The air I breathe

— Конор! Конор, подожди! Он обернулся вовремя, чтобы заметить, как Лили Эндрю спешит навстречу вниз по лестнице, лавируя между фигурами младших школьников*. Ее тугие кудри то пружинили, то колыхались из стороны в сторону. Конора посетило острое желание затеряться в толпе учащихся, которой в спасительной близости, увы, не оказалось. Он устало оперся спиной о стену и сунул большие пальцы рук в карманы форменного пиджака. Нагнав его, Лили перевела дыхание и откинула со лба короткий каштановый локон. В нос Конору ударил приторный запах лака для волос, и парень невольно сделал шаг в сторону. — Еле тебя отыскала, — сообщила она, отдышавшись, и улыбнулась, явно довольная тем, что «неуловимый Джо» в своей неуловимости потерпел фиаско. — Я тут… в общем, ты же знаешь, у меня день рождения в эту субботу. — Знаю, — ответил Конор, твердо глядя в блестящие карие глаза. — Я приглашаю весь класс, поэтому… может, ты… заглянешь? Конор выдохнул и, нахмурив темные брови, бросил взгляд на прямоугольный нос своего левого ботинка. С каждым словом уверенность в тоне Лили сходила на нет, и теперь она надеялась на то, что он хотя бы «заглянет». Забавно, учитывая, что совсем недавно Лили в очередной раз заявила, что он — эгоист, закрывшийся в своей раковине и предпочитающий не видеть дальше собственного носа. Конор не стал спорить. С Лили это было бесполезно. — Весь класс? — глухо переспросил он. — Ну, да, — ответила Лили так, будто это было чем-то самим собой разумеющимся. На памяти Конора, самая большая компания на праздновании ее дня рождения насчитывала пять человек, включая самого Конора. Не то чтобы эти мероприятия доставляли ему особое удовольствие. Честно говоря, он предпочел бы остаться дома и провести это время так, как заблагорассудится. Или же съездить с мамой в город, побывать в парке аттракционов и заглянуть в ее любимый индийский ресторанчик. Но Лили обидится. И мама Лили тоже обидится. А значит, будет переживать и мама Конора. Поэтому здесь было без вариантов. — Не обещаю, — честно произнес Конор, вновь поднимая взгляд и стараясь, чтобы его тон звучал как можно мягче. Впрочем, мягкостью его характер никогда особенно не отличался, и Лили, которую с пеленок навязали ему практически в сестры, об этом знала. Не могла не знать. Она шумно выдохнула и, тряхнув кучерявой головой, сложила руки на груди. Попахивало очередной грозой. — Знаешь что, Конор? — Что? — эхом отозвался он, по-прежнему глядя в лицо подруги детства — достаточно открытое, чтобы на нем можно было прочесть ее амбиции, и достаточно простое, чтобы думать о том, что этих амбиций не так уж много. Конор подумал о том, что по прошествии лет Лили совсем не изменилась. Казалось, она вот-вот надует пухлые губы и расплачется, потому что Конор, этот вредный мальчишка, опять уселся перед телеком с джойстиком в руках и ни в какую не желает играть с ней в куклы. Однако она лишь выдохнула, после чего, недовольно качнув головой из стороны в сторону, сообщила: — Я подумала, без своего «принца Уэльского» ты, скорее всего, не пойдешь, и поэтому пригласила его тоже. Губы Конора невольно скривились в усмешке. С тех пор, как его отношения с одноклассником перестали быть для Лили секретом, они сделались притчей во языцех, а Гарри Абрамсон — ходячим рассадником смертных грехов. Как сказала однажды бабушка, кто о чем, а лысый — о расческе. Благо теперь у Лили, наученной горьким опытом, хватало ума держать язык за зубами. Не то, что три года назад, когда ее стараниями едва ли не вся школа обсуждала умирающую от онкологии маму Конора, и под их взглядами, сочувственными и настороженными, мальчик ощущал себя так, словно болезнь пожирала его самого. — И что ответил? Лили поджала губы, не сводя напряженного взгляда с бледного ухмыляющегося лица напротив. — Сказал, подумает. Надеюсь, Олсопп именно в этот день внезапно назначит им тренировку. Конор в ответ только развел руками, всем своим видом показывая, что бессилен избавить ее от неминуемости положительного ответа. Ведь если согласится Конор, то Гарри, у которого футбол, как правило, по четвергам и воскресеньям, заявится железно. Змей-искуситель, целенаправленно окутавший Конора сетью вредоносных флюидов и скормивший гнилое яблоко нетрадиционной