Я вернусь

Адмирал уже был готов: облачился в форменный мундир с серебряным шитьем и привел в порядок усы и непокорные волнистые волосы. Теперь он отдавал последние распоряжения Гансу. — Прополите сад, где нужно, посадите молодые деревья и кусты. Снимите чехлы с мебели, если нужно, замените обивку, как следует проветрите гостиную и приемную, везде наведите чистоту, — распоряжался Виллибальд Иоахим фон Меркатц. — Украсьте комнаты, что-то подновите, придайте уюта. Пусть дом выглядит обжитым, а не покинутым и заброшенным. — Как скажете, — согласно кивал дворецкий. — Будут ли еще распоряжения? — Обязательно обставьте современную кухню, — продолжал Меркатц. — Покупайте лучшую технику, с расходами не считайтесь. Наймите надежную женскую прислугу, опытную, честную и не слишком дерзкую. И непременно меблируйте удобные комнаты поближе к моей. Выберите светлые и просторные. Пусть там будет все, что необходимо молодой женщине из хорошей семьи. — Простите, сударь? — дворецкий внимательно посмотрел на хозяина. — Но… позвольте поинтересоваться, для чего все эти приготовления? Меркатц спокойно улыбнулся, отчего его усы дрогнули, насмешливо посмотрел из-под опущенных век и спросил: — А вы еще не догадались? — Я догадываюсь, что в этом доме появится гостья, — сказал дворецкий, подавляя улыбку и отводя взгляд. — Не гостья, отнюдь. Наоборот, это будет хозяйка. И не пытайтесь сделать вид, что вы меня не поняли. Я собираюсь жениться, Ганс. — Прошу прощения, сударь, но, боюсь, до вашего отлета будет очень трудно успеть завершить все приготовления, — ровным голосом, без дерзости заметил Ганс. — Этого и не нужно, — ответствовал Меркатц. — Я намерен жениться сразу по возвращении, так что у вас в запасе не меньше трех месяцев. — Очень рад, сударь, обещаю вам, что мы сделаем все наилучшим образом, — заверил Ганс. — Но что, если?.. — Если я задержусь? Что ж, тогда у вас будет больше времени, вот и все. А теперь до свиданья, Ганс, за мной уже подъехали, — сказал он. За окнами действительно зашуршал шинами черный военный автомобиль. — Мне пора приступать к моим обязанностям, а вам — к своим, Ганс. До свиданья. Меркатц вышел из дома. У автомобиля, распахнув дверцу, уже ожидал офицер, определенный Меркатцу в адъютанты. Подчиненный Меркатцу не слишком нравился. Во время боя он был вял и не слишком сообразителен, хотя и неплохо справлялся с исполнением приказов. Зато он весьма ловко умел устраивать своего командира и устраиваться сам на всех базах и пунктах, куда их заносило войной. Такого бы не в бой, его бы в снабжение отправить, рассуждал про себя Меркатц, там бы ему цены не было. — Лейтенант, — строго сказал адмирал, садясь в машину, — подобная галантность отнюдь не входит в ваши обязанности. Прошу впредь об этом помнить. — Как скажете, ваше превосходительство, — офицер занял место за рулем и тронулся с места. Меркатц, привычно прикрыв глаза, откинулся на сиденье. Может быть, не стоило оставлять Фанни в положении невесты, когда улетаешь на фронт. С другой стороны, если он не вернется, не лучше ли ей быть свободной девушкой, чем вдовой? Нет, приказал себе Меркатц, так нельзя. Фанни ведь обещала, что будет просить у богов помощи для ее будущего мужа, и говорила, что у нее легкая рука. — Я вернусь, — тихо сказал он вслух. — Простите, ваше превосходительство? — немедленно откликнулся шофер. — Я думаю о своем, — ответил Меркатц. — Не отвлекайтесь, лейтенант, смотрите внимательно на дорогу. — Да, ваше превосходительство. *** Праздник окончился, проводили последнего гостя. Супруги Меркатц — эту сдержанную пару никто бы не мог назвать молодоженами — отдали распоряжения прислуге и ушли в небольшую гостиную, усевшись в мягких креслах друг против друга. Новобрачная давно откинула белую свадебную вуаль, но ее молодое лицо по-прежнему казалось подернуто дымкой, то ли от утомления — свадебный вечер был слишком длинным и шумным, — то ли от чего-то иного. — Скоро ли вы уезжаете, господин фон Меркатц? — спросила она. — Скоро, через две недели, — ответил ей супруг. — И я прошу вас, Фанни, перестаньте обращаться ко мне так почтительно и церемонно. Привыкайте, что вы моя жена, а не просто знакомая дама. Обращение на «вы» я еще могу понять, но по фамилии… Меркатц укоризненно покачал головой. Фанни смущенно улыбнулась и покраснела. На ее щеках, под белой прозрачной