День, когда я могу тебя встретить (Halloween special)

      Промыв лиса под проточной водой, закинув в стиральную машину его вещи, Зоро избавился от большей части травяного наркотика, и Санджи почти пришел в себя. Правда, тут явилась неожиданная проблема — хвост. Высушенный феном пушистый хвост был прекрасен, вот только не давал ни одним штанам нормально закрепиться на заднице ушастого. Зоро даже сверил, на брюках лиса в районе копчика было специальное отверстие для хвоста. На спортивных штанах, которые отыскал Зоро для горе-гостя такой дыры не было, потому они неизменно сползали почти до лобка, обнажая не только узкие косточки бедер и пояс адама, но почти оголяя светлые лобковые волосы. Зоро три раза подтянул и затянул уже уверенно стоящему на ногах Санджи штаны. Три раза они сползли. — Ладно, будешь в халате на голое тело, постираешь мне его потом! — буркнул Зоро, уставший бороться с легкими эротическими приступами.       Притихшие в гостиной ребята встретили Санджи радостным улюлюканием, Нами начала задавать Санджи вопросы, чтобы проверить степень его адекватности. Тот отвечал весьма сносно, плюхнувшись на диван рядом с Усоппом, наконец его взгляд сфокусировался на Пероне. — Я так рад, что все же увидел тебя сегодня! Тебя нигде не было днем! — пожаловался он кузине Зоро. — Санджи, прошу тебя, прекрати! — опять заныл Усопп. — Усопп, да что с тобой такое весь день, ты странно себя ведешь, почему ему нельзя говорить с Пероной? — нахмурился Зоро, все еще стоя за спинкой дивана позади Санджи. Усопп только еще больше выпучил глаза, глядя в изумлении на Зоро. — Он не может говорить с Пероной, — подала вдруг голос Шугар, доедающая свой мешок сладостей. — Потому что она — призрак.       Зоро скривился, что за дурацкая шутка, наверняка сама Перона и выдумала ее, любит всю эту тематику нечисти. — Какой избирательный призрак, все его видят и слышат, а Усопп нет, — издевательски посмотрел он на ребят. — Не все, — серьезно вдруг сказала Нами. — Все полузвери могут видеть призраков и сущностей из других пластов, но мы скрываем это, чтобы нас не начали бояться. У всех свои скелеты в шкафу, Зоро. А ты видишь Перону, потому что сегодня Хэллоуин, и она специально вернулась в мир живых, чтобы провести день со своей семьей. В этот день каждый умерший может по желанию войти в свой дом и семья будет вести себя, будто он и не умирал, а на следующий день не вспомнит, что за семейным столом с ними был еще один член. Но это работает, только если семья его помнит. У вас хорошая семья, Пероны не стало так давно, а вы… — Что за чушь ты городишь! Вот она, сидит в этих своих рюшах прямо рядом с ушастым, а ты мне «призрак, призрак»! — разозлился Зоро. Несчастный Усопп покосился на диван рядом с Санджи, промахиваясь взглядом по Пероне. Зоро неприятно кольнуло, он и правда ее не видит? — Какой ты упрямый остолоп. Покажи ему, Перона! — Мой братец — остолопище! — согласно кивнула девушка, встала, обошла вокруг дивана и прошла Усоппа насквозь. Зоро бы постыдно заверещал от шока, если бы Усопп не заверещал от легкого ощущения холода, пробежавшегося по жилам. — Она опять? Нет, она опять?! Санджи, попроси ее перестать, я умру от страха! — Перона, Перона, вернись, оставь Усоппа, я так хотел с тобой поболтать, — Санджи говорил немного нараспев, его сознание только отчасти прояснялось. Перона плюхнулась на диван близко к Санджи, его ушки радостно встали торчком.       Но Зоро больше не обращал на него внимания, он стоял, как громом пораженный. — То есть Перона мертва? Как? Как давно?! — он схватился за спинку дивана, вперив взгляд в девушку. Та обреченно вздохнула. — Успокойся, мой глупый братец. Завтра ты все вспомнишь, и вспомнишь, что уже давно пережил боль от моей смерти. Не стоит переживать её снова сейчас, когда я тут с вами пришла повеселиться, сделай мне такой подарок. Завтра меня не будет, но все будет хорошо. Я навещу вас снова в следующий Хэллоуин, все равно я прихожу поболтать с Санджи каждый год. — Ты с ним дружишь? — ошалело спросил Зоро. — Ага! Давно! Я за ним присматриваю, потому что ты дебил. Я же твоя семья, исправляю, где ты натворил! — Ничего я не натворил. Подумаешь, назвал его уши девчачьими, нельзя быть таким нытиком, — выпалил Зоро и пожалел, то, как грустно прижались рыжие уши к голове Санджи, почему-то кольнуло его маленькой иголочкой в сердце. — По большому счету Зоро прав, — вздохнула Нами, — преступления он не совершал. Но если Перона так заботится о Санджи, это же хорошо. У него есть ее вещь, так что логично, что между ними есть связь… — Вещь! МОЯ ВЕЩЬ! — заорала вдруг Перона. — Ты! Зоро! Ты придурок! Он ведь даже ее так и не наклеил!       