Бездна

Приличная семья и хорошее образование совершенно не помешали Джеймсу Крюку податься в матросы к Чёрной Бороде. Тот был пиратом суровым и скорым на расправу, ошибок и неповиновения терпеть не мог, потому все недовольные «капитанским произволом» без лишних сантиментов шли на корм рыбам. В первый свой месяц на корабле Джеймс тихо драил палубу и помогал на камбузе коку. Лишь издалека он видел тяжёлую поступь Чёрной Бороды, слушал его отрывистые приказы и скрипучий, как старая мачта, смех. Нарушителей дисциплины казнили обычно на закате, когда море особенно красиво переливалось всеми оттенками багряного и золотого; кроме того, Чёрная Борода ложился спать поздно, потому никогда не отрывал головы от подушки ради обыденного, в общем-то, действа. Для него убийство было чем-то вроде краткой записи в дневнике, не стоящая внимания и мук совести пометка. Джеймса от такого подхода бросало в дрожь. Первую казнь он увидел случайно, никто его специально не гнал на палубу и не приковывал кандалами к фальшборту. Он стоял рядом с боцманом, который флегматично вычищал кинжалом грязь из-под ногтей, и думал, что если когда-нибудь станет капитаном, то прикажет устраивать публичную казнь рано утром, пока море спокойно, а впереди — много забот. Кошмаров тогда можно будет избежать, как и кровожадных отблесков умирающего солнца на лицах команды. Вздрогнув от холодного взгляда Чёрной Бороды, Джеймс поспешно уставился на двух идиотов, что тряслись и смиренно ждали, когда к их ногам привяжут пушечные ядра. Зрелище то ещё, но они хотя бы не валялись на коленях и не умоляли пощадить. Знали, что капитан убивал и за меньшую провинность, чем воровство из общей добычи. — Господа, прошу не держать на меня и ваших бывших друзей зла, — торжественно сказал Чёрная Борода. Его увитые перстнями пальцы крепко держали эфес шпаги. — Вы сами добыли для себя такую судьбу. В каком-то смысле вам повезло — неподалёку находится Русалочья Лагуна, при должном старании вы сможете доплыть до неё... или дойти по дну. А если нет, то вас ждёт вечность в компании прекрасных женщин с рыбьими хвостами. Не самая худшая смерть, как думаете? Команда поддержала его слова свистом и топотом, но умолкла по взмаху руки. Чёрная Борода прекрасно видел в глазах будущих трупов страх без тени благодарности, потому не собирался затягивать клоунаду. Синхронно первый и второй помощники перекинули «счастливчиков» за борт. Всплеск был громче криков, которые быстро заглушило безжалостное море. У Джеймса всегда было богатое воображение, потому он легко представил, как их лёгкие заливала вода, соль разъедала глаза, а тяжёлые ядра выворачивали ноги из суставов. Конечно, ни о каком счастье с русалками не могло быть и речи. Это ведь сказки для молодых и глупых пиратов, которые наивно верят в то, что существует волшебный компас, трезубец Посейдона и край мира, куда пока никто не заплывал. Да, именно что сказки, никак иначе. Но Джеймс всё равно тревожно смотрел на спокойное море, ожидая увидеть серебристый хвост. — Русалки правда существуют? — пристал он к единственному, кто не отправлял за глупые вопросы драить палубу по третьему кругу. Боцман ковырялся в зубах всё тем же кинжалом и к вопросу Джеймса отнёсся философски. — Ну, как тебе сказать... Кто-то в них верит, кто-то спьяну говорит, будто видел и даже держался за хвост или что там у них ещё есть. Я же думаю, что красивой легенде лучше оставаться легендой. Так всем спокойнее. — Почему? Чем плохо, если русалки живут в море на самом деле? — Плохо то, идиота ты кусок, что русалка нашего брата вместо закуски слопает и не подавится, — огрызнулся боцман, но не зло, а скорее устало, будто ему надоело каждому желторотому новичку объяснять прописные истины. — Человечину едят твои русалки. Сманивают с корабля, утягивают на глубину и щекочут, пока ты не подохнешь от смеха. Или просто горло зубищами перегрызают. Надо сказать, что Джеймс не поверил словам боцмана — в книгах писали совсем иное. Для виду он покивал, рассыпался в благодарностях и с тяжёлым камнем на сердце потопал в каюту спать. «Чёрная Жемчужина» ушла довольно далеко от места казни, но до сих пор не свернула влево от манившей Джеймса