Историю пишут победители

Как только Джениус распахнул дверь темницы, юный король демонов встрепенулся, поднял голову и приветливо улыбнулся ему, вскакивая из-за деревянного стола. И тут же опустился на стул — магия не давала ему делать резких движений и покидать пределы камеры, а цепи, на которых Юури также настоял, зазвенели, напоминая, что они тоже крепко удерживают находящегося здесь узника. — Джениус, вы поймали Темного Властелина? Все в порядке? — быстро заговорил он мягким голосом, в котором слышались нотки беспокойства за своих людей. Сплел пальцы в замок, словно пытаясь таким образом себя успокоить. — Теперь никто больше не пострадает? — Да, — просто ответил он, тщательно артикулируя, — мы его поймали. Юури просиял. — Значит, я уже могу вернуться? Помочь отстроить замок, и… — он запнулся и, слегка нахмурившись, посмотрел на Джениуса. Несмотря на юность и некоторую невинность во многих вопросах, нынешний король демонов был далеко не глуп и обладал странной, почти сверхъестественной проницательностью, позволяющую ему с легкостью читать людские и демонические сердца. Вот и сейчас Юури словно почувствовал напряжение и отчаянную решимость Джениуса, которые тот изо всех сил пытался скрыть. — Что-то не так? — тихо спросил он, подавшись вперед. В его глазах горели симпатия, беспокойство и сочувствие, даже пальцы слегка дрогнули, словно желали ободряюще коснуться ладони Джеуниса. Джениус отстранено отметил про себя, что в другой ситуации порадовался бы такому проявлению симпатии, и отвел взгляд. — Орден Белых Воронов был создан в первую очередь, чтобы защищать Шин-Макоку от Темного Властелина, — негромко сказал он. — Не важно, вырвется он на свободу или переродится, — это слово Джениус произнес с особой интонацией, — я всегда узнаю его. — Да, конечно, благодаря тебе мы и успели предотвратить ужасные последствия! — с жаром кивнул Юури. — Если бы ты вовремя не заметил, что я был захвачен Темным Властелином… Джениус прервал его, по-прежнему глядя в одну точку, где-то над плечом Юури. Тон голоса отчего-то вышел спокойным и бесстрастным, словно у судьи, зачитывающего приговор: — Поскольку вы переродились на Земле и воспитывались в ее традициях, полагаю, имя вашего суженного или суженной появится только после вашего совершеннолетия. Которое, насколько я помню, по меркам вашей культуры, наступает в двадцать лет по земному летоисчислению? Юури непонимающе нахмурился. — Да, имя появится через несколько лет, — осторожно подтвердил он, в каком-то трогательном, защитном жесте прижав левую руку к своей груди. — Но какое отношение это имеет к Темному Властелину? — Самое прямое. Джениус наконец взглянул на своего короля, которому еще недавно клялся верно служить и защищать до последней капли крови: — Ваше имя — я говорю о вашем истинном, демоническом имени — написано на моем правом запястье, господин Соши. И с недавних пор, после вашего заключения, оно горит, когда вы рядом. Так, может быть, оставим это притворство и поговорим начистоту? В камере на мгновение воцарилась вязкая и неудобная тишина, а потом Юури моргнул, растерянность и тепло ушли из его взгляда, сменившись усталостью и холодом: — Что вас интересует?.. — спросил он, удобно откинувшись на спинку стула. Тень скрыла выражение его лица, и Джениус, который с легкостью мог различать в небе самые далекие звезды, который всегда гордился своей проницательностью, оказался совершенно бессильным перед темнотой и чужим хладнокровием. Джениус никогда не считал себя романтиком: он не ждал, затаив дыхание, встречи со своей второй половинкой; у него был свой путь, который он жаждал пройти, и никакая судьба, в виде имени избранника начерченная на его запястье, не могла помешать ему. Но сейчас, вопреки всем ожиданиям и предосторожностям, сердце Джениуса — глупое, горячее, отчаянное — взвыло, забилось быстрее, потянулось жадно к демону, сидящему напротив. — Юури, — негромко сказал он, пытаясь взять себя в руки, — это ваша роль? Или болезнь? Юный король засмеялся — недетским смехом, окутанным горечью, от которого даже у Джениуса, повидавшем на своем веку очень многое, волосы встали дыбом — и покачал головой. — Нет. Я не сошел с ума. Юури — это мое прошлое, я таким был когда-то. Пока не пришли те двое и не сделали меня так называемым Темным Властелином. Но это все не так интересно… Лучше расскажи мне о другом, — Юури, или, вернее будет сказать, господин Соши подался вперед и окинул его пытливым, странно жалящим взглядом. — Неужели сказки о родственных душах оказались правдивы? Джениус помедлил, задумчиво постучал пальцем по столу, сделав вид, что пытается