силой бросила крюк с привязанной к нему верёвкой в сторону следующего парящего острова, иногда силы прыжка не хватало, и нужно было пользоваться подручными средствами, например, перелетая с один на другой с помощью верёвок. Полёт, почти свободное падение, и весь воздух оказался выбит из лёгких от удара телом о стену следующего острова. Сериз чуть не выпустила верёвку из рук, но упрямо заставила себя подтянуться и ползти вверх. Нельзя останавливаться, просто нельзя, как бы больно не было, как ни была сильна усталость. Просто вперёд, пока отведённое светилами время не иссякло. – Здесь мы ещё вроде не были? – спросила Дарлинг, осматривая покосившееся двухэтажное строение, похожее на магазинчик. Вывеска раньше была где-то над дверью, но сейчас о её наличии напоминали лишь проржавелые крепления. Прошло всего месяцев шесть, да? А уже такая разруха. Конечно, первым делом удар пришёлся по Стране Чудес, но теперь, когда барьер был снят, проклятье быстро захватило и все остальные волшебные миры. Мёртвые восставали и обращались против живых, а всё вокруг рушилось и тоже… умирало. Ржавчина, казалось, могла распространяться и уничтожать всё прямо на глазах, всё гнило, даже то, что, казалось, гнить не может, земля больше не рождала практически ничего. Всё что оставалось, это искать припасы с прошлых времён: по магазинчикам, по кафешкам, по замкам. Порой везло и гниение не успевало доходить до кладовых, проедая насквозь камень погребов и пластик упаковок. Это были хорошие дни – удавалось вернуться с «уловом». Тогда даже Рейвен улыбалась, более того – иногда и улыбались самой Рейвен. Может им и сегодня повезёт. Рейвен одновременно кивнула и неопределённо пожала плечами, но запустила с пальцев через выбитый треугольничек стекла в окне фиолетовый огонёк. Если стёкла почти целы, значит есть шанс не только на наличие чего-нибудь, но и на сохранность этого чего-нибудь. Огонёк вернулся через несколько минут. Никаких подозрительных звуков, никакого шевеления. Дарлинг сбила рукоятью меча дверную ручку с замком и аккуратно толкнула дверь. Всё ещё тихо. И это магазинчик. Отлично. Воздух внутри был затхлым, а запах неприятным. То, что на полках, практически всё сгнило, но не было даже летающих мух. Они набили в объёмные сумки всё, что кажется хорошим и не испорченным. Ручки и бумага (чудо, что та уцелела) – почему бы и нет? Очень дефицитная вещь, можно обменять потом почти на что угодно. Вода в пластиковых бутылках – настоящее сокровище, ведь пить воду из водоёмов даже после кипячения и обработки магией крайне неприятно, иногда и опасно. Несколько пузатых стеклянных сосудов с алкоголем – помогает скрасить ночь, полную завывания мертвяков за окнами или продезинфицировать рану. Еды почти не было, только несколько консервных банок выглядели более-менее прилично. – Смотри какое чудо! – а вот это, было, и правда, самое настоящее чудо. Среди всего этого мусора и подгнивающих продуктов лежала нетронутая упаковка воздушных зефирок маршмелоу, а рядом с ним, практически на соседней полке бутылка из тёмного стекла с красным вином. Дарлинг протянула пальцы и повертела в руках пакет из твёрдого крашеного полиэтилена. Ни следа гниения. Удивительная редкость. И пробковое дерево на бутылке кажется нетронутым – цвет светлый, красивый, сам материал твёрдый, нетронутый. Дарлинг спросила: – Как думаешь, мы заслужили небольшую награду за свои труды? Рейвен легко улыбнулась. Красивая улыбка, хоть и такая короткая, да небольшая. Рейвен нынче редко улыбалась. Как и все остальные. Если уж быть честной. Принцессы, конечно, растягивали губы, показывая ровные ряды зубов, но только как дань привычке, как показатель статуса что ли. Настоящие улыбки стали редки. Через два дня нашли и тело Рамоны – их главного «детектива». Говорят, она приближалась к разгадке, уже сузила круг подозреваемых, но держала всё в себе, пока не была уверена. Она всегда была такой, и теперь это сыграло злую шутку. Её тело лежало под общим столом в обеденной. То, что осталось от тела. Оно было обглодано словно зубами. Кто-то отчаялся настолько сильно, что принялся есть других людей. Прямо так – сдирая мясо с костей ещё тёплой жертвы. Эшлин плакала всё больше. То ли