Страшненьким тоже хочется любви

В раскрытое окно теплыми волнами, украшенными ароматом черемухи, проникал сладкий весенний воздух. Солнечные лучи отражались от поверхности стеклянной вазы и ложились радужными узорами на столешницу. День стремительно рос, оставляя в распоряжении ночи всего лишь пару часов. Слава больше всего любил это время года, когда все оживало и пело. Хотелось стать частью праздника жизни, торжествующего в птичьем щебете, благоухании сирени, ласковом солнце. Но работа есть работа, и ежеквартальный отчет никто не отменял. Слава взглянул на настенный календарь. Красный квадратик возвел в рамочку двадцать девятое апреля. Уже больше года Слава трудился на организацию «ПроектГазНефть» и успел дорасти до помощника финансового директора. Небывалый успех, особенно для омеги, к умственным способностям которых все относились весьма скептически. Но проблема молодого специалиста была как раз в том, что за омегу его мало кто принимал. Маленький, невзрачный, с серыми, вечно сальными волосами, завязанными в куцый хвостик, в огромных роговых очках, закрывающих пол-лица и превращающих глаза в две пуговки, с бледной, почти синюшной, кожей, в мешковатой, хоть и всегда опрятной, одежде, все время сутулый, косолапый и зажатый, он не привлекал к себе никакого внимания противоположного пола. Его и за бету принять было сложно — слишком субтильный — и за омегу. В школе его часто называли страшненьким за глаза, но «доброжелатели» под видом дружеского сочувствия ему это передавали. Видимо, хотели хоть в чем-то превосходить лидирующего по всем предметам одноклассника. Учителя в Славе души не чаяли, а он, в свою очередь, всегда оправдывал даже самые смелые их ожидания. Ну кому не хочется получить премию, потому что его ученик стал победителем на городской олимпиаде? В университете ничего не изменилось. Может потому, что не изменился и сам Слава. Он продолжал жить учебой, совершенно игнорируя свой внешний вид и не желая меняться в угоду общественному мнению. Хватало примера двух старших братьев — омег, красота которых не спасла от дурного нрава и, как следствие, одиночества в их тридцать и тридцать пять лет. Самому Славе исполнилось двадцать пять полгода назад. Его размышления прервал стук в дверь. — Привет труженикам, — финансовый директор компании, пожилой бета, решительно вошел в кабинет. Славу всегда поражало, сколько жизненной энергии было в его начальнике. Несмотря на солидный возраст, Евгений Павлович никогда не унывал, не ворчал, как многие беты, разменявшие шестой десяток. И всегда был справедлив. К вчерашнему студенту, устроившемуся в их контору на должность бухгалтера, сразу отнесся приветливо, а увидев усердие, трудолюбие и аккуратность, с которой омега выполнял свои обязанности, проникся уважением. Накануне ноябрьских праздников заказчики преподнесли начальнику «сюрприз», прислав под вечер изменившиеся данные по используемому оборудованию, из-за чего все расчеты необходимо было переделать в срочном порядке. Когда офис опустел, Слава заглянул в кабинет к своему непосредственному руководителю с предложением помощи. Ему нравился пожилой бета и было жалко оставлять его одного трудиться в предпраздничный день. Евгений Павлович улыбнулся в тот вечер молодому сотруднику, вежливо отказавшись от содействия по причине сложности работы, но Слава уверил, что все необходимое знает и не испортит. Так и случилось. После чего начальник стал поручать ему более сложные задачи, так как со своими базовыми обязанностями Слава справлялся быстро и качественно. Евгений Павлович не переставал приятно удивляться объему знаний, уместившемуся в маленькой головке. В итоге, когда личный помощник начальника финансов, красавчик-бета, ушел в декрет, Славу поставили на