TK from 凛として時雨 — contrast
«Продолжается посадка на поезд с номером **** по пути следования город Б. — город Т. Посадка производится с третьего пути, нумерация вагонов с хвоста поезда. Продолжается посадка…» В шумной толпе, полной различных звуков, запахов, цветов, сквозь толщу курток и шапок пробирается девушка. Она ничем не примечательна: среднего роста, средней внешности, не полная и не худая, да и не разглядеть особо под курткой, какое там прячется тело. Видно лишь ее золотые озорные глаза с охотничьим прищуром, да как она, быстро чеканя шаг стоптанным кроссовком, выныривает из гущи народа ярко-синей рыбешкой то тут, то там. Она тащит на себе два ярких рюкзака, по одному на плечо и крепко сжимает в левой руке растянутый пакет с обвисшими ручками, из которого торчит горлышко минералки и отчетливо пахнет пиццей и сосисками в тесте. В ее правой руке меж пальцев застряла тонкая сигарета, дотлевшая почти до фильтра, и в ней же сжат желтый кусок бумаги, завернутый в обложку из-под паспорта. Девчонка торопливо шагает вперед, против толпы, извиняясь перед каждым, кого задевает, а таких много; в ее кричащих наушниках случайные прохожие узнают нотки Scorpions или Queen, а во взгляде — предвкушение дальней дороги. — Вы к нам? — Устало тянет проводница, порядком замерзшая за полчаса стоянки в этом душном, но небольшом городе. Девчонка останавливается около проводницы, почувствовав, скорее, чем услышав, что обращаются именно к ней, но, взглянув на серые следы недостатка сна на лице проводницы, все-таки делает еще пару шагов, дабы разглядеть номер вагона на окне в следующей секции. И возвращается. Ее серьезное, сосредоточенное лицо меняется в доли секунды во что-то умильное и приветливое. Только взгляд остается прежний: игривый, загадочный и полный предвкушения. Улыбка, кажется, озаряет половину лица, задевая еще и уши. — А я к вам, здравствуйте! — Чуть дрожащая рука протягивает корочку от паспорта и на землю в ноги проводнице падает шальной истлевший окурок, который сразу же ветерком аккуратно подбирает под состав. Проводница молча принимает бумаги, однако ее левая бровь строптиво ползет вверх, так выразительно, что любому непременно захотелось бы пальцем вернуть ее на место. — Вы знаете, в поездах уже давно не курят, в тамбурах курить запрещено, там штраф большой. — Нудно тянет женщина, сверяя фотографию серьезной двадцатилетней девушки с длинными черными волосами с тем человеком, что стоит и улыбается напротив прямо сейчас. — Да знаю я, товарищ проводник, не в первой в дорогу-то. Зайти можно? Зябко. — Девчонка поправляет сползшую лямку рюкзака, стараясь притом, чтобы не сполз второй, и громко шмыгает носом, демонстрируя, насколько ей зябко. — Да, все в порядке. Ваше место номер сорок пять. Это нижнее боковое место в середине вагона. — Спасибо! — Снова солнечно улыбается девчонка и взлетает по крутым ступеням со своей ношей так быстро, словно за ее спиной не сумки с поклажей, а крылья, позволяющие парить в высоте. -2-girugamesh — nobody
Когда девушка вваливается в вагон, первое, что бьет в ноздри, это затхлый запах сырости и труднопроветриваемого помещения. Она пока единственный пассажир в своей секции, но в соседних вовсю уже кипит деятельность. Раскладывают свои вещи и еду шумные хозяйки: бабушки нянчатся с внуками, занимая тех глупыми вопросами, бытовыми делами или смешными играми; мужчины первым делом дружно достают минералку и похмеляются, сдавленно занюхивая кулак. Девчонка же просто скинула вещи на одно сидячее место и упала за откидной столик на второе. Она только стянула шапку и положила ее на стол, да чуть опустила наушники, чтобы поговорить по телефону; остальная одежда осталась плотно застегнутой. — Да, мам, села. Да, все хорошо. — Она с трудом скрывает дрожь в голосе и пристально смотрит в окно, читая названия транспортных компаний на товарных вагонах, словно пытается запомнить их навсегда. — Да, еда есть, конфет взяла, как всегда, лапшу заварить взяла, кофе. Нет, курицу не брала, ты же знаешь, я не могу есть что-то руками в общественных местах, это грязно и негигиенично. Руки уже привыкли работать автономно, а потому не успевает девчонка подумать о том, что хочет пить, как левая рука уже вытягивает бутылку с водой из пакета за горло, слегка его сдавливая. Притом девчонка не глядя ориентируется в положении тела, зажимая бутылку меж колен и телефон — плечом, а после отворачивая крышку. Ее взгляд по-прежнему тоскливо провожает уходящие товарные поезда, отмечая каждый увиденный вагон состава из полусотни. — Ну, прибуду завтра утром, мы же обговаривали все это. Да, часов в семь с копейками, к половине восьмого подъезжай. Нет, сумки не тяжелые… Боковым зрением девчонка замечает, что в секