Отмолить беду

Кажется, что Гастону не нужен никто, кроме самого себя. Особенно сильно так кажется, когда Лефу заговаривает с ним о чем-то романтичном. О любви, например. Обычно в эти моменты Гастон плюется и поминает Белль дурным словом. А если вспомнить бессмертную душу — то он и вовсе приходит в бешенство. Не дело мужчине, знающему себе цену, думать о таких вещах. На это у него Лефу есть. Впрочем, чего ждать от солдата долгой и бесплодной войны? От человека, который терял всех и вся, сам оставаясь в живых лишь неведомым чудом? Лефу иногда думает, что Гастон выжил его молитвами, потому что он ждал, верил и знал, что ничего не случится. Не отпускал его. Он думает об этом — и позволяет себе надеяться и верить: хотя бы немного, хотя бы по ночам! Надеяться на то, что связан с Гастоном не только лишь дружескими узами, а чем-то большим. Лефу явственно видит, что тот является его родственной душой, и неважно, что сам Гастон этого еще не понял. Бывшему солдату с военной травмой явно не до любовных трудностей. Он все пытается устроиться в гражданском мире: смеется, старается вести себя как обычно, приударяет за Белль только потому, что у нормального, психически здорового мужчины в его возрасте должна быть жена. И в целом старается найти свое место в мире, да только вот все не выходит. Хорошо, что у него есть Лефу. Уж он-то сможет сделать то, что позволено в их мире соулмейтам: отмолить беду. Если просить искренне — сбудется. Если не отпускать — не умрет. И поэтому он каждый вечер исправно молит богов, перечисляя всевозможные беды и страдания, моля избавить от них любимого Гастона. Пока помогает, и Лефу доволен. Он вполне самодостаточен с этой любовью, как самодостаточен любой искренне любящий человек. Главное, чтобы тот, на кого направлено это чувство, был счастлив. А уж этого-то Лефу добьется точно: он слишком упрям. Так что он счастлив. Лишь бы был жив Гастон — все остальное неважно.