Русалочьей Лагуны. Там он ни разу не был и слышал, что иногда пираты устраивали в бухте привал, чтобы отдохнуть от опостылевших за время плаванья рож. Лагуна большая, места хватало всем. За размышлениями, как бы намекнуть капитану о необходимости причалить в лагуне и при этом не оказаться прикопанным там же, Джеймс провёл почти всю ночь и наутро щеголял глубокими синяками под глазами. Не получил нагоняй он лишь по счастливой случайности — кок объявил, что у них кончилась пресная вода, а в лесу за лагуной тёк ручей. — Значит, причаливаем и набираем воду, — пожал плечами Чёрная Борода и, не глядя, ткнул саблей в нескольких матросов, среди которых оказался и Джеймс. — Ты, ты и ты. Наберите воды и свежих фруктов. Можете рыбу ещё половить, если останется время. Ждать тех, кто по какой-то причине задержится, мы не будем. Всё ясно? Вдохновлённый Джеймс выполнил указания капитана и, отдав найденное коку, отправился бродить по берегу. Пистолета даже с одной пулей ему не полагалось, зато на бедре висела трофейная шпага, отбитая в последнем сражении. Она больно била по ноге, превращая кожу в один сплошной синяк, но Джеймс старался держать лицо и «хорошую форму», потому делал вид, будто так и надо. Вода в лагуне была насыщенного бирюзового цвета, переливалась на солнце перламутром и несла в себе стайки пёстрых крошечных рыбок. Джеймс присел отдохнуть на тёплом камне, что выступал из песка, спустил ноги и болтал ими, разгоняя рыб и круги во все стороны. Нетрудно было вообразить, как на таком вот камне могла бы греться настоящая живая русалка: капли воды стекают с обнажённых покатых плеч и очерчивают волнующие изгибы, небольшие груди с торчащими сосками фривольно прикрыты ракушками, а хрупкая талия плавно переходит в роскошный хвост с широким плавником. Фантазия пририсовала русалке глубокие, как морская бездна, глаза и гребень из костей акулы в мокрых волосах. Наверное, дело было в том, что Джеймс пригрелся на солнце или слишком уж живо представил себе русалку, но, когда его кто-то деликатно дёрнул за ногу, он не обратил на это внимания. Лишь досадливо нахмурился и тряхнул головой. Но неизвестный оставлять в покое ногу не собирался, потому Джеймс открыл глаза и рот, чтобы высказать всё, что он думает о наглецах. На него из воды смотрела бездна. У бездны были зелёные глаза и медные волосы, заколотые на макушке бледно-жёлтой раковиной моллюска. Бледные руки неожиданно сильно вцепились в ткань штанов Джеймса, а вместе с прекрасным видом на ложбинку между грудей открывался и другой вид — на изумрудный хвост, кокетливо выглядывавший из прозрачной воды. — Э-э-э, — сказал Джеймс, не зная, что ещё можно было выдавить из себя в такой ситуации. — Я занял ваш камень? Русалка — настоящая, ещё лучше, чем в фантазии! — поспешно кивнула и легко забралась на камень, подвинув Джеймса крутым бедром. С неё натекло воды порядочно, чтобы сделать Джеймса мокрым до нижнего белья, но он совсем не возражал, наоборот — готов был сам нырнуть в лагуну, лишь бы оказаться ближе к чудесному созданию. Русалка повела плечами, капли медленно облизывали кожу и испарялись под тёплым солнцем и пылающим взглядом самого Джеймса. Он уже месяц не знал женщины, грезил о Тортуге с её доступными куртизанками, но одновременно его тошнило при мысли, что придётся трогать грязные, вонючие тела, которые принадлежали сотням мужчин до него. В этом смысле русалка казалась воплощённой эротической мечтой любого молодого человека, даже хвост её не портил. Джеймс прокашлялся, изо всех сил пытаясь не пялиться так откровенно, и взял влажную ладошку русалки в свою. — Для меня честь познакомиться с вами! — искренне воскликнул он и поцеловал эту удивительно мягкую и нежную руку. Кожа русалки не была склизкой и противной на ощупь, пахла водорослями, солью и дивным цветочным ароматом, словно морские обитатели имели доступ к лучшим парфюмерным лавкам мира. Он понятия не имел, как русалки украшают себя и чем смазывают ямочки между ключиц и места за ушами, но безумно хотел об этом узнать. — Спасибо, — потупившись, ответила русалка. Голос у неё был девичий, звонкий и высокий, как перезвон колокольчиков. Джеймс всегда подозревал, что в нём