ориентации, выстлав ему тем самым дорогу в Ад. «Ага, щас…» Этих двоих уже третий год подряд избирали старостами класса. Оба — отличники учебы, активисты, лидеры. Некоторые полагали, что из них могла бы выйти пара, не используй Лили каждый удобный случай, чтобы брызнуть в Гарри ядом, который не успевал до него долететь, на полпути разбиваясь о ледяной щит вежливого утонченного хамства. Некоторые наблюдатели их словесных пикировок невольно поворачивали головы к последним рядам, чтобы бросить взгляд на обладателя коротких темных волос, громадных ушей и бледной физиономии с широкими острыми скулами и глазами не просто большими, а огромными, выпуклыми, болотно-зеленого цвета, за которые их обладателя в детстве частенько дразнили то «лягушкой», то «пришельцем». Большинству было известно, по какой причине Гарри Абрамсон и Лили Эндрю друг друга терпеть не могут. Самой причине от подобных мыслей поневоле становилось весело. — Конор… Фантазия внезапно и реалистично нарисовала образ красавца Гарри, в своей извечной вальяжной позе подпирающего спиной противоположную стену. Скрестив длинные стройные ноги в форменных брюках и узконосых ботинках, слегка запрокинув голову, увенчанную густой шапкой темно-русых волос, он наблюдал происходящее с выражением мрачного превосходства на узком вытянутом лице. Зеленовато-карие, продолговатые, слегка раскосые глаза с темным ободком вокруг радужки не сводили с беседующих пристального взгляда из-под опущенных век с пушистыми темными ресницами. «Я хорошо знаю выходки Гарри. Обаятельный хулиган-отличник — всё равно хулиган. Возможно, когда-нибудь он даже станет премьер-министром. Упаси Господь…» Стоило Конору моргнуть, и видение испарилось, успев всколыхнуть глубоко спрятанное чувство тоски. — Не хочу давить, — добавила Лили тише, прежде чем отвести взгляд. — Но нам... нам с мамой будет очень приятно, если ты придешь. Лицо Конора сделалось непроницаемым. Стало быть, Лили согласна несколько часов терпеть Гарри в своем доме, за своим столом, только ради Конора. Однако «не хочу давить, но знаю нужный рычаг и поэтому, пожалуй, слегка надавлю». Это уже походило на манипуляцию. — Я подумаю, — отозвался он прежде, чем Лили в своих намеках на связывающие их воспоминания успеет зайти слишком далеко. На днях рождения Лили Конор был постоянным гостем с тех самых пор, как мистер и миссис Эндрю стали устраивать для дочери эти праздники. То есть с начальной школы. Их мамы — те и вовсе дружили с пеленок. Лили, в свою очередь, пропустила всего один день рождения Конора — кажется, это было его одиннадцатилетие, совпавшее с началом нового учебного года в средней школе. Еще в конце августа в городе ни с того ни с сего вспыхнула эпидемия свиного гриппа, и Лили попала в число тех, кого накрыло опасной волной. Вместе с ней заболела половина класса, а спустя несколько дней всю школу закрыли на карантин. Если бы не болезнь Лили — его мама переживала за дочь лучшей подруги как за родную — это был бы самый счастливый месяц на тот момент жизни Конора. Никаких домашних заданий, сиди себе, рисуй, сколько влезет, спи, ешь, да играй в видеоигры. Правда, на улице не погуляешь, но и погода не слишком располагала к прогулкам. Осень в тот год четко обозначила свои границы, и на смену душному августу моментально пришел промозглый, невероятно дождливый сентябрь. Вечером мама возвращалась из магазина, где работала вместе с подругой, и они с Конором весь вечер сидели в гостиной, пили какао, пялились в телевизор и говорили, говорили, говорили… в какой-то момент Конор ронял голову на ее худые колени, укрытые мягким шерстяным пледом, и жмурился от удовольствия, когда тонкие пальцы ласково перебирали темно-каштановые пряди его волос. Неважно, что она говорила в тот момент, смеялась ли, грустила или отвлеченно болтала о погоде. Конор, слушая ее тихий голос, умиротворенно засыпал, и она засыпала вслед за ним. Утомленная и нежная. Тогда еще здоровая. Живая. Отделавшись, наконец, от Лили, Конор взял из гардероба в холле куртку и, облачившись в нее, остановился у «парадной» двери, ведущей на крыльцо. Октябрь не успел подойти к концу, а улицы уже погружались в сумерки после пяти часов вечера. Бросив взгляд на висящие под потолком электронные часы, Конор проводил