кожей, словно зажглись нежные чистые огоньки. — Полагаю, вы не захотите, чтобы я называла вас полным именем, — добавила она, опуская ресницы. — Но какое из ваших имен вам нравится больше? Меркатц задумался. Таких вопросов ему никто и никогда не задавал. Дома, в семье, называли Вилли, в академии — исключительно по фамилии, а там и она где-то затерялась, подмененная званием. — По правде говоря, я не знаю, — наконец сказал он. — Никогда об этом не задумывался. А как вы, Фанни, предпочли бы меня называть? Как вы думаете, какое имя мне бы подошло? Фанни ответила не сразу. Она распахнула глаза, внимательно осмотрела супруга, словно пытаясь прочесть что-то на его лице, и наконец сказала: — Бальди. — Вот как? — только и спросил Меркатц. — Прежде меня так не называли, но… пожалуй, мне нравится. — Я очень рада… Бальди, — сказала она и снова улыбнулась — уже без смущения, но с нежностью и облегчением. — Наверное, я скоро привыкну, что мы теперь муж и жена, а вы — что я вас так называю. — У нас не так много времени, чтобы привыкнуть, Фанни, — напомнил Меркатц. — Вы не забыли, я уезжаю через две недели? — Не забыла, — дымка на лице Фанни фон Меркатц стала яснее и четче, обратясь в печальную тень. — Я офицер, Фанни, вы это знаете, и знали, когда согласились быть моей женой, что у нас с вами вряд ли будет настоящий медовый месяц. Может быть, позже, когда я состарюсь и выйду в отставку. — Я все помню и понимаю, Бальди, — сказала Фанни, — и не хочу доставать вам лишнее огорчение своим дурным настроением. Нам лучше радоваться тем двум неделям, что у нас есть, правда же? — Правда, Фанни, — и, наклонившись, Меркатц бережно поцеловал жену в душистый пробор. Она, тихо вздохнув, приподняла голову и прикрыла глаза. — Бальди, — заговорила она, когда муж отстранился, — какие у вас любимые блюда? Я хочу научиться их готовить к вашему возвращению. Сама готовить. *** В день отъезда с утра пораньше зарядил надоедливый дождик, и Фанни достала двойной зонтик. Она приобрела его незадолго до свадьбы на свои деньги. Меркатц никак не выказал своего неодобрения, когда узнал о покупке, но подумал, что все-таки Фанни напрасно потратилась: вряд ли им доведется часто гулять вместе, тем более под дождем. Теперь, когда они вышли из дома, — ни Фанни, ни Бальди отчего-то не могли оставаться в комнатах, — двойной зонт был настоящей находкой. Будь он обычным, одиночным, Меркатц с радостью уступил бы зонт молодой жене, но если обоим может быть просторно и сухо — отчего бы и нет? — Скоро ли он приедет? — задумчиво сказала Фанни. Тому, кто знал ее хуже, в ее голосе могло послышаться нетерпение. — Не знаю, Фанни, посмотрим. Думаю, он не опоздает, — ответил Меркатц, вглядываясь вдаль. — Вы не будете скучать? — У хорошей хозяйки нет времени на скуку, — коротенькую банальность Фанни проговорила с той убежденностью, с какой, наверное, рыцари в старину выкликали на турнире свои девизы. Шофер подъехал прямо к воротам. На сей раз, памятуя о прежней ошибке, он не стал принимать на себя обязанности лакея и открывать дверь. А может быть, его просто спугнул дождь. Что ж, в любом случае, это было Меркатцу приятно. Он ведь еще не до такой степени состарился, чтоб с него сдували пылинки. — До свиданья, Фанни, — сказал он, мягко и крепко сжимая ладонь молодой жены. — Не грустите без меня и пишите мне письма. На передовую, конечно, они не дойдут, но, когда я вернусь, я сразу же их получу и прочту. — По правде говоря, — Фанни чуть покраснела, — мне не с кем было переписываться, и я не умею писать. Но я обязательно научусь, — тихо пообещала молодая жена. — А… когда вы вернетесь? — Скоро, Фанни, очень скоро, — ответил Меркатц и выпустил ее руку. — До свидания, мне нельзя опаздывать. — Бальди, а мне можно вас проводить? — попросила Фанни. Она смотрела на мужа жадным, просящим взглядом и казалась как никогда юной, совсем ребенком. — Лучше не стоит, — наконец сказал он. — Адъютант полетит со мной, и отвезти тебя домой будет некому. Лучше оставайтесь дома, а, когда я вернусь, встретьте меня. До свиданья. — До свиданья, — отозвалась Фанни тихим эхом. Сидя в автомобиле, Меркатц ни разу не обернулся, но чувствовал, что Фанни так и стоит у ворот, провожая его взглядом. *** Письма исправно приходили, и, когда вернулся Меркатц, он получил их целую пачку. Фанни писала скупо и кратко обо всем, что