Дракон

— Ты? Неужто правда возьмешься? Хозяйка паба, полная женщина на вид лет тридцати, деловито вытирает руки о длинный передник и открыто разглядывает пришельца с ног до головы. Бакуго злится. Ему здесь не по себе. От женщины пахнет старым табаком и, кажется, какой-то выпечкой, взгляд ее недоверчиво-презрительный, а из-под заштопанной юбки выглядывают не ноги — копыта. Ее недоверие можно понять: каждый из сидящих здесь, даже она сама, выглядит намного крепче и сильнее какого-то мальчишки. Но это все равно обижает. Злит. Бакуго отворачивается, закрывает глаза и тихо-тихо шепчет глупую считалочку, которой его научил старик когда-то давным-давно. Славным он был, его старик. Говорил, что считалочка волшебная и забирает гнев. Оно все, конечно, враки, — волшебства в тех словах ни на йоту — но каким-то образом это и правда работало. Каждый раз. — Эй, — женщина вдруг выразительно шаркает копытом по деревянному полу, привлекая к себе внимание. — Ты что, колдун? Бакуго несколько раз моргает и сдавливает смешок. Женщина хмурится, неосознанно нервным движением поправляя увесистое ожерелье — от него заметно фонит какой-то защитной магией, и Бакуго думает, что смог бы слепить что-то подобное всего за пару часов. Он серьезно кивает. Напускает равнодушный вид, задирает презрительно голову, но все равно не может сдержать победной ухмылки. Кто-то за спиной весело стучит кружкой по столу и слишком громко хохочет. У хозяйки уходит где-то минут десять на то, чтобы извлечь нужный контракт и собрать все необходимые клятвы. «Они все еще пользуются дощечками», — отстраненно думает Бакуго, оставляя на дереве свой смазанный отпечаток. Кровь шипит, чернеет и въедается намертво в очередную клятву. Все хорошо. В этой бедной, гнилой деревушке уже где-то с полгода сидит большой, очень страшный дракон. Не поджигает дома и не ест детей, не крадет никаких принцесс и не сушит их горную реку. Вот так, странный дракон. Появился с весенним снегом, напугал попа, истоптал все грядки во дворе какой-то дряхлой старушки и — все. Спрятался на горе и с тех пор не показывается. Только рычит по ночам — громко, страшно и бесконечно тоскливо. В деревушках драконов не терпят уже давно. Даже если безвредный. Мол, ну и что? Если он появился, то обязательно навредит. Не сейчас, так потом. Не потом, так еще через время. Тут все ясно. Как боится деревня спящего вулкана, так боятся простые люди и дракона, ревущего на горе. Их страх можно понять. Но это все равно обижает. Злит. Бакуго выдвигается вместе с сумерками, не оставаясь на ночлег. Горы совсем недалеко. Они сверкают белоснежными вершинами и густым частоколом зеленых елей, а вокруг клубятся облака и холодный туман. Бакуго щурится, пытаясь что-нибудь разглядеть там, — может быть, чешую или крохотный проблеск огня — но от этого только начинает болеть голова. Он смеется. Контракт больно жжет бедро через кожу сумки, руки трясутся, но это ничего. За голову дракона, за его большое, пышущее жаром сердце, селяне отдают сто целехоньких золотых и мандрагору в придачу. Дракон кричит. Ревет, стонет, завывает; Бакуго слышит этот звук у подножья горы и весь, с головы до пят, покрывается большими, липкими мурашками. Ему не впервой, ему не впервой. Ноги подкашиваются, но на привал времени нет, и он в который раз благодарит девочку-судьбу за то, что ему досталась сила. Она славная, эта девочка-судьба. Любит сочные яблоки прямо с земли, никогда не проигрывает в шахматы и знает миллионы забавных историй. По крайней мере, такой Бакуго ее помнит еще с тех времен, когда был ребенком. Взрывы в лесу — слишком громко и самонадеянно, они пугают зверей и полусонных чувствительных духов, будят вековые деревья. Но так ему удается скорее добраться до вершины и, к тому же, привлечь внимание. Шуршат-шепчат листья, покорно стелется по земле ветер, кричат птицы. Лес говорит. Бакуго громко устало смеется, его смех отражается от камней, создает эхо и катится вниз по горе, путаясь в старых деревьях. Он придет. Теперь он точно придет. Его цвет — огненно-красный и никакой другой. Бакуго знал это с самого начала, но когда деревья расступаются и выпускают его всего, такого близкого, что можно разглядеть каждую чешуйку, прикинуть на глаз прочность перепончатых крыльев и толстых рогов, он все равно удивляется. «Большой», — мелькает глупая мысль у него в голове и сердце обжигает что-то горячее и смутно знакомое. Пальцы дрожат. Он стискивает в них свой тяжелый и влажный плащ лишь бы не выдать себя и набирает побольше воздуха в легкие. У драконов слух — золото. Бакуго стоит в метрах ста от него, отвернувшись, закрыв глаза, тихо-тихо шепчет глупую считалочку, которой его научил старик когда-то давным-давно. Славный старик. В этих словах, конечно, волшебства ни на йоту, но это работает каждый раз. Контракт больно жжет бедро через кожу сумки и неприятно трясутся руки. Бакуго хрипло смеется, открывает глаза. Девочка-судьба любит сочные яблоки прямо с земли, знает кучу историй, а еще, кажется, очень хитра. В деревне за голову дракона, за его большое сердце, обещают — подумать только! — целых сто золотых. И мандрагору в придачу. Ему, Кацуки Бакуго, этот невероятный приз и задаром совсем не нужен. Киришима смеется. И плачет. С задумчивым интересом щупает у себя на голове забавно торчащие рожки. Вместе с рассветом из деревни уходят не один, целых два колдуна — заклинатель и странный мальчишка с глазами дракона.