глазами двоих ребят из параллельного класса, выскочивших на улицу под проливной дождь и, подперев плечом стену, снова подумал о том, кого вот уже месяц имел возможность ласкать разве что взглядом. С начала семестра на Гарри, кроме обязанностей старосты, свалились обязанности капитана школьной сборной по футболу. Кроме того, по настоянию отца он взял, помимо двух уже назначенных в прошлом году, еще два дополнительных предмета. Один из них, основы правоведения, должен был начаться пару минут назад и по расписанию продлиться до половины седьмого. Иногда мистер Хэнлок, приходящий преподаватель-аспирант из Кингстонского университета, заканчивал занятия на полчаса раньше. В самый первый раз Гарри даже разместил об этом твит с хэштегом «у свободы вкус реальности»*. Конор запомнил это потому, что сам он когда-то скидывал Гарри эту песню. Не уточняя, что при жизни она очень нравилась его маме. Конор поднял взгляд к утыканному круглыми лампами белому потолку и усмехнулся своим мыслям. Способностью ласкать взглядом из них двоих обладал только Гарри. Глаза Конора же, как он ни старался с их помощью рассказать о том, что люди обычно называют нежностью, раз за разом выражали порыв то ли вонзить несчастному нож в сердце, то ли съесть его живьем. Гарри мастерски преподносил это в виде мрачной шутки, а Конор ни разу не подал вида, что в тот момент его больше всего на свете бесило собственное отражение в зеркале. Что до самого Гарри, от продолжительной атаки прямым взглядом он порой заводился так, что, оставшись с Конором наедине в укромном месте, незамедлительно брал его в заложники и не отпускал минут десять, а иногда и больше. Пока от запаха его кожи, жара дыхания, влажности губ и чувственного румянца на щеках Конор, наконец, не терял власть над своими чувствами и со стоном не изливался на ранее туго обхватывавшую член чужую ладонь. Месяц… Конор снова глянул на часы. Черт с ним, пускай этот Хэнлок продержит их до половины седьмого, он подождет. Пройдя вглубь холла, Конор уселся на скамью рядом с дверью в гардероб, после чего достал из сумки альбом с эскизами, карандаш, ластик и воткнул в ухо наушник. Толстый округлый грифель оставил след в виде линии, затем резко оборвал ее, и провел еще одну, левее, плавно уводя ее конец вверх. Мама Конора называла это импровизацией — беря в руки карандаш или кисть, художник не задает воображению никаких задач. Главное — полностью отключить мозг и полагаться лишь на интуицию. Конор поначалу не понимал, какой в этом смысл, ведь картина не может получиться на пустом месте, из ничего. Но со временем ему открылась истина — фантазия не имеет границ даже тогда, когда кажется, что она себя исчерпала. Стройные линии одна за другой формировали абстрактный образ, и Конор вновь чувствовал себя так, будто балансирует на грани сна и реальности. Музыка в наушнике вперемешку с постепенно угасающим шумом голосов и шагов служила неким фоном, хаосом звуков, помогающим погрузиться в процесс и забыть о времени. Гарри в шутку называл это состояние «пребыванием на Плутоне», считая его чем-то вроде неглубокого транса. Он полагал — и, как всегда, был прав — что возвращение в реальность искусственно, с чужим вмешательством, сопряжено для Конора с ощутимым душевным дискомфортом. Поэтому, находясь в такие моменты рядом, не только не трогал Конора сам, но и не подпускал к нему никого, кроме, разве что, преподавателей, с которыми не имел привычки конфликтовать. Конор все чаще думал о том, что в подобных предосторожностях нет нужды — видеть этих двоих вместе для большинства друзей по школе было настолько странно, что они предпочитали не вникать в их отношения открыто, а лишь придумывали всевозможные версии за их спиной. — Здравствуй, Конор! Он вздрогнул и, моргнув, уставился перед собой, замечая, как возле него остановилась миниатюрная женщина в черной костюмной юбке и кремовой блузе с декоративным бантом. Поверх рабочей одежды на ней было пальто, а в руках она держала небольшой сложенный клином зонтик. — Прости, ради Бога, что отвлекла тебя. — Нет, мисс, — он тряхнул головой и, отложив альбом на скамью, поднялся на ноги, наблюдая за тем, как фигура мисс Кван — учительницы младших классов — словно уменьшается на глазах. Раньше, будучи самым низкорослым