с ней происходило: как научилась тушить свиное рагу и печь мясной пирог, как сломалась на кухне какая-то очень важная и сложная машина, пришлось ее чинить, а потом все-таки купили новую, как она поближе познакомилась с горничной и узнала, что у той муж тоже служит в армии, правда, не во флоте Меркатца, а в другом, но все равно, в порт Фанни и Мария поедут вместе. Правда, муж Марии должен прибыть на два дня позже, но она все равно надеется — вдруг да повезет и она его встретит. Горничную — полную, смуглую и громкую даму — Меркатц заметил сразу. Но Фанни рядом с ней не было. Впервые он физически ощутил, что «сердце сжимается» и «кольнула тревога» — не просто физические метафоры, а точное описание. А может быть, он просто стареет? — Добрый день, сударь, — сказала Мария, учтиво поклонившись. — Здравствуй, Мария, а где фрау? — Фрау осталась дома, она не совсем хорошо себя чувствует, и доктор советовал ей отдыхать, — ответила Мария. При этом она не выказала ни тени печали, приличествующей слугам, которые тревожатся за хозяев. — Она попросила, чтобы я сама сходила вас встретить, передает, что очень скучала. — Что ж, спасибо, Мария. В таком случае, поедем домой. — Поедем? Да что вы, сударь, разве след мне на машине ездить? — охнула Мария. — Ничего, Мария, садитесь. Будет гораздо лучше, если мы приедем вдвоем, чем когда вы где-то задержитесь. — Благодарствую, сударь, — сказала Мария, осторожно, подобрав юбку, села, сжавшись, на мягком сиденье, но вскоре вытянула ноги. — Чем больна фрау? — спросил Марекатц, когда автомобиль тронулся. — Фрау не больна, сударь, — ровным голосом ответила Мария. — Вы только что сказали, что врач не велел ей выходить, — Меркатц повернулся к молодой женщине и, прищурясь, внимательно на нее посмотрел. — Что вы, сударь! Я только сказала, что фрау немного нехорошо себя чувствует, а доктор посоветовал ей отдыхать, вот и все. Фрау ничем не больна, правда, сударь. Вам не о чем волноваться, — поспешно добавила горничная. Меркат прекратил расспросы. Машина ехала очень медленно, но Меркатц был терпелив и только спустя долгое, очень долгое время обратился к своему адъютанту: — С мотором все в порядке? Почему вы едете так медленно? — Простите, ваше превосходительство, я еду с максимальной разрешенной скоростью, — ответил шофер. — Взгляните на спидометр и убедитесь сами. — Не нужно, я вам и так верю, — ответил Меркатц, прикрывая глаза. Сердце билось медленно, и с каждым ударом под ребра вонзалась маленькая ледяная игла. — Сударь, мы приехали, — услышал он голос Марии. — Пойдемте, фрау вас ждет. — У вас будут еще распоряжения, ваше превосходительство? — осведомился шофер. — Нет… не думаю. Поезжайте. — И Меркатц торопливо вошел в распахнутые двери. — Фрау велела передать, что будет ждать в гостиной, — сказала Мария, — прошу прощения, сударь, но… Он уже не слушал. Меркатц вошел в гостиную и почувствовал, как сердце, словно освободившись от тяжелого гнета, забилось вольно и быстро: Фанни сидела в кресле с каким-то рукоделием и казалась вполне здоровой, только как будто слегка побледнела. — Здравствуйте, Бальди, — негромко сказала она, отложив работу на маленький столик, и поднялась с кресла. За те не сколько месяцев, что Меркатц не видел свою жену, она удивительно изменилась. Прежде она казалась угловатой и порывистой, как подросток, но теперь эти полудетские черты исчезли. Тихий голосок окреп и набрал ясную силу, ясные глаза уже не были потуплены, а смотрели прямо и ясно, походка же обрела плавность. Должно быть, роль хозяйки дома пошла молодой фрау фон Меркатц на пользу. Но не новые ли обязанности утомили ее? — Я рада вас видеть, — между тем продолжала она. — Хорошо, что вы наконец приехали. — И в этих словах зазвенела интонация прежней юной Фанни. — Здравствуйте, Фанни, — ответил Меркатц, пожимая тонкую руку жены. — Я тоже рад Но вам лучше присесть, мне сказали, что вам нездоровится. — Он довел жену под руку до кресла и почти заставил сесть. — Я беспокоился о вас, — продолжил он, садясь рядом. Фанни вдруг тихо засмеялась, в ее глазах блеснули странные искорки, а на губах мелькнула незнакомая, нежная и теплая улыбка. — Нездоровится? Наверное, можно сказать и так, — кивнула она. — Хотя… когда вы узнаете, отчего мне нездоровится, я думаю, вы перестанете беспокоиться, Бальди, а наоборот, обрадуетесь. — Обрадуюсь? Фанни, что