дело было в шалящем настроении из-за гормональной бури, то ли из-за всего этого творившегося ужаса. Ей было страшно, что следующей может стать она, а значит и её ребёнок вместе с ней. Даже голод потихоньку отступал. Эшлин его почти не чувствовала, словно это состояние стало столь привычным, что даже не напоминало о себе. А кофты пришлось надевать уже широкие, скрывая первую появившуюся округлость. К счастью, всем было плевать, как выглядит твой товарищ, их мысли занимало совсем иное. И сама Эшлин уже сходила с ума. Настолько сходила, что по ночам её мучили образы стекающей по подбородку крови, её железного запаха и вкусной плоти на языке. Вкусной. Сказочники всемогущие. Она точно сойдёт с ума со всеми этими кошмарами. Вот Датчес. В её глазах была воля и непокорность. Нежелание принимать Судьбу какая она есть, стать призраком отчаяния без прекрасного принца, что уйдёт к другой. Белый Лебедь смешивался с Чёрным, так что и не разобрать. Истории сказки наслаивались друг на друга, переплетаясь, объединяясь, и вот наследница Принцессы-Лебедь становится тем самым Чёрным Лебедем, что отбирает чужое счастье. Всё и по Судьбе, и лживо, украдено, но не подкопаешься. А вот наследница Золушки, которая готова отдать своё гарантированное Долго и Счастливо ради любви, настоящей любви, а не той, что предначертана свыше, не той что подарит упавшая туфелька и бал, на который удалось пробраться тайком. Хантер – её любовь, и Эшлин готова отказаться от всё большего ради него, ради неё, ради выбора, ради возможности обронить туфельку перед тем, кто правда оценит. И все они хотят её смерти, все они. Лишь бы уничтожить беспристрастного наблюдателя, того, что не принадлежит ни к Наследникам, ни к Отступникам, ведь наблюдатель может переломить ход событий, своим выбором исказить историю, рассказать её с той или иной стороны, дать заголовок и подвести итог. Все они бояться её. Все ни достойны удара когтей, что окончат их историю, завершат очередной виток цикла, прекратят свою бессмысленную игру. Только так. Уничтожить, и только тогда связующий с Рассказчиками будет в безопасности, будет свободен, будет иметь возможность дремать на ветвях в отрыве от войны. Любой из, ведь она всегда происходит, какая бы ни была борьба: добро и зло, наследие или собственный путь. Всегда виноват наблюдатель. И в этот раз наблюдатель останется в выигрыше, окрасив когти в ярко-алый цвет крови главных героев. Мёртвые прорвались не через стены. Через низ. Дыры в земле нашли быстро. Мёртвые устроили подкоп. Или их вёл инстинкт, или же они стали умнее. В любом случае, ничего утешительного, ведь безопасности стало всё меньше. Теперь уже и за стенами замков и крепостей не спрячешься. – Твоя хвалёная защита не сработала. Ты точно всех нас убить хочешь! – первым же делом вскрикнула Эппл, стоило Рейвен поджечь последний из костров. – Раньше они никогда не устраивали... такого. – И значит это не надо продумывать? Защита была твоей главной работой! – Может, не будем тыкать друг в друга пальцами хотя бы сегодня? – послышался знакомый голос со стороны. Подозрительно слабый голос. Все обернулись. Дарлинг. Дарлинг с мечом в руке. Бледная Дарлинг с окровавленным мечом в руке, а вторая рука зажимала кровавую же рану на плече. Доспехов на ней не было. Не успела их надеть, когда всё завертелась? Её многие видели в гуще борьбы, она бесстрашно бросалась на противника, давая возможность остальным уйти спастись, забраться в убежище. Она многих сегодня спасла – с этим бы никто не поспорил. Но она была ранена, а быть раненным на такой войне – это быть мёртвым. А вскоре и не-мёртвым. Яд делал своё дело, убивая любого за денёк-другой. Кто-то посильнее мог сопротивляться дольше, но рано или поздно проигрывал. Так было со всеми, кому не повезло попасть на гнилой зуб умертвия. – Дарлинг, – с ужасом выдохнула Рейвен. – Ты... Сказать это она не смогла. Кажется, не мог этого сделать и никто другой. Все прекрасно понимали, что такая рана значит. Ни у кого не было сомнений на счёт этого. Раньше пытались лечить, бороться, но результат всегда был один. Дарлинг защитила этой ночью многих, но себя не смогла. Но хотя бы ей удалось уйти от остальных укусов, а, значит, у