Матильда

не бечено       Эхо закрывшейся с громким хлопком двери, и обидные слова, приправленные отборным матом, звучали в ушах. Больно от них уже давно не было. Болели разбитые губы и нос. Лёлик высморкался кровавыми сгустками в угол, марая и так грязную донельзя стенку родного подъезда, ощупал переносицу, потрогал языком трещины на губах.       Похлопал себя по карману джинс, порадовался, что старенький телефон оказался при нем, парнишка подтянул сползающие с худосочной фигуры штаны, и спустился на этаж ниже. По ходу он вытер окровавленные пальцы о крашеные в грязно-синий цвет панели, добавляя «радости» соседям, показывая свое отношение и к ним, и к этим стенам в частности, и к жизни в целом.       Ответом на звонок в нужную дверь была тишина. Лёлик нажал на кнопку дверного звонка еще раз, чисто для верности, приложился ухом к дверному полотну. Когда и на этот раз ему не открыли, не обращая внимания на грязь и мелкий мусор, сполз по стене, и уселся на резиновый коврик. — Эй, Лёлька, ты чо тут? — Лёлик поднял голову, и попытался улыбнуться разбитыми губами, появившемуся как нельзя кстати, Тохе. — Опять? Встать сам сможешь?       Тоха рассматривал покалеченного соседа, чувствуя, как в груди разгорается злость. Но что он, собственно, мог в этой ситуации сделать? У него своих проблем достаточно, кроме как учить уму-разуму здоровенного мужика, который по синей лавке любил рихтовать излишне смазливую рожу собственного сына. Лёлик на сложившийся в собственной семье уклад смотрел относительно спокойно: не так часто его папаша закладывал за воротник, а трезвым он сына не трогал, просто не замечал. — Смогу, — Лёлик кряхтя поднялся, дожидаясь пока Тоха гремя ключами откроет дверь. — Пошли, хоть умоешься. Были бы мозги, поехал бы в травмпункт, вдруг сотрясение? — Были бы мозги, меня бы тут уже давно не было, — Лёлик скинул с ног домашние шлепки, в которых свалил из родительской хаты, и не дожидаясь хозяина направился в ванную.       Тоха проследил за ним взглядом, положил ключ на тумбочку и прошел на кухню за аптечкой. В ванной шумела вода, Лёлик громко сморкался в раковину, подставлял ладошку под струю пытаясь смыть красные брызги с фаянсовых боков. — Нормально, жить буду. Жаль только пиздюля вокруг глаз расплывутся, — поймал в отражении пожелтевшего от времени зеркала Тоху. — Садись на бортик и подставляй морду, — Тоха кивнул в сторону ванной, пока сам копался в пластиковом чемоданчике разыскивая мазь и вату. — Не, на толчке удобней, — Лёлик уже опустил крышку унитаза, уселся, положив руки на коленки, и вытянул шею, подставляя под большие, но удивительно нежные руки, свое лицо.       Аккуратно размазывая по чужим губам мазь, Тоха мысленно качал головой: ну как так можно, как? Ну да, рот у Лёлика всяко не пацанский, не рот — а ярко-красный бутон с обветренными лепестками. Но так-то он сам пацан нормальный, не борзый, жопой направо и налево не крутит, нарываясь на косые взгляды. А к лицу-картинке все уже привыкли, он же с детства такой, и на глазах у местных вырос. Все привыкли, кроме родного отца. Намазав чуть ли не большую часть лица жирной субстанцией, Тоха отвернулся, выкрутил до упора воду, намочил руки, смывая остро пахнущую мазь. — А Валюха когда вернется? — прилетело в спину тихо, неразборчиво из-за звука льющейся воды, но Тоха услышал, вздрогнул и застыл. — Через час где-то, не раньше. Лёлик притерся рядом, сам закрутил воду, толкнулся бедром в бок: — Тогда давай быстренько. Не могу уже, так хочется аж свербит там все. — Тебе батя только по роже надавал, — наблюдая за тем, как Лёлик спускает джинсы с трусами, оголяя маленькие ягодицы, попытался возразить Тоха. Впрочем, возражал он без энтузиазма, так, для проформы. — Ну так по роже, не по заднице же. Не сцы, кровь носом больше не пойдет, — Лёлик пожал плечами и, не обращая внимание на холодный кафель, оперся руками о стену. — Гандон в кармане заднем, если своих нет.       