Жемчужина на Рождество

      Встретить на пути дракона – это не к добру. Если кратко.       А если не обобщать, то когда ты Кенрен, который тащит на горбу бухого в стельку, в дымину, в оглоблю, совершенно невменяемого, но все еще слегка осмысленного Тэнпо, – вот в этой ситуации встретить на пути дракона – точно не к добру.       Дракон смотрит сначала презрительно (и это слово ничего ровным счетом не отражает; от количества бурлящего в нем презрения дракон сейчас, кажется, лопнет). Потом, подняв взгляд, нахмурившись, рассмотрев и осознав, – тревожно.       – Это, – спрашивает он, вежливо указывая на Кенренову ношу подбородком, – это что... ммм... стряслось?       – Это маршал изволили надраться, – пыхтит генерал. Ему тяжело, скрывать очевидное не имеет смысла и хочется побыстрее разделаться с неприятной встречей.       Тут Тэнпо приподнимает голову и – Кенрену не видно, но в глазах дракона просто-таки отражается сияющая маршальская ухмылка:       – О, белое безмо...! – далее слышится лязг зубов и недовольное мычание, потому что Кенрен все-таки успевает поддеть плечом маршальскую челюсть.       – Чего-чего?! – брови Годжуна взлетают к самым, кажется, рогам, и Кенрен торопится пояснить:       – Белое безмолвное. Ну, вас так называют иногда.       Это, конечно, недопустимая фамильярность, говорить такое в лицо командиру не отваживается даже трезвый Тэнпо, но у дракона слишком хороший слух, обмануть его не получится, а можно только умолчать о том, что куда как чаще в теплой компании звучит другое словечко – «безмозглое». Не со зла, само собой. И разумеется, никто так не думает на самом деле. Но армейский юмор бывает порой изысканно груб.       Чешуя у дракона чуть заметно меняет цвет. Этак переливается перламутром. Очень красиво и довольно жутко.       – Спасибо, что информировали, – цедит дракон, и в этот момент Тэнпо наконец догоняют те литры разного спиртного, которые он сегодня выжрал, он странно вздрагивает всем телом и обмякает у Кенрена на спине, и начинает сползать, что Кенрена, в общем, не устраивает. Но маршал не очень-то легок, и по габаритам тоже не мешок риса, и не поправишь его бесчувственную тушку небрежным движением плеч. Приходится сначала спустить его на пол.       – Нич-чего себе, – уже скрежещет дракон, провожая взглядом соскальзывающее к его ногам тело. Потом он отстраняет Кенрена и подхватывает Тэнпо на руки так, будто тот весит примерно как самая юная из придворных дам Сиванму. И довольно скорым шагом направляется... не совсем туда, куда Кенрен намеревался маршала доставить.       Но делать нечего, приходится топать следом. Прямо в Годжуновы покои.       В покоях маршала выкладывают на кушетку, кивком указывают генералу на стул. Далее Кенрен немного ошалело следит за тем, как Годжун достает из разных шкафчиков и даже из ящиков стола какие-то коробочки, мешочки, склянки, ступки; насыпает, смешивает и растирает совершенно непонятные ингредиенты, часть которых при жизни явно росла и цвела, часть, вероятно, ползала в земле, а еще про часть Кенрен предпочел бы никогда и не знать. И не нюхать, желательно, тоже.       В финале все это растертое высыпается в стеклянную колбу, заваривается недокипевшей водой и перемешивается остервенелым кручением колбы. Не взбалтыванием.       Кенрен следит за вращением жидкости как загипнотизированный. Жидкость на глазах меняет цвет, из мутно-желтой становясь травянисто-зеленой, затем густо-синей, затем винно-алой, а затем вдруг ослепительно золотой. Дракон перестает крутить колбу, оценивает полученное зелье, потом лезет под ворот мундира, достает медальон на цепочке, выщелкивает оттуда что-то маленькое и вроде бы беленькое и кидает в золотую жидкость. Раздается звук, более всего напоминающий перезвон колокольчиков на ветру, тихий-тихий, и жидкость превращается в чистую воду. Ну, с виду.       Годжун сует Кенрену в руки керамическую чашку, выливает туда содержимое колбы и заявляет:       – А вы теперь заставьте его это все выпить.       И поясняет в ответ на очевидное охренение:       – У вас опыта больше. И с ним, и... вообще.       