умер поэт. — Я впервые вижу двуногого... то есть человека. А вы не будете меня обижать? — Что вы, нет! У меня даже в мыслях подобного не было! — Я вижу, — подтвердила русалка. — Вы хотите другого, того, чего я пока не могу вам дать. А правда, что люди не умеют дышать под водой? Слова боцмана всплыли в памяти и тут же затонули, подёрнувшись алой пеленой. Джеймс легкомысленно отмахнулся ото всех предостережений и без страха рассказал о том, чего ещё не умеют глупые и нелепые люди. Русалки, говорил он, идеальные создания, прекрасные и очаровательные! Как можно желать вам зла? Он говорил, а сам остро чувствовал сквозь мокрую одежду каждую чешуйку на бедре русалки, будто касался их оголёнными нервами. — Вы интересный, — рассмеялась русалка, и Джеймс решил, что никогда больше не услышит ничего прекраснее этого смеха, — я бы хотела увидеть вас ещё раз. Вы приплывёте? Она явно знала про корабль в бухте, про других матросов и тяжёлый нрав Чёрной Бороды. А может заметила, как нервно последние минуты Джеймс оглядывался, прислушивался и теребил почти оторванную пуговицу на рубашке. Уходить ужасно не хотелось, но капитан не сделает исключения ради его интрижки с русалкой. — Клянусь! — страстно припав к пальцам русалки, Джеймс запоздало спросил: — Как вас зовут, прелестное создание? — Афина. Улыбка тронула пухлые губы, и русалка бесшумно соскользнула с камня в воду. Под зеркальной поверхностью мелькнул (хищный) гибкий силуэт, хвост обдал Джеймса веером брызг, и всё стихло. Заворожённый и безнадёжно влюблённый, Джеймс побежал к кораблю, надеясь лишь, что однажды действительно приплывёт сюда снова. Такой шанс выпал через полгода, когда Чёрная Борода приказал зайти в бухту, чтобы зализать раны после серьёзного сражения. Паруса обвисли жалкими тряпками, борт серьёзно повредили, а раненым нужен был покой и отдых или свежая могила. Кидать живых людей в море — значит привлекать акул, а на бессмысленную жестокость, вопреки слухам, Чёрная Борода был не способен. Тех, кто верно служил ему, он провожал с почестями. Джеймс за это время вырос и возмужал, обзавёлся длинными густыми локонами и намёком на бородку. Она росла плохо и почему-то только с одной стороны, так что повышенный до помощника боцмана Джеймс кучу времени проводил перед зеркалом, чтобы приводить себя в хорошую форму. На суше он пользовался спросом у приличных и не очень дам, чем вызывал раздражение и сальные шуточки у менее популярных членов команды. Но никто из них не знал, что по ночам Джеймс мечтал не о сомнительных прелестях портовых шлюх, а видел зелёную бездну глаз, рыжие всполохи волос и хвост, который замечательно дополнял картину. Афина заменяла в бурных фантазиях тысячу женщин, она была невинна, чиста и опасна, грациозна и послушна. Нарисовав образ в своей голове, Джеймс боялся, что реальность жестоко плюнет ему в лицо. Но как только он вечером под смешки команды ушёл в лес по естественной надобности, а оттуда рванул к лагуне со всех ног, робость и страхи мгновенно перестали иметь хоть какое-то значение. Афина ждала его, укутанная в лунный свет, как в полупрозрачную шёлковую накидку. Она неторопливо расчёсывала костяным гребнем свои густые волосы, выдирая из них мелкие ракушки и водоросли, а рядом с ней на камне лежала наполовину съеденная рыба. Контраст рыбьих потрохов и сказочной красоты настолько впечатлил Джеймса, что он тихо подошёл к Афине со спины и накинул ей на шею янтарные бусы. Афина выронила гребень, схватилась за бусы, а когда нащупала горячие руки Джеймса — развернулась к нему всем телом, словно в нём не было костей. Она была рада его видеть без подарков и подношений, просто потому что он вкусно пах и трогательно заглядывал ей в глаза. Джеймс аккуратно приподнял лицо Афины за подбородок и вытер большим пальцем кровь с припухших губ. Афина ничуть не смутилась. — Ожидание будит во мне голод, — сказала она незнакомым взрослым и глубоким голосом. — Какой природы этот голод? — тоном джентльмена спросил Джеймс, но в горле у него пересохло, а живот свело сладкой судорогой. Он не знал, что русалки так быстро взрослеют. Афина прижалась грудью к его руке, потёрлась и облизала губы. Между ними мелькнул влажный