The air I breathe

Можно бесконечно рассуждать о превосходстве человеческого разума над животной похотью, это ведь гораздо проще, чем противиться ей, подавлять бушующую стихию, сжимать кулаки до хруста, зубы - до скрипа, мысленно приказывая себе остановиться. Гарри никогда в жизни не был его врагом. Более того – Гарри всегда ему нравился. Подсознательно. Как и всем остальным. Несмотря на свою непринужденную, зачастую ленивую не по годам, вежливость, Гарри невольно располагал к себе. Он всегда был каким-то светлым. Приятным. Конор никогда не испытывал желания быть его подпевалой, подражать ему. Даже пройти мимо и задеть Гарри плечом было чем-то из разряда фантастики. Он ловил себя на том, что наблюдает - как Гарри ходит, смеется, как что-то кому-то рассказывает, отвечает на уроках, играет в футбол. Конор не думал о том, что скажет Лили, сидящая за соседней партой, о том, правильно это или нет. Другие ведь на Гарри смотрят, а ему что же, нельзя? Тем более, учителя сами ставили Гарри в пример – как нужно прямо сидеть за партой, опрятно выглядеть, прилежно выполнять задания, с выражением читать стихотворения и блестяще играть в школьных постановках. Так было, пока однажды Гарри не подставил Конору подножку во дворе школы. С этого все началось. С того самого дня, как Конору стал сниться кошмар, в котором земля вокруг его дома трескалась, весь его мир рушился, будто невидимые бомбардировщики, пикируя в воздухе, сбрасывали на него полуторатонные разрывные снаряды. И он удерживал маму от падения в черную пропасть. Гарри будто что-то почувствовал. Разглядел на нем невидимое клеймо. «Печать смерти»… Меньше всего на свете Конор хотел мешать их отношения с грязью. И уж чего он совершенно точно не хотел, так это делать Гарри больно. Он и тогда не хотел этого, три года назад. Когда Конора оттаскивали от окровавленного недвижного тела, он кричал, думая, что уже несколько минут как превратил живого сопротивляющегося Гарри в остывающий труп. Он не нарочно разбил ему лицо. Вывернул ему руку, сломал ребро просто потому, что так получилось. Это все Монстр с его дурацкой историей. Подстрекатель. Да и сам Гарри, прекрасно зная, в каком Конор состоянии, делал все, чтобы его спровоцировать. Так было и теперь. Каждой клеткой мозга Конор понимал – нельзя. Он не должен так делать. Это пошло, подло, мерзко не только по отношению к Гарри, но и к самому себе, к маме, к милой сердцу тишине, памяти, которой этот дом был пропитан и которой дышал. От мысли, что один единственный поступок, одна слабость, уничтожит все, Конору сделалось тошно. Вся его жизнь полетит к чертям в тартарары просто потому, что он – тупая малодушная скотина. Примитивная тварь, не умеющая говорить «нет» прихотям своего члена. «Ты как твой отец… разгильдяй…» Но чем больше он пытался противиться, чем дольше бездействовал, стоя за спиной Гарри, сцепив его левое запястье мертвой хваткой, тем сильнее Конора захлестывало желание овладеть им немедленно. Только одна мысль – «ему будет больно» - заставляла выжидать одну мучительную секунду за другой. В один момент Гарри сделал то, чего Конор никак не ожидал - молча отнял правую руку от стола и стал расстегивать ею ременную пряжку. Конору хотелось крикнуть: «Какого черта?!», но осознание того, что Гарри готов отдаться ему прямо сейчас, готов помочь, прекратить эту пытку, возбуждало так, что не оставалось сил ни бороться, ни думать, ни обвинять. Покончив с пряжкой, Гарри освободил ремень и, расстегнув пуговицу, вновь ухватился рукой за стол, плавно подаваясь вперед. Не в силах больше сдерживаться, Конор отпустил его руку, за пару секунд расправился с молнией на джинсах, чувствуя, как