Зоро отшатнулся от разъяренной девушки, не потому что она была призраком, а потому что в гневе Перона тот еще член семейства Ророноа. — Я не брал ничего! Ты чего, успокойся!       Но куда там, и Санджи вдруг подскочил и заметался, не зная, куда бежать. — В кармане пиджака внутреннем! Я всегда хранил ее там, где мой пиджак! — В стиральной… — начал было Зоро, но его перебило общее: — НЕТ!       Пока они остановили стиральную машину, пока она слила воду, к тому времени хранившаяся во внутреннем кармане пиджака наклейка-звездочка, подаренная Санджи совсем маленькой Пероной, вся вымылась и расползалась прямо в руках. Санджи горестно сидел прямо на кафеле, прижав уши. — Моя, моя звездочка… — Почему ты ее так и не наклеил! — возмущалась девушка. — Потому что нельзя такие вещи самому себе вручать. Это же не правда. Кто-то же должен сам наклеить тебе звездочку, что ты молодец, что ты особенный… Я спас Нами-сан, я думал, может она… — Ох, Санджи, — укоризненно сказала Перона, которая за много лет так и не смогла убедить полулиса, что он и так особенный и клевый и заслужил эту звездочку. Ему все казалось, что он ее не достоин. — Зоро, а ты придурок! Теперь у Санджи нет моей вещи, и я не могу находить его где угодно, как сегодня ночью! Как нам теперь дружить! — Нет! Я не хочу, чтобы Перона терялась, она мой лучший друг! — сидящий на полу Санджи вскинул на всех полные грусти глаза. Усопп вздохнул, вот так — делаешь для них жучки, а лучшие друзья у них — появляющиеся раз в год привидения.       Зоро почесал в затылке, он не очень понимал, как работает вся эта мистическая хрень. Но, кажется, он смог довести до слез привидение и почти довести полузверя, можно ли считать это достижением? — Ты опять все портишь! Всегда ты! — Перона одним движением смахнула с полочки все шампуни, они разлетелись по ванной, а Усопп побледнел от безумного вихря в комнате и стал оседать на пол. Благо, его подхватила Нами. — Так, Шугар давно пора спать. Можешь нас не провожать, Зоро, я по запаху знаю, где твоя комната, мы будем там. А вы вдвоем успокойте Перону, плохо издеваться над девушкой-привидением! — Нами отчитала их как школьников и уволокла Усоппа. Санджи так и сидел на полу, грустно смотря в недра стиральной машины. Перона в ярости убежала в гостиную, и Зоро поспешил за ней, пока этот полтергейст в юбке еще чего-нибудь не раздолбал. — Перона, я нечаянно, прости, я не знал, что там что-то важное… — Ты не понимаешь, ты только рушишь, а мы чиним! Он такого не заслужил! Кто по-твоему убедил его выйти все же на улицу в Хэллоуин, когда ты загнал его обратно, — Перона была настоящей фурией. — Мне надоело, что вы вешаете на меня его слабачество! Подумаешь, уши назвал девчачьими!       В Зоро полетела ваза, но он ее поймал. — Какой ты дурак! И у Санджи не девчачьи уши! — Да знаю я! Красивые у него уши, сам уже видел, и хвост невероятный, — в сердцах рыкнул Зоро, и Перона замерла. — Скажи ему это. — Что?! Нет, я не буду… — Скажи! Ты все испортил, ты мне должен! — она угрожающе подняла вторую вазу, но у Зоро были заняты руки первой. Это был безвыходный шантаж. — Хорошо, хорошо! Я скажу ему, что ошибался, если вам всем психам так надо. — В чем ошибался? — наивно и легко спросил Санджи, вдруг оказавшийся в дверном проеме гостиной. Зоро подскочил и уронил таки вазу. Когда он снова поднял глаза от осколков, Пероны в комнате не было. Все же привидение, однако все еще его сестра, и он должен держать перед ней слово. Зоро глубоко вздохнул. — Присядь, все уже разошлись, а мы поговорим, — и когда Санджи послушно забрался на диван, поджимая босые ноги, Зоро взъерошил себе волосы и сел рядом. — Послушай, чего вы все так на меня взъелись? Я же и не общался с вами. Неужто из-за одной дразнилки?       