Так, как любишь ты

Есть, например, Онодера Рицу. Взлохмаченная башка, большие растерянные глаза и пылающий румянец на щеках. К этому всему еще приплюсовывается извечное желание извиняться за любой поступок: от невинного столкновения в дверном проёме до выпаливания несусветной чуши… или признания в любви, что в принципе и являлось несусветной чушью для Саги Масамунэ. Вот Сага и думает по сей день: «На кой черт?» Он ведь согласился на чувства Рицу. Когда этот старшеклассник, задыхаясь от собственной неуверенности, выдал признание в любви, в голове вдруг сделалось безупречно пусто. И вообще его зовут Ода Рицу. Ну, так по крайней мере было написано в читательской карточке, которую как-то Масамунэ рассматривал. И это «Ода Рицу» шнырялось из книги в книгу, будто преследуя и наталкивая Сагу на параноидальные мысли. При этом не просто из книги в книгу, а в каждую книгу, которую прочитал Масамунэ. Сам Онодера (Ода) Рицу, конечно, был больше похож на недоразумение, чем на человека. Сага совсем не удивился, когда недоразумение настигло его между полок с книгами и, дрожа от волнения, призналось в любви. «Я не это имел в виду, сэмпай...» — забормотал тогда Рицу, но Масамунэ было лень размышлять. Отягощающие мысли как-то выветрились. — Хочешь со мной встречаться? — Сага произнес это так резко и твердо, что Онодера шуганулся и замолк. Возможно, в его голове была целая схема, посвященная плану побега в случае стопроцентного отказа сэмпая. Теперь уже некогда вспоминать этот полный неловкости момент. Онодера сидит напротив Саги, корпит над заданиями к экзамену, и его темные брови нахмурены. Хоть бы помощи попросил нормально, а то сидит и даже не шелохнётся. Как будто при любом постороннем движении Сага сожрёт бедного мальчишку. — Ты понимаешь? — спросил Масамунэ как можно более мягко, аж голос на полушепот перешел. — Д-да, конечно… — Уверенности в ответе Рицу можно было бы позавидовать. Таким передавленным, жалостливым тоном мог говорить только он. Взгляд ярко-зелёных глаз скользнул по рукаву белой рубашки Саги и вновь грохнулся куда-то ему под ноги. — Мне все понятно. — Ты не сосредоточен на решении задачи, — строго подытожил Масамунэ. — И здесь совершенно другой ответ… Ну давай, ты же правильный вариант нашел уже… Бессилие в присутствии Онодеры уничтожало Сагу. Комнатный мальчик, коим являлся Рицу, источал такие волны тепла и такой массив смущённых улыбок и взглядов, что это попросту вселяло чувство помноженной на раздражение неловкости. В голове влюблённого все было до одури просто и нежно. Немудрено, ведь этот воздыхатель самым бессовестным образом преследовал Масамунэ добрые несколько месяцев. Безобидно, конечно, но тоже на нервы действовало. Что теперь делает Сага? Правильно: встречается с Онодерой (Одой) Рицу. Как нормальная, спокойная парочка подростков… За исключением того, что Масамунэ и Онодера — парни. И любовь тут какая-то односторонняя и туповатая. Зато принцип работы этих отношений стандартный. Отрешённый мистер «я-такой-горячий-и-недоступный-господи» и взволнованная всем на свете жертва купидоньей стрелы, не имеющая даже понятия о том, куда бы поудобнее запихать свои сантименты. Но Онодера и правда любит. Сильно, бескорыстно, отчаянно… жалко. Его лицо каждый раз будто судорогой перешибает, когда Сага тянется к нему рукой. А кожа все равно мягкая и теплая. Черт знает, каким именно образом это вычисляется, но любовь Рицу была действительно налицо. И от этого было… неловко? Нет — лишь нервировало. Масамунэ было непривычно находиться рядом с человеком, который упрямо любил. Вот просто неугомонно. То задаст осторожно вопрос, то вздрогнет, когда Сага дотронется, то растеряет все слова и уткнется