его место и переместили в отдельный кабинет с двумя столами и очень уютной атмосферой. Второй стол всегда пустовал, так традиционно сложилось, но никогда не был завален. А первый, за которым раньше сидел Виталик, тот самый прошлый зам, занял Слава. С Виталиком вообще интересная история случилась. Он хоть и был красавчиком и умницей, но никогда не задавался, не грубил. У него был бурный роман с начальником безопасности фирмы, брутальным альфой с пересеченным шрамами лицом (зрелище не для слабонервных) и далеко не мягким характером. Тот долго бросал на Виталика отчаянные взгляды, замаскированные при личных встречах злобными саркастическими замечаниями. Но Виталик не велся. А вскоре и вовсе зажал своего строптивого альфу в углу и впился в губы злым поцелуем, невольным свидетелем которого стал Слава. После чего отношения пошли на лад, а месяц назад непутевый брат альфы, ветреный омега, сбежал с очередным любовником, оставив пятимесячного сына на брата. Вот Виталик и ушел в декрет, чтобы помочь суженому с его племянником, которого успел полюбить как сына. Это было видно по полным обожания глазам беты, сюсюкающего с карапузом, когда тот присутствовал при прощальных посиделках уходящего в отпуск финансиста. Слава тогда очень радовался за своего коллегу и невольно чувствовал зависть. Ему тоже очень хотелось когда-нибудь обзавестись семьей: любящим альфой и парой детишек. Но действительность говорила, что помирать придется рядом с мелкой собачонкой — единственным другом, который заменит семью, так как альфы в его сторону даже не смотрели. А одинокому омеге усыновить ребенка никто не позволит. — Завтра в восемь. Эй, ты меня слушаешь? — Евгений Павлович недовольно покачал головой. Слава густо покраснел — закопавшись в воспоминаниях, он прослушал всю речь начальника. Не иначе весна не давала ни на чем сосредоточиться. — Простите, я задумался. Что завтра в восемь? — Поездка на природу, сынок. Совсем ты засиделся в офисе. Хоть развеешься. На лошадях покатаешься. — Ах, это уже завтра, — подивился быстротечности времени Слава. — Буду как штык. — Ты хоть на лошади сидел когда-нибудь? — скептически прищурился Евгений Павлович. — Круп от морды отличишь? — Это зависит от лошади, — задумчиво проговорил Слава. — Завтра наши омеги при полном параде явятся перед Кипренским, своими крупами, обтянутыми кожаными брюками для профессиональных наездников, вертеть, — Евгений Павлович весело усмехнулся. А Слава подавил грустный вздох. Он ведь и сам на Кипренского слюной капал, что было, в общем-то, не в его духе. Но глава их организации был потрясающим альфой. Красивый, умный, очаровательный, он не мог не влюблять в себя всех омег и даже бет, что имели несчастье встречать его на своем пути. Несчастье — потому что Георгий Павлович, не обделяя никого вниманием и не обижая своих временных пассий, не оставлял в своей постели надолго никого. А с сотрудниками и вовсе не связывался, оставаясь неизменно любезным и обходительным, хищным и опасным, когда того требовала ситуация. Все это Славе сообщили коллеги, два болтливых омеги, в первые же дни работы в этой фирме. Общение с ними в дальнейшем не задалось, так как сплетни и сплетников Слава не любил и плохо это скрывал. Точнее даже, не сплетни, а поливание грязью людей за глаза. — Ну давай, не засиживайся, — Евгений Павлович скрылся за дверью, а Слава приступил к работе. Очнулся, когда на часах было без пяти девять. Глаза болели — надо было бы поменять очки, в этих уже мало что видно. Дома Слава с удовольствием приготовил драники и курицу с апельсинами. Получилось вкусно, жалко, что похвастаться не перед кем. Сделав домашнее задание по французскому, он лег спать пораньше. Все-таки следующий день обещал быть долгим и интересным.

