Juxtaposition: Соприкосновение

Все мы безумны, каждый по-своему. Еврейская пословица. — Так, говорите, вы слышите голоса? Доктору было на вид лет пятьдесят:понимающие глаза за очками в тонкой оправе и темные волосы, лишь слегка тронутые сединой на висках. Звук от пишущей в блокноте ручки, движущейся чередой быстрых взмахов и росчерков, необычайно громко раздавался в маленькой комнате. Эвилин следила за движением ручки, как за чем-то маленьким и ядовитым, что ей очень хотелось бы раздавить. — Голос, — с тихим вздохом поправила она. — Один голос. — Голос, — поддакнул доктор. Ручка начала черкать еще одну пометку, а Эвилин бросила взгляд на настенные часы. Еще больше двадцати минут до свободы. — Вы слышите голос. Что можете рассказать о нем? — Мужской голос. Иногда он говорит всякую чепуху. Как будто кто-то думает вслух. Очень громко вслух. И подробно. Чирк-чирк. — Велит ли вам голос что-либо делать? — Нет, — она потерла тонкую медицинскую перчатку, закрывающую ее правую руку. — Когда я смотрю телевизор, иногда он хочет, чтобы я переключила канал. Ему хочется смотреть «Дискавери». Доктор бросил на нее удивленный взгляд, но быстро принял безразличный вид. — Вы… спорите с ним? — Вовсе нет. Мне нравится «Дискавери». Пауза. — Думаете, это важно? Теперь настала очередь Эвилин смотреть удивленно. — Любовь к каналу «Дискавери»? — То, что ваши интересы совпадают. — Если просмотр документальных фильмов заставит его заткнуться, я только «за». Доктор еще раз прочитал свои записи. — Понятно. Можете указать время, когда это началось? Эвилин снова коснулась перчатки и нахмурилась. — Четыре месяца назад. Я попала в аварию. Красное и белое и синее кружилось и вспыхивало под проливным дождем. Далекий звук сирен, назойливый гул и мутные силуэты, движущиеся на краю зрения. Мятый металл, нависающий с одной стороны, красный и черный, рядом с ее головой порванная покрышка. Холодная вода сверху и грязная трава снизу, обжигающий огонь в руке, в груди, осколки стекла в глазах, зовущие голоса, руки, и все болит, болит, болит… — Кажется, об этом упоминается в вашей истории болезни, — доктор пролистал ее дело, остановился на документе в начале папки и кивнул. — Семнадцатое апреля, правильно? Можете рассказать мне о случившемся? — Да нечего рассказывать, — Эвилин положила ногу на ногу, стараясь не морщиться от движения, расправила складку на юбке и мимоходом потерла бедро. — Полиция сказала, что кто-то врезался в бок моей машины на перекрестке. Сломал мне несколько ребер, порвал мышцы. Оставил мне вот это, — она указала на перчатку. — Я очнулась в госпитале две недели спустя. — И тогда впервые вы услышали голос. — Он ругал меня за то, что я долго не просыпалась, и жаловался на скуку. — …Понятно. Чирк-чирк. * * * Эвилин засунула рецепт в сумочку и вытащила солнечные очки: полуденное солнце слепило глаза. Она посмотрела на короткую лестницу в пять ступеней, ведущую к парковке, и на длинный окольный пандус для инвалидов. Вздохнув, она осторожно отправилась в путь по пандусу, крепко держась за металлический поручень. - А как часто ты планируешь являться сюда?- Стиснув зубы, она вытащила из сумочки ключи, возможно, слегка резче, чем требовалось. Идущая мимо по тротуару благообразная пара удивленно на нее посмотрела, но она не обратила на них внимания и продолжила свой путь на парковку. - И ты меня игнорируешь. Сколько раз мне повторять, что я извиняюсь? Я не нарочно, знаешь ли. - Всунув ключи в замок зажигания помятой старомодной колымаги, что заняла место ее горячо любимого и безвременно почившего «Тауруса», она завела мотор. Хотя внутри машины было душно, как в аду, и вдвое жарче, ноге стало легче, когда Эвилин села. Включив кондиционер на максимум, она начала выезжать с парковки. - Как вы, белковые, это выносите? Тут как в плавильной печи, а у вас даже нет внутренних систем охлаждения. - Эвилин вздохнула и, притормозив на выезде с парковки, застегнула ремень безопасности. А мама еще удивляется, почему я считаю себя сумасшедшей. - Ты не сумасшедшая. - — Сказал голос у меня в голове, — она включила поворотник и стала ждать просвета в потоке машин, с облегчением отметив, что кондиционер наконец начал остужать салон. - А вот это по-настоящему грубо, знаешь ли. Ты не можешь вечно называть меня просто «голос». Я уже говорил тебе свое имя. - Если я дам тебе имя, то это полностью сведет на нет цель моих визитов к психиатру — избавление от тебя. Она подождала, пока проедет грязный пикап, и выехала на дорогу. Послеобеденное дорожное движение в центре Мейсон-сити было редким и спокойным, но по мере приближения к автостраде становилось все активнее. Я не желаю продолжать этот разговор.. - Ничего ты мне не дашь. У меня уже есть имя. Давай, скажи. - Заткнись. Поворот налево на Брод-стрит, потом два квартала до девятнадцатого шоссе. Солнце резко ударило в глаза, и она опустила солнцезащитный щиток. - Ну скажи! Я знаю, ты хочешь. Ну, ну, ну! Ты же можешь! Одно ма-а-а-аленькое слово! - Это даже не имя. Это катастрофа, типа той, в которую я попаду, если ты не утихнешь! Она сменила полосу движения и, включив поворотник, начала сворачивать на аптечную парковку. Машины проносились в обе стороны, она быстро проскользнула в разрыв в автомобильном потоке, царапнув днищем о неровный тротуар у въезда на парковку. Найти место на почти что пустой стоянке было до смешного легко. - Скажи, и я умолкну. - Голос захихикал, как маленький ребенок, который знает, что еще одно «пожалуйста», и мама сдастся. - Скажи, скажи, скажи! - Эвилин выбралась из машины, захлопнула дверь и направилась ко входу в аптеку, зарывшись в сумочку в поисках рецепта. — Заткнись, Сайдсвайп.