вспотели ладони, после чего схватил брюки Гарри за пояс и резко спустил их вниз вместе с трусами-боксерами. Ему уже выпадало счастье трогать его ягодицы, пару раз, когда они целовались в тесной туалетной кабинке в школе. Он гладил их под тканью трусов, сжимал в ладонях, неистово целуя влажные губы, чуть более пухлые, чем его собственные. «Бля, - шептал Конор, облизывая и прикусывая румяную от возбуждения щеку Гарри, по-прежнему трогая его ягодицы, и добавлял, заглядывая в прекрасные, не выпускающие его из сладкого плена, глаза: - Трахал бы тебя бесконечно». Правда, тогда у Конора и в мыслях не было его трахать, а тем более - бесконечно. Он говорил это в сердцах, будучи уверенным, что дальше оральных ласк у них дело вряд ли зайдет. Да что там, даже они поначалу казались чем-то уму непостижимым. Когда Конор впервые решился попробовать, опьяненный ласковым шепотом, горячим дыханием, движением ресниц и ароматом бледной веснушчатой кожи, думал, что в конечном итоге его вырвет. На деле же даже не затошнило. Ни от ощущения твердого члена во рту, ни от его вкуса и запаха, ни от привкуса спермы. Конечно, ни черта это было не вкусно, но и не так, чтобы отвратительно. Одни только приглушенные стоны, ласковое блуждание пальцев в волосах, ощущение того, каким беззащитным становится Гарри, зависимым от малейшего касания губ и языка - быстрее, медленнее, нежнее, жестче, - заставляло Конора думать об этом снова и снова, хотеть этого. Теперь же он не только трогал, но и видел то, что трогает. Проведя ладонью снизу вверх он ощутил, что внизу кожа теплее. Даже не так – там она горячее. Конор судорожно втянул воздух. Гарри вдохнул почти одновременно с ним, его спина и плечи приподнялись. А затем он наклонился ниже и, упершись в стол локтями, запустил пальцы в темно-русую челку, убирая ее со лба. В гудящей от эмоций голове Конора снова мелькнула мысль: неужели Гарри вот так просто позволит… зная, что по неопытности, мало способный себя контролировать, Конор может не просто сделать больно, а причинить вред? Это даже не любовь, не доверие, а черт знает что. Мазохизм какой-то. «Поздно. Сам напросился. Как будто не видит! Не понимает. С его-то мозгами необыкновенными. С его глазами необыкновенными… с этим голосом, блядским румянцем на щеках, этими веснушками, этим…» Стоило Конору опустить взгляд, и его накрыло мгновенно, по щелчку невидимых пальцев. Он перестал соображать, что делает. Правая рука, казалось, сама потянулась к коже промежности, коснулась ее, ощутив жар и мягкость, влажноватую на ощупь, и спустя пару секунд большой палец до основания ушел внутрь. Конор услышал сдавленный беззвучный вздох, казалось, вырвавшийся из его собственной груди. Но нет, это был Гарри. И вздох не походил на тот, что Конор ожидал услышать. От боли так не вздыхают. Еще. Еще. Горячо и вязко, туго, но ничего, еще один палец точно пройдет. В голове мелькнула запоздалая мысль – надо было хотя бы слюной смочить. Так, наверное, легче… а, уже неважно. Поздно. Его пальцу там нравилось. Не стояло бы то, что ниже, колом, можно было бы насладиться процессом. Он искоса глянул на Гарри, замечая, как порозовело его лицо и жалея, что не видит, какое на нем выражение. Даже держать голову в пол-оборота Гарри будет неудобно. Конор не хотел причинять ему неудобств. Повинуясь непонятному чувству, он подался вперед, протянул свободную руку и, коснувшись пальцами мягких волос на затылке, ближе к шее, провел ладонью вниз до ворота рубашки. Он не хотел снимать ее с Гарри - наоборот. Дело было не в отсутствии времени. Сочетание ухоженной чистенькой школьной одежды с творящейся ниже вакханалией порождало в сознании Конора какое-то