My madness

Он скалится, обнажает свои грязные жёлтые зубы на которых осталась кровь. Его кровь? Чья кровь? Размазанная по стенам, его безжизненной комнаты, окрасившая красным лицо, кончики волос, одежду. Кровь того, кто пропитал всё вокруг своим звонким смехом, кто оставил поцелуи на холодеющих губах, шептал на ухо, что никогда не отпустит, называл любимым братом, обещал вернуться с прогулки, не убегать далеко. А потом его же плоть смешивалась с грязью сточных труб, шла через канализацию, хлюпала под их ногами, которыми они топтали эту землю проклятого обиталища, врезалась сладким запахом гниения в легкие. Кости хрустели под этими зубами, как сухие ветки осенью. Он слышал этот хруст и закрывал уши, мыча, боясь разжать искусанные губы, кожа на которых, воспалялась и рвалась, не оставляя ни живого места. Ни живого места в душе? Он был мёртв. Он умер впервые, когда увидел бездыханное тело брата, подвешенное над их головами, будто тот, действительно, летал, как живой. И Билл мог бы поверить, хотел бы поверить в это всем своим сердцем, если бы не запавшие щеки, бесконечная темнота пустых глазниц, неестественно растянутый рот в вечной улыбке, кожа покрытая трупными пятнами, которую уже с удовольствием поедали обитатели подземелья. ОНО причмокивало, облизывалось, отрывая новые кусочки, смеялось над реакцией Денбро, его беспомощным криком, перерастающим в хрип, слезами, которые были лучшим бальзамом. И всё это длилось бесконечно долго. Как в адовом цикле друг за другом, тумблером переключая мысли, мелькая перед его расширенными зрачками, как диафильмы на ленте. Пока друзья тянули руки, пытаясь вытащить его оттуда, где он тонул. Приходили, приносили ему фотографии, подарки, еду, звали по имени, которое он уже не раз забывал. И никого из них не помнил тоже. Пока Стэн приходил к нему, оставаясь на ночь, играл на гитаре, рассказывал о том, что происходит за пределами четырёх стен, приковавших его к себе, дотрагивался до его щёк, пока мог делать это. Боялся только обнять. Сначала. Пока Билл ещё был спокоен, пока ничего не отвечал ему, обхватив колени руками, потерявши связь с реальностью, шептал что-то невнятное, кусал губы, а потом поднимал взгляд — дикий, бешенный, в котором не было ни капли от него, только бесконечная пустота, как в глазницах Джорджи, из которых вываливались черви. Кричал, обхватив голову руками, зарывался пальцами в волосы, пытаясь выдрать их. ОНО мерещилось ему со своим оскалом в зеркальном отражении вместо его, повторяло все его движения. Привет, Билли! Хочешь ли ты его назад, Билли? Хороший мальчик, Билли. Я тоже люблю Джорджи, Билли! Возьми его, Билли! Снова смеялось, когда Денбро тянул руки, пытаясь коснуться нежных розовых щёчек брата. Его брата. Услышать звонких смех. Но Джорджи плакал и звал. Был слишком напуган. Ему надоело летать… Билл закатывал глаза, сжимая края раковины, хрипел, чувствуя свою беспомощность. Тогда Стэн, впервые осмелился обнять его, отнёс на кровать, подальше ото всех зеркальных поверхностей. Навсегда занавесил их тряпками, даже окна, превращая пространство вокруг в маленький мир, ограничивавшийся дверью и кроватью. Он гладил его волосы, шептал на ухо, что не оставит, называл любимым и обещал вернуться, когда уже никто не возвращался, обещал не уходить далеко, быть с ним, сжимал его пальцы в своих. И Билли снова плакал в подушку, путаясь в скомканном одеяле, когда в легкие врезался запах стерильности и лекарств, а после лежал абсолютно не двигаясь, когда ему в очередной раз перебинтовывали вскрытые вены. Стэн потом с нежностью проводил кончиками пальцев по бинтам, где были написаны их имена. А Билли в такие моменты понимал, что точно не умрёт второй раз в холодных стенах одиночной палаты. Клоун здесь был бессилен. Билли не был наедине со своим безумием. Их было трое…