подобрать слова, а сам лихорадочно перебирал в голове планы отступления. Потому что сказки о родственных душах почти не лгали. И опасность таилась вовсе не в том, что на сердце якобы начинает действовать какая-то магия, размягчая его и сбрасывая все защитные барьеры. И вовсе не в том, что страсть закипает в крови, заставляя отбрасывать все доводы рассудка. О, нет, опасность была куда более коварной и изощренной, уместившись всего в одно слово, в одно качество, которое Джениус, на свою беду, ценил куда больше великодушия и всех знаний на свете. Понимание. Этот демон, сидящий напротив него, с самого начала понимал Джениуса куда лучше, чем все его друзья и близкие вместе взятые. Просто потому, что узоры их душ были очень похожи и, сталкиваясь вместе, радостно звенели, вибрировали, отзывались. Этот демон мог видеть всю его суть: от самой тьмы, в которой притаились боль и хлесткая, колючая жесткость, до света, ярко сияющего умиротворением, детским радостным любопытством и надеждой. И это пугало до ужаса: однако вовсе не потому, что господин Соши, если ему вдруг вздумается, мог воспользоваться знаниями и, проведя ряд этических и магических манипуляций, заставить Джениуса перейти на свою сторону — при должной силе воли и желании можно противостоять даже самому сильному и опытному демону, будь он хоть трижды твоей родственной душой. Джениус боялся другого. Что проведя здесь еще некоторое время, он не только соберет сведения о Темном Властелине, но и поддастся искушению. Потому что есть разница между тем, чтобы читать демона или человека, как открытую книгу, и понимать его — Джениус, как глава шпионского ордена, прекрасно уяснил это для себя еще в первые годы служения в Белых Воронах. Потому что в понимании — в данном случае — прячется принятие. И это искушение. Отказаться от того, кто тебя — даже еще толком не узнав — понимает и принимает. Джениус раздраженно вздохнул. Он до сих пор ничего путного не придумал, драгоценное время уходило, а метка горела странным огнем, словно умоляя отдернуть край мантии, обнажить кожу и выставить на обозрение буквы, складывающиеся в имя самого грозного и темного демона, который сейчас со странной улыбкой наблюдал за ним, словно зная о его внутренней борьбе. — Значит, все-таки не сказки, — прокомментировал господин Соши, наконец нарушив тяжелую тишину. С любопытством наклонил голову, словно пытаясь рассмотреть Джениуса под другим углом. — Тогда, быть может, поделимся секретами? Я расскажу тебе о своем прошлом, ты мне — о родственных душах. Джениус с большим трудом подавил детское желание спрятать правую руку под стол, подальше от задумчивого взгляда, потому что проклятая метка, словно в отместку, вспыхнула еще более жарким огнем, как будто отчаянно желая его прикосновения. — Только о родственных душах, — уточнил он, добавив в голос твердость. — И я задаю вопрос первым. Господин Соши пожал плечами, соглашаясь. А потом сказал нечто странное, то ли в шутку, то ли всерьез: — Я даже оставлю за тобой право не отвечать на вопросы, на которые ты по каким-то причинам не хочешь давать ответ. — И что бы это значило? — холодно спросил Джениус, на мгновение забывая о пульсирующей метке. И встретился со спокойным, гипнотизирующим взглядом. — Это значит, что я честно отвечу на все твои вопросы — без уверток и полуправд. Даже если ты не ответишь и на половину моих. Джениус выразительно поднял брови. Ему не лгали, определенно, это с легкостью можно было прочесть по языку телу, по движению черных глаз, и даже хваленное чутье подсказывало: правда и ничего кроме правды, от первого до последнего слова. Вот только их маленькая договоренность выходила уж больно односторонней, а в такую щедрость своего необычного собеседника Джениусу верилось с трудом. Значит, нужно найти причину, а это можно сделать, только задав правильные вопросы на единственную тему, вызывающую у господина Соши реакцию далекую от равнодушия. — Почему же ты так отчаянно желаешь знать о родственных душах? — аккуратно спросил Джениус, не спуская внимательного взгляда с сидящего напротив него демона. — Потому что их у меня никогда не было, — незамедлительно ответили ему. И снова будоражащая правда, на которую очень хотелось откликнуться, но Джениус себе не позволил, просто кивнул, принимая к сведению. Картина потихоньку стала складываться: объяснялся и интерес, и горящий взор, и даже те странные, задумчивые взгляды юного короля, которые Джениус ловил на себе еще до всей этой истории с Темным Властелином. Стало быть, сообщников в виде возлюбленных из прошлых жизней можно исключить?.. — Ни в одной из множества