вы имеете в виду? Вы хотите сказать?.. — Меркатц слегка наклонился вперед, ожидая ответа. Фанни лишь кивнула. — И скоро? — Скоро. Меньше чем через полгода. — А ... кто? — осторожно, даже робко спросил Меркатц. — Доктор сказал, — ответила Фанни, — еще слишком рано. Это можно будет узнать немного позже, — поспешно заверила она. — Немного позже… немного позже я опять улечу. Через полгода, значит… Я бы хотел через полгода быть здесь. — Я бы тоже хотела, — тихо ответила Фанни. *** — Как дела, Лотта? — спросил отец, заходя в детскую. Девочка лет девяти, тоненькая, кудрявая, в ярком коротком платье, сначала было чинно вышла ему навстречу, но на третьем шаге не выдержала и побежала со всех ног. — Папа приехал, — радостно засмеялась она, бросаясь ему на шею. — А ты надолго? Останешься на мой день рождения? — Может быть, может быть, дочка, не знаю, — отвечал Меркатц, поглаживая ее по кудряшкам. — Я бы очень хотел надолго, но не знаю, как получится. Лотта нахмурилась, но не заплакала: она вообще плакала очень редко. — Пойдем-ка, — сказал Меркатц, опуская дочку на пол, — ты мне покажешь твой кукольный домик, как он там поживает, ничего нового не прибавилось, пока меня не было? — Прибавилось, отец, — Лотта счастливо заулыбалась и потянула отца за руку к высокому круглому столику. — Смотри, — сказала она, — теперь у семьи в гостиной есть лампа, и диванчик с подушками, и даже картина на стене. Видишь? — Вижу, — сказал Меркатц, осторожно заглядывая в пестрый высокий шкафчик, заставленный крохотной мебелью. — Наверное, теперь у твоего семейства есть все, что только можно пожелать, правда? Лотта опустила глаза и хитро улыбнулась. — Так, и чего же еще моей дочери не хватает? — строго спросил Меркатц, но его усы слегка дрогнули. — Отец, а ты посмотри сам, — сказала Лотта, лукаво улыбаясь и прикрывая глаза. — Вот если бы ты жил в таком доме, тебе бы чего-нибудь не хватало? Меркатц внимательно посмотрел в нарядную глубину домика. Кухня с многочисленными шкафчиками, гостиная с мягкими креслами, диваном с подушками, картиной и даже ковром, спальни с кроватями, ванная комната — кажется, здесь было почти все, что нужно кукольному семейству для житья. — Видишь, отец, — сказала Лотта, — тут нет книжного шкафа. Разве можно жить в доме, в котором нет ни одной книги? Я бы ни за что не смогла. — Нелегко, что и говорить, — Меркатц не выдержал и тихо рассмеялся. — А что, для кукол и книжные шкафы делают? — Конечно, делают, папа, я видела у Магды, хорошенький, маленький, вот такой, — она отмерила пальцами дюйма четыре длины. — И в нем пять полочек, а на них стоят маленькие-маленькие книжки, настоящие, из бумаги, их даже можно открывать. Магда так важничала, когда мне его показывала, и дразнила меня, что у нее такой есть, а у меня нет. А я ей хотела сказать, что у меня зато отец адмирал, а у нее обыкновенный чиновник, только почему-то не решилась, — добавила Лотта. — А я знаю, почему ты не решилась, — заметил Меркатц, поглаживая дочь по щечке. — Потому что ты хорошая, умная девочка, которая не хвастается чужими заслугами, правда? Он испытующе посмотрел на Лотту. — Правда, — серьезно и радостно ответила девочка. — Вот и хорошо, Лотта, а шкафчик с маленькими книгами ты получишь в подарок на день рождения. — Значит, ты все-таки останешься, да? — с надеждой спросила Лотта. Меркатц задумался. — Я очень надеюсь, что останусь, — сказал он наконец. — Тогда не надо мне ничего дарить, ты лучше сам останься подольше, хорошо? — Лотта сделала к отцу два шажка и обеими руками взялась за руку отца. — Ведь это можно? — Посмотрим, Лотта, посмотрим, — ответил отец. — Я очень постараюсь, но это зависит не от меня. Если мне прикажут вылетать, то что ж делать, придется подчиняться. Иначе какой же я буду офицер? Ну, поиграй пока, — сказал он, — а попозже мы с тобой еще поговорим. Он вышел из детской и встретил у дверей свою жену. — У нас чудесная девочка, правда, Фанни? — спросил он. — Чудесная, безусловно, — кивнула его супруга, но ее улыбка тут же исчезла. — Пойдем, поговорим о Лотте. Они вышли в гостиную, и Фанни, присев на диван, начала: — Тебе не показалось, что воспитанием Лотты следует заняться более основательно? — А мне не кажется, что моя жена наконец перешла со мной на ты? — отшутился Меркатц. — Не прошло и десяти лет. — Бальди, пожалуйста, не уходи