прострация

Осень умирала на глазах. Пролетающие мимо здания, деревья обрастали тусклой палитрой. В автобусе было морозно. Эдди неосознанно обхватил предплечья ладонями — пытался защититься. Дрожь проникала до костей. Может, и не от холода вовсе. Он смотрел только в окно, изредка кидая взгляды на Беверли, которые она старательно не замечала. Она сидела спокойно, но мяла ладони, что выдавало её с головой. Мороз пробирался под их кожу, терзал, испытывал. Они пытались ухватиться за последнюю каплю тепла в своём теле, но и она постепенно утекала. Окно запотело. Огни размывались, дома окутывала ранняя вечерняя тьма, и они растворялись в её складках. Автобус вёз их в неизвестность; там нельзя было точно сказать, ошибся ли ты с дорогой или же идешь по верному пути. Куда он приведёт? Достигнут они цели? А может путь оборвётся и скинет их в яму, где все станет только хуже? В тесной кабине в полной темноте им обоим было не разобрать. Их остановка была на окраине города, добираться до которой оставалось совсем недолго. Эдди считал, кажется, каждую секунду. Они иногда обрывались, счёт утаскивал его в глубину его мыслей, эмоции взрывались и он не мог более оставаться сосредоточенным. Они уводили его к Ричи, несомненно. Эдди останавливал себя, пытался сосредоточиться на пейзаже, но чем менее чётким он становился, тем легче ему было крутить всё услышанное по новой. После взрыва перед Бауэрсом пришло отчаяние. Он не винил ни его, ни даже Уилла, но в нём не было сил пытаться оправдать никого из них. Эдди был бы рад винить Уилла. О, каким бы счастьем это стало — так просто отдать всю вину тому, кто уже не может защититься. Эдди не мог. Было в этой ситуации что-то, с чем он не имел сил совладать. Откровенная банальность: не стерпеть боли, упасть, а потом по глупости быть убитым. Без истязаний, по случайности, примитивно и некрасиво. Сдаться миру, на котором не смог стоять ровно. Это не должно было быть так… Просто. Но Эдди ослепило что-то, к чему он хотел прикоснуться и понять, а в итоге виноватыми оказались те, кто быть ими не должен. Эдди хотел бы винить за это мир, человечество, что позволили ребенку с «неправильной любовью» утонуть в саморазрушении и нервных необдуманных поступках. Он хотел бы винить и правительство, и политические строи, религии, общества, историю, цивилизацию. Но винил он лишь себя. Вина врывалась в него ядом, кипятила кровь, стоило ему только подумать о Ричи. Он ничего не замечал. Он думал, что решил все проблемы, что жизнь — это очередной роман из школьной программы, которыми упивался Билл. Ведь всё начиналось трагично-романтично, и должно было связать его с Ричи навсегда, но он забылся, утонул в себе, а момент выскользнул из рук и плюхнулся в океан, который в итоге настиг и его. Эдди не хотелось в него падать. Но перед ним была бесконечная поляна, где каждая его ошибка горела ярче солнца. Они то приближались, то отдалялись, каждая ослепляла до белены. В ушах звенели потерянные слова, в руках была пустота, которая все еще помнила чужое тепло. Так легко не винить других, когда ты винишь только себя. Достоин ли он того, чтобы пытаться? Как же поздно Эдди задал себе этот вопрос. Автобус грызет пространство, и с каждой секундой он всё ближе и ближе, но горькая вина вопрошает, улыбаясь черным ртом: «тебя можно простить?» Отвернуться и бросить. Не дойти до конца, потому что он уже прекрасно понимает — прощения быть не должно, а если оно будет, он не выдержит. Все всегда были неправы на счёт него — он не тот, кто рискует, не тот, кто рушит стены, не тот, кто отрицает свою интуицию и бьется до последнего. Он видит свой конец так же чётко, как собственные пальцы. Но разве он готов? Разве он способен выдержать неприступный холод, что был в самом начале, когда он только вступил на этот путь? Все всегда были неправы, потому что его желание убежать от собственной судьбы сдавливает горло и подчиняет. Права была лишь мать. Правы были её раздражение, её гнев, когда он положил перед ней бумагу о поступлении и факт, что он уедет. Дом, кровать, блеклые обои, запахи фармацевтики и наваристого куриного бульона. Вечный запах бульона — он стал для него личным адом. Липкий, плотный, душный, разбавленный морковью и руганью, размазанный по бежевым обоям. Разве он мог предположить, что настоящий ад лишь впереди? Ясно как день — словно страус, он прятал в эту грязную нору свою голову всегда, когда беда стучалась в дверь размашистым хулиганским кулаком. Он всё оставлял на самотек, отмахивался и бросал. Ричи дал ему возможность доказать самому себе, что он может быть лучше. Может не пасовать перед лицом трудностей. Но он разбил чужое доверие так просто, словно это был лишь очередной урок в его обмазанной столетней грязью школе, и стоило всех свеч только его спокойствие. Он виноват. Иначе бы Ричи не ушел. Иначе бы он доверился. Где был тот раз, когда он дал ему того, что было ему нужно по-настоящему? Эдди копался бы весь день во всей своей памяти, но все равно бы не вспомнил. Губы сами раскрывались, будто вот вот свяжутся в «я не поеду», вырвутся из рта и ударят молотом по Беверли. Но слова сами застывали на зубах, стирали их в порошок, но не прошли преграду. Сердце мучительно сжалось, и внезапно захотелось сильно засмеяться, чтобы потопить себя в собственном смехе. Он начал лелеять надежду, что одна Беверли способна со всем справиться. Эдди так виноват. Хотелось бы ему получить разрешение вопроса хоть от кого-нибудь, от самого простого человека. И пускай пахнет бульоном — лишь бы подсказал, как перенести отчуждение и презрение тех, кто вошел глубоко под сердце и кого придется отпустить. Эдди устал. Рука, которую не к кому вложить в ладонь, болтается обессиленно. И если бы не тряска он бы давно начал думать, что автобус чудесным образом оторвался от мира, чтобы никогда не стать предвестником холодного зимнего одиночества. Люди такие маленькие, и он почему-то считал, что не является таким же. Хаос съедал быстрее неопытных. Он ведь понимал, как ему казалось, всё на свете. На лица нового и пугающего он натягивал шапку своих ценностей, будто мир это невзрачное капризное дитя. Но капризным оказался он один, а реальность не играла с ним в детские игры и не водила на детские площадки. Она закидала его камнями и визгливо смеялась смехом Бауэрса. В мире нет цельности. Эдди вслед за ним распадался на куски. Беверли аккуратно потянула его за рукав и кивнула головой в сторону выхода, когда Эдди перевёл на неё взгляд. Он с лёгкостью выпрыгнул из мыслей, усталый и потрёпанный. Нет уже смысла сокрушаться о неизбежном. Снаружи было совсем морозно. Ветер трепал уши, кричал о своём отчаянии, но слушать его хотелось гораздо больше, чем осуждающий шёпот в голове. Район был совсем неприметный, типичный бедный американский, с домиками, которые даже в Квинсе не часто встретишь. Улицы пахли пивом, испражнениями и грязью. Эдди не почувствовал брезгливости; мысль в голове отчётливо настаивала, что Ричи мог быть где-то здесь. Беверли не поднимала взгляда. То ли погрузилась в свои мысли, то ли боялась наткнуться на местных и спровоцировать. В её походке проскальзывало явное напряжение, но Эдди не очень тянуло анализировать её поведение. Не трудно было догадаться о причинах. Не отворачиваясь от её пяток, он тихо следовал за ней. Чужие ботинки привели его к ухоженному в меру участку и старательно, но небрежно окрашенному в белый деревянному домику. Краска лежала неровно и часто комками, словно наложена в нервном порыве, что прошёл также быстро, как начался. Перед домом заброшенные грядки, которыми явно не пользовались уже несколько лет. Но дом не выглядел покинутым — с крыльца на них смотрела лампа, а под ней стояли старое кресло и стул. Перед ними журнальный столик, на котором расположилась одна единственная пепельница с окурками. Беверли, в отличие от Эдди, шагала по территории спокойно. Так же спокойно поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Стук был уверенным и даже нетерпеливым. Видимо, она слишком хотела всё побыстрее выяснить, и на неё не передались нерешительность и усталость спутника. Дверь слегка приоткрылась, и показался чей-то глаз. — Беверли! — звонкий женский голос окатил их, и Эдди непроизвольно вздрогнул. Дверь снова закрылась, но послышался звон цепочек, и незамедлительно перед ними открылся проём, а глаза окатило мягким светом. Перед ними стояла женщина. Она не была низкой, но казалась такой из-за нездоровой сгорбленности и худобы. Она смотрела широко, удивлённо и даже радостно, но за огромными карими глазами таилась скрытая грусть. Эти глаза Эдди уже ни с чем не спутает. — Как же давно я не видела тебя, дорогая, — она сдавленно улыбнулась и отступила в сторону, приглашая их внутрь. Во всех её движениях крылась нервозность и отстранённость — она уже несколько раз поправила распаханную домашнюю кофту и прошлась зубами по тонким высохшим губам. Хоть она и пыталась выглядеть приветливо, но спрятать себя не могла. «Интересно, Уилл был таким же?» — невзначай подумал Эдди. Долго гадать ему не пришлось, потому что сходство было слишком очевидным. — Здравствуйте, мисс Байерс, — голос Беверли вдруг потерял ту решимость, с которой она направлялась сюда. Словно она вспомнила всё, что услышала и увидела днём, увидев чужие глаза, и теперь не знает, как подступиться и с чего начать разговор. Знает ли она сейчас? Рассказал ли ей Ричи или же пожалел мать, потерявшую своего ребёнка? — Это Эдди, — мотнув головой в его сторону, она сбросила навеянный страх. — Здравствуйте, — он удивился, что голос его звучал вполне естественно. Он думал, что придётся мучаться с осиплостью после слишком долгого молчания. — Вы ведь за Ричи? — мисс Байерс закрыла за ними дверь. — Да. Он в комнате Уилла? Она на секунду опешила от слов Беверли. — Нет… нет, он даже не ходил туда, на диване в гостиной спит, если возвращается… Он должен скоро быть, обещал мне, что вернётся к этому времени. Она опустила глаза и что-то обдумывала в своей голове. Но внезапно встрепенулась и окинула их более бодрым взглядом. — Ой, что это я вас тут держу. Идите пока сядьте за стол, а я вам попить принесу что-нибудь. Эдди послушно пошёл вслед за Беверли, сел рядом, оглянулся. Дом был слегка захламлен: на верхних полках и на часах лежал слой пыли, посуда хоть и была чистой, но лежала беспорядочно, а стоящие в вазе цветы, кажется, давно отжили свои дни. Лишь несколько рамок стояли в углу в абсолютном порядке. Эдди присмотрелся, и в ту же секунду по груди полоснуло болью. Это ведь правда дом Уилла, и Ричи... Ричи пошёл сюда. Он пришёл туда, где хранились воспоминания о человеке, который причинил ему боль и ушёл из-за своих ошибок. Он пришёл сюда, а не к нему. Эдди тут же себя одёрнул. Разве было у него право обижаться? Он должен был спросить сам, должен был догадаться. Но он этого не сделал, а теперь сидит здесь и думает, что одно его появление что-то сможет исправить. Боль от обиды была несправедливой по отношению к Ричи. Эдди должен был это запомнить. Мисс Байерс поставила перед ними два стакана воды и тяжело опустилась напротив. Она то и дело теребила пальцы и осматривала их с ног до головы, словно изучала. От её взгляда им обоим становилось неловко и страшно. Беверли несколько раз нервно поёрзала на стуле, словно отчаянно пытаясь найти способ правильно подступиться и спросить то, что у них двоих было на уме. — Как вы поживаете? — вместо тысячи вопросов выдала она. — Ничего… ничего. Знаешь, тут раньше было много звуков, но я отвыкла за год, — мисс Байерс нервно улыбнулась. — Это ничего. Джонатан иногда заезжает; ты помнишь, мой старший. Помогает прибираться, вокруг дома порядок навести. Не часто, но я понимаю — у него давно своя жизнь. Да и тяжело возвращаться сюда, он же… Она на секунду замялась, издав судорожный вздох. Эдди сам, кажется, задержал дыхание. Он не часто сталкивался с таким откровенным горем. Никогда, если быть точнее. Горе было глубоким, отчаянным, сильным, материнским. Эдди не знал, что с ним делать. Хотелось сказать что-то или протянуть руку, прикоснуться, но одновременно с этим остро вспыхнуло желание не смотреть в пустоту в женских