Восход солнца

Дин медленно опускается на колени рядом с телом Каса и поднимает глаза к небу, ожидая что кто-то или что-то появится и исправит случившееся. Этого не может быть. Кас не может быть мертв. Наконец, Дин опускает взгляд на любимое лицо. Такое спокойное, словно он спит, а ведь Кас спит так редко... У Дина комок в горле, и в груди болит так, что он едва может дышать. Все, что он знает — чувство потери невыносимо, и даже пролившиеся наконец слезы не принесут успокоения. Он падает Касу на грудь и не может сдержать бесконечных болезненных рыданий. — Снято! И, пожалуйста, оставайтесь в позиции как можно дольше! Ладно, это было неплохо. У нас есть примерно пятнадцать минут до восхода солнца, и мне бы хотелось, чтобы наплыв* прошел без заминок. Никто не хлопает, как, наверное, было бы, если бы они снимали такую эмоциональную сцену в дневное время. А сейчас съемочную группу сократили до минимума и все уже выдохлись. Люди тихо переговариваются и передвигаются, не обращая внимания на Мишу и Дженсена, все еще лежащих на земле. Миша открывает глаза и кладет руку Дженсену на спину. Он знает, что не следует делать слишком много движений, если хочет потом вернуться в ту же позу, но Дженсен не прекращает рыдать, и ему это не нравится. Рубашка начинает мокнуть от настоящих слез. Если бы Мишу спросили, он бы сразу сказал, что снимать в пять утра эмоциональную сцену с уставшим Дженсеном было плохой идеей. — Т-ш-ш, детка, все хорошо, — шепчет он. Он даже не уверен, что Дженсен его слышит: тот по-прежнему плачет у Миши на груди. Миша пытается вернуть его к реальности. — Да ладно тебе, Дженс, ты размажешь весь грим по моему костюму, а я не могу встать, чтобы переодеться. Свободной рукой Миша продолжает гладить Дженсена по волосам, и очень медленно плач стихает, но он все еще прячет лицо у Миши на груди, словно ему стыдно поднять голову и посмотреть на Мишу. Они просто лежат там, и, когда холод от земли начинает пробирать уже до костей, подходит ассистентка режиссера с одеялом. Она молчит, лишь обменивается с взглядами с кивнувшим Мишей и неловко накидывает на них одеяло. Через несколько минут Дженсен начинает успокаиваться. Миша смотрит на медленно светлеющее небо, и члены съемочной группы снова приступают к работе. — Так, народ, все знают, что мы должны сделать это в один заход! Косяки недопустимы, так что приготовьтесь! Ассистентка режиссера возвращается, чтобы убрать одеяло, и Дженсен, наконец, начинает шевелиться, словно просыпается после глубокого сна. Он поднимает голову и ловит взгляд Миши. — Прости, — шепчет он. — Я… мне жаль. Миша не может ответить — кто-то подходит, чтобы подправить им грим. Небо за горами начинает медленно розоветь; через минуту все, кроме них, оказываются за линией камеры, слышится хлопок и громкое «Мотор!» Дверь маленького деревянного домика открывается, но Дин не реагирует, продолжая лежать у Каса на груди. Из дома выходит худой подросток в слишком большой фланелевой рубашке, достающей ему до колена. Его глаза светятся золотом, и он улыбается странной восторженной улыбкой. Он спускается с крыльца и идет прямо туда, где лежит Кас. Позади на пороге мнется Сэм, словно знает, что в любом случае не сможет помешать ему. Мальчик останавливается рядом с Касом и, услышав звонкий, пронзительный голос, произнесший: «Кастиэль», Дин, наконец, поднимает взгляд. Произнесенное имя — не вопрос, не призыв, а скорее простая констатация факта. Небо напитывается ярко-розовым цветом с золотым оттенком, и одновременно с первым лучом солнца, осветившим из-за горы противоположный берег озера, из глаз нефилима вырывается ослепляющий луч света, направленный на сердце Кастиэля, прямо туда, где его пронзил ангельский клинок. Тело Каса начинает светиться, и Дин падает на задницу, зажмурив глаза. Он все еще нем от шока из-за того, что произошло за пару последних часов и, когда жгучая боль обжигает его плечо, он вздрагивает всем телом, а потом боль просто исчезает, так же, как и свет. Дин открывает глаза и ловит ответный взгляд синих глаз. Его левое плечо пульсирует в такт биению сердца, но сейчас это его не волнует, он ни на секунду не хочет отводить взгляд, потому что Кас смотрит на него. Глазами, полными жизни. И он дышит и произносит своим неповторимым, глубоким баритоном то, что Дин уже никогда не ожидал услышать снова: «Дин.» — Кас… это ты? Это действительно ты? — Да. Ты ранен. Позволь мне… — и он протягивает руку к плечу Дина. Дин скашивает глаза влево и ахает. Рукав рубашки сгорел и там, на плече, отпечаток, ярко-красный и вспухший, такой же, что был у него почти десять лет назад, когда он восстал из могилы. Отпечаток ладони Кастиэля. — Нет, не надо, — говорит он, жестом останавливая Каса. — Я хочу сохранить его. Как и тебя. — У него кружится голова и он не знает, что творит, но это совершенно неважно, ведь главное — это Кас, а не то, как и почему он жив. Он льнет к Касу, прижимая его к себе. И никогда больше не хочет его отпускать. — Снято! Круто, вы сделали это, парни! На этот раз аплодирует вся команда. Все знали, что из-за восхода солнца придется уложиться в один дубль и места ошибкам не было, но уже все позади. У них получилось, и теперь все хотели одного: пойти спать. — У вас есть полсуток на отдых, а потом мы несколько часов будем прогонять этот вечер, поэтому, пожалуйста, возвращайтесь отдохнувшими! Через несколько минут хватка пальцев на Мишином плаще слабеет, и он может отодвинуться. Они с Дженсеном смотрят друг на друга ошеломленные и обессиленные. Наконец, Миша хватает Дженсена за руку и помогает ему подняться. — Давай-ка, ковбой, уложим тебя в кровать. Уверен, что до машины ты дойти сможешь. — Миш… прости. — Заткнись. — Голос Миши смягчает грубость слова. Они подходят к машине, а к ним так никто и не пристал с пожеланием доброй ночи (или дня), или попытками снять грим. — Можно я… Пожалуйста, останься у меня, — Дженсен не уговаривает, но голос напряжен и слаб, и Миша знает, что не откажет ему в поддержке (и себе, если быть откровенным). Нет смысла притворяться, что ему это не нужно. — Конечно, попажопа. — Во всяком случае, это напоминание вызывает у Дженсена улыбку. Миша открывает дверь машины и оба проскальзывают на заднее сиденье, прижавшись друг к другу, соприкасаясь от плечей до бедер. Дженсен чуть крепче прижимается к Мишиному боку, пока тот, вздохнув не поднимает руку, позволяя прильнуть к себе. Они едут в тишине, а солнце продолжает вставать.