Санджи вдруг как-то присмирел, уши грустно смотрели вниз. Странная реакция на вопрос про дурацкую дразнилку, он и правда так обиделся? Зоро подавил в себе желание извиняться за такую ерунду, это не здорово. — Нет, мы уже это переросли. Это Перона предложила… все из-за моей мамы… — сбивчиво бормотал Санджи. — Эй, эй, — Зоро не сдержался и взял его за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Я заслуживаю объяснений. Я спас твою хвостатую задницу.       Обладатель хвостатой задницы слегка покраснел и кивнул. — Ты прав. Просто я не осмеливался выходить к людям, и Перона предложила персонифицировать мои страхи и бросить им вызов. Ну, в общем, боролся со своими фобиями я посредством тебя. Ох, сейчас это так глупо… — Фобиями? — поднял бровь Зоро. — Да, дело тут такое… — Санджи тяжело вздохнул, уставился на собственные колени. С минуту он молчал, но Зоро был полон терпения, и наконец полулис тихо проговорил. — Дело в моей маме. Когда я был маленький, мы с мамой жили на очень маленьком островке, дети часто забывают скрывать свои уши и хвосты, потому нам нужно было время в уединении, чтобы я подрос и поумнел. Но я… я все равно все испортил. Как-то мы с мамой играли, и я засмеялся и выбежал на улицу… Без шляпы, прямо с ушами и торчащим хвостом. Местные меня увидели. Когда мы тут поселились, они были очень добры к нам с мамой, мы и подумать не могли, насколько они жестоки в своих суевериях. Один мужчина сразу схватил меня, говоря, что я проклятое дитя, что навлечет беду на остров. Мама бросилась меня отнимать… Так они узнали, что и у нее есть уши и хвост, сначала они думали бросить нас в море, чтобы усмирить плохое предзнаменование… — Зоро сжал изо всех сил челюсти. Это происходит в современном мире, люди-звери просят принять их в общество, а в удаленных уголках мира их топят и называют проклятыми, как в средневековье. Он взглянул на Санджи, он обнимал себя руками. — Мы вырывались, как могли. И тогда одна старая женщина сказала, что они могут позволить нам остаться, если мы отринем свое дьявольское происхождение. — Как это? — Отрежем эти уши и хвост. — Что?! Это же зверство!       Санджи скривился. — Не обижай зверей. Это весьма по-человечески. Когда полузверю отрезают уши, он становится почти глухим, ведь наши уши улавливают звуки. А когда отрезают хвост, который всю жизнь помогал держать баланс, мы становимся практически инвалидами, требуются месяцы, чтобы снова научиться ходить, но нет речи о возвращении прежней ловкости и подвижности… Остров был уединенный, кораблей не бывало месяцами, нам некуда было бежать. Мы сами загнали себя в угол.        Санджи изо всех сил сжал кулаки, впечатывая их в колени. Зоро ничего не мог с собой поделать, он двинулся ближе к мелко дрожащему лису и обнял его за плечи, слегка прижимая к себе. Он почувствовал, как часто-часто колотится чужое сердце. Как ни странно, жест Зоро успокоил лиса, тот слегка откинулся назад. — Мама сказала, что согласна, но просит сделать это по очереди, чтобы она пришла в себя, а потом смогла заботится обо мне, когда я буду беспомощно приходить в себя без ушей и хвоста. И она первая… — рука Зоро сжалась на плече Санджи, он был в ужасе от того, что сейчас услышит. — В общем, они закрыли меня на весь день в нашем домике. Я плакал и скребся весь день, но не мог выбраться. А потом они принесли ее, она не могла ходить, ее голова была перевязана, а в месте, где должны были быть уши, на повязке проступали красные пятна! Санджи всего колотило. Зоро уже не думал, что делает, он с силой прижал боком к себе лиса и тихо убаюкивающе прошептал. — Тш-тш-тш, это было давно, не стоит вспоминать… — Нет, я должен объяснить. Мы были несправедливы к тебе. Они принесли маму и оставили, мне было совсем немного лет, я заботился о ней, как мог — приносил еду, мел полы, накрывал одеялом. Готовил для нее, что умел, мне нравилось готовить, мама всегда благодарила. Но мы жили только вдвоем и еда скоро закончилась. Я отправился в деревню, попросить еды для моей мамы, ведь она не могла даже вставать и почти ничего не слышала. Но у меня были уши, у меня был хвост, для всей деревни я был прокаженное дитя, они толкали меня и гнали прочь. Я попытался честно продать