извращенное удовольствие. Это заставило усилить натиск. Гарри застонал так, что Конор ощутил немедленное желание обхватить свой член свободной ладонью и в пару движений облегчить участь им обоим. Но нет, поздно. Было и другое желание, гораздо сильнее этого. Решив, что дальше тянуть невыносимо, Конор вынул палец и, встав ближе, взял рукой эрегированный пенис, который тут же выделил несколько капель смазки. Он зажмурился и, чувствуя, что находится на грани, со всей силы ударил себя ладонью по щеке. Спустя пару секунд, тряхнул головой и ударил снова, в то же самое место. Секунда, две, и Конор почувствовал, как стало немного отпускать. «Нормально», - подумал он, тяжело дыша и, облизав губы, подошел так близко, что внешняя сторона бедер коснулась чужих ягодиц. От одного этого касания Конор снова ощутил острый прилив возбуждения и запрокинув голову, решив попробовать действовать не глядя. Хотя бы на первый раз, чтобы не поддаться соблазну войти резко и целиком. Выдохнув, он ладонью обхватил левый бок Гарри поверх свитера, обильно смочил слюной пальцы, приложил их снова. Конору нравилось то, что он при этом чувствует. Нравилось, как реагирует Гарри на дразнящие попытки ввести средний палец до основания ногтя, слегка надавить на нижнюю стенку. От теплоты, влажности, податливости кожи под пальцами Конор чувствовал, как вся область паха вновь наливается тяжестью. Казалось, еще пара секунд, и его разорвет. Или с сердцем станет плохо, одно из двух. Уже колотится, как ненормальное. Выделяющей смазку головкой он провел сверху вниз по промежности, остановился возле входа, после чего медленно, осторожно, ввел ее внутрь. И едва не задохнулся – так это было… стиснув зубы, сжав левую ладонь в кулак вместе с тканью чужого свитера, он погружался глубже, стараясь дышать глубоко, чувствуя напряжение в яичках, не чувствуя ни сил, ни желания останавливаться. Войдя до основания, он судорожно вдохнул и выдохнул ртом, после чего снова резко ударил себя по щеке. «Господи, блядь, нет, только не сейчас!..» Теперь, когда он испытал это, ему не хотелось, чтобы все закончилось так быстро. Все еще тяжело дыша, Конор скосил глаза. Взгляд наткнулся на правую ладонь Гарри, сжатую в кулак. - Больно? – спросил он, сам не зная, зачем, чувствуя себя по-идиотски, словно повиновался немому приказу озвучить собственную мысль. Он плохо соображал, отчего и голос получился каким-то надтреснутым. Гарри в ответ отрицательно покачал головой и показал большой палец правой руки. Конор выдохнул и на пару секунд закрыл глаза, думая о том, действительно ли все нормально, или же Гарри его успокаивает. Однако он понимал - скорее всего, боль в этой ситуации такая, что самого Гарри пришлось бы успокаивать не словами, а опиоидными анальгетиками. Он старался двигаться как можно медленнее, с остановками, чтобы не сделать больно и растянуть удовольствие хотя бы на пару минут. Чтобы конец не наступил слишком быстро. Ощущения были необыкновенными – острыми, сильными, на грани с болью и потерей сознания. У Конора даже слезы на глазах выступили, так это было хорошо. Несравнимо с тем, что он испытывал раньше, когда Гарри ласкал его член рукой, брал его в рот, сосал, горячо дыша и постанывая. То было классно, потрясающе, от одного зрелища ему хотелось кончить, но это... Конор стискивал зубы, выдыхал ртом, кусал нижнюю губу до боли, чувствуя, как она лопается, как растекается по телу наслаждение, жидким током, пульсируя в каждой клетке. Перед глазами снова повис туман, Конор чувствовал, что перестает воспринимать действительность. Только привкус крови на губах, солоноватый и ржавый, давал о себе знать вместе с неприятным зудом в ранке. Это