глазах. Просто притворится, что такого горя не существует. — Ничего, я уже вернулась на работу. И Ричи здесь. Я сразу предлагала остаться у меня вместо общежития, ему ведь всегда были здесь рады… Но я понимаю. — Мы не приехали, чтобы забрать его, — Беверли выдавила улыбку. В отличие от Эдди она смотрела мисс Байерс в глаза куда увереннее. Конечно, ведь она прекрасно понимала, что такое смерть. — Мы просто приехали поговорить. Он будто испарился, мы с трудом его нашли. Я переживала, вдруг он… Её прервал стук в дверь. Всё внутри Эдди сжалось от напряжения, и он очень надеялся, что куртка скрыла его дрожь, а звук шагов мисс Байерс, что в ту же секунду подорвалась с места, скрыл его шумный вздох. От волнения воздух покинул тело и обдал лёгкие жаром. — Ох, Ричи, спасибо, — из прихожей донёсся звук пакетов. — Давай, я сама отнесу, к тебе там пришли. Эдди очень сильно старался взять в себя в руки, но сердце его подвело, когда его взгляд наткнулся на знакомое непроницаемое выражение лица. Пальцы неосознанно впились в бёдра в попытке остановить разбушевавшийся пульс. Он готовился к этой встрече все эти бесконечные минуты в дороге и в тёплом доме, но, как он и боялся, ни о какой готовности тут не могло быть и речи. Напряжение между ними тремя было таким ощутимым — достань нож и режь, но никто так и не заговорил. Полная тишина. Она была такой громкой, что заглушала возню из кухни. Никто не пошевелился. Ричи выглядел уставшим — это Эдди сразу приметил. Он не мог сдержать своё беспокойство даже переживаниями из-за предстоящего разговора. Ведь он такой, видимо? Он всегда будет пытаться позаботиться о Ричи, об его ужасном виде с какой-то старой курткой и синяками под глазами. Его злость и раздражение вдруг стали слишком яркими и очевидными. Ричи поджал губы и медленно отвернулся, как будто пытался нащупать необходимую мысль в голове без вмешательства чужих настойчивых взглядов. Видимо, он очень не хотел быть обнаруженным. Его отчуждённость душила. Она резонировала большим потоком вины и отчаяния в сердце Эдди, и уйти хотелось в сто крат сильнее. Он знал, что обязан был постараться, но тут как биться головой об стену — он боялся в итоге расшибиться об неё. Ричи неожиданно развернулся и направился к выходу. — Постой, — Беверли вскочила вслед за ним. — Ричи… — Мы будем на крыльце, — перебил её Ричи, но говорил он явно с мисс Байерс, занятой на кухне. Беверли опешила сначала, но решив, видимо, что Ричи прав и разговор лучше провести не в пределах досягаемости хозяйки дома, последовала за ним. Эдди поднялся следом и шагнул навстречу неизбежному. Как бы он ни боялся, он знал, что должен был поговорить, должен был помочь. Иначе он потеряет всё. Иначе всё, что было с ними раньше, потеряет смысл. Выйдя наружу, Ричи встал у перил, а сам махнул рукой на кресло и стул рядом. Беверли тут же плюхнулась на мягкое сидение, а Эдди, закрыв за собой дверь, осторожно направился к стулу. Однако, заставить себя сесть он так и не смог, слишком напряжено было его тело. Ричи закурил. Кажется, сигаретный дым дал ему немного прийти в себя, а холод помог остудиться. — Не нужно было приезжать, — он всё ещё не смотрел в их сторону. — Не нужно? — Беверли говорила тихо, но её явно рассердили его слова. — Не нужно, Ричи? Ты себя слышишь? Ты исчез без намёка на то, куда пошёл и что собираешься делать. Ты понимаешь, что я уже была на грани того, чтобы пойти в полицию? — У меня были причины. — Я знаю про твои причины! — Ричи резко перевёл на неё взгляд. — Да, мы были у Майка, он рассказал. И этот Бауэрс тоже. Ричи вдруг яростно нахмурился. — Вы оба с ним виделись? Что он вам сделал? — Ничего, он просто сказал то, что, видимо, сказал тебе… Ричи, дело не в этом. Почему ты не рассказал нам? Почему ты не пришёл ко мне? Ричи снова отвёл взгляд и медленно затянулся. Ярость его снова приутихла. — Если ты знаешь причину, ты должна понимать, что я тут делаю. — Прячешься. Ты снова просто прячешься и испытываешь моё терпение. — Я здесь, чтобы найти доказательства. Он тебе всё рассказал, но