мясистый язык и острые зубы, похожие на клыки мурены или маленькой акулы. Вдоль позвоночника Джеймса стёк расплавленный свинец, он разом вспотел и мелко задрожал, не в силах справиться с волнением. — Ты сделал мне прекрасный подарок, — Афина обвела пальцем бусы, — и теперь мне хочется отблагодарить тебя. Она наклонилась к Джеймсу и лизнула его в нос. Вероятно, у русалок не принято было целоваться и обниматься, потому что руки Джеймса со своих плеч Афина скинула резким движением. Зато она сняла ракушки с груди и наполовину скрылась в воде, из-за чего тёмные соски казались больше. Джеймс сглотнул, торопливо скинул одежду, оставшись в штанах и левом сапоге, и нырнул следом. Афина игралась с ним: пряталась за камнями, брызгала водой и смеялась, но в какой-то момент позволила себя поймать и прижалась к груди Джеймса. Он с трудом доставал пальцами ног до дна и балансировал на твёрдом желании получить обещанную награду. Афина же напевала песню на незнакомом языке и мокрыми руками гладила Джеймса по плечам спине и шее. Между ног толкался хвост, надавливая на стоявший колом член. Когда Джеймс застонал, Афина замерла и склонила голову на бок. — Этот звук означает, что мне нужно прекратить? — спросила она, не убирая, впрочем, нежных ладоней с подрагивающего живота Джеймса. — Наоборот — продолжай! О последствиях в этот момент Джеймс не думал. Непослушными пальцами он справился с ремнём, приспустил штаны и охнул от щекочущего прикосновения холодной воды к возбуждённому члену. Будь его воля, он бы сделал это на берегу, но Афине под водой было удобнее, потому Джеймс не спорил; паника накрыла его лишь в момент, когда Афина уверенно направила его руку к своему паху, где между мягких чешуек раскрылось горячее и нежное лоно. — Можно? — прохрипел Джеймс, перед глазами которого плавали алые круги, а мышцы сводило судорогой. — Ты... не против? В ответ Афина гортанно рассмеялась, и Джеймс устыдился. Он всё-таки пират, а пираты берут без сомнений то, что само плывёт им в руки. Хорошее воспитание меньше минуты побилось в конвульсиях и сдохло, оставив звериные инстинкты и уверенность, что происходящее здесь и сейчас правильно. Под его напором Афина послушно прогнулась, открыла белоснежную шею с трогательно бившимися на открытом воздухе жабрами. Джеймс поцеловал их и смочил слюной, а затем одним плавным движением погрузился в горячее нутро. Там было невыносимо узко, вязко и липко, словно Джеймс угодил в раковину моллюска и беспомощно бился в трепетавшем при каждом вдохе желе. Афина дышала через раз, рот её беззвучно раскрывался, глаза закатывались, но гибкое сильное тело подавалось навстречу и льнуло со всем жаром и страстью, какую могла позволить себе женщина, потерявшая невинность. Отчего-то Джеймс самодовольно думал, что у Афины он — первый мужчина, и ни с кем из своего вида она сексом раньше не занималась. Тем сильней было его удивление, когда Афина вдруг притянула его за волосы ближе и впилась острыми зубами прямо в шею. А затем — утянула на дно. Над головой сомкнулась тёмная вода. Джеймса скрутило ужасом и непониманием, он содрогнулся и попытался оттолкнуть Афину, но она держала крепко. Мышцы вокруг члена ритмично сжимались, даря странное, извращённое наслаждение. Боль от шеи стекала онемением вниз по позвоночнику недолго: прекратив терзать зубами прокушенную плоть, Афина нежно слизала капли крови и прижалась губами ко рту Джеймса. В глотку хлынул кислород, вода и кровь. Не отдавая себе отчёта в том, что же происходило с его телом на самом деле, Джеймс двигался всё быстрее, жадно глотал воздух с окровавленных губ и цеплялся ледяными пальцами в круглые бёдра с острыми чешуйками. Наконец от безумного смешения боли, удушья и удовольствия он кончил внутрь Афины и обмяк безвольной куклой. Он не видел, как довольно улыбнулась Афина, как подняла его на поверхность и заботливо застегнула штаны, спрятав упавший член в бельё. Пираты до сих пор пировали, пили и травили байки, так что Джеймса никто не хватился ни через час, ни через три. Всё это время Афина лежала с ним рядом на берегу, умиротворённая и сытая, наполненная до краёв спермой и кровью. Когда Джеймс очнулся и схватился со стоном