от разговора. Тебе не кажется, что Лотта слишком ребячлива? — Мне кажется, что Лотта — ребенок, вот и все. Когда же ей еще ребячиться, как не теперь. — А если ее пригласят ко двору? — заметила фрау Меркатц. — Как она там будет выглядеть? — Как милая естественная девочка среди жеманниц, которые напускают на себя взрослость. Да и вряд ли ее пригласят в таком раннем возрасте. — Кто знает, некоторых девочек ее возраста приглашали в качестве подруг для игр для императорских детей. Храни нас боги от подобных приглашений… — добавила Фанни. *** — Лотта, зажги, пожалуйста, свет, иначе мы с тобой испортим себе глаза, — заметила фрау Меркатц, положив на колени вязание. — Нет, не так ярко, двух ламп хватит, вот это другое дело. Теперь садись и продолжай, только не очень громко. Лотта села обратно в кресло, взяла раскрытую книгу и продолжала читать вслух: — «Милая моя Луиза! Предчувствуя, что наши враги готовы на любое коварство, чтобы нас разлучить и разрушить нашу любовь, пишу вам эти строки и заклинаю вас не верить никаким слухам обо мне. Если вы услышите, что я преступник, что я мятежник, что я разлюбил вас, — помните, что это всего лишь клевета. Если же вам принесут известия о моей смерти, и тогда не верьте им, разве только услышите об этом от нашего с вами преданного друга, доброго, верного Гюнтера, которому нет нужды лгать». Фрау Меркатц оторвалась от своего рукоделия и сдержанно, но сладко зевнула, прикрыв маленький рот узкой рукой, на которой уже появились первые морщинки. — Тебе неинтересно, мама? — тоненькая девушка подняла от книги блестящие серые глаза, совсем по-отцовски прищурившись. — Я бы не сказала, что мне скучно, — сдержанно ответила фрау Меркатц. — Но, когда мы с тобой прерываем чтение, я нисколько от этого не страдаю. А тебе, как я понимаю, интересно? — Очень, мама! — девушка смущенно улыбнулась. — Такой захватывающий сюжет, и все герои такие славные. — Славные? Я бы так не сказала, — заметила мама, возвращаясь к вязанию. — Луиза слишком развязна для молодой девушки, Альберт прямо заявляет, что ради любви готов на преступление, эта служанка, как ее зовут… — Эффи, — напомнила Лотта. — Да, эта Эффи самая настоящая мошенница, может быть, она и любит своих хозяев, но я бы не стала нанимать такую горничную. — Ну а Гюнтер? — не выдержав, звонко спросила Лотта. — Он ведь положительный персонаж. Он верный друг, хотя и любит Луизу, но знает, что она любит Альберта, и готов отступиться. — Потому что ему не на что надеяться, вот и все. Я совсем не удивлюсь, если этот Гюнтер солжет о смерти Альберта, чтобы завоевать сердце Луизы. — Но почему ты так думаешь, мама? Ты уже читала этот роман? — поинтересовалась Лотта. — Нет, дочка, именно этот роман я не читала, — ответила ей мать. — Но я знаю книги подобного рода. В них весьма часто приятели превращаются во врагов, а среди недругов находят верных друзей. Надеюсь, ты понимаешь, что в жизни ничего подобного быть не может. — Понимаю, мама, — неуверенно согласилась Лотта. Строгая женщина неодобрительно покачала головой. — Кажется, ты ничего не понимаешь, — вздохнула она. — Надеюсь, с возрастом ты это осознаешь. Романы хороши, чтобы разнообразить досуг, но подражать их героям глупо, а иногда и опасно. Лоттта оторвалась от книги и взглянула в окно. — Мама, кто-то подъехал, посмотри! — воскликнула она. — Черный военный автомобиль! Ах, мама! — вдруг восторженно вскричала она. — Я знаю, это приехал отец! — Лотта, не выдумывай, — мягко, но строго сказала мать. — Отец на службе, раньше вечера он не приедет. — Да нет же, мама, посмотри хорошенько, он вышел из машины, идет к дому! — настаивала Лотта. — Лотта, не кричи, ты взрослая девушка! Хорошо, я сейчас посмотрю… — Прошу прощения, приехал господин фон Меркатц и хочет с вами поговорить, — сказала аккуратная горничная, входя в комнату. — Вот видишь, мама, я же говорила, отец вернулся! — Лотта вскочила на ноги и ликующе запрыгала на месте. — Лотта, Лотта, успокойся, — распорядилась мать. — Скажи ему, Мария, я сейчас приду. — Но фрау, он хочет поговорить не только с вами, но и с фройляйн, — быстро ответила горничная. — Он сейчас придет сюда. — Хорошо, в таком случае мы его ждем. Лотта, ради всего святого, веди себя как взрослая барышня и не набрасывайся на отца. — Конечно, мама, — сказала Лотта, но тотчас же с радостным вскриком сорвалась