напоминало катание на американских горках. Пару мгновений ты балансируешь, и тебя резко уводит вверх, от выброса адреналина в кровь хочется кричать. В какой-то момент становится легче, но все равно так хорошо, что даже плохо. Тебя снова уводит, переворачивает вверх ногами, и ты боишься упасть, сорваться, даже будучи намертво фиксированным ремнями, но удовольствие рвется наружу бешеным криком, который нереально сдержать. А потом, когда все заканчивается, ты жалеешь, что всего несколько минут пролетели так быстро. Тебе хочется снова, еще и еще. В какой-то момент Конор поддался желанию начать двигаться рывками, быстрее, и сквозь охватившую его слух и зрение пелену услышал не только как стонет сам, но и Гарри. Он резко остановился и замер на мгновение, опасаясь, что ненароком повредил или, не дай Бог, порвал его внутри. Но сперва, наверное, все же почувствовал, а затем – увидел, как двигается его правое плечо. Осознав, что происходит, Конор возобновил движение, неотрывно глядя на руку Гарри, ловя каждый его стон, чувствуя желание быть в нем, двигаясь сильнее, глубже, до потери пульса... «Бесконечно…» Сам оргазм не показался Конору впечатляющим. По-настоящему головокружительным и сладким был процесс. Он даже почувствовал легкий укол досады, когда, излившись в Гарри до последней капли, подался вперед и, слегка придавив его собой, оперся ладонью в стол. Уронив голову, Конор вдохнул запах его одежды и сжал губы, слыша, как Гарри вдыхает и выдыхает ртом. Ровно и не быстро. Вдох – выдох. Конору казалось, что дыхание Гарри гипнотизирует его, заставляет дышать с ним в унисон, не отставая ни на секунду. Затем Гарри закрыл глаза и чуть приподнял голову. Выдох экстаза был долгим, тягучим, переходящим в негромкий стон. Гарри бессильно уронил голову на парту, упершись щекой в левую ладонь. Конору даже показалось, что он видит поток воздуха - его цвет, текстуру, ощущает его плотность. Его нежность. Как пьяный, он поднес руку к лицу Гарри и ощутил этот воздух. Не открывая глаз, Гарри слегка подался вперед и коснулся губами его пальцев. Большим пальцем Конор провел по его щеке, к губам, завороженный линией профиля, тонкого с едва заметной горбинкой носа. Смотрел, не моргая, не отрывая взгляд. Туман рассеялся в тот момент, когда Гарри медленно открыл глаза. Конор в один момент осознал произошедшее. Глаза Гарри были все те же, все тот же истомленный взгляд. Конор же будто разом протрезвел. Вернулась прежняя безысходность, навалилась вдвойне, словно чьи-то тяжелые руки, схватившие его за грудки и толкнувшие в пропасть, из которой он на какое-то время почти выкарабкался. Сердце ныло, но не болело. Конор вдруг ощутил такую усталость, что ему захотелось упасть прямо здесь, придавив собой Гарри, и пролежать вот так всю ночь, с ним в обнимку, словно он был не живым, а… «Нет, ты не можешь оставить его себе. Он уйдет сегодня, уйдет завтра, забыл? Или ты вообразил, что осчастливил его своим членом в задницу?». Он заставил себя выпрямиться, опираясь на руки, поднял голову и наткнулся взглядом на рисунок, изображающий оскаленную морду Кинг-Конга. И в тот же момент осознал, что до сих пор находится внутри. Освободившись, он отступил на шаг, чувствуя себя странно, словно его нагишом вытолкнули из теплой комнаты на мороз. Собираясь привести одежду в порядок, Конор опустил взгляд и замер, словно его только что огрели чем-то тяжелым по голове. На его члене были заметны небольшие, но явные следы крови. Сглотнув слюну, он поднял взгляд на Гарри, который в тот момент уже успел натянуть брюки. - Не страшно, - произнес он негромко, будто боясь потревожить тишину. Поймав взгляд Конора, он слегка приподнял уголок