среди одноклассников, Конор иногда думал о том, насколько она, должно быть, невысокая по меркам взрослых. Теперь, когда Конору полтора месяца назад исполнилось шестнадцать, аккуратная черноволосая голова мисс Кван едва доставала макушкой до его подбородка. — Ты повзрослел, — улыбнулась женщина не без грусти и тут же поспешила добавить: — Как твои дела? — Все хорошо, мисс, — ответил он, глядя на нее сверху вниз. Мисс Кван моргнула и чуть склонила голову вбок, будто присматриваясь. В темных узких глазах мелькнуло знакомое выражение тревоги. Лицо мисс Кван ничуть не изменилось с тех самых пор, и Конор вдруг ощутил себя так, будто кто-то нарочно отмотал время, вернув его в болезненное прошлое. Неприятное, ноющее, казалось бы, забытое чувство вновь дало о себе знать. — Уже думал над тем, куда будешь поступать после школы? Конор слегка повел головой. — Думал об арт-колледже в Уимблдоне. — Отличный выбор, — похвалила она и добавила, видимо, убедившись, что с Конором действительно все в порядке и он ее не обманывает: — Ты ждешь кого-то? Он только кивнул, бросив короткий взгляд на циферблат часов, и мисс Кван, понимающе кивнув в ответ, сделала шаг к двери. При этом она искоса глянула на лежащий поверх рюкзака раскрытый альбом. К радости Конора, вопросов за этим взглядом не последовало. — Не буду больше отнимать твое время, — сказала мисс Кван. — Мне было важно знать, что у тебя все в порядке. Конор еле слышно вздохнул, ощущая, как неприятно сводит живот. Снова этот подчеркнуто вежливый и сочувственный тон. Снова этот взгляд человека, готового прийти на помощь. Ему захотелось сказать: «Она уже три года как умерла. Может, пора перестать меня жалеть?». А еще он ничего не ел с обеденного перерыва. Все, что могла предложить Конору его сумка — бутылка воды и еще одна, ополовиненная, колы. Попрощавшись с мисс Кван и проводив ее взглядом, он бессильно опустился на скамью. Устало проведя широкой длиннопалой ладонью по лицу, вновь покосился на часы. За рисованием Конор не замечал, как пролетает время, но теперь обнаружил, что с момента, как он решил дождаться Гарри, прошло всего тридцать восемь минут. В коридоре с уходом мисс Кван, как назло, воцарилась гнетущая вязкая тишина. Взяв в руки альбом, Конор придирчиво оглядел эскиз и, поджав губы, убрал его вместе с карандашом в сумку. Своим появлением и напоминанием о времени, тяжелом для них обоих, мисс Кван свела на нет весь его энтузиазм. Впрочем, неоконченным этот рисунок нельзя было назвать. Ведь Конор даже не знал, что из него выйдет и выйдет ли вообще. Он решил — пусть будет очередная головоломка для Гарри, который думает, будто окончательно и бесповоротно прибрал к своим цепким рукам его внутренний мир. Конора эта игра в кошки-мышки поначалу напрягала. Чувство, что его, как пресловутую Америку, внезапно открыли, а затем колонизировали, обязав выплачивать узурпатору дань, угнетало едва ли не хуже бесконечных соболезнований. Однако со временем, когда регулярные визиты Гарри в душу уже стали привычными и порой необходимыми, как кислород, Конор стал забавляться. Было нечто потрясающее в осознании того, что он морочит красавцу-отличнику голову, позволяя искать скрытый смысл там, где его изначально не было. Однако смысл все же появлялся, после того, как его находил Гарри. И Конор, как бы ни хотел, не мог это отрицать. Он пересек холл и остановился возле доски объявлений, где надеялся найти расписание дополнительных занятий с указанием номера класса. Основы правоведения преподавались в восточном крыле школы, на втором этаже в классе №55а, и Конор, решив дождаться Гарри возле кабинета, поднялся вверх по лестнице и в течение пяти минут отыскал нужную дверь. Осознание того, что Гарри находится прямо за этой дверью, так близко, заставляло все внутри сжиматься тревожно и сладко. До конца занятия оставалось довольно много времени, и Конор поборол желание взять телефон и отправить на его номер всего два слова: «Я здесь». Чтобы как-то убить время, он снова вытащил альбом, однако, глянув на недавний эскиз, во второй раз решил оставить все как есть. Мысли целиком и полностью занимала предстоящая встреча. Внезапно спохватившись, Конор все же набрал номер бабушкиного мобильника и сообщил, что планирует сегодня заночевать