***

Евгений Павлович оказался прав. Перед автобусом уже собрались омеги их фирмы в костюмах профессиональных наездников. У некоторых даже плетка к поясу была прикреплена, хотя знакомство с лошадью в полевых условиях явно состоится сегодня впервые. Слава выряжаться не стал. Надел свои любимые серые джинсы и серую футболку, благо погода позволяла — день собирался быть теплым и солнечным. Доехали без приключений. У конюшни уже стоял черный «БМВ» Кипренского, а сам он активно флиртовал с омегой-конюхом, что держал под уздцы великолепного черного рысака. Коню не терпелось пуститься стремительным галопом по долинам и по взгорьям, но на него мужчины не обращали никакого внимания, целиком увлекшись друг другом. Слава усмехнулся, увидев мгновенно испортившееся настроение офисных омег, наверняка потративших приличную сумму на сегодняшний наряд и, как оказалось, впустую. Но еще не вечер — было написано на их лицах. Все радостно кинулись здороваться и красоваться перед начальником. Распределение лошадей произошло быстро. Симпатичный омега, болтавший с шефом, оглядел присутствующих и деловым тоном поинтересовался, есть ли у кого опыт катания. Слава признался, что у него есть. Но не уточнил, что, начиная с третьего курса, он со школьным другом Костей арендовали лошадей на задрипанной конюшне глубоко за городом и самостоятельно учились седлать, рысить, галопировать. Лошади у них были престарелые меланхолики, и Слава каждый раз молился, чтобы его Сказка скопытилась не под ним, а пожила еще чуть-чуть, до следующего арендатора. Так что хоть опыт и присутствовал, но никак не распространялся на умение управлять тем сумасшедшим, охреневшим от счастья и вседозволенности жеребцом, на которого Славу посадили, пока два конюха удерживали его на месте. После чего, пару раз сделав свечку и мостик, жеребец помчался наслаждаться вольной жизнью в сторону второй конюшни, где ждала, как выяснилось позже, его зазноба. Слава вцепился всеми конечностями в озверевшего скакуна и очень пожалел, что аккуратно не слетел с него после первой же свечки, там хотя бы люди рядом были, скорую бы вызвали, похоронили по-человечески. А сейчас его искать — как, блин, ветра в поле, по которому он несся со скоростью ракеты. Жизнь, как и положено в такие моменты, пролетела перед глазами, ничем интересным не порадовав. Слава лихорадочно соображал, стоит ли ретивой скотине напоминать о себе, натягивая повод, или подождать, пока бензин закончится, ну или коняшка достигнет пункта назначения, и можно будет незаметно с него свалиться и отползти в сторонку. Решив мимикрировать под вальтрап, Слава отдал повод безумной коняге и стал ждать конца. Конец настал в виде нежданно появившейся на пути еловой ветки, которая, как метелка, счесала Славу со спины скакуна. Тот, даже не заметив пропажи, умчался в голубую даль, а Слава, повисев немного на ветке, грохнулся вниз, пребольно ударившись ногой. — Ты жив? Чем ударился? — рядом тут же оказался Георгий Павлович на том самом черном рысаке, которого держал омега-конюх. — Еле тебя догнал. — Вроде жив, — сидя попой в пыли на краю дороги, Слава аккуратно ощупывал поврежденную ногу, надеясь, что это не перелом. — Что, ногой ударился? — Кипренский привязал свою лошадь за повод к дереву и сел на корточки рядом с ним. — Да, но это я еще легко отделался. Думал, мне конец. — А говорил, опытный, — с легким упреком проговорил начальник. — Неправда! Я говорил, что опыт есть, а не то, что я мастер. А опыт мой сводится к катанию на полудохлой кляче, — Слава от возмущения весь раскраснелся. Глаза без очков, потерянных еще возле конюшни после первого кульбита строптивого коняги, видели лишь размытые контуры, поэтому он то пытался их сощурить, чтобы настроить фокус, то распахнуть пошире. — Ну не сердись, — примирительно поднял руки раскрытыми ладонями в его сторону Кипренский, — надо было так и сказать, а не садиться на молодого жеребца. — Может, это был мой единственный шанс посидеть на молодом жеребце, — пробурчал Слава, а когда понял, что сказал, раскраснелся еще