губ и, опустив взгляд, вставил ремень в пряжку. – В первый раз, вроде, всегда так. У нас с тобой без крови не получается. Конор еле слышно усмехнулся, глядя на него и думая, как лучше ответить, чтобы не испортить все к чертям. Язвить не хотелось, впервые за долгое время. Говорить пошлости – тоже. Все еще глядя на него, Конор застегнул молнию на джинсах. Ему показалось, что в голосе Гарри сквозит некая обреченность. Конор облизал губы и, вздрогнув от неприятного ощущения, потрогал ребром указательного пальца ранку на губе. Она защипала. Одновременно с этим Конор ощутил на своей руке его запах. Что странно, отдернуть руку ему при этом не захотелось. Словно угадав его мысль, Гарри усмехнулся и отвел взгляд. Он уже успел одеться, вытереть руки, пятно на полу, и теперь замер с тетрадью в руках. Конору показалось, что он смотрит на Гарри впервые. Какой-то он был другой, на себя не похожий. - Ну, скажи что-нибудь, - улыбнулся он, как показалось Конору, нервно. Или не показалось. – Чтобы я перестал краснеть перед тобой как подросток. Конор хмыкнул, оглядев его с ног до головы. Странно, но Гарри его даже по фамилии не назвал. - Ты и есть подросток. - Ну, да, - Гарри вскинул руку и, наклонив голову, слегка взлохматил челку. Конор знал, что в его случае это верный признак волнения. – Так говорят. Но я… знаешь, как это… - Давай съебемся куда-нибудь, - внезапно для самого себя перебил Конор, ляпнув первое, что пришло в голову, глядя на Гарри в полумраке комнаты, осознавая, что несет полный бред, даже не дослушав его мысль. – Неважно, куда. На какой-нибудь остров необитаемый. Ты, я, москиты… океан. Поселимся там навсегда, обрастем бородами, как робинзоны, будем… питаться всем, что найдем, кокосами там, белками, рыбой… будем жечь костры каждый вечер, смотреть как волны о берег хлещутся, твой отец пришлет за тобой вертолет, а я швырну в него камень из рогатки и разобью стекло… Он беспомощно покачал головой, глядя на Гарри и будто не видя его, осознавая, что теряется в хаотичном потоке собственных мыслей и слов. Внезапно поток прекратился, будто кто-то в один момент разрезал пополам нить, и ее конец бессильно шлепнулся на пол. Конор сглотнул слюну, ощущая дрожь в руках и во всем теле, проклиная себя за слабость и думая о том, насколько жалко и глупо, должно быть, выглядит. О том, что на этот раз, возможно, все испортил. - Вертолет? – переспросил Гарри почти шепотом, и только теперь Конор увидел выражение его лица. - Ну, да, - он нервно дернул плечом, чувствуя, что уже не способен контролировать то, какую чушь несет. – Он же все это так не оставит, да? Ты у него один. Вот он и наймет вертолет, чтобы… забрать тебя домой. - А ты? - А что я? – он почти смеялся. – Кому я… ладно, все. Прости, это херня полная. Просто эмоции, - он сам не заметил, как оказался возле кровати и бессильно плюхнулся на нее, откинувшись назад, на подушку. – Ты хотел мне тетрадь оставить. Конор моргнул, уставившись в потолок, и ему показалось, будто он слышит приближающиеся шаги. - Сегодня у нас день откровений, - голос Гарри послышался совсем близко и прозвучал странно. – Встань, пожалуйста. Конор скосил взгляд, не меняя позы. - Зачем? - Я тебя прошу. Он вздохнул, не испытывая ни малейшего желания отрывать отяжелевшее тело от кровати, но все же Гарри просил об этом так, что он поневоле, нехотя, подчинился. А оказавшись на ногах, моргнуть не успел, как его схватили подмышки и под колени, после чего наглым образом подвесили в воздухе в горизонтальном положении. Рука сама собой обхватила плечо Гарри, и Конор ошеломленно уставился ему в лицо. - День откровений, - повторил Гарри, лицо которого находилось теперь на