с места: — Здравствуй, папа! — Здравствуй, солнышко, — ласково сказал отец, приобняв дочь за плечи и погладив по волосам. — Добрый день, мой дорогой, — приветливо и мягко, как и положено любящей супруге, сказала фрау. — Мы сегодня тебя не ждали. Но я немедленно распоряжусь, чтобы приготовили все твои любимые блюда. — Не нужно, Фанни, я не останусь к обеду. — Как? — смятенно вскрикнула Лотта. — Отец, так ты опять уедешь? А я так обрадовалась… — Что делать, дочка? — отец грустно улыбнулся и осторожно отстранил ее. — Я военный, я должен исполнять приказы. Если бы Лотта не знала, что отец прекрасно владеет собой, она бы подумала, что у него срывается и дрожит голос. — Я все понимаю, папа, — откликнулась она, опустив ресницы. — Конечно, понимаешь, ты ведь уже совсем взрослая. — Только вот ведет она себя иногда совершенно по-детски, — заметила фрау Фанни. — А ведь через месяц-другой ее уже представят ко двору. Лотта покраснела, в ее серых глазах, похожих на отцовские, блеснули слезы. — Знаешь, Фанни, — отец покачал головой, — ты придаешь слишком большое значение манерам и приличиям. Конечно, соблюдать их очень важно, но иногда лучше чуть отступить от правил, но остаться честным и искренним, правда, дочка? — Наверное, правда, отец, — задумчиво сказала Лотта. — Конечно, правда, Лотта, — отец ласково улыбнулся. — И не грусти, я уезжаю совсем ненадолго. Скоро я вернусь. — Мы будем ждать, папа, — пылко пообещала девушка, глядя ему в глаза. — А ты приезжай поскорее, ладно? — Хорошо, дочка, я постараюсь. А ты веди себя хорошо, учись прилежно, слушайся маму, — отец ненадолго запнулся. — Словом, ждите меня, а я обязательно вернусь. — Мы будем тебя ждать, — пообещала и фрау Фанни. — И я прикажу ежедневно подавать на стол все, что ты любишь… — Надоест, — Лотта заметила, что отец приподнял уголки губ, как будто хотел и не мог улыбнуться. — Но мне уже пора. Скоро вылет, мне нельзя опаздывать. Лотта, не забывай, что я тебе говорил. Будешь хорошо себя вести, — он снова постарался улыбнуться, — я обязательно куплю тебе хороший подарок, когда вернусь. — Папа, не надо никаких подарков, — вдруг проговорила девушка. — Пожалуйста. Ты, главное, сам вернись… Ты же вернешься? — Вернусь, Лотти, вернусь, — кивнул отец. — А подарок я тебе все-таки привезу. Что там тебе к твоему кукольному домику не хватает? Ковер, мебель, а может, какую-то посуду? Или нового жильца, то есть куклу? — Какая кукла, какая посуда? — недовольно усмехнулась фрау фон Меркатц. — Лотта уже невеста, зачем ей куклы. Ты жениха бы ей привез. — Выходит, — Меркатц грустно засмеялся, — отец и не заметил, что его дочь уже выросла. Ну что ж, попробую привезти тебе жениха. Но все, мне уже пора. Машина ждет, нужно ехать в космопорт. До свиданья, Фанни, до свиданья, Лотта. — До свиданья, — эхом отозвались мать и дочь. Виллибальд Иоахим фон Меркатц уже направился к двери, но внезапно круто развернулся и, подойдя к жене, заключил ее в объятья. Она сначала неловко застыла, а потом обняла его в ответ. Меркатц стоял, зарывшись лицом в волосы жены, а Лотта в изумлении смотрела на него. Она знала, что отец любит и ее, и маму, но он всегда был таким строгим и сдержанным, поддаться порыву было так на него не похоже. — Лотта, — тихо позвал он. — Поди сюда. Она подошла, успев один раз споткнуться. Отец наклонился и торопливо расцеловал дочь в щеки и лоб, потом резко выпрямился и стремительными четкими шагами вышел за дверь. Фрау Меркатц и Лотта стояли и молча смотрели друг на друга. Они очнулись, только когда замер за стенами гул отъезжающего автомобиля. — Пойдем, Лотта, — сказала мать. — Дела нас не ждут. Лотта раскрыла книгу на прежнем месте и начала читать. Строки и слова прыгали перед глазами, путаясь, как скверные нитки в неудачном рукоделии, и Лотта читала почти наугад. Фрау Меркатц, однако, ни разу не сделала ей ни одного замечания. Ее тонкие пальцы дрожали, и крючок выделывал какие-то бесполезные и непонятные движения вместо того, чтобы благополучно обвязывать салфетку. — Нет, что-то мне сегодня не работается, должно быть, погода неподходящая, — вздохнула она, складывая рукоделие в ящичек. — Тебе тоже нездоровится, Лотта? — Да, мама, кажется, — рассеянно ответила Лотта, глядя в окно, прямо в ясное синее небо. *** — Фрау Меркатц. Фанни вздрогнула всем телом, Лотта сдавленно охнула. — Сегодня