жизней? — недоверчиво уточнил он и внутренне напрягся. Но господин Соши отчего-то солнечно улыбнулся ему, как будто они вели салонную беседу не в скользкой и холодной камере, а за чашкой чая, где-нибудь на открытой веранде замка: — Это уже второй вопрос, — невозмутимо заметил он, и Джениус мысленно выругался. — Моя очередь. Когда твоя метка появилась? Он мог промолчать и повторить свой вопрос, однако эти сведения были не настолько важными, и юный король мог вполне узнать их ранее. К тому же, в этой странной игре пока нельзя было не отвечать. — В день моего совершеннолетия, около ста двадцати лет назад, — с неохотой сообщил он, невольно коснувшись правой руки в защитном жесте. Господин Соши бросил быстрый, жадный взгляд на свое левое запястье, чему-то невесело хмыкнул и выжидающе посмотрел на Джениуса, мол, твоя очередь. Джениус прищурился; ему начало казаться, что где-то он открылся чуть больше, чем надо, и теперь им очень тонко и умело манипулируют, правда, как именно, он пока не мог разобраться. Зато ясно увидел, или думал, что смог увидеть, одну слабую точку господина Соши. Все-таки связь между родственными душами — вещь обоюдная. И каждого, абсолютно каждого она ловит на самых тайных желаниях его сердца. — Так все-таки не было никогда? — спросил он, делая ударение на последнем слове. — Не было, — пожал плечами его собеседник. И ведь опять не соврал. Обжег снова дурманящим взглядом и добавил. — Ни в одной жизни. Возможно потому, что в то время моя родственная душа еще не родилась или, наоборот, уже умерла. Господин Соши немного помолчал, давая ему обдумать новую информацию, а потом сказал нечто такое, отчего Джениус дернулся, едва не ответив согласием: — Я хочу посмотреть на твое правое запястье. — Это не вопрос, а просьба, — не согласился он сквозь зубы. Хотел добавить еще что-то резкое, но замер на полуслове, поняв наконец, что они оба пытаются склонить друг друга на свою сторону, используя не только ранее родившуюся симпатию, но и их связь между родственными душами. И если Джениуса поймали на понимании, то господин Соши, кажется, поддался другому искушению. Его тайная печаль — это одиночество. — Могу я посмотреть на твое правое запястье? — Нет, — коротко обрубил Джениус, злясь на себя оттого, что начинает потихоньку поддаваться искренности, плескавшейся в черных глазах его короля. — Теперь мой черед. Ему пришлось вновь напомнить себе, что этот демон — уже не его король, а могущественный враг, по какой-то иронии судьбы связанный с ним крепчайшими узами. Джениус еще помнил, как, впервые увидев имя на своем левом запястье, он очень испугался, вспоминая страшные легенды, а потом вздыхал и недоумевал про себя — какими же надо быть родителями, чтобы назвать свое дитя в честь Темного Властелина?.. — Что произошло при твоей встрече с Шин-О и Дайкендзей? — спросил он холодно, глядя демону, сидящему напротив, прямо в глаза и впервые не боясь, что на него смогут повлиять или на что-то уговорить. Впервые за все время их разговора господин Соши отвел взгляд, вновь сделался безразличным и холодным, как в самом начале; и Джениус, отстранено отметив эти изменения, испытал странную и темную мстительную радость, недостойную для человека из благородного рода. — Историю пишет победители, — наконец последовал ответ, негромкий и очень красноречивый. — Это полуправда и увертка. Господин Соши обреченно вздохнул и вдруг потянулся к нему, Джениус даже не успел сделать ни единого движения в сторону. В следующее мгновение, он почувствовал, как его висков бережно коснулись теплые пальцы, а дальше он погрузился в чужое прошлое. Джениус знал эту магию. Драгоценные воспоминания не делят с каждым первым встречным, так и надорваться можно, раз за разом открывая свое сердце и впуская в свой мир чужаков. Кроме того, это была самая правдивая магия: воспоминания и эмоции, отраженные в них, невозможно было подделать. … Мир вокруг почему-то сузился до одной точки, рот наполнен кровью, от которой приходится отплевываться, чтобы не захлебнуться в ней, и дышать, жадно глотать воздух, которого почему-то ужасно не хватает. Он полулежит и чувствует, как его мышцы медленно немеют, как кровь, горячая, алая заливает его пальцы и пачкает белые одежды, несмотря на его неуклюжие попытки остановить кровотечение. Он чувствует жгучую боль и сожаление, глядя на расплывчатую фигуру, склонившегося на ним Шин-О: столько пройти вместе, чтобы вот так, из-за глупых расхождений, в самом конце умереть, пав от предательского удара темной, глухой ночью?.. И, судя по тому, как легкие горят огнем, а из глаз начинают катиться кровавые слезы, смешиваясь с