расстоянии пары дюймов. – Или пошло все к черту. Конор моргнул, пытаясь осознать, что Гарри просто взял и поднял его на руки, как какую-нибудь… как… - М-м-м… - только и смог он произнести, потому как его губами уже успели завладеть, полностью вобрав их в себя, после чего медленно, с причмокивающим звуком, отпустили. Только чтобы взять во влажный плен сначала раненую нижнюю губу, на пару довольно длинных мгновений, а затем верхнюю. - Я фигею, - протянул Конор полушепотом, после чего оказался опрокинутым на кровать и придавленным сверху довольно тяжелым, изумительно пахнущим телом. Конор моргнул. Гарри навис над ним, задержав лицо на расстоянии в несколько дюймов от его собственного, и взгляд этот, казалось, способен был целовать сильнее и нежнее губ. Большой палец коснулся нижней губы Конора, минуя раненый участок, и слегка потянул ее вниз, будто желая приоткрыть ему рот. - А еще я хотел бы станцевать с тобой, - прошептал он, задерживая взгляд на губах, и Конор невольно почувствовал, как от этого голоса, запаха, дыхания, взгляда учащается пульс и кровь приливает туда, откуда совсем недавно с таким трудом отхлынула. – Только не говори «джигу». Ради Бога. Конор еле слышно усмехнулся. Это его «ради Бога», «прошу тебя» смахивало на недолюбовный бред из бульварного женского чтива, но Гарри уже дважды произнес это так, что в результате все тело Конора будто слабым током прошибло. Примерно в двадцать-двадцать пять мегаампер. - Только не говори «вальс», - ответил Конор в том же тоне, глядя ему в глаза. – Ради всего святого. Гарри внезапно расплылся в улыбке и, подавив смешок, произнес одними губами: «Ладно», после чего наклонился и даже не стал целовать, просто коснулся полураскрытыми губами его рта. Конор вдохнул носом, думая о том, что еще пара минут и Гарри здесь не будет, чувствуя, как заранее накрывает тоска, запустил пальцы в его волосы. Не желая упускать ни единой секунды, он замер, чувствуя его губы своими, ощущая прикосновение его кожи и думая о том, что если Гарри сейчас его поцелует, мир действительно полетит к чертям, уже насовсем. - Не провожай, - только сказал Гарри, когда, наконец, нашел в себе силы оторваться, и для верности положил ладонь на грудь Конора, который, впрочем, не собирался шевелиться в ближайшие несколько минут. – Ненавижу с тобой прощаться, О’Мэлли. Конор лениво моргнул. - Как шпинат или как мячом по морде? Гарри усмехнулся, поднимаясь на ноги. Конор отметил, что делает он это не так, чтобы легко, и вновь почувствовал угрызение совести... вместе с идиотским больным желанием встать позади Гарри, снять с него всю одежду и, опустившись на колени, целовать там, пока ему не станет легче. Если вообще станет. - Скажем, двенадцать фунтов шпината и пять ударов по морде. Хотя, нет, десять, - поправился он, глядя на Конора сверху вниз. – Десять ударов двенадцатью фунтами шпината. - Иди уже, - смеясь, произнес Конор, после чего положил руки на грудь и, сцепил пальцы в замок. Он чувствовал себя почти счастливым. Или не почти. Так или иначе, все, к чему он пришел прошлой ночью, на какое-то время потеряло смысл. Он лежал, глядя в потолок, и умиротворенно слушал шуршание тетрадей, складываемых в сумку, щелкающий звук разблокировки экрана на чужом мобильнике и негромкий голос: - Офигеть, четыре пропущенных. Похоже, вертолет уже вылетел. Конор только промычал в ответ, всеми силами стараясь удержать момент, когда шаги Гарри еще были слышны в его комнате. До ушей Конора донесся его голос уже с лестницы, когда Гарри уходил, прихватив с собой рюкзак и что-то еще. Едва уловимое, но важное. То, что Конор имел в виду, когда говорил: «ему кое-что здесь принадлежит по праву».