наши вещи на рынке, но никто не воспринимал меня, в итоге в первый день вещи отобрали мальчишки, во второй день я взял мамины платья и ко мне подошли взрослые женщины. Те, что продавали нам с мамой яблоки, когда не знали, что мы лисы. И они отобрали все мамины красивые платья, просто потому что я был проклятое дитя, я был в их глазах ниже любого животного. Они ничего не дали мне. Когда я вернулся домой, то увидел, что местные жители многое просто забрали из нашего дома, а мама ничего не могла поделать. Никто не дал нам и кусочка еды, они говорили, что это испытание, мы должны справляться сами, тогда остров нас примет. Всю ночь я пытался поймать рыбы, но ничего не клевало, некому было научить меня рыбачить. Утром я собрал объедки на заднем дворе единственной закусочной и убежал, пока меня хоть кто-то не заметил. Объедков было мало, это были огрызки, очистки, я мыл их и пытался сварить суп… Через три дня такого воровства объедков хозяин заметил меня и спустил собак, крича, что я вор. Это они воры, они забрали мамины платья!       Зоро тихо укачивал Санджи, вспоминая, как на площади много лет назад ушастый испугался залаявшего пса. Как глупо Зоро считал его трусишкой, Зоро не пережил и половины того, что рассказал ему Санджи. Он сделал себе пометку — обязательно разузнать название этого гостеприимного островка. И тогда он… он не знает, что сделает, но в этом предложении не будет слово «прощение». — Твоя мама, она…? — Нет… Когда мы не ели ничего уже двое суток, я понял, что дальше буду только слабеть. Ночью я украл два штакетника из забора, они стали маме костылями. И я отвел ее на пристань, к рыбацким лодкам. Мама не могла еще ходить, мы падали, поднимались, все ее ноги были в кровавых ушибах… Несколько часов мы спускались к лодкам, начинало уже светлеть, я так боялся, что нас заметят и силой вернут назад. Но я успел, мама легла в лодку, и я направил ее в открытое море. Мы все равно бы умерли от голода на виду у всех, кто каждый день ел и делился едой с людьми, но не с нами. Я рискнул отправиться в море и там умереть от голода, чем оставаться среди людей, которые так меня пугали, когда сорвали с себя маски, узнав, кто мы. Но я был такой дурак… точнее ребенок. Я даже не взял бочонка с водой, уже через пару дней жажда стала нестерпимой, моя мама не оправилась от того, что они с ней сделали, у нее начался жар, а что я мог сделать посреди моря? Солнце палило нещадно, и вскоре я потерял сознание от солнечного удара прямо рядом с мамой. Я очнулся, когда наша лодка сильно покачнулась, и в нее кто-то ступил. Оказывается, нас заметили с большого корабля и спасли, какой-то человек спустился за нами. Но это был человек, к тому времени я не ждал от людей ничего, кроме жестокости и новых издевательств, я знал, что за внешним дружелюбием у них кроется желание мучить голодом, отрезать уши и хвосты. Потому когда этот человек склонился над мамой, я бросился на него и прокусил ему руку. Я был готов, что он ударит меня, потому старался укусить как можно сильнее, зная, что дальше мне конец, — тут Санджи почему-то хмыкнул, слегка улыбнувшись, хотя его глаза были полны тоски. — А он только поднял руку, на которой я повис зубами, высоко над собой и уставился на меня сурово. «Какой редкий улов» — сказал он. Я был ребенок, я не желал подниматься на большой корабль, хотя в море мы бы умерли, хорошо, что Зефф и не думал меня слушать. — Зефф? Это тот суровый усатый старик? — удивился Зоро, — Я думал, он твой отец. — Ну… можно сказать, приемный, когда мама умерла. Нет, она умерла не там! Зефф все же вытащил нас на палубу, велел остальным помочь маме и отнести ее в лазарет. А все уставились на меня, у меня же все еще были уши и хвост, они тоже смотрели на меня с подозрением, что я могу быть опасен, навести несчастье. Я понял, что маму они приняли за одну из своих, потому решил прыгнуть назад в лодку и сбежать, лишь бы они не прогнали маму, но Зефф поймал меня за хвост. Он сказал, что все они могут требовать наказать меня или избавиться от меня, только когда я провинюсь, а пока он надерет любому рожу, кто тронет меня ни за что. По-правде, я ему не поверил, решил, что он в сговоре со всеми, чтобы уговорить меня не сбегать