потом и ослепляя взор, священный меч, призванный защищать всех страждущих, был смазан особенным ядом. Этот яд медленно уничтожал все внутренние органы, заставлял долго корчиться в агонии и под конец каждый несчастный, изволивший близко познакомиться с «Утопленником», захлебывался в собственной крови. Долгая и мучительная смерть. Но, видимо, Шин-О все же чувствует вину и, сжалившись над ним, милосердно приближается конец смерти: несколько раз повернув меч, все еще торчавший в груди Соши, он разрезает легкие и, кажется, желудок, и резко извлекает звенящую и напитанную кровью холодную сталь из плоти. А у Соши даже нет сил проклинать или благодарить своего бывшего друга за сделанное сегодня. Мысли текут очень вяло, становятся бессвязными, но смысла выражать их нет, Шин-О и так знает, о чем он думает: « Мы можем быть лучше». — Не трудись, — шепчет он, садится рядом и приближает свое лицо, почти касается губами уха, продолжая их давнишний спор. — Мы уже лучше. Никогда люди не будут править расой мазоку. « Так война никогда не закончится». — Значит, я ее закончу. Спи, мой друг. Мне очень жаль… Джениус вынырнул из чужих воспоминаний, жадно хватая ртом воздух. Его всего трясло; он до сих пор ощущал призрачную рану в груди и смертельную агонию, и не сразу сообразил, что слезы, текущие по щекам, настоящие. Соши, оказалось, все еще бережно удерживал его лицо в своих руках: — Пожалуйста, дыши, только дыши, — мягко шептал он, легонько поглаживая его скулы и касаясь лбом его лба. — Все это уже в прошлом, ты в безопасности… Вот так, еще один вздох. Не самое лучшее воспоминание, прости. Но в нем был ответ, который ты так хотел получить. Джениус, погребенный под своими и чужими, постепенно уходящими эмоциями, фыркнул, в красках представляя себе свою реакцию на такую правду, и снова закашлялся. Закрыл глаза, отдаваясь чуткой, осторожной ласке, вслушиваясь в тихий голос, и постепенно приводил дыхание в порядок. Когда он наконец отстранился, высвободившись из теплых ладоней, собранный и отчего-то странно безмятежный, как будто не ему только что показали часть драматической истории жизни, переворачивающей все с ног на голову, Соши снова был спокоен и терпеливо молчалив. Почти бесстрастен. Только в глазах тихо тлела надежда, и Джениус позволил себе наконец поддаться ей. — Твоя очередь. Соши встрепенулся, посветлев всем своим юным лицом, но с места не сдвинулся, только смотрел испытывающее и немного робко: — Дай мне руку, — хрипло попросил он почти неузнаваемым голосом. — Пожалуйста. Джениус молча протянул ему правую ладонь, и ее очень бережно, как некий драгоценный дар, приняли. Соши оттянул рукав мантии, уставился жадно на его бледную кожу, на аккуратные буквы, дернулся всем телом, а потом очень нерешительно прикоснулся дрожащими пальцами к своему имени. Кожу будто бы обожгло огнем, но больно не было. Было очень хорошо и правильно, словно это прикосновения кого-то очень близкого и родного, прикосновения без всякого умысла — просто чтобы почувствовать и понять, дать поддержку. Нежность сквозила в каждом движении Соши, а потом он вдруг слегка наклонился, поднес запястье к губам и легонько поцеловал каждое начертание буквы. Джениус вздрогнул, но не поддался первому порыву отнять руку, лишь слегка сжал чужие пальцы; ощутил как в груди, там, где живо и быстро билось сердце, разливаются умиротворение и тихая радость. Соши поднял взгляд, опьяненный, счастливый и улыбнулся — тепло и открыто, как улыбался Юури всем окружающим его людям. Слова в уютной тишине, лежавшей между ними, прозвучали неожиданно звонко, не как вопрос, как утверждение. — Ты понимаешь меня. — Да, — коротко согласился Соши, оказывается, ничуть не забыв об их маленькой игре, и поцеловал запястье еще раз. А потом вдруг слегка нахмурился, сделался очень серьезным и немного робким одновременно, словно боясь, что ему откажут: — Ты пойдешь со мной? — он не просил, а именно спрашивал, давая выбор. И до Джениуса с опозданием дошла еще одна вещь. Соши об этом не упоминал, но судя по всему, воспоминания о возможно самой яркой жизни ему возвращались далеко не во всех перерождениях. А там, где возвращались, он снова погибал, убитый предательской рукой. И возможно из-за этой же руки он так и не встречал ни одного из своих возлюбленных, у которых на запястье горело его настоящее имя и ключ к прошлому. А теперь Соши вернул свое имя. Свою жизнь. И свою память. Джениус аккуратно высвободил ладонь, поймал чужую и, отодвинув незнакомую белую ткань, повторил недавний жест — нежно коснулся губами кожи, на которой имя еще не проступило. — Да, мой король. Я буду рядом.