в старом доме возле церковного кладбища, где раньше жили они с мамой. А когда-то, много лет назад, еще и с папой… Тишина, царящая там, была единственно доступной его восприятию. Единственно милой. Особенной. Тишина, которую Конор вот уже три года ревностно оберегал, боясь нарушить ее чьим-либо визитом, кроме собственного. Бабушке его житье на два дома не так, чтобы нравилось. Однако опустевшее жилище она не продавала, да и на дубликат ключей ни разу не посягнула, что позволяло Конору думать, будто она ему доверяет. В конце концов, он не просто находился там наедине со своими мыслями, а регулярно поддерживал в доме чистоту и порядок, сам чинил раковину, электропроводку, стирал занавески. Просто потому, что привык, ведь когда мама тяжело болела, вся домашняя работа была полностью на нем. Минуты тянулись, словно вечность, и когда дверь в кабинет внезапно приоткрылась, Конор резко выпрямился и вытащил из ушей наушники. В коридоре появились двое ребят из параллельных классов. Еще трое вышли следом, друг за другом. Каждый из них окинул Конора бесцветным взглядом, Брайан МакКарти молча протянул ладонь для приветствия. Пожав ее, Конор заглянул в класс. Гарри стоял спиной к двери, подперев ладонью угол передней парты, и обсуждал что-то с молодым человеком примерно одного с ним роста, худощавым, одетым в тонкий свитер без горла и брюки-слаксы. Лишь спустя несколько секунд Конор сообразил, что это, скорее всего, и есть мистер Хэнлок. Наблюдая за ними, он невольно сглотнул слюну. Хэнлок был явно старше лет на десять, но на первый взгляд их с Гарри вполне можно было принять за ровесников. Прямая осанка, уверенная и непринужденная манера вести разговор роднила этих двоих настолько, что Конор, наблюдая за их увлеченной беседой, почувствовал себя здесь лишним. Он стоял достаточно близко, чтобы хорошо их слышать, однако до ушей Конора долетали лишь отдельные слова. Да и те моментально тонули в хаосе мыслей. У Хэнлока были очень светлые, почти белые, волосы, узкое и будто впалое лицо с молочно-белой кожей, почти такой же, как у Гарри, только без единой веснушки или родимого пятна. Такие обычно легко краснеют. Хэнлок не был красавцем, но в его харизматичной простоте и, в то же время, почти снобской интеллигентности нельзя было усомниться. Внезапно ярко-голубые глаза Хэнлока заметили стоящего в дверях Конора. На мгновение он умолк, а затем буднично осведомился: — Вы что-то хотели? Конор только моргнул, осознав, что вопрос был адресован ему. То ли потому, что его внимание почти полностью приковал к себе Хэнлок, то ли из-за обуревающего сознание непонятного и неприятного чувства Конор не сумел разглядеть выражение лица Гарри, когда тот обернулся и посмотрел на него. — Пять минут, ладно? — бросил Абрамсон, и этот голос, его тон, ударил Конора в самое сердце острием ледяного копья. Гарри отвернулся почти сразу, Хэнлок же еще пару мгновений не сводил глаз с Конора, после чего отвел взгляд и мгновенно забыл о его существовании. — Извините, — произнес Конор полушепотом, думая о том, что здесь его извинение вряд ли услышали. Его внезапно посетило чувство, будто прямо из школы он по ошибке телепортировался в университет Кингстона. Ну, или в Оксфорд. Туда, где ему, в отличие от Гарри, не было места. Выйдя в коридор, Конор скорее на автомате, чем осознанно, закрыл за собой дверь. Несколько секунд он стоял на месте, буравя взглядом точку на противоположной стене и пытаясь привести эмоции в порядок. В его ушах еще звучал голос Гарри, сухой и надменный, будто вместо Конора он увидел перед собой… Да кого угодно. Любую персону, едва ли стоящую его внимания. «Принц Уэльский…» Конор сжал зубы. Он чувствовал себя бродячим псом, которого пнули прочь с дороги и который желал лишь одного — забиться в угол, подальше от людей. О сегодняшней встрече после уроков уговора не было. Мог хотя бы удивиться для приличия, не то, чтобы обрадоваться. Но если Гарри и удивило его незапланированное вторжение, то, судя по всему, не так, чтобы приятно. Конору даже почудилось, будто он все же разглядел выражение вытянутого лица и взгляд, такой же стеклянный и равнодушно-презрительный, как и голос. «Пять минут, ладно?..» Нет, не ладно. Он уже прождал семьдесят пять. Конор снова почувствовал, как