и остаться, чтобы они потом смогли вместе издеваться надо мной. Но я думал, что хитрый, и сделал вид, что им поверил. Я проводил дни и ночи у маминой кровати, когда кто-то входил, я просто прятался под кроватью. Но в один день Зефф просто схватил меня за шкирку и выволок на палубу. Он сказал, что я должен работать наравне со всеми, если здоров, и что я должен отдраить палубу. Наверное, он думал, что матросы оценят, что я стараюсь помочь, и подружатся со мной. Я был согласен, если они не будут меня трогать, я кивнул и Зефф ушел. Но на корабле многие относились ко мне с подозрением, считали, что я могу быть диким, как животное, или даже болеть бешенством, — Санджи невесело улыбнулся. — Я бегал по палубе с тряпкой и мне нравилось, как вслед за мной остается чистый след. Но вдруг один матрос наступил мне на хвост, я упал и разбил нос, залив кровью доски. Они засмеялись и сказали, что я только пачкаю, а не чищу палубу, и что я не должен пачкать тряпку, я должен вытереть кровь собственным хвостом. Я знал, что так случится, что рано или поздно они проявят свою настоящую сущность, как те люди из деревни, когда я не смогу прыгнуть в лодку и уплыть от них, потому смирился. Я вытер свою кровь с палубы собственным хвостом и принялся мыть палубу дальше, но я забывался и опускал хвост на доски, и он снова пачкал палубу вслед за мной. Мне приходилось возвращаться и мыть заново, но хвост снова опускался и пачкал кровью у меня за спиной. Вокруг собирались все больше матросов, все они улюлюкали, но тут вдруг появился Зефф и все они присмирели. Он сходу ударил того матроса, что приказывал мне, а когда из его носа закапала кровь, уронил его на палубу и вытер ее им же. — Ого. — Ага. Только после этого Зеффа и того матроса тоже посадили на гауптвахту, а надо мной конечно издевались, но не так явно, а пока капитан не видел. Зато я не мог спрятаться от дружков того матроса, если они находили меня в укромном местечке, то начинали драть шерсть из хвоста и ушей, сдирать одежду, крича, что звери должны ходить голыми. Потому мне приходилось постоянно быть на виду у всех, кого я боялся, я знал, что стоит капитану отвернуться, мне не поздоровится. Когда корабль прибыл в порт, моя мама уже пришла в сознание, но не могла ходить, потому мы никак не могли скрыться ото всех, как лисы всегда делают. Зефф на руках вынес по трапу мою маму и посадил в какую-то машину, он собирался вернуться за мной, но я бесшумно шел в след в след за ним и прятался за спиной. Когда он отправился обратно на корабль, я подскочил к маме и стал пытаться вытащить ее, уговаривая как можно быстрее бежать и скрыться ото всех. Я так боялся людей, а Зефф был одним из них, и все, что он хотел, не дать нам сбежать, чтобы издеваться над нами уже не на корабле. Но моя мама предала меня.         Тут Санджи искренне и тепло улыбнулся, вспоминая хитрое мамино предательство. — Они сделали с ней такое, но она не потеряла способности верить, что где-то могут быть хорошие люди. Она схватила меня за руку и не отпускала, пока рассерженный моими фокусами Зефф не вернулся. Это же была моя мама, я не мог укусить ее и сбежать. Так мы стали жить в этом домике, Зефф купил его на зарплату главного кока на лайнере, но почти не жил здесь, всегда был в рейсах. Потому он разрешил нам с мамой пожить в этом городке, а сам скоро уплыл в очередной рейс. Я уговаривал маму сбежать к тому времени как он вернется, у нее было время оправиться и научиться заново ходить, пусть и не быстро. Моя мама видела, в каком ужасе я от людей, и хотя верила Зеффу, согласилась сделать так, как я прошу. Но через несколько месяцев в новостях показали, что лайнер, на котором плавал Зефф, затонул, и выживших не осталось. Мама была опечалена, она тогда понимала, что Зефф хороший человек, а я как дурак радовался, что мы можем пожить еще немного в этом тихом городке. А через полгода Зефф вернулся, с трудом выбрался из такси и проковылял на костылях до дома, у него не было ноги, его нашли несколько месяцев спустя после катастрофы на маленьком островке. Я увидел его в окно, мама радостная бросилась встречать, а я бросился искать оружие, схватил кухонный нож и спрятался под кровать. Но Зефф не стал меня искать, когда