неё была возможность попрощаться, у неё был ещё денёк, может два или даже три – Дарлинг сильная, она будет бороться, сопротивляться заразе, превозмогать её всеми своими быстро иссякающими силами – но потом... потом понятно, что будет. Никто не хотел этого говорить вслух, будто от молчания ситуация станет менее реальной и неотвратимой, но все всё понимали. Уныние охватывало лагерь своим давящим тёмным присутствием. Мало было уже имеющихся проблем (а точнее глобальной и непреодолимой задницы, называемой апокалипсисом), уже случившихся смертей, так теперь их последний оплот жизни готовился лишиться одного из своих главных защитников. Вряд ли нашёлся хотя бы один человек, которого Дарлинг ни разу не спасала бы за время с начала этого безумия. Дарлинг была их главным рыцарем, защитником, неким символом надежды – пока меч в её руке, пока она стоит на страже, то всё ещё может быть хорошо, она возвращалась из таких мест, откуда вряд ли смог кто-то другой, неизменно приносила провиант и воду из своих вылазок, те, кто отправлялись с ней, всегда возвращались в целости и сохранности. А теперь Дарлинг была укушена, а значит Дарлинг умирала. Это могло означать конец всему. Стены больше не защищали, магия не сдержала умертвий, а теперь и их лучший рыцарь встречал свою смерть у себя на пороге. Они были обречены. И это тоже не произносилось вслух, но точно так же витало в воздухе как единственная объективная истина. Обречены. Всё. Проклятье победило, и ему оставалось лишь собраться в последний раз с силами и добить их. А после, как только ответы были даны, Сериз оказалась в клетке. Железные прутья не давали разогнуться, не давали выпрямиться и толком оглянуться. Вокруг, в таких же клетках, были другие: отмеченные Судьбой или Магией, обладатели особых талантов, и те, кому не посчастливилось не иметь громкого имени. Свежая кровь помогала при радиационном заражении, кровь магов помогала держать границы бункера даже тем, кто не имел подобного таланта. Как оказалось, кровь волчьего оборотня тоже полезна: рейнджеры смогут преодолевать большее расстояние среди ночи, находить заброшенные и действующее объекты, красть полезных людей и технологии. Сериз должна была бежать. Любым способом, превозмогая слабость и боль. Просто бежать, чтобы и их убежище не пало жертвой равнодушного конвейера. Белоснежка и её приспешники верили что они смогут возродить сказочный мир. Неважно под землёй или над землёй: те же законы, те же правила, те же сюзерены и вассалы. А кто не согласен, пусть отдаст свою силу общему делу. Это было ради общего блага, как пояснили Сериз, всё страждущей сломать прутья клети. Они вот-вот были на пороге важнейших научных прорывов, а кровь и то, что её производит – костный мог – были неотъемлемой частью экспериментов. Еще немного, и учёные научатся выделять особый белок, что позволяет оборотням бегать так быстро. Ещё чуть-чуть, и получится синтезировать кровь для переливаний при лучевой болезни от попаданий на первые рассветные лучи. Ещё совсем капелька, и найдётся средство, что позволит жить даже на поверхности, просто нужно ещё немного кров, ещё немного мутаций и магии, что текут по жилам некоторых сказочных героев. Сериз – одна из них. Одна из немногих. Ещё есть Рейвен с её талантами в тёмной магии, а значит той, что защитит их от солнц. Ещё есть Дарлинг, чьи волосы замедляют время, а, значит, удастся дольше исследовать пустоши. Ещё есть Китти с её навыкам перемещения в пространстве от одной лишь улыбки. Их выкачают до капли, уничтожат, убьют, опустошат ради высшего блага. Сериз поняла истину слишком поздно, оказалась слеплена регалиями и блеском камней, золота и платины короны королевы объединённых сказочных земель. Не сумела сбежать, воспротивиться, превозмочь. Королевы вынуждены думать о всём своём народе, иногда игнорируя желания и даже волю к жизни отдельных своих граждан. И вот она в клетке – ждёт своей участи забойного барашка, производителя крови и костного мозга ценного организма, но никак не личности, не человека. И её слабость, её вера в Белоснежку и сказочные регалии приведёт её друзей к тому же концу. Она виновата. Она. Только она. Никто иной. Она. Она. Она. Осталось лишь жить с