за шею, она мягко отняла его руки от раны и приложила вместо них пережёванный склизкий комок водорослей — пятый по счёту. — Зачем? — только и сумел пробормотать сбитый с толку и морально раздавленный Джеймс. Свой первый раз он представлял совершенно иначе. — У меня есть муж, Тритон, — начала Афина, голос её звучал словно сквозь толщу воды, нежно и мечтательно. — А теперь родятся и замечательные дети. Наши мужчины бесплодны, Джеймс. Всё, на что они способны — отложить в нас мёртвые икринки, но подарить им жизнь должен человек. Именно для этого мы сманиваем моряков с кораблей и очаровываем их сладкими песнями. Ты правда понравился мне, и я решила, что для тебя можно сделать исключение. — Не убивать? — И это тоже, — улыбнулась Афина, но глаза её оставались серьёзными. — Мы всегда спариваемся на глубине. Если бы я предупредила, ты бы не согласился на такое. — Кто знает! Но кусать было необязательно. Джеймс поморщился: шея болела, однако в целом он чувствовал себя нормально. Не хуже, чем после абордажа фрегата или выматывающей погони за маневренной каравеллой. Бывало его ранили ещё серьёзнее, так что укус в порыве страсти пережить не проблема. По самолюбию больнее ударило слово «муж». — Получается, ты просто использовала меня... как донора, — с грустью сказал Джеймс, — и теперь, когда я сделал дело, мне больше не стоит появляться здесь, верно? Афина искренне удивилась. — Почему же? Приплывай в любое время. Я и моя семья всегда будем тебе рады, — это она прошептала уже в спёкшиеся губы Джеймса, а когда тот запустил пальцы в её густые волосы, мстительно прикусила нижнюю губу. Чёрная Борода отпустил Джеймса в свободное плаванье с одним условием: больше никогда не встречаться ему на пути, иначе расправа будет жестокой и скорой. Условие показалось Джеймсу выполнимым, море — огромным, так что вполне честно поклялся правой рукой, пожелал бывшему капитану удачи и покинул корабль в первом попавшемся порту. В заплечном мешке болталась доля богатой добычи, на бедре висела крепко стиснутая ножнами шпага, а в голове роились мысли на тему, где бы найти сброд поприличнее в собственную команду. Начать Джеймс решил с кабака, где всегда собирались любители халявы и приключений. Язык у него был подвешен с детства, так что к вечеру у него была полностью укомплектованная команда, карта сокровищ и корабль «Весёлый Роджер». Не в лучшем состоянии, конечно: борт облепили ракушки и крабы, доски прогнили, а в каюте висел стойкий запах рыбьих потрохов и мочи, но за такую цену, что Джеймс отдал, грех было жаловаться. Мистер Сми, который обожал давать своему оружию нелепые милые прозвища, предлагал другие названия для корабля, но Джеймс пресёк эту вольность на корню. За пять лет он научился быть по-настоящему жестоким, чтобы милосердие на фоне обычных его поступков выглядело особенно выгодно. И сюсюкать с убийцами и головорезами он не собирался, пусть они трижды сильнее него. Один итальянец Чекко чего стоил! Звеня своими серьгами-монетами, он наводил ужас на южных островах, пока не попортил дочку тамошнего плантатора и не угодил на галеры. После них на спине у Чекко остались бледные рубцы и привычка пригибаться при любом, даже самом тихом свисте. Мистер Сми как-то обмолвился, что стал пиратом не по собственной воле — раньше он был мирным учителем математики, пока власти не казнили его брата, мистера Т, за «вольнодумство и опасные речи». С тех пор мистер Сми не расставался с любимым тесаком и лелеял мечту перерезать всё правительство поголовно. Тупым он притворялся для отвода глаз, но Джеймс не был дураком и сразу скинул на него всю возню с провиантом и сметами. Кто-то же должен был следить за состоянием корабля! А заставлять работать — это уже задача капитана. Себя Джеймс после третьей кружки рома потребовал называть не Джеймсом, а Джезом, а ещё капитаном, или на худой конец Крюком. Фамилия ему никогда не нравилась, да и без крюка он был хорош, но уже лучше, чем аристократик и хлыщ. — Куда направимся, капитан? — В Русалочью Лагуну. — Так это ведь враки, капитан! — возмутился практичный мистер Сми. — Сказки для моряков! На это Джеймс жутко оскалился, пригрозил всем внеплановыми вахтами и приказал