Хорошим любовником Тоха себя не мнил — опыта у него было раз-два и Лёлик. Но и засаживать вот так, с разбега он бы никогда не стал, пусть и хотелось. Уткнулся в спину, вдыхая запах, успокаивая дыхание, пережидая нервную дрожь предвкушения. Засыпал острые лопатки короткими поцелуями, ну и пусть гладкую кожу скрывает ткань футболки — мятой и не очень свежей. Огладил бока, потрогал, приласкал везде, где смог дотянуться. И только потом прикоснулся к заднице, разводя в стороны ягодицы, чтобы дать себе доступ. — Бля, нужно было хоть крем какой у Вальки взять. Туго. — Не нужно, — прогундосил Лёлик, нос у него окончательно заложило, и слышно его было еле-еле. — Расслаблюсь сейчас. — Хорошо как, — простонал Тоха, когда оказался внутри, закусил зубами Лёлькину футболку, зажмурился.       Невообразимо хорошо, так хорошо, что словами не описать. Так, что в горле ком, и его только глотать, чтобы не вырвалось, не разлилось слезами разочарования. Потому что не-пра-виль-но. Не-спра-вед-ли-во. Потому что, только сейчас, вот тут, вместе с Лёликом, ты чувствуешь, живешь, ты настоящий.       Тоха кончил молча, первым, позорно быстро. Словно это в его крови гулял адреналин после ссоры с отцом. Так же молча он развернул к себе Лёлика, опустился на колени, облизал его член, заглотил по-максимуму глубоко, помогая себе рукой. Все это уже было не раз и не два. Происходившего между ними было категорически мало, и в тоже время, очень-очень много в сложившихся обстоятельствах. Во рту отдавало горечью, и совсем не из-за того, что Лёлик спустил ему в рот. Пальцы заученными до автоматизма движениями смотали использованный презик в кусок туалетной бумаги. Слова не шли ни на язык, ни на ум. Тоха смотрел на Лёльку, бесконечно прекрасного сейчас под всеми этими синяками и ссадинами. — Тебе бы девкой родиться. Было бы проще. — Не, я мужик! И мне с моим комплектом причандал, — Лёлька демонстративно подергал все еще влажный член, и только потом аккуратно заправил его в трусы. — вполне комфортно. Не представляю себя с сиськами и вагиной.       В чашках стыл чай, над столом повисла уютная тишина. Тохе хотелось чтобы это длилось бесконечно. Вот так сидеть рядом с человеком, который тебя понимает без слов, перед которым не нужно притворяться, который похож на твое отражение, но при этом совершенно не ты. — Я наверное все-таки уеду. — Куда? — Тошка спрашивал без интереса. Эти слова от Лёлика он слышал регулярно и больше года. — Куда-нибудь, — парнишка дернулся от прозвучавшего в кармане звука, достал телефон, впился глазами в экран читая сообщение. — Мамка пишет, что батя заснул.       Закрыв за приятелем дверь Тоха вернулся на кухню, вымыл чашки, затем направился в ванную — прибраться. Он бы тоже уехал, но кому и где он нужен? Тохе двадцать, он симпатичный и здоровый. За его плечами учеба в шараге на столяра. Ему двадцать, у него нелюбимая жена и маленький сын. И то, что Тоха гей, не играет ровным счетом никакой роли. Он просрет свою жизнь в этой глуши так же, как и большая часть местного населения. И Бог его знает, что его держит на месте — семья, совесть, или отсутствие смелости.       Валька позвонила от подъезда, и вечер потянулся без сюрпризов: выйти на улицу, поднять коляску, вымыть колеса, подогреть ужин. Жена раздражала своим умиротворенным видом — кормила сына, и в тоже время не выпускала из рук телефон читая очередную тему на тупом мамском форуме. Форум, наверняка, не такой и тупой, как Тохе думалось. Научил же кто-то Валюху: «Давай в меня, я оральные контрацептивы принимаю». Так что, тупой тут только он сам. А Валентина умная и хитрая. Только дуры у них в поселке старше двадцати замуж выходят, и то редко, ибо уже все — проебаны шансы на ярмарке невест. «Быстрее бы уже закончили», Тоха тихонько заглянул в зал, дождался кивка головы от жены и пошел устанавливать ванночку. Сейчас покупаются, Валька с Глебом уйдут спать, и можно будет включить ноут, надеть наушники, погрузиться туда, где Тохе не надо думать о настоящем — туда, где его ждет верная Матильда*.