разве ты с первых секунд в это поверила? Я должен был убедиться сам. — И что, убедился? Ричи вдруг поджал губы и опустил взгляд в попытке спрятать свои глаза. Беверли тут же замялась и тяжело выдохнула. — Ричи. Ты не должен был делать это сам. Ты должен был довериться и мне. Она всё сказала правильно, но ни она, ни Эдди не ждали, что Ричи вместо того, чтобы согласиться и расслабиться, злобно усмехнётся. — Довериться? Я доверял Уиллу столько лет, я доверял ему во всём. Мне казалось, я его понимаю так же хорошо, как и он меня. Но я ошибался. Откуда мне знать, что с тобой не произойдёт то же самое? Повисла мёртвая тишина. Беверли застыла и неотрывно смотрела на Ричи, когда как он пытался всячески не смотреть на неё в ответ. — Знаешь… Но она не договорила. Голос оборвался сам по себе. Беверли медленно поднялась и направилась внутрь дома. Эдди успел заметить слёзы, застывшие в её глазах. Он проследил за ней взглядом, но всё же не стал идти следом. — Зачем ты так с ней? — голос его звучал сипло от долгого молчания и волнения. Но пусть от волновался — стремление защитить Беверли оказалось сильнее. — Разве она когда-то давала повод? — Разве должен быть повод? — Ричи окинул его взглядом, но тут же отвернулся. Эдди видел, что он явно прятал свой стыд за сказанное, который он явно не хотел испытать и всеми силами старался это чувство подавить. — Разве есть смысл кому-то доверять? — Есть, — Эдди подошёл чуть ближе. — Разве мы не для этого созданы? Чтобы доверять? — Человек рождается эгоистом, живёт эгоистом и умирает эгоистом. Мы ни для чего не созданы, а доверяем, чтобы не заблудиться в хаосе. Но если я рождён в одиночестве, значит я и сам смогу пройти весь путь. Доверие даётся слишком дорого. К горлу подступала тошнота от того, как больно эти слова ударили по сердцу, но Эдди не оступился. — Ты неправ, — выдавил он. — И в чём же? — Я не знаю! Я не могу тебе сказать почему, но ты неправ. Все твои слова звучат… неправильно. — Слишком цинично? — Не в этом дело. Просто неправильно. Про доверие и всё остальное — оно ведь не так работает. Доверять нужно. И ты… Ты можешь доверять мне. Ричи засмеялся, но на этот раз не зло, а отчаянно, и Эдди понял, как близко он подходил к неведомой грани, откуда, кажется, совершенно нет пути назад. Ричи потушил сигарету в пепельнице и подошёл ближе. Эдди уже очень давно не видел на его лице такого взгляда. Того самого, который вызвал в нём негодование, когда они столкнулись ночью перед общежитием в самый первый день. Далёкий. — Правда? Но разве ты сам доверяешь мне? Эдди непонимающе на него посмотрел. Конечно, он доверяет. Как он может не доверять ему? Как он может думать, что Эдди не доверяет ему? После того, как он ради него смог наконец принять свою ориентацию. После всего его искреннего желания быть рядом и помочь пройти через боль… Он ведь старается, впервые по-настоящему быть не просто придатком, а быть кем-то лучшим, чем он когда-либо был. А то, что он не готов зайти дальше и отдать контроль над своим телом… он ведь просто ещё не готов! Разве могут быть другие причины? Ведь не могут? Он уже хотел возразить, как Ричи перебил его: — Не надо. Я не знаю, в чём проблема, но ты не доверяешь мне. Возможно, ты ещё не доверяешь даже самому себе. Я… Он запнулся, и в его глазах вдруг проскользнуло знакомое тепло, которое тут же сменилось болью. Эдди не мог больше выдержать и сам опустил голову в пол. — Мне нужно узнать правду. Я обращаюсь к его старым друзьям, чтобы понять, как он влип. Уезжайте. Я не хочу, чтобы мне в этом помогали. Я сам вернусь. Ричи обошёл его и направился в дом. В эту секунду Эдди остро чувствовал неотвратимость разрыва, который медленно нависает над его головой. Он должен обернуться, он должен окликнуть его, удержать, заставить его оставить прошлое, оставить мёртвого человека, который продолжает тянуть его за собой. Но Эдди не окликнул, а дверь аккуратно закрылась за Ричи. Видимо, он действительно не доверяет. И своим силам, и своим чувствам. И своей способности кого-то понять и полюбить.