больше. Кипренский сначала удивленно поднял брови, потом звонко расхохотался. Слава заслушался его переливистым смехом. — Смешной ты, — Кипренский потрепал Славу по голове. — А без очков у тебя очень красивые глаза. Замени свои иллюминаторы на нормальные модные стекла или линзы — глядишь, и жеребцы желающие прискачут для объездки, — он опять засмеялся, а Слава покраснел еще сильнее. — Ладно, не вешай нос. Сможешь на моего коня забраться, я нас к конюшне отвезу? Слава отчаянно замотал головой. Смотреть на лошадей в ближайшее время он готов только по телевизору. Кипренский тяжко вздохнул. — Ладно, тогда позвоню на конюшню, чтобы машину подогнали. — Спасибо, — Слава благодарно посмотрел на начальника. Тот уже звонил и договаривался. Слава слушал властный голос и наслаждался им, как музыкой. — Все в порядке, скоро приедут. Я картинку карты с нашей локацией скинул. — Спасибо, — еще раз поблагодарил Слава. Они сидели возле грунтовой дороги, ведущей в какой-то дачный массив. По дороге от одного ее края к другому проползали улитки. Часть их была раздавлена проехавшими когда-то автомобилями. Но караван их не иссякал. — О чем думаешь? — спросил Кипренский у слишком погруженного в свои мысли Славы. — Об улитках. Об истории России, — грустно проговорил тот. — О влиянии улиток на историю нашей страны? — Не совсем. Просто вот смотрю на них: кто-то смог переползти дорогу — значит, в удачное время начал свое путешествие, а кто-то не смог, раздавленным лежит. Вот так и в истории нашей: кто-то родился после войны и прожил спокойную жизнь, а кого-то война раздавила, как трактор проехал. Кто-то в гражданскую погиб, в русско-японскую, финскую. Кто-то от репрессий погиб, а кому-то повезло и он дальше прополз, не попал под колесо-о-о, — под конец речи Слава совсем расчувствовался и разревелся. — Ну чего ты, маленький? Ножке больно? — Кипренский подсел поближе и обнял неудавшегося наездника. Тот заревел еще сильнее. От Кипренского шло приятное тепло, которое он щедро дарил окружающим, не отдавая самого ценного — себя. Но бархатный успокаивающий голос действовал умиротворяюще, и Слава перестал лить слезы на футболку начальника и отстранился. Нечего было злоупотреблять хорошим отношением и прикипать. Вскоре приехал микроавтобус и отвез Славу назад, а Кипренский вернулся на рысаке. Слава с грустью смотрел, как все оставшееся празднество, организованное в шатре недалеко от конюшни, он заигрывал с тем самым симпатичным конюхом. Видимо, вечер и ночь они проведут также вместе, уныло подумалось Славе, когда блондин шмыгнул в «БМВ» Кипренского. Перед отъездом начальник подошел к приунывшему ковбою узнать, как дела. — Все в порядке, — заверил Слава, натянув на лицо улыбку. — Нога болит? — не отставал шеф. — Немного, компресс сделаю — пройдет, — уверил Слава. — Не шути с этим, не маленький. Должен понимать, что если это перелом, да еще и со смещением, то может срастись неправильно. — Я схожу завтра в травмпункт, сделаю рентген, — начал злиться Слава от настойчивой опеки. Он еще днем отказался куда-либо ехать и к вечеру решения не поменял. Может, и глупо, но больницы вызывали у него стойкую неприязнь. А при мысли о том, что придется ходить в гипсе, вообще накатывал ужас. К тому же было парадоксально обидно, что шеф о здоровье его печется, но искренность в этом лишь поверхностная. Формальное беспокойство только раздражало, а другого ожидать и не приходилось. — До свидания, Георгий Павлович, хороших праздников, — положил конец беседе Слава. — Всего доброго, — Кипренский резко повернулся на каблуках и направился к машине. Слава снял очки и устало протер глаза. Продукт отечественной оптики ни капли не пострадал от падения, но поменять его все же надо. Может быть, пора и самому меняться, а не ныть, что одинок и никому не нужен. Атмосфера в автобусе была удручающая. Омеги, потерявшие последнюю надежду после отъезда начальника, ворчали весь обратный путь. А Слава вспоминал разговор на пыльной дороге, тепло сильного тела и заботу. Да, надо что-то менять в себе, решил он и провалился в сон.