***

      Звонок в двери звучит неожиданно резко, предчувствие ворочающееся сегодня у Тохи в груди резко выросло до масштабов паники. — Дверь открой, — кричит Валька из спальни, словно Тоха без ее команды не справится. На площадке обнаруживается Лёлька: — Привет, выходи покурим, — сверкнул улыбкой, а сам перекатывается с носка на носок. Только спустившись между этажами Тоха заметил под стенкой сумку, новую, неестественно яркую в обшарпанном подъезде. Руки трясутся, а упрямое колесико зажигалки не желает прокручиваться под влажной подушечкой большого пальца. Лёлик сам прикурил, молча, растягивая паузу. — Куда линяешь? — спустя несколько затяжек Тоха нашел в себе силы заговорить. — В столицу? — Не, на юга пока. Лето идет, побегаю официантом. Слышал, что так можно денег подбить. На столицу у меня бабла нет. Да если бы и было, все равно… Может в Питер, — Лёлька сморщил нос. И уши у него горят, выдавая волнение. — А на юг ехать бабло значит есть? — Тоха сплюнул в угол вязкую слюну, размышляя откуда у приятеля деньги на дорогу, у него отродясь в карманах лишней купюры не водилось. — Так это… — Лёлька смущенно отвернулся. — Я в Пески на прошлой неделе мотался. Может слышал, там иностранцы приезжали на их карьер смотреть. В общем, я с одним чуваком пообщался, он мне одолжил. — Одолжил? Проще говоря, он тебе денег отсыпал. Как шлюхе, что ли? — Ебнулся? — окрысился Лёлька, но сразу сдулся. — Но, по факту получилось, что да. Да какая в пень разница теперь. Я сваливаю, Тох.       «Я сваливаю, Тох», крутилось в голове пока они скомкано прощались, а как иначе, когда отрываешь часть своей жизни, резко, и будучи к этому совершенно не готовым. Звучало на повторе, когда вытаскивал на улицу коляску, шел в гости к теще, поддакивал жене абсолютно при этом ничего не слыша, когда ел суп и мыл руки после еды.       У Глеба зубы. Валюха устала, да и Тоха в конец заебался. Но, ему плевать как выглядит его рожа в чужих глазах, в отличии от жены. Валька пугает окружающих бледным видом и синяками под глазами. Ее не красят жирные стрелки, и перламутровые тени, не освежает белая болоньевая курточка. Жена осталась с ночевкой у матери, и Тоха смылся как можно быстрее без объяснений — и так ясно, что спать.       Но отсыпаться он сейчас не собирался. Тоха купил литруху крепкого пива и чекушку водки в ближайшем продуктовом, наплевав на пристальный взгляд продавщицы. Жителей в поселке всего-ничего, все друг друга если не лично, то в лицо знают. Зуб можно дать, что не позднее чем завтра, эта поджавшая губы тетка с осуждающим взглядом выложит все: где, когда, сколько. Если не Вальке, то ее матери точно расскажет. Плевать. Пляшем. Может у Тохи затянувшаяся послеродовая депрессия? Может у него тоже зубы, или колики? Может у него человек уехал? Может Тоха теперь последний на этой гребанной Земле, как представитель исчезающего вида занесенного в «Красную книгу»?       В груди и глазах жжет, не помогло ни пиво, ни водка. Стало немного легче, когда Тоха отпинал мусор и осколки кирпичей на заброшенной стройке. — Сука! Су-у-ка! — крик отбился от стен разукрашенных непристойными граффити. Что же тошно так? Ведь не любовь у них с Лёлькой была даже. А так бы хотелось, чтобы сильно, чтобы дышать больно. Ведь есть где-то такое, у кого-то, может даже на соседней улице.       Тохе двадцать, у него вся жизнь впереди. У него кредит на ноутбук и стиралку. Его теперь никто не поймет. У него Лёлька уехал. Допив в два глотка выдохшееся пиво, он стер с лица злые слезы, засунул руки глубже в карманы, и отправился домой. Туда, где в тепле, в мягком свете верно ждет она — его отдушина, его Матильда. _________________________ * Имеется ввиду World of Tanks Matilda — Британский средний танк четвёртого уровня. Отличается хорошим вооружением и обзором, отличным бронированием, но весьма низкой подвижностью.