взять курс именно в Русалочью Лагуну. Без разговорчиков и комментариев! Он понимал, что никогда не найдёт среди этого сброда друзей или близких приятелей, потому ни с кем не сближался и о прошлом своём не рассказывал. Слава «матроса у самого Чёрной Бороды» шла за ним по пятам, открывая почти все двери и позволяя на первых порах творить то, о чём другие новички могли лишь мечтать. Войдя в лагуну поздно ночью, Джеймс отдал приказ бросить якорь и ждать утра. Русалки появлялись обычно на рассвете, собирали ракушки и пели, приветствуя солнце. Об этом рассказала целых пять лет назад Афина, и каждое её словно раскалённым клеймом отбилось на внутренней стороне век. — Кажись я перебухал, — сказал Чекко, когда увидел на Маронской скале обнажённую девушку с длинным тёмно-красным хвостом. Она подставляла лицо слабым лучам солнца и не стеснялась своей наготы: ракушки лежали в стороне, открывая жадным пиратским взглядам пышную тяжёлую грудь с выпиравшими тёмными сосками. На хвосте Джеймс увидел вытянутые плавники, как у тигровой акулы, и ухмыльнулся в усы. — К русалкам не лезть, не орать, не дрочить, — отрывисто приказывал он по пути к лагуне. Пираты полубезумно кивали и на счастье Джеймса не лезли себе в штаны, только пускали слюни. Русалки заметили их издалека, напряглись, но не нырнули — видимо, белый флаг в руках Джеймса вызвал у них интерес. — Меня зовут капитан Джез Крюк, — склонился в глубоком поклоне Джеймс, — я бы хотел предложить вам свою защиту и покровительство. Эту лагуну часто грабят в поисках сокровищ на дне, кроме того многие нечестные люди желают поймать вас, прекрасные леди, что разрывает мне сердце. Говорил Джеймс негромко, но уверенно. Русалки слушали внимательно, а затем та, тигровая, без всплеска нырнула в лагуну. Через десять минут она вернулась вместе с женщиной, о которой Джеймс мечтал все эти невыносимо долгие пять лет. — Твоё предложение весьма лестно для нас, — сказала царица Афина. Её царственность подтверждалась не только короной, но и гордо выгнутой спиной, властным взглядом и почтением, с которым остальные русалки склонили при её появлении головы. Джеймса охватила дрожь и гордость. Когда-то эта женщина принадлежала ему, и пусть больше этому не бывать, он запомнил ту ночь как самую лучшую в своей жизни. — Вы согласны? — Мне нужно посоветоваться с Тритоном, — прижала палец к губам Афина. — Но думаю, что для вас, капитан Джеймс, он сделает исключение. Джеймс поцеловал кончик хвоста Афины и подумал, что ради таких встреч стоит верить в сказки. Раз в месяц «Весёлый Роджер» причаливал в лагуне и стоял там неделю, две, пока Джеймс бегал на свидания к Афине. Свиданиями называл их он лишь про себя, поскольку Афина была давно и глубоко замужем, обожала своего мужа и не допускала ни мысли об измене. За ней всегда следовали мальки, как их называли взрослые русалки, крошечные девчушки с ещё толстыми и неуклюжими хвостами. Рассмотреть их поближе Джеймсу не удавалось, мальки прятались и не подплывали к пиратам, но среди чёрных и светлых косичек выделялись кроваво-алые волосы. При царе Тритоне Джеймс держался подчёркнуто вежливо и ни словом не обмолвился, что помог ему завести целый выводок дочерей — это нарушило бы хрупкий баланс между русалками и пиратами, что появился на острове после их договора. Джеймс гонял охотников за сокровищами, охотился на индейцев, убивал крокодилов, которые желали сожрать маленьких русалочек, а вечерами сжигал на костре пряные травы, пил вино и наслаждался нежным пением Афины. Она кружилась в лунном свете, покачивала бёдрами и приподнимала свои роскошные волосы у корней в ритм песне. От её голоса хотелось утопиться и пойти на дно, хотелось упорхнуть в небо птицей, закопаться в землю дождевым червём. Ошеломлённый, с разбитым сердцем и старой любовью, Джеймс горько улыбался и мечтал о том, как однажды из лагуны ему навстречу выплывет одна из дочерей и скажет, что всегда хотела увидеть настоящего пирата. Тогда бы он усадил её на колено, приобнял за плечи и начал бы долгий рассказ о приключениях, драках и лихих погонях. Джеймс мечтал о семье, которой у него никогда не будет, и о женщине, которая со временем забудет его, потому что