вернулся, наверное, мама ему что-то сказала. Я просил маму бежать этой же ночью, но она сказала, что мы должны помочь Зеффу научиться жить без ноги, ведь он дал маме возможность научиться жить без хвоста и ушей. Мама просила, и я согласился, только стал ложиться спать под маминой кроватью, положив рядом с собой нож. Утром я всегда просыпался на кровати и от моей одежды пахло Зеффом, я не сразу понял, что это он всегда переносил меня. Я был такой глупый ребенок. Сначала мама сказала, что мы должны помогать ему, пока он не будет ходить без костылей. Потом посмотреть, как он справляется сам по дому без нас. Потом посмотреть, сможет ли он найти работу теперь, когда у него нет ноги. Постепенно вышло, что я перестал бояться Зеффа, я стал бояться за него. Что люди сделают с ним, когда узнают, что он скрывает полузверей. Точнее — меня, ведь мама теперь совсем как человек, если скрывает шрамы под волосами. Но если люди увидят меня, то побьют и выгонят Зеффа и маму из города, или не будут выгонять, наоборот, не будут отпускать, а будут мучить, морить голодом и кидать в них камнями. А потом мама умерла, у нее было слабое сердце…       Зоро ничего не сказал, только еще плотнее прижал Санджи к своему боку и уткнулся в его волосы носом. Удивительно, но Санджи было нужно именно это, своим животным естеством он ощущал рядом с собой спокойное чужое тепло, которое шептало ему, что все прошло, что это лишь воспоминания, а не реальность, не стоит утопать в них с головой. Санджи растворялся в этом тепле и умиротворяющем запахе Зоро. — Зефф собирался взять меня на похороны, но я кричал и цеплялся руками и зубами за кровать, за косяк, за порог. Я знал, что если выйду на улицу, во мне признают полузверя и людской гнев обрушится не просто на меня, а на Зеффа, который ни в чем не виноват. Я не пошел на похороны, вместо этого я попытался сбежать из дома, когда Зефф все же ушел. Он позволил жить у себя несколько лет, и теперь, когда мамы не было, я думал, что у меня нет права так рисковать жизнью Зеффа. Я собрал рюкзак, вылез из окна, но моя нога никак не могла дотянуться до земли, я не видя шарил ей в воздухе, пока кто-то услужливо не подставил мне для опоры колено и не сказал: «Я так и знал, баклажан». Я так перепугался, что мигом вскарабкался обратно в окно! Зефф понимал больше, чем я хотел делиться, тогда он признался, что обещал моей маме присмотреть за мной, и что если я сбегу, он везде будет развешивать фотографии «Пропал мальчик-лис». Тут же поднял меня за шкирку и сфотографировал! — Санджи тепло улыбался, вспоминая суровую заботу Зеффа и фотографию, где скалящий клыки мелкий Санджи висит за шиворот в руке Зеффа, она до сих пор стоит под стеклом в гостиной, как напоминание «Не дури у меня, баклажан». — Тогда я остался. Но не выходил из дома три года, от скуки я учился всему, что умел Зефф, но я с завистью наблюдал в окно, как по улице бегают другие дети. Однажды Зефф пришел домой и сказал, что видел на Хэллоуин в толпе девочку в ушках, ну прямо таких же живых, как у меня, и что я тоже могу пойти погулять на Хэллоуин и никто ничего обо мне не узнает. Я ужасно хотел пойти, хотел попробовать прокатиться на велосипеде, как мальчишки, хотел залезть на дерево вместе со всеми, я был уверен, у меня получится лучше всех. Но я так боялся, что все они сразу же узнают во мне полузверя и набросятся, потребуют убить проклятого или отрезать мне хвост и уши. Тогда Зефф сказал, что сначала я могу потренироваться, когда все будут ходить по домам и выпрашивать конфеты, я могу попытаться заговорить с другими детьми. Но я был такой трус, я думал, что мое одиночество разумная плата за безопасность Зеффа, и был рад, что за весь день к нам никто не пришел. — Но мы же с Пероной пришли в тот день? — спросил Зоро, не находя в себе сил убрать лицо от теплой макушки Санджи. — Да… я тут же спрятался на кухне, Зефф был так зол на меня, что даже немного напугал Перону. Но тут я почувствовал запах, как пахло старым деревом, чистой сталью и немного вареным рисом, такие чистые, честные запахи, я подумал, что их обладатель любит честные вещи и ни за что не будет судить меня просто за то, что у меня есть уши и хвост. Я выбежал со сладостями