для вас два письма, фрау, — сказала Мария, ставя на стол поднос. — Хорошо, я сейчас взгляну, — ответила Фанни, переводя дыхание. — Мама, что там? — спросила Лотта дрожащим голосом, когда горничная ушла. — Кто не побоялся нам писать? — Лотта вскочила с кресла. — Тебе плохо? Я принесу воды? — Нет, Лотта, нет, лучше взгляни, это что, правда? — Мать протянула дочери крепкий плотный конверт, который дрожал в ее пальцах, как осенний лист. — Императорская печать, — тихо сказала Лотта. — Официальное извещение. Мать и дочь переглянулись. — Надо прочесть, — проговорила фрау Меркатц. — Да, надо, — согласно отозвалась Лотта. — Вскрывай, — приказала мать. Лотта вздохнула, сжала конверт в пальцах, зажмурилась и наконец переломила печать. Всего один лист, к тому же исписанный с одной стороны, выскользнул из конверта и упал Лотте на колени. Она взяла его в одну руку, в другой держа конверт, и начала читать: «Именем его императорского величества»… Фрау Меркатц только вздохнула и поджала губы. — «Фрау Фанни Меркатц и фройляйн Клотильда Меркатц в течение 24 (двадцати четырех) часов с получения следующего письма обязаны…» Ох, мама… — Читай, Лотта, читай, — проговорила фрау Меркатц. — Скорее. — «…явиться в космопорт Одина с целью»… — Лотта вдруг запнулась. — «С целью отправки из столицы, каковая будет осуществлена со всеми необходимыми удобствами. Вышеупомянутые фрау Фанни Меркатц и фройляйн Клотильда Меркатц имеют право выбрать себе место жительства на любой из перечисленных планет…» — Лотта пробежала глазами список. — «Фрау Фанни Меркатц и фройляйн Клотильде Меркатц будет назначено содержание, размер которого зависит от выбранного места проживания. Фрау Фанни Меркатц и фройляйн Клотильда Меркатц сохраняют свободу переписки и передвижения, а также могут принимать посетителей по своему желанию, однако до особого распоряжения Его величества не могут появляться на Одине, равно как и на других планетах, буде им окажется присвоен статус столичных. Фрау Фанни Меркатц и фройляйн Клотильда Меркатц имеют право взять с собой одного сопровождающего при условии его добровольного согласия, а также…» Мама, мне кажется, — Лотта опустила письмо, — что… все-таки, наверное… — Что мы легко отделались? Что нам повезло? — фрау Меркатц вздохнула и потерла рукой лоб. — Может быть, и так… Да уж, еще года два или три назад с нами бы обращались по-другому. Похоже, настают новые времена. — Нет, мама, я думаю, если новые времена настают, может быть, папа… не побоится… — Ах, Лотта, не надо выдумывать, лучше иди, распорядись, пусть Мария собирает наши вещи. Сколько там можно взять с собой? *** Фрау Меркатц сидела в вытертом кресле, полузакрыв глаза, словно дремала. Местный врач не говорил ничего определенного, но и не мог сказать, что она совершенно здорова, а потому раздавал традиционные советы: покой, тишину, перемену обстановки. Выполнить последнее не получалось, и Лотта старалась как можно лучше обеспечить маму первым и вторым. — Тебе налить еще кофе, мама? — тихо спросила Лотта. — Нет, спасибо, лучше выпей сама, — ответила мать. — А я пойду отдохну. — Тебя проводить? — предложила Лотта. — Я могу посидеть с тобой. — Не стоит, Лотта, лучше отдохни и ты тоже, — фрау Меркатц медленно поднялась с места и ушла в другую комнату. Лотта взялась за тяжелый фаянсовый кофейник. Струйка темной жидкости, почти лишенной аромата, полилась в большую чашку, не слишком подходящую по цвету к кофейнику. Лотта задумчиво смотрела на нее, но вовремя очнулась, когда до края чашки оставалось еще полпальца. Кофе казался не то чтобы плохим, просто на Одине он был гораздо лучше, да еще и дешевле. Хотя, в общем, с провизией не было трудностей. На этой захолустной планетке при необходимости было можно купить почти все, были бы деньги. Их, как водится, не хватало, даже сейчас, когда дамы Меркатц освоили хитрую науку жизни по средствам. Полупочетная ссылка с сохранением прав и привилегий оказалась насмешкой: им позволялось принимать гостей — но никто не горел желанием посетить опальную семью; они имели свободу передвижения — но не могли ее себе позволить; да и писем было неоткуда получать. Лотта доела яйцо — очень свежее и большое, с двумя яркими желтками, в столице таких не бывало — и, собрав на пластиковый поднос всю посуду, скользнула на маленькую кухню. Скоро должна была вернуться