перепуганным взглядом в книгу. Молчать наедине с Онодерой было… не так энергозатратно. Он часто задавал Саге вопросы о книгах, советовал что-то, виновато переспрашивал, но чаще просто умолкал. И его волнение, смятение, трепет почему-то передавались и Саге. Как волна, затрагивающая еле ощутимой вибрацией. Но что мог знать такой, как Онодера (Ода) Рицу, о таком, как Сага Масамунэ? Тепличные условия явно прошли сэмпая стороной, оставив дрейфовать в ледяных водах. А Рицу этого понимать не собирался — или попросту не желал. У него свой мирок был, перенаселённый гормонами счастья. И в какой-то момент Сага ощутил раздражение. Вот прям до стиснутых челюстей. Стоило только сунуться домой, сказать стандартное «я дома» и прислушаться к гнетущей тишине, разбавляемой руганью разведённых родителей. Представить Рицу и его глупую любовь полоумной девочки… Насквозь прошло. Пронзило жаром, холодящим кости. Ненависть была лучше для понимания, ее не нужно было анализировать и искать причины ее появления… Она просто была, потому что Масамунэ надежно надоедала эта игра во влюбленных. Надоедала игра в счастливую семью, где все видят лица друг друга каждый день и бесконечно пререкаются. Зато был котенок. Маленький, теплый и попискивающий. Единственный, кто ничего не требовал от Саги и не навязывал ему свою бескорыстную вдоль и поперек любовь. Просто котенок. Комок из шерсти и мяуканья. Кормить несколько раз в день и играть. И притворяться, что по гроб жизни любить станешь, не нужно. Даже смотреть влюбленно не стоит. Даже если невольно получается. — Я люблю этого автора! — радостно сообщил Онодера, отдавая Масамунэ книгу обратно. — Может, местами его повествование и становится скучным, но все равно в сюжете присутствует какая-то… — Интересная черта, — договорил спокойно Сага, допивая кофе. — Да! — засмеялся смущенно Рицу, в очередной раз отводя взгляд. Хотелось схватить его за подбородок и заставить смотреть в глаза. Надоедало постоянно наблюдать за тем, как он сокрушительно стесняется. — Сэмпай прав… — Как твои успехи? — поинтересовался Сага чисто их вежливости. Залатать громадную дыру в разговоре кому-то нужно было. — Ам-м… — Онодера замялся. Как он обычно это делал. Руки под стол, сцепленные пальцы, скрещенные ноги и покрасневшее лицо. Глаза Масамунэ были так же холодны, как остывший крепкий чай в чужой кружке. — Ты про учебу? — Естественно, — незамедлительно отозвался сэмпай. Какие еще успехи могли быть у этого парня, у кого глаза были полны сострадания и замешательства, как у невинной овцы? Рицу нервно улыбнулся. — Заметно все улучшилось, — опустив голову, говорил он. Нахваливал знания Саги, благодарил его, а сам даже взгляда не поднял. Влюбленный напрочь балбес. Любовь нельзя потрогать или понюхать. Она неосязаема и такая проворная, что и заметить порой трудно. Только вот Онодера (Ода) Рицу слишком шустро выкатывает на ржавой телеге все свои настоящие чувства. Такая откровенность казалась Масамунэ смехотворной. Сага не был из тех, кто свободно демонстрировал свои эмоции. В школе он вообще заработал себе титул холодного красавчика, который давал от ворот поворот любой девушке, осмеливающейся признаться ему в симпатии. Сэмпай Онодеры разве что хвалил людей за смелость: мимолётно, посредством одного только взгляда. И никто этого не замечал. А Рицу как-то раскопал среди подтекстов эту мелкую деталь. Возможно, именно из-за этого он сейчас выглядит таким безобразно счастливым. Светлый, невинный, заботливый и беззащитный… От подобного образа Саге становилось дурно. Одолевала то ли зависть, что он не в состоянии такого показывать, то ли злоба, потому что тусклое мерцание улыбки Онодеры слепило. Хотелось сокрушить эту