этим. И, похоже, не слишком долго, ведь костный мозг эффективнее крови, как показали эксперименты. А значит можно выдоить своих пленников, получить все и преимущества и выкинуть за пределы бункера под безжалостный, как и эти самые эксперименты, жар двух солнц тела. Своими ответами Сериз обрекла себя, своими ответами Сериз обрекла всех остальных. Осталось лишь верить, что жизнью её продлиться недолго, что недолго ей осталось жить с этим знанием. Рейвен не одобряла. Она знала о коварстве собственной матери, и даже если где-то в глубине души продолжала её любить, всё равно знала и не одобряла. Лучше таких родственников любить на расстоянии, очень большом расстоянии – расстоянии между двумя измерениями. Но мнения Рейвен больше никто не спрашивал. Эппл, да и большинство остальных, твёрдо решили выпустить Злую Королеву ради «освобождения» зеркала и спасения Дарлинг. Возможно, они и правы. Это же... Дарлинг. Рейвен испытывала к ней самые добрые и тёплые чувства – она была её другом, боевым товарищем, порой даже любимой. Но не заведут ли они сами себя в ловушку? Не уничтожат ли себя своими же руками? Дарлинг... Дарлинг... Дарлинг... Меньше всего Рейвен хотела её смерти. Это же Дарлинг, их Дарлинг. Их защитник, их рыцарь, их друг и опора. Но почему же так неприятно свербило в голове, почему так хотелось расколошматить волшебное зеркало и не дать свершиться непоправимому? Злой Королеве место в зеркальной тюрьме. Но стоит ли это жизни Дарлинг? Что важнее: поступить по совести или поступить по-умному? Что выбрать: сердце, ноющее от мысли, что твой друг может умереть, или разум, что буквально кричал о глупости этой затеи? Сердце и разум – как и всегда противоположности вели свою войну. – Ты понимаешь, чего мы ходим? – спросила Эппл у волшебного зеркала. – Дорогая моя, я всецело понимаю. И не стану вам мешать. Более того, да не буду я вам портить жизнь, она и так не сахар. – Твоими стараниями, мама, – буркнула Рейвен достаточно громко, чтобы её голос проник за зеркальную пелену, но она всё равно не желала подступать к остальным и показываться в отражении. – Пёрышко моё, не желала я такого эффекта! Я захватить Страну Чудес хотела, а не уничтожить все волшебные миры! Зачем мне такие руины? Какая я королева без королевства? Без подданных? А эти... мёртвые даже платья толкового не сошьют! – И всё же, это была твоя магия. – Моя, твоя, кто знает? Ошибка, роковое стечение обстоятельств, превратности Судьбы, неверное ударение в заклинании у тебя или у меня... Никто бы не пожелал такого исхода, но что уж теперь? Спасите своего рыцаря, вы же знаете как. Или обречёте друга на смерть ради безосновательных и глупых подозрений? Что же вы теряете, милые мои? Верный вопрос, наверное. Хуже и быть не может. Хотя каждый раз, когда такие слова произнесены, их новый мир любит доказывать – ещё как может, смотрите как могу! Злая Королева выступила из зеркала. Зеркало отразило Эппл и Дарлинг. Дарлинг проснулась. Всеобщее ликование сложно было передать, ведь их надежда вернулась. А после кто-то выглянул из окна. На полусгнившем летающем драконе во главе армии умервий летела Злая Королева. Всё только начиналось, но уже было готово подойти к своему концу. Можно было вновь тыкать пальцами, и кричать «я же говорила», но что это сейчас изменит? разногласия только привели их к этой точке. Точке невозврата. Точке неизбежного поражения. Люди на корабле всё больше, про прежние времена никто уже больше и не заикался, было совсем плохо. Еды не хватало всем, голод сказывался на настроении и даже рассудке. Сначала хотели обвинить Фару и Рейвен, которые соорудили консервирующее заклятье и не смогли его толком удержать, но потом в хранилище нашли три разбитых кристалла, которые и поддерживали магию. Один ещё мог треснуть сам собой, но три разом? Ответ становился очевидным: кто-то саботировал работу волшебства, кто-то специально испортил их провизию. Эшлин становилось всё хуже. К счастью, её уже не рвало, ведь это означало бы, что и та незначительная еда, что попадает в рот, не отдавала бы свою энергию. Хантер высыхал вместе с ней, он почти не ел, чуть ли не силой впихивая в неё свою порцию. А Эшлин страшно было себе признаться, что