на него обрушивается до боли знакомая тяжесть. И под этой тяжестью он будто провалился во временную щель, которая выбросила его прямо в школьную столовую. Только три года назад… — Предстоит самое тяжёлое испытание, О’Мэлли. — объявил Гарри. — Самое плохое, что я могу тебе сделать. Он вытянул вперед руку, словно хотел пожать руку Конору. Он и в самом деле хотел пожать ему руку. И Конор ответил на его рукопожатие — автоматически, прежде чем успел понять, что делает. Они трясли друг другу руки, словно два бизнесмена в конце деловой встречи. — Прощай, О’Мэлли, — неожиданно сказал Гарри, глядя в глаза Конору. — Я больше не стану за тобой присматривать. Потом он отдернул руку, отвернулся и пошел прочь. Антон и Салли выглядели весьма сконфуженно, но через секунду тоже удалились. Никто из них даже не повернулся, чтобы посмотреть на Конора. Быстрые шаги гулко отдавались от стен. Конор понимал, что поступает как полный идиот и ему стоит подождать, пока Гарри не освободится. Подождать и поговорить. Возможно, стоило бы, ведь он уже потерял столько времени. Зачем? Ведь они не планировали сегодня никуда идти. В такой дождь, особенно. Разве что… Нет. Не он, а Гарри ничего такого не планировал. В его планах на сегодня четко значились дополнительные занятия. Конор снова мысленно обругал себя за то, что сунулся. Гарри, однако, никогда не спрашивал, стоит ли совать свой красивый тонкий нос в жизнь Конора, в его душу, мысли, воровать его личное время. Гарри просто делал это, без его на то согласия. Когда же Конор впервые за все время сделал попытку вмешаться в его планы, Гарри дал понять, что его чувства также, как и все остальное, подвластны расписанию. «Нет, мисс Кван, это вы зря. Из него вышел бы отличный премьер-министр…» Выскочив на улицу, Конор только спустя пару мгновений сообразил, что забыл накинуть на голову капюшон и спрятать рюкзак под куртку. К тому времени его волосы уже успели попасть под гнет проливного дождя. Всего несколько секунд на улице — и темная челка Конора уже назойливо липла к его широкому бледному лбу. Погода уже не так свирепствовала, как несколько часов назад, и Конор знал — если повезет, то через час-полтора дождь, скорее всего, прекратится. Он прибавил шаг. В паре кварталов отсюда по Риджент стрит и Церковной Аллее ходил автобус, на котором он мог доехать до Стоунхэм роуд, в пяти минутах ходьбы от которой располагался дом его бабушки вместе с ее риелторским офисом. На полпути к остановке Конор почувствовал, как завибрировал лежащий в кармане пиджака мобильник. Значит, Гарри его уже хватился. «Поздняк метаться», — с раздражением подумал он, глядя вперед и морщась от просящихся в лицо дождевых капель. Мобильник довольно долго не умолкал, затихнув лишь тогда, когда Конор свернул на Аллею. Бабушка будет удивлена его появлением, ведь если он решил ночевать «у мамы», своего решения он, как правило, не менял. Но сегодня, не обнаружив его в школе, Гарри, возможно, заподозрит неладное и, зная, где его можно найти, непременно туда заявится. Конечно, Конор мог, в случае чего, развернуть его обратно. В конце концов, Гарри — не дурак, понимает, почему ему позволено не больше, чем стоять на пороге этого дома. И в этом случае пришлось бы с ним объясняться, а этого Конор не хотел. Спустя пару мгновений мобильник завибрировал снова, но уже коротко и всего два раза. Гарри прислал сообщение. Когда Конор свернул на Риджент стрит, к остановке, автобус уже был там. В него загружалась пожилая пара, и еще двое стояли в ожидании своей очереди. С досадой думая о том, что, скорее всего, на этот автобус он уже опоздал, Конор все же бросился бежать. По залитому дождем асфальту это было делать трудно без того, чтобы не поднимать сноп брызг, но Конор не останавливался. Когда он пересек половину пути, то почувствовал, как тяжело становится дышать. Спустя еще пару секунд появились болезненные ощущения в области сердца. Чувствуя, что задыхается, Конор сбавил темп. К его удивлению, автобус стоял на месте, когда он подошел к нему, вдыхая ртом влажный воздух и силясь не упасть. Видимо, кто-то из стоящих на остановке заметил, как он бежал, и предупредил водителя. Ввалившись внутрь, Конор плюхнулся на переднее сиденье и, тяжело дыша, откинулся на кожаную