с рынка Мария, и Лотта намеревалась помыть посуду до ее возвращения. В конце концов, Мария и так ведет все их маленькое неловкое хозяйство, а про жалованье даже не заикается. Под тихий плеск воды Лотта думала, что они с мамой все-таки живут не так уж плохо. Жаловаться не на что, героиням старых книг, которых она так много прочла, приходилось куда хуже. Библиотека по большей части осталась на Одине, но в городке была публичная, которую, впрочем, Лотта старалась посещать пореже — семейству Меркатц ни к чему было знакомиться с местными жителями и привлекать к себе внимание. Лотта уже вытирала чашки, когда услышала звонок. Наверное, Мария накупила провизии и теперь ей неудобно открывать, решила девушка, спеша к дверям. Она отворила. — Здравствуйте, — пролепетала она, краснея до ушей. — С кем имею честь?.. На пороге стоял гость, притом очень приятный молодой человек, а она перед ним в таком виде, с ужасом думала Лотта: растрепанная, в заштопанном переднике, да еще и с полотенцем через плечо. Потом она заметила, что гость одет в военную форму, и ее стыд сменился тревогой. — Я Бернхард фон Шнайдер, — представился гость. — Вы ведь дочь адмирала фон Меркатца? — Да, я его дочь, — девушка учтиво кивнула. — Но … проходите, пожалуйста. — Не боитесь пускать в дом незнакомых? — спросил Шнайдер и улыбнулся — одними губами, глаза остались грустными. — Здесь никто не знает, кто мы, — сказала Лотта, — а вы знаете. Значит, вы не обманываете и действительно принесли вести от отца. Но входите, пожалуйста. Только тихонько, мама прилегла отдохнуть. Вам придется довольствоваться моим обществом. Кокетливая формула показалась нелепой даже ей самой, в таких-то обстоятельствах. Господин Шнайдер наверняка над ней потихоньку посмеивается. — Благодарю вас, фройляйн, но я ненадолго. Я действительно пришел сообщить вам о вашем отце. Я был его адъютантом. — Был? — повторила Лотта. — Вы же не хотите сказать?.. Оказывается — ноги действительно могут подкашиваться, это не выдумка писателей. Господин фон Шнайдер подхватил Лотту под руку и почти силой усадил на маленький побитый табурет. — Я вам сейчас все объясню, — начал он. — Одина ради, объясняйте тише, — зашептала Лотта. — Я сама расскажу маме, если… — Да, наверное, так будет лучше, — Шнайдер, хотя и не самого высокого роста, неловко навис над сидящей девушкой, словно не зная, куда себя деть. Он поискал глазами еще какое-нибудь сиденье и наконец, не думая о приличиях, присел на корточки. — Видите ли, ваш отец… одним словом… — Его убили мятежники? — шепотом спросила Лотта. — Он погиб в бою… — медленно сказал Шнайдер. Лотта с минуту смотрела на него непонимающими, сухими глазами. Вдруг ее губы по-детски скривились, из глаз хлынули слезы. Шнайдер молчал — да и что было говорить? Он только мягко взял руку девушки в свою ладонь, а она стиснула в ответ его пальцы. Лотта подняла заплаканные глаза и спросила прерывающимся голосом: — Что с ним? Как это?.. — В бою, — коротко ответил Шнайдер. — Хорошо… Когда… куда его должны?.. — Сейчас он в капсуле, на суборбитальном корабле. Ее императорское величество… — Ее? — недоуменно повторила Лотта и всхлипнула. — Об этом позже, — ответил Шнайдер. — Ее величество готовит указ о посмертной реабилитации. Если он пройдет, его похоронят со всеми надлежащими церемониями рядом с героями прошлого. Разумеется, ваша семья… — Да, да, я понимаю. — Лотта нерешительно отняла руку. — Благодарю вас за обнадеживающие известия. Не угодно ли вам остаться к чаю? У нас есть домашнее печенье… Папа его очень любит… Она снова затряслась и тихо заплакала. — Возможно, мне не стоит… — начал Шнайдер. — Я понимаю, у вас дела службы, конечно, — Лотта смиренно закивала, как ребенок, которому строго-настрого запретили что-то желанное. — Но, если у вас будет такая возможность, навестите нас еще хотя бы раз. Расскажите нам о папе. Ведь вы сможете прийти? — Я постараюсь, — тихо сказал Шнайдер, поднимаясь. — Спасибо большое, — ответила Лотта. — Мы будем вас ждать. Я подготовлю маму. Удачи вам… — И вам тоже, фройляйн, — с полуулыбкой ответил Шнайдер. Лотта заперла за ним дверь и снова вернулась на кухню: докончить дело и умыться. Если мама увидит, что ее дочь заплакана, покоя ей уже не будет. А так, если Лотта хоть немного придет в себя, может быть, удастся сообщить все как можно деликатнее и осторожнее.