сопротивлялась она очень вяло. Ей хотелось есть. Ей хотелось защитить себя и ребёнка. Они двое должны выжить, несмотря ни на что. Нет, трое, конечно же трое, что за глупая мысль. Трое. Ребёнок, она и Хантер. Как же без него? Сериз пришла в себя. Голова болела, но, в целом, было неплохо. Не жарко, даже прохладно. Чистый воздух наполнял лёгкие. Она открыла глаза. Белые стены, белые простыни под ней. Это не было похоже ни на одно из мест в их бункере. И слишком чисто и хорошо, чтобы быть тем повреждённым. Так где она? Странно. Непонятно. Неизвестно. Но лучше чем смерть под беспощадным жаром любого из небесных светил. Хотелось бы верить. Сложно быть оптимистичным, когда всё вокруг в огне. Буквально в огне. А жизнь – это равнодушие стены бункера, закопанного глубоко-глубоко, под слой выжженной земли, раздираемой адом, но не сказочным Долго и Счастливо, что обещала Книга Легенд. Сами ли они навлекли беду или это было предначертано? Какой-нибудь скрытой историей, сказкой, что не воспринимали всерьёз и прятали на самой дальней полке, мол, не подходит она нам, слишком мрачная, слишком много безысходности, и нет того, кто выиграл, надел корону и жил счастливо и долго. Обычно в сказках одна сторона – злая (условно злая) – проигрывала, а добрая получала достаток и власть. Здесь ни у кого нет ни того, ни другого. Сказка ли это вообще тогда? Сериз осторожно и немного неуверенно спустила ноги с койки и огляделась, всё те же стены, и почти сливающаяся с ними дверь с круглым стеклянным оконцем. Она жива. Кажется. Но где же она? Как она не погибла, где оказалась, кто её сюда принёс? Сериз попыталась встать, но правую ногу прострелило болью. Не похоже на перелом, но сильно потянутые или надорванные связки – Сериз знала свои ноги, знала возможные травмы, помнила ещё, как бывало в три-а-троне, если перестараться, особенно когда вернулась Рамона, и приходилось бегать в полную силу, а не с остальными медленными простыми людьми, не волчьими оборотнями. Сериз хотела верить, что Романо где-то там, в другом сохранившемся убежище, что она, как и мама с папой, сумели выжить что в их бункере всё хорошо, что просто связь из-за радиации плохо работает, что их передатчик повредился, и поэтому никто не может сообщить по миррор-связи, что они целы, а на самом деле. они живы. Кстати, то было одной из причин, почему Сериз вызвалась на эту почти самоубийственную миссию: может бункер не заброшен, может в нём ещё есть выжившие, может именно там её семья... Призрачная надежда, конечно. Но что у них есть кроме неё? Только она и ничего больше. Но когда она успела так повредить ногу? Сериз не помнила этого. С другой стороны, всё это отсутствие кислорода могло плачевно сказаться на памяти и прочих когнитивных способностях. Неужели она даже травмы не помнит? Но всё же, где она? Что происходит? Сериз доковыляла до окошка, заглянула сквозь него. Коридор. Тоже белый, тоже такой чистый, стерильный почти. Неизвестно. Непонятно. Что вообще происходит? Сериз уселась обратно на койку. Нога слишком болела, чтобы наматывать круги даже не смотря на перевязку. Сериз с удивлением отметила и её: просто плотно прилегающие бинты, тоже чистые, но так крепко всё сделано, болит лишь, когда наступаешь. Умело сделано, не кем-то на коленке. У них самих нормального медика-то и не было. Лезвие погрузилось в гнилую голову с громким и противным чавканьем. Дарлинг потянула меч на себя и вверх за рукоять, и звук, который сопроводил освобождение клинка из плена мёртвой плоти, был ещё более противным. Хотя всем уже на эти звуки стало напревать – они стали такой обыденностью, что не только Дарлинг, но и «правильные» принцессы вроде Эппл Уайт и Брайер Бьюти уже и не вспомнить когда морщили свои аккуратные красивые носики. То есть они морщили их и по сей день, но скорее по привычке, для красивой картинки брезгливой леди, искренности в этих жестах не было уже давно. Да уж, теперь это их действительность… Дарлинг сделала шаг назад, ещё один, отстраняясь от зеленовато-коричневых от разложения рук, но неизменно тянущихся к ней и другим «счастливым обладателям» ещё живой плоти, и рубанула по когтистым кистям мечом. Сегодня не-мёртвые особо разбушевались. Хотя, если