спинку. Спустя полтора месяца после появления на свет у него диагностировали врожденный порок сердца. Тогда его отец еще работал в местной клинике и имел связи в городском кардиологическом центре. Конора успешно прооперировали, но в возрасте двенадцати лет порок внезапно выявился у него снова, в более легкой форме. В связи с этим врачи разрешили Конору не посещать уроки физкультуры и запретили даже средне-тяжелые физические нагрузки. Отдышавшись, он покопался в кармане рюкзака. Приняв таблетку и запив ее водой, он поднялся, чтобы отдать водителю несколько пенсовых монет, снова уселся и, просунув руку под куртку, которую в спешке даже не застегнул, вытащил телефон. На экране его ждало оповещение о входящем. Ткнув пальцем в сенсор, Конор открыл сообщение. «И где ты?» Конор усмехнулся, буравя экран мрачным взглядом. Ему очень захотелось ответить в рифму к слову «где». Но это было бы еще большим идиотизмом, чем прождать больше часа и затем сбежать. Поэтому он набрал в ответ всего три слова: «Уехал. Объясню потом», после чего нажал кнопку «Отправить». Если Гарри все же решил наведаться в его одинокую обитель, тогда сейчас он должен быть примерно на полпути к ней. Подумав о том, что почувствует Гарри, поняв, что его ждет облом, он криво усмехнулся. Ответ пришел спустя пару секунд. «Окей» Конор моргнул и снова поборол в себе желание срифмовать это слово с другим. Например, со словом «гей». Или со словом «остаться»*. Сам Конор отказывался считать себя геем. Даже когда осознал, что не видит поцелуй с Гарри — именно с ним, не с любым парнем — чем-то противным и неестественным. То, что Гарри Абрамсон — ходячий секс, признавала даже бабушка Конора, которая Гарри терпеть не могла. Ее внук даже в мыслях не пытался с этим спорить. Но принятие красоты другого парня как данность — одно. Совсем другое — ощущение этой красоты. Невозможность оторвать взгляд, когда он подходит близко, заглядывает в лицо и говорит своим приятным вкрадчивым голосом. Желание дотронуться до молочно-белой, покрытой бледными веснушками, кожи, вдыхая ее запах. И, что уже совсем плохо — ощущение, что от мыслей обо всем этом кровь приливает туда, куда ей совсем не нужно бы приливать. Конор думал, что это плохо, — нет, это не плохо, это катастрофа! — пытался выбросить подобные мысли из головы, запретить себе так думать. В такие моменты он бежал на кладбище и с силой бил кулаками в ствол старого тиса с целью разбудить его снова, заставить исцелить от новой напасти. До тех пор, пока не разбивал в кровь ладони и костяшки пальцев. Он бился о дерево лбом, пинал его ногами, обзывая его, себя и Гарри матерной руганью, крича, что он «не чертов педик», «не женоподобный»*. Будто бы это дерево называло его так. До тех пор, пока не почувствует, что перестарался и нуждается в сердечных гликозидах. Тис не просыпался, и вскоре Конор оставил эти бесполезные попытки, решив — будь что будет. И однажды на школьном стадионе Гарри Абрамсон взобрался на трибуны, сел с ним рядом, пользуясь тем, что поблизости нет ни души, притянул Конора к себе и поцеловал. На улице стемнело окончательно, и, переведя взгляд на залитое дождем оконное стекло, Конор увидел в нем собственное мертвенно-бледное лицо с крупными «жабьими» глазами, тяжелыми веками и резкими скулами, сутулую спину с выпирающими лопатками и худое плечо, одетое в рукав темно-зеленой куртки. «Привет, уебище», — подумал он, стягивая с головы капюшон и обнажая примятые дождевой влагой темные волосы. Не помогло. Конор по-прежнему не понимал, как на подобный экстерьер в здравом уме можно позариться, будь его обладатель хоть трижды загадочной личностью и талантливым художником. Гарри же смотрел на него словно удав на кролика с того самого дня, как новость о болезни его мамы стала общественным достоянием. Добравшись, наконец, до дома, Конор открыл входную дверь и едва не отдался во власть соблазнительного запаха печеной рыбы и овощей. Захлопнув дверь и бросив под ноги рюкзак, он стянул мокрую куртку, шаркая о коврик подошвами ботинок. Из гостиной донесся шум отодвигаемого стула, а спустя пару секунд по ламинату застучали каблуки. — Легок на помине, — произнесла появившаяся в прихожей бабушка, удивленно оглядывая Конора с ног до головы. Тот глухо поздоровался в