людской век короток, а русалки жили дольше двухсот лет. Печальные вечера с вином и Афиной грели Джеймсу душу до того ужасного дня, когда на острове появился Питер Пен. Этот отвратительный мальчишка, украденный феями, сразу возомнил себя чем-то вроде местного божества. Беспечный, нахальный и самовлюблённый, он всем своим видом вызывал в Джеймсе раздражение, бесил до исступления и нервно дёргавшихся глаз. А хуже всего было то, что Питер Пен игнорировал все запреты и правила (потому что скучно быть взрослым!) и прилетал в Русалочью Лагуну по велению левой пятки. С детской бесцеремонностью он дёргал русалок за волосы, отбирал у них ракушки, а когда они сталкивали его в воду, с громким смехом улетал. Казалось, он всё на свете воспринимал как забавную игру, даже вполне реальные угрозы утопить его и сожрать внутренности. Доведённые до последней черты его выходками русалки запретили малькам подниматься на поверхность и обратились за помощью к Джеймсу. — Он мне не нравится, — сказала Афина, когда Джеймс опустился перед ней на одно колено, — он шумный, возмутительно гордый мальчишка, и порой от его взгляда становится не по себе. Словно он не помнит, кто он и что здесь делает. Пыльца фей — страшная вещь, никогда не попадай под их чары. Это может плохо кончиться. Джеймс мрачно улыбнулся и отдал приказ любым способом поймать Питера Пена и выгнать его с острова. Лично преследуя его на «Весёлом Роджере», он не сомневался, что добьётся успеха, но верткий мальчишка постоянно ускользал из-под носа, избегал ловушек и дразнился, исполняя рано утром боевой петушиный крик. Постепенно его возненавидела и вся команда, в едином душевном порыве желая сломать наглецу кости и вырвать слишком длинный язык. Однажды пиратам улыбнулась удача. Питер в компании новых мальчишек — тех, кто вывалился из колясок во время прогулки и не был найден в течение недели, — летал по острову и распевал глупые песни. Брошенные мальчики пока летали плохо, постоянно теряли высоту и падали вниз, точно мешки с камнями. Воспользовавшись этим, Джеймс бесшумно привёл корабль к месту, где должен был упасть один из мальчишек, и взял его в плен. Крепко связанный, мальчишка глухо мычал, брыкался и пытался звать маму, но Джеймсу не было до него никакого дела — он ждал Питера Пена. Лёгкая тень мелькнула рядом с косым парусом. Команда была наготове и встретила сунувшегося к мальчишке Питера веером острых сабель. С трудом избежав участи нанизанного на вертел петуха, Питер взмыл в небо, а спустя мгновение оказался у Джеймса за спиной. Скрестились нож и сабля. Джеймс был сильнее и опытнее, он желал избавить русалок от назойливого сорванца и вернуть в свою жизнь хрупкое счастье, однако Питеру были чужды взрослые проблемы и эмоции. Без колебаний и мук совести он перерезал горло пирату, который обхватил его туловище руками, перекувырнулся в воздухе и взмахнул перед лицом Джеймса окровавленным ножом. — Ты ребёнок! — воскликнул Джеймс. — Как ты можешь так легко убивать?! — О чём ты? Это ведь весело! — Думаешь, смерть и страдания — это детская игра, где можно после битвы воскреснуть как ни в чём не бывало? Ошибаешься, глупец. Джеймса трясло. Он вспомнил, с каким смирением ждали казни провинившиеся матросы, как медленно истекали кровью члены экипажа после тяжёлого сражения, как гнили раны и вытекали глаза от цинги и инфекции, занесённой грязным оружием дикарей на островах, где не ступала нога цивилизованного человека. Он помнил всё, и считал, что Питер обязан повзрослеть, пока не стало слишком поздно. Но Питер стиснул нож зубами, зажал ладонями уши и принялся крутиться юлой, невнятно бормоча что-то о том, что ходить в школу, слушаться маму и ложиться спать в семь он не собирается. Это стало для Джеймса последней каплей. Он наотмашь рубанул саблей по Питеру, который физически не успевал увернуться, но тот увернулся! Цепко схватив кисть Джеймса, отрубил её и швырнул в море. — Пусть крокодил полакомится твоим мясом! — рассмеялся Питер Пен и дал «пять» крохотной фее. — А мы пока сменим курс, Динь-Динь! О каком крокодиле шла речь, Джеймс не понимал. Сломя голову он бросился к штурвалу, не обращая внимания на кровь, что лилась на палубу из