уж быть честным. С каждым днём они становились всё активнее, их становилось больше и больше. Оно и понятно: проклятье Злой Королевы над Страной Чудес только прогрессировало, а Рейвен уже давно потеряла надежду его снять или, хотя бы, сдержать, так что просто пыталась бороться с «симптомами», а не с причиной. Совсем рядом взорвалось от фиолетовой вспышки несколько мертвяков, а Дарлинг срубила головы тем двум, что сумели избежать магического залпа. Уж разрушительная магия у Рейвен не сбоила практически никогда, даже до той страницы в Книге Легенд. Горькая ирония заключалась в том, что теперь кроме разрушения толком ничего и не надо было, а «быть доброй» сейчас означало разрушать, взрывать и атаковать. Разве что кроме Дарлинг с Рейвен никто и не хотел толком общаться: в основном именно её считали виновницей всех бед и их незавидного положения. А на деле Рейвен просто пыталась помочь. Она всегда пыталась всем помочь. На этом она и погорела. Злая Королева была не лыком шита: додумалась вставить в своё проклятье «защиту от снятия». Эффект от попытки Рейвен всё исправить отразился в противоположную сторону, и проклятье развернулось во всю мощь. Никто не мог этого предсказать, никто не мог узнать наверняка, пока не прозвучали роковые слова заклятья. Сначала-то всё было в порядке, казалось, что сработало, казалось, что больше нет никакой опасности, никакой злой магии. Но злая магия коварна – выжидает момент, чтобы ударить в спину, когда меньше всего этого ждёшь, застать врасплох и растоптать тем самым. А ещё эффект Страны Чудес накладывался: здесь всё не то, чем кажется. Дарлинг понимала. Она слишком долго путешествовала по опасным мирам, видела жутких тварей и чёрных колдунов, знала горечь поражений и отчаяние, когда ничто не может помочь. Рейвен не была виновата. Просто так случилось. Дарлинг понимала, остальные – нет. Даже сама Рейвен. Винила себя, изводила, не отвечала на обвинения и оскорбления, только глаза прятала в пол, потеряла тот задор и дух противоречия, просто делала, что нужно, покорно принимая роль изгоя в остальном. Они все неправильные. Какие-то странные. Жуткие. Китти привыкла наблюдать, Китти привыкла смотреть на всех остальных, подмечать детали, смотреть, как исполняется Судьба, как герои пытаются с ней бороться или наоборот пытаются её исполнить. Но все они неправильные, у всех них есть скрытые мотивы, все они сквозь свои интересы хотят Зла так или иначе. Хотят быть добрыми, конечно, обманывая наследие, или хотят быть добрыми в конце, когда будут раздавать Долго и Счастливо, лишь бы именно они получили главный приз, лишь бы они победили, стали по примеру своих предков королями и королевами. И лучше бы этой новости не было совсем. Открывшееся глазам нельзя было никак назвать кроме как ужасающим. Что-то случилось с консервирующими заклятьями, и половина запасов уже выглядела сгнившей, не пригодной к употреблению даже с большой голодухи. Пояса придётся затягивать ещё туже. Эшлин в ужасе прикрыла лицо рукой, но это не спасло от тошнотворного сладковатого запаха, скрутившего все внутренности узлом. Она потом сумела сделать лишь несколько шагов назад, прежде чем её вывернуло наизнанку больше желчью, чем остатками еды. Завтрак был давно. Со всех сторон послышалось «ты в порядке?» и «что с тобой?». Слишком знакомые. Слишком. – Запах ужасный, – почти не солгала Эшлин, отмахиваясь от чужих рук и спеша выйти на открытый воздух. Чистая правда была в том, что её выворачивало уже не в первый раз, а отмазки кончались. Всё более прогрессирующая «морская болезнь», лёгкое недомогание, теперь вот гниль... Но ещё пару месяцев, и скрывать истину уже не выйдет. Их с Хантером секрет, что может разрушить всё.

***

И вновь, и вновь, и вновь. Одно не отличить от другого, куски и фрагменты мешаются между собой, повторяются до каждой ужасающей детали, не отпускают, не позволяют толком уснуть. И чем больше пытаешься разглядеть причину, чем дольше сражаешься, тем образы навязчивее, так что горло уже изнутри раздирает крик. Но кричать нельзя, нельзя сдаваться, нужно лишь продолжать, выделять из мешанины отдельные картины, разбирать их по кусочку, по фрагменту, лишь бы найти ответы, что так ей нужны…