и увидел, что это запах зеленоволосого мальчика почти моего возраста, я очень обрадовался. Но я не знал, что сказать, чтобы с кем-то подружиться, я никогда этого не делал. А потом ты… Ты ничего не сделал ужасного, честно. Просто когда ты сказал, что мои уши странные, как девчачьи, я понял, что дело не в том, что я полузверь, а дело во мне. У меня неправильные уши и хвост, вот почему люди так на них реагируют, они точно узнают меня в толпе и схватят. Они не ненавидят всех полузверей, а только таких проклятых, как я. Это не правда, потом я понял, но те люди схватили мою мать и отрезали ей хвост и уши просто потому что увидели меня. Они отбирали у меня вещи, не давали и крошки еды и спускали на меня собак просто потому что у меня такие уши, я слишком легко поверил в собственный страх и в то, что во всем с самого начала был виноват только я. И не смог пойти тогда на Хеллоуин, как бы Зефф меня ни заставлял. Он даже выставил меня вечером за дверь, но я спрятался под лестницей и просидел там до ночи, пока он не открыл мне.       Зоро наконец понял, что он натворил. Ничего по меркам тринадцатилетнего мальчишки, лишь вновь разрушил хрупкую надежду на доверие к миру у тринадцатилетнего полузверя. Всего-то. Он крепко сжал веки, что делать, если сделать уже ничего не возможно. — Я просидел дома еще три года, тогда же я начал помогать Зеффу, печь торты для доставки. Он давал мне процент с выручки, и я в тайне от него копил на операцию по удалению хвоста и ушей. Тогда мне не пришлось бы больше бояться ни за него, ни за себя. Меня спасла Перона. Заявилась на порог нашего дома. Я сразу понял, что она призрак, но это никак не помешало нашей дружбе, когда Зефф узнал, то не испугался, только фыркнул «Хоть с ней погуляй!» Хотя Перона и дулась на меня, что я не наклеил подаренную ей звездочку. Но как я мог! За всю свою жизнь я только и сделал, что навлек людской гнев и увечья на мою маму, что был угрозой для нормальной жизни Зеффа. За такие заслуги никто отличительных отметок не получает. Но Перона заставила меня выйти на улицу ночью! Там было столько свободного места, звуков, шорохов, я чуть не задохнулся от ощущений. Так я встретил Усоппа, а потом и Нами. Я признался им, что боялся выходить на улицу, так как я проклятый полузверь, не такой, как все, что это бросается в глаза с первого взгляда. Они спросили, кто мне такое заявил, и я назвал тебя… — Ах вот оно что! — Извини… — и без того печальные ушки Санджи совсем прижались к голове, ему было грустно, стыдно, он переживал тоску своих одиноких лет заново. Хвост сиротливо обнимал его ноги. — Не извиняйся, — уверенно перебил его Зоро. — Но мы… мы хотели обмотать твой дом туалетной бумагой. Мы замазали окно в твоей спальне краской. Мы положили тебе дохлую птицу в почтовый ящик. Мы украли вашего садового гнома… — Вот спасибо, что избавили меня от этой криповой штуки. Отец его купил, а взгляд у него был жуткий, будто следит за тобой с края дорожки, куда бы ты ни пошел. Я просто был счастлив, когда его наконец кто-то спер… — тихонько рассмеялся Зоро.       Санджи удивленно повернул голову, чтобы взглянуть на Зоро, его глаза были широко распахнуты. Он не думал, что его простят так легко и так быстро, ведь он поступал не справедливо, пытаясь бороться со страхом перед всеми людьми посредством одного многострадального Зоро. А тот замер, рассматривая раскрывшегося ему лиса внимательно, так вот в чем дело. Перона права, он должен сказать ему сам. — Я помню, как повстречал тебя в детстве, когда приходил к вам с Пероной. Первая моя мысль была… «Ух ты, они как настоящие», когда я увидел на твоей голове эти рыжие уши. Они были живые, мягкие на вид, такие яркие. И я захотел их потрогать, и я подумал, что будь в ушках девочка, то она бы точно мне разрешила, многие девочки хотели со мной дружить, — на этих словах Санджи хмыкнул, вот ведь самоуверенное Маримо. — Но потом я увидел, что они на голове мальчишки, и понял, что все не так просто, и что странно трогать постороннего мальчишку. Ну, я был подросток. И я расстроился, и немного разозлился. Знаешь, мне тогда показались эти уши чем-то невероятным, и даже сидя прямо рядом сейчас, мне трудно поверить, что такое возможно в