Насчет опыта Кенрен не согласиться не может, опыта в таких делах у него хоть отбавляй, и он присаживается на кушетку рядом с не очень-то хорошо выглядящим Тэнпо и действительно вливает в него, глоток за глотком, неизвестный эликсир, утешаясь мыслью, что вряд ли Годжун станет вот так бесцеремонно травить своего маршала прямо в присутствии генерала.       – Отлично, – кивает дракон, когда последняя капля эликсира скатывается по темной шершавой стенке чашки в губы Тэнпо, – а теперь берите его и тащите, куда собирались. И имейте в виду, генерал, что завтра с утра совещание в штабе. Вам быть необязательно, а вот маршалу...       – С утра?.. не будет его.       – Будет, будет. Если вы позаботитесь ему сообщить, что его ждут.       И вот Тэнпо уже донесен до места и свален в родную кровать, и какое счастье, что сапоги с него стаскивать не надо, когда еще порадуешься манере ходить в шлепанцах... а Кенрен сидит, и курит, и думает, что ж это такое споил он маршалу своими руками и не будет ли от этого какой беды. Не явной беды, Годжун не такая сволочь, он вообще не сволочь, подчиненных он бережет в меру драконьего разумения, – но какой-нибудь такой беды, которая бывает от недомыслия или недоинформированности.       И ёкая бы лысого стал он вливать в Тэнпо эту волшебную дрянь, не выспросив предварительно, о чем она и из кого, – если б не переливы цветов (заворожили!) и не белая горошина из драконьего медальона.       Что-то такое Годжун дорогое и важное для себя в зелье-то положил. Уж не приворот ли, часом, – приходит паническая мысль и тут же улетучивается. Глупость. Этот – никогда до подобного не опустится, он не умеет, он и в толк не возьмет, зачем оно может быть нужно. Дракон, одно слово.       – Генерал, а с фигов ли ты тут дрыхнешь, как у постели умирающего? – звучит над ухом веселый голос.       В окно хлещет неудержимое летнее солнце, шея затекла от неудобной позы, Тэнпо омерзительно цветущ, как будто вовсе не пил вчера и выспался на три года вперед.       – В штабе совещание утром назначили, – выдает Кенрен по инерции и лишь потом просыпается окончательно.       – А причем тут?.. – изумляется Тэнпо, но живо скатывается с кровати и лезет под нее искать форму и сапоги.       – Годжун велел передать. Вчера. Пока тебя зельем поил, – пытается Кенрен выдать связные фразы. Очень хочется спать и курить.       – Зельем? – застывает Тэнпо с одним сапогом в руках. – Что еще за... уй, ё! Вчера!       – Вчера, вчера, – Кенрену наконец удается сориентироваться в пространстве, он находит сигареты, пепельницу, зажигалку, взгромождается на подоконник и блаженно закуривает. – Жалованье за три месяца ты пропил вчера. Мол, по случаю какого-то праздника. Что хоть за праздник-то?       Тэнпо молча тычет пальцем себе под ноги.       – Ась?       – Там, Внизу, в этот день один бог родился, – выдает Тэнпо, и на лице у него царят неверие и потрясение. – Нет, погоди, трехмесячное жалованье? Серьезно? А... а КАК тогда?!       – Ну, – начинает Кенрен, смакуя священный ужас и трепетное ожидание, плещущиеся в глазах маршала, – тащил я тебя сюда, а навстречу Годжун. А ты ему: о, белое безмозглое!..       Тэнпо роняет сапог и хватается за голову.       – Он недослышал, успокойся. Потом я тебя на пол положил, перехватить поудобнее, а он поднял и поволок уже к себе. Сварил там какое-то зелье, только из чего – не спрашивай. Чисто горная ведьма ворожила. Надо было его попросить еще косу распустить для пущего эффекта... Еще потом туда что-то из медальона кинул. И велел тебя напоить.       – Из медальона? Что из медальона? – хмурится Тэнпо недоумевающе. – Откуда медальон?       – Да носит он под формой медальон какой-то. И там кругленькое беленькое... вот такое... – Кенрен показывает ногтем на фильтре сигареты, какого примерно размера было кругленькое беленькое, и тут же роняет окурок мимо пепельницы, потому что Тэнпо зеленеет на глазах.       – Эй?! Маршал, ты чего? – Кругленькое, – говорит маршал и плюхается на кровать с размаху. – Беленькое. Из медальона. Твою мать. Твою мать!!!       Потом, пока ошеломленный Кенрен пытается понять, в чем дело, Тэнпо одевается со скоростью рядового, поднятого по тревоге на внеплановый смотр.       – Тэнпо! – наконец обретает дар речи генерал. – Какого хрена, что случилось?!       – Я вчера немножко помер, – бросает Тэнпо скороговоркой, – ну или был очень близок к тому. Не давай мне больше так квасить.       – А?!       – Что слышал. Поищи там, – широкий жест охватывает где-то треть библиотеки, – про драконью жемчужину. Все поймешь. Я ушел!       Грохот двери и удаляющийся лязг подкованных каблуков свидетельствуют: ушел, даже, пожалуй, убежал.       Через час у Кенренова локтя – переполненная окурками пепельница, перед носом россыпью полдюжины книжек, во рту сухо и кисло и в голове полный бедлам.       Драконья жемчужина исцеляет неисцелимые болезни, поднимает со смертного одра и дарует полное и окончательное здоровье до самой старости или насильственной смерти. Круче только персики матушки Сиванму.       Драконья жемчужина даруется только за офигительные заслуги или от большого личного драконьего расположения, читай от безграничной любви. Ну или в порядке расплаты за какое-то очень увесистое добро в драконий адрес.       Про то, что еще было намешано в колбе, Кенрен не хочет и искать.       Собственно, больше всего его грызет не то, что Годжун вот так вот запросто сдал свою жемчужину, а то, что вообще подвернулся случай это сделать. А сам он, Кенрен, даже не заметил, что Тэнпо-то втихую концы отдавать собрался или даже уже и отдал.       Грызет это его до такой степени, что после совещания он подкарауливает Годжуна у двери его кабинета.       – Как? – спрашивает он без всяких прелюдий. – Как вы заметили, что Тэнпо... это самое...       За такое обращение Годжун имеет полное право загнать генерала в карцер месяца на два. Но он только кивает.       – Зайдите, генерал, – говорит он, – не нужно в коридоре...       И уже за закрытыми дверями дракон сообщает, спокойно и легко:       – На самом деле не «это самое», как вы выражаетесь. Отравление там было страшное, но, вероятнее всего, не смертельное. Вы бы почувствовали, безусловно, если бы стало совсем скверно.       Кенрен моргает, переваривая новость.       – А тогда... тогда почему... хм, Годжун-сама, извините, конечно, но какого же хрена вы жемчужину?..       – А будь у вас, генерал, такая возможность, – щурится дракон, – вы бы ею не воспользовались?       – Я бы от жадности порвался, – отвечает Кенрен, подумав секунду. – Приберечь до действительно полной задницы или все-таки...       – Они же восстанавливаются, – пожимает плечами Годжун. У Кенрена отпадает челюсть, и дракон издает сдавленный смешок. – Вы не знали? Они восстанавливаются. Лет за двадцать – двадцать пять. Неужели в маршальских книгах про это нет?       Кенрен обеими руками взъерошивает короткие волосы.       – Я лично не нашел. Я ему скажу, ладно? В смысле, разрешите? А то ведь он демоны знают что подумает... уже подумал... А скажите еще, что был за эликсир-то?       – От похмелья, – невинно отзываетсяся Годжун.       – Такой сложный?!       Дракон неопределенно шевелит ушами.       – Мне некогда было выпытывать у вас, что именно он пил и в каких сочетаниях. Но требовалось, чтобы на совещании маршал не только присутствовал и соображал, но еще и не сбивал генералитет с ног, эээ, выхлопом. У меня даже получилось.       Кенрен уже кланяется и даже открывает дверь, как вдруг осознание наносит ему контрольный удар:       – Даже получилось? Годжун-сама, вы что, делали это в первый раз?!       – Можете быть свободны, генерал.       Кенрен с трудом удерживается от искушения плюнуть на закрывшуюся дверь, разворачивается и идет искать маршала.       Тэнпо обнаруживается у себя в комнате, он сидит за столом и что-то строчит, похоже, даже по службе.       – Ты знал, что драконья жемчужина восстанавливается? – с порога спрашивает Кенрен.       – Не знал, – Тэнпо не отрывается от документа. – Долго?       – Лет за двадцать пять.       – Отлично, – маршал ставит жирную точку и с наслаждением прихлопывает бумагу печатью. – Значит, раз в двадцать пять лет можно как следует отметить Рождество!       Кенрен молча берет последнюю сигарету из пачки, валяющейся на столе.       И почему он решил, что у Тэнпо есть совесть?