***

Домашние задания отняли довольно много времени, даже вместе с готовой работой по математике, присланной Гарри ему на почту через два часа после возвращения домой. Честно пообещав ему хотя бы попытаться осмыслить решение задач и уравнений, которое Гарри расписал без сокращений на несколько тетрадных листов, Конор после пятой попытки сдался и скатал все к себе в тетрадь, слабо вникая в то, что пишет. Теперь, не глядя на часы, Конор разрывался между желанием куда-то деть вдохновение, старательно подавляемое обязательствами перед школой, и желанием рухнуть на постель, не снимая одежды. Бабушка позвонила ему примерно через полчаса после ухода Гарри. Как всегда, предупредить, что завтра рано уедет, в этот раз на объект в Солсбери. Конор только пару раз произнес «угу» в трубку и, сказав, что завтра после школы планирует немного здесь прибраться. А затем, пожелав бабушке спокойной ночи, снова сел за эссе по литературе. Акварель он, после недолгой борьбы с самим собой, все же достал – вместе с плеером и наушниками - и для начала определился с цветовой гаммой. Интуиция, несмотря на еще не выветрившуюся из сознания и сердца бурю, подсказывала ему смесь нейтральных цветов с теплыми – бежевый, серый, желтый и почему-то еще фиолетовый. Даже не фиолетовый, а скорее лиловый. А еще она упрямо подсовывала ему идиотский постер про «бешеные бревна», который он еще на занятии дорисовал. Взглянув на получившуюся палитру, Конор задумчиво поджал губы и почесал затылок. Спектр выходил девчачий, сладкий, но не приторный, а скорее мягкий и с изюмом, как пастила. А затем он вспомнил о Лили и ее дне рождения. И образ постепенно, капля за каплей, линия за линией, стал вырисовываться в его голове. Пускай это не совсем то, что он изначально планировал, однако обещание из его уст уже прозвучало. За несколько минут Конор набросал простым карандашом примерное расположение фигур и варианты цветовых решений, а затем, окинув набросок придирчивым взглядом, все же взял ластик, чтобы кое-что подправить, после чего, дергая головой в такт музыке, повернул голову и кинул взгляд в окно. Увиденное там заставило Конора замереть и медленно выпрямиться на стуле. Вдалеке отчетливо угадывался свет от автомобильных фар. Не там, где проходило шоссе, а ближе. Где не было дороги вообще. Особенно в дождь, когда размывало то, что хоть как-то могло сойти за дорогу. Конор быстро щелкнул по выключателю настольной лампы, погрузив комнату в кромешную темноту, и, сняв наушники, осторожно прошел к окну, изо всех сил стараясь вглядеться в далекие очертания кладбища и старой церкви. Фары погасли спустя пару секунд, и Конор, навострив уши, все же различил едва слышимый звук заглушаемого двигателя. Он даже дыхание затаил, чувствуя, как в душу прокрадывается липкий страх. Чуткое ухо уловило отдаленный стук автомобильной двери, а затем – скрип калитки, ведущей на старое церковное кладбище. Конор проглотил моментально образовавшийся в горле ком, пытаясь разглядеть в темноте незваного гостя. В голове мелькнула мысль о Гарри, затем – о бабушке, но Конор тут же отмел обе идеи в сторону. Он постригал траву и поливал цветы на могиле мамы всего пару недель назад. Бабушка об этом прекрасно знала, а Гарри… он-то что там забыл? Отец месяца четыре назад сделал ему выговор, когда увидел на своем «фольксвагене» ущерб в несколько сотен фунтов. Покатались они с Конором, конечно, здорово, но мотоцикл «Роял энфилд» по окончании школьных экзаменов Гарри теперь вряд ли светил. Конор уже потерял надежду разглядеть хоть что-нибудь, как внезапно вдалеке вспыхнул точечный свет, явно от фонаря. Идти туда Конору отчего-то было страшно, несмотря на желание выяснить, кто он и зачем приехал. Мамина могила была единственным новым захоронением на этом маленьком старом кладбище, и потому кроме Конора, его бабушки и еще нескольких глубоко пожилых леди сюда уже давно никто не ходил. Еще одна мысль мелькнула в его голове и тут же затерялась в хаосе других, не менее, но и не более сумасбродных. «Конечно, прилетит он из Лос-Анджелеса посреди ночи на могиле постоять…» Наконец Конору показалось, что глаза его привыкли к темноте достаточно, чтобы различить вдалеке неясный силуэт человека с фонарем в руке, стоящего возле входа в старую церковь. Возможно, это была лишь его фантазия, однако в какой-то момент человек шагнул внутрь и исчез, а вместе с ним исчез и единственный источник света.