природе… в смысле, вещь настолько необычная и при этом такая совершенная. Будто люди были пробными у природы, потом она сделала Нами, а когда натренировалась, сделала наконец самое лучшее из того, что у нее получалось, — твои уши и хвост. Нет, не так, все вместе с тобой, то, как сочетается светлая кожа и ярко-рыжая шерсть, безупречная форма твоих ушей и мягкость меха хвоста, и цвет глаз, и эти брови…       Санджи сидел, тихо опустив голову, не решаясь посмотреть на Зоро от невероятного смущения, а потом сказал. — Я бы разрешил тебе потрогать. Это было бы здорово, подружиться с кем-то, кому мои уши пон… — Можно потрогать? — вдруг нетерпеливо перебил его Зоро.       И Санджи мог хмыкнуть и сказать: «Чего сейчас-то» или «Ты же уже трогал», но этот вопрос был другим, на самом деле он означал попытку начать все с начала, предложение дружбы, и Санджи молча кивнул, скрывая радостный трепет. Он слегка вздрогнул, когда его головы коснулась чужая шершавая рука, кончиками пальцев аккуратно пробежавшаяся по мягкому уху, остановившаяся у его основания и ласково почесавшая там. — Ур-ур, — непроизвольно выдал Санджи, а потом взглянул на Зоро испуганными глазами, что он себе сейчас позволил? Позволил зеленоволосому погладить себя и так открыто наслаждался этим, он ведь больше не под мятой! — Красивые, — искренне, наконец позволив себе и не обращая внимания на чужой испуг, сказал Зоро, и почесал еще раз. Санджи урурукнул, опять не сдержавшись. — Они разговаривают, стоят торчком, когда ты радуешься, понуро опускаются, когда ты расстраиваешься, — Зоро говорил и не переставал гладить. Ему же разрешили, потому негромкое довольное уруркание Санджи просто стало фоном для его слов. — Они честные, они всегда говорят правду, даже когда ты пытаешься скрыть эмоции, а как может что-то настолько честное быть некрасивым? Я бы немного завидовал таким роскошным ушам, если бы не кое-что. Мне нравятся не просто они, а потому что они часть тебя, то, какие они живые благодаря тебе. Мне нравится, что я могу чесать ТЕБЯ за ухом, — сказал Зоро и прикусил язык, что он только что выпалил?       Он покосился на Санджи, как тот отреагировал? Но пригревшийся за время долгого рассказа под рукой Зоро лис уже откровенно плыл от почесываний, его предатель-хвост вился вокруг ноги Зоро, а пальцы едва заметно сжимались и разжимались на мягкой ткани халата. Рот приоткрыт, дыхание немного прерывистое, пожалуй, Нами права и не стоит всем подряд доверять гладить свои уши, если ты так реагируешь на прикосновения. Поза Санджи опять была полной доверия, дозволяющей делать все, что Зоро посчитает нужным, но было одно отличие — теперь мята не затмевала его сознания, делая всякую попытку позволить себе что-то с лисом подлой. Однако и без мяты Санджи позволил погладить ладонью его щеку и нежно направить лицо, заставляя смотреть на Зоро. Позволил аккуратно прильнуть к слегка раскрытым губам в мягком поцелуе, и не только губы Зоро накрыли губы Санджи, лиса с головой накрыл тот самый честный запах, немного смешавшийся с запахами пожара, ливневых оползней и аптечки, но под этим слоем все еще тот — дерева, стали, теплого риса. Он доверчиво позволил провести языком по краю губ, а потом сам встретил губы Зоро своим горячим и немного шершавым языком. Зоро бережно придерживал его лицо ладонью, а другой рукой легко-легко поглаживал по уху. Скоро он почувствовал, руки лиса пробрались вверх, закопались в его короткие зеленые волосы, повторяя движение левой руки Зоро. Он слегка отстранился от губ Санджи, чтобы выдохнуть: — У меня нет таких ушей, как у тебя.       И тогда руки опустились ниже, нашли обычные человеческие уши Зоро, звякнули три его золотые сережки, и мягкие пальцы провели вдоль ушной раковины, ласково погладили за ухом. И хотя у Зоро уши не были такие же чувствительные, как у лиса Санджи, это все равно было невероятно приятно и чувственно, еще и потому, что Санджи отвечал на его ласку такой же ответной лаской. — Ур. Ур, — весело прошептал Зоро и вернулся к бережному поцелую тут же приоткрывшихся для него снова губ.       Зоро подумал, что Перона должна наклеить ему звездочку, он только что совершил для себя невероятное. Добился поцелуя при помощи слов.