обрубка, на боль и слёзы, застилавшие глаза. Скользкими от крови пальцами он пытался повернуть штурвал, однако сверху на корабль сыпалась пыльца феи и укрывала корабль толстым мерцающим слоем. Больше Джеймс не был властен над собственным судном, и всё, что ему оставалось — это смотреть, как «Весёлый Роджер» шёл на таран Русалочьей Лагуны. Сквозь слёзы Джеймс успел увидеть полное боли лицо Афины, а затем его мир заполнил издевательский смех брошенных мальчишек и их безумного предводителя. В отчаяньи Джеймс хотел прыгнуть за борт и утонуть, но мистер Сми вместе с Чекко удержали его на месте. Корабль напоролся на Моронскую скалу, пробил днище и грузно осел, как смертельно раненый человек. Паруса печально обвисли, а на палубе наступила гнетущая тишина, которую нарушали лишь судорожные всхлипы капитана Джеза Крюка. * — Прыгай, треска! — крикнул ему Питер Пен. — Прыгай, прыгай! — подхватили брошенные мальчики. Одна лишь Венди, девочка из другого мира, смотрела грустно и строго. Остановить жестокую игру не могла даже она: Питер слишком разошёлся и кукарекал без остановки, перемазанный кровью убитой команды. По традициям индейцев он станцевал на трупах ритуальный танец, побросал их волосы и пальцы за борт, а затем запустил ладонь в распоротый живот мистера Сми и нарисовал на лицах брошенных мальчишек первые пришедшие ему в голову каракули. Джеймс стоял на доске для казни, не видя этого, но чувствуя спиной, что скоро игра надоест Питеру и он лично столкнёт за борт всё, что осталось от когда-то лихого и грозного капитана. После смерти Афины в Джеймсе надломилось что-то очень важное, и он жил лишь мыслями о мести. Когда затея провалилась и проклятые дети вновь праздновали победу, Джеймс уже не плакал и не рвал на себе волосы. Он знал, что этот день настанет. День, когда он сам позволит бездне поглотить его. Тиканье часов в желудке крокодила почти не пугало. По сравнению с Питером крокодил казался вполне милой тварью. — Надеюсь, что ты никогда не вырастешь, маленький ублюдок, — Джеймс развернулся и выплюнул эти слова в лицо веселившемуся Питеру. Тот стёр плевок и пустыми глазами уставился на Джеймса. — Мир станет лучше без такого взрослого, как ты. И Джеймс упал спиной в море, пожелав всем счастливо сдохнуть. * Он не помнил, как доплыл до берега. Крокодил прокусил ему брюшину не до конца, внутренности остались внутри, но живот нестерпимо болел и выплёвывал из себя сгустки крови при каждом вдохе. Джеймс старался дышать пореже и думал о том, как же неудачно он покончил с собой. Мог бы умереть нормально, по-пиратски, а теперь его ждала долгая агония и смерть от клювов птиц, которые обязательно слетятся к беспомощной добыче. Берег выглядел незнакомым, но на зрение в его состоянии полагаться было глупо. Джеймс с трудом повернул голову, охнул и стиснул зубы, чтобы не заорать. Ног он не чувствовал, как и давно отрубленной кисти. Значит, парализовало. — Ты умираешь? Кажется, он правда умирал. С чего бы иначе над ним склоняться прелестной девушке? Её холодная ладошка прижималась к пылавшему в лихорадке лбу Джеймса, и это было прекрасно. Он через боль растянул сухие губы в кривую улыбку и прохрипел: — Ради тебя я готов умирать хоть вечность. — Но я не хочу, чтобы ты страдал, — возразила девушка. Её голос, глаза и волосы казались Джеймсу знакомыми, но он никак не мог вспомнить... — Подожди немного, я дам тебе воды. И она медленно вливала в него терпкую кислую жижу, обтирала кожу и дула на распухшую рану в животе. От её прикосновений Джеймс засыпал и покачивался на волнах сна, нежных и ласковых. Девушка пела ему колыбельные и уверяла, что всё будет хорошо, ведь Себастьян очень умный краб, а отец наверняка не откажет в помощи настоящему пирату. Каркающий смех не сумели сдержать ни боль, ни кровавая пена в горле. — Милое дитя... Я плохой пират. По моей... глупости погибла женщина... которую я любил больше жизни. — Ничего, — девушка вытерла с его лба пот и заглянула в глаза, в самую душу. — Ты расскажешь мне, какой она была, и мы сложим о ней песню. — Как тебя... зовут? У неё были алые волосы, изумрудный хвост и глаза бездны. — Ариэль. Джеймс Крюк переменился в лице, побледнел и заплакал.