иллюзию, растоптать все воздушные мечты Рицу и исцарапать его миловидное лицо осколками. Показать, насколько бестолковы чувства и насколько же, черт возьми, бессмысленно любить такого, как Сага Масамунэ, такому, как Онодера (Ода) Рицу. Жаль, что все было не так просто. И что-то все равно притягивало Сагу к мальчишке: интерес или стремление к власти над кем-то. — Почему ты сидишь здесь допоздна, сэмпай? — спросил как-то Рицу, и Масамунэ глянул на него с долей раздражения. — Меня никто не ждет там, — выдохнул тот, подперев рукой голову. У Онодеры были глаза большие и глубокие, топящие своей пронзительной зеленью. Как у игривых уличных котов. — Но почему здесь сидишь допоздна ты? — Потому что… Онодере можно было не договаривать этот бессвязный поток слов: Масамунэ знал заранее, что причина в нем. — … могу побыть с тобой. А с виду Рицу, конечно, типичный выходец любящей семьи. Весь такой лучезарный, уютный и теплый, как оранжево-красный огонь зимой посреди лесного мрака. Слепит. Жжет. А потом разочарованно гаснет. — Одно и то же, — холодно заявляет Масамунэ, крутя карандаш между пальцев. — Столько времени преследовал меня, чтобы в итоге с горем пополам выдавливать из себя околесицу. — Прости, я… И вся пронзительная зелень взгляда, блеск любви тут же потухают. Размазываются под пленкой испуга и непонимания. — Хватит извиняться, — перебивает Масамунэ, ощущая, что не может остановиться. Все то, что сидело и давило на грудь, он выплескивал, очерняя чувства Онодеры. Просто чтобы поверить себе же. — Прости… — Надоел!!! — рявкнул Сага, и Рицу затих. Бессильный и никем не защищённый, он поднялся из-за стола, неловко собрал свои вещи в школьную сумку и скомкано попрощался с сэмпаем. И извинился. Не больно. Ничего не ёкнуло. Спугнуть маленьких озябших птиц с ветки сложнее, чем принять чужие чувства, чтобы потом их отвергнуть таким безжалостным методом. Поигрался. Все так, как и прежде, Масамунэ, и ты ни разу не конченый идиот. Только досадно, что в этот раз сердцу что-то не нравится. Оно как-то непривычно ежится у тебя в груди, бьется обиженно и так громко, что твои рациональные мысли разбегаются. Вот, например, путников, которые засыпают огонь песком и остаются наедине с тьмой, наутро обнаруживают пропавшими без вести. — Зонт… — Рицу говорит это ровным голосом, даже улыбается, но его губы настолько искривлены, что становится стыдно. — Я помню, что ты пришел сегодня без зонта… Худая рука протягивает Саге зонт. Черная ручка теплая после ладони Рицу. А сам Онодера не смотрит на сэмпая: тот выкрик был как запрет. Теперь уже официальный. — Ты вернулся, чтобы просто дать мне зонт? — спрашивает Сага и чувствует, что его голос другой. Таким голосом просят прощения за самые глупые проступки. — И всё? — Прости, — снова улыбается Рицу, разворачиваясь и выходя из холла на школьное крыльцо. Вечер обрушился на город ливнем. Холодные капли затекали за шиворот, ударяли по прозрачной материи зонта и прохладной влагой омывали лицо. Ветер забирался под одежду, неприятно колол кожу. Только руки Масамунэ были горячие. — Я пойду, — тихо сказал Рицу, чьи красные щеки чуть ли пар не испускали под холодной стеной дождя. Может, все не так, как себе надумал Сага. Может, что-то и есть в том, что тебя любят бескорыстно и ничего не требуют взамен. Да и что может требовать Рицу, когда его глаза заполнены тоской просто потому, что тот, кого он любит, так резко отверг его? — Я не это имел в виду, — произнес Сага в спину Онодере, видя, как с каждым последующим словом его плечи начинают дрожать все заметнее. — Рицу. Контрольный в голову. Но Онодера не обернулся. — Увидимся з-завтра, — заикаясь, но стараясь держаться уверенно, ответил Рицу. — Сэмпай.