ответ и снова поддел носом правого ботинка подошву его брата-близнеца. — Мокрый насквозь. Ложку возьми, чудо. Не зря две порции заказала, как чувствовала. Сегодня треска тушеная со спагетти и брокколи. Рюкзак — на стул, куртку — сушиться, — добавила она, протянув руку и преграждая Конору путь в гостиную. — Форму оставь возле двери в спальню, я сама поглажу. Конор кивнул и устало подчинился. — Учебник математики остался здесь, а срез послезавтра,— коротко объяснил он, когда, сменив в спальне форму на чистую футболку и джинсы, сбегал по лестнице вниз без обуви, в одних носках, и через гостиную вошел на кухню, чтобы взять поджидающую его вожделенную тарелку с ароматной порцией ужина. — Да ради Бога, — отозвалась миссис Чендлер, наблюдая за тем, как внук торопливо и бережно несет коробку за стол. — Кстати, раз уж ты здесь, миссис Эндрю звонила, насчет празднования дня рождения в эту субботу. Приятного аппетита. Конор кивнул, поспешно заталкивая в рот клубок из спагетти. — Лили тебя пригласила? — Угу. — И каков твой положительный ответ? — Конор искоса глянул на нее, с аппетитом смакуя кусок трески, после чего пожал плечами. — Ну и зря. Я настоятельно рекомендую пойти. — Я ефе нифего не фкавал, — уклончиво ответил он с набитым ртом, наматывая макароны на вилку. — Конор! Он проглотил еду и поднял на нее взгляд. — Я еще ничего не сказал, — подчеркнуто повторил он, после чего снова опустил взгляд в тарелку. Миссис Чендлер наблюдала за внуком, стоя в проеме двери, ведущей в спальню, подперев плечом дверной косяк и скрестив на груди руки. — Не мое это дело, конечно, но прошло три года. По-моему пора перестать валять дурака. В конце концов, прощение, — она сделала акцент на этом слове, — удел сильных. — Я не обижаюсь, — твердо сказал Конор, прожевав кусок и по-прежнему глядя в тарелку. — «Я делаю выводы», — поддразнила она, окидывая внука взглядом больших выразительных глаз, после чего подошла к столу и опустилась на табурет напротив Конора. — Будь мужчиной, девочка который год у тебя прощение вымаливает. Конор посмотрел на нее. — Так я давно простил. — Ты как твой отец, — глухо произнесла миссис Чендлер, стоило ему опустить взгляд. — Видимо, разгильдяйство в семье О’Мэлли передается по наследству. Лиззи, она ведь... она все прощала. Всегда и всем. — Ба, — он вздернул голову, едва не выронив изо рта кусок рыбы и ветку брокколи. — Не дави. — И в мыслях не было, — она подняла ладони вверх, после чего плотнее укуталась в тонкую сиреневую шаль. — Ох уж эти ирландцы. Хотя о чем это я, — она усмехнулась и гордо тряхнула уложенными в аккуратную прическу волосами, — он ведь уже восемь лет как янки заделался. — Да и хрен с ним, — пробурчал Конор и тут же вздрогнул, потому как миссис Чендлер возмущенно стукнула по столу костяшками пальцев. — Не выражаться! — И в мыслях не было, — ответил Конор с самым честным лицом на свете, вытерев губы салфеткой. Миссис Чендлер хмыкнула, глядя на внука из-под опущенных век. — Спасибо. — На здоровье, — подытожила она, наблюдая, как Конор вскакивает из-за стола и тянется к графину с апельсиновым соком. — Подумай над моими словами, ведь сегодня вторник. Зацикливаться на обидах вредно для здоровья. — Ага, как курить, — выдохнул Конор, с ухмылкой глядя ей в лицо, прежде чем отпить из только что наполненного стакана. — Язва, — покачала головой миссис Чендлер, наблюдая за внуком, до неприличия большими глотками опустошающим сосуд. Едва заметный кадык на шее Конора с каждым новым глотком двигался вверх и вниз. — Все, марш за уроки. — Так точно. Облизав губы, Конор развернулся к раковине ополоснуть стакан. Не успев добежать до прихожей и схватить рюкзак со стула, он обернулся — бабушка снова окликнула его. — Как ты заметил, я не лезу в твою личную жизнь. Даже вопросов не задаю. Но это вовсе не означает, что мне наплевать. Конор моргнул. — Это сейчас к чему было? Миссис Чендлер пожала плечами. — К твоему сведению, только и всего. Он на секунду сощурил глаза, после чего повторил ее жест и, развернувшись, взбежал по лестнице на второй этаж, а затем — выше, на чердачный отсек, где располагалась большая светлая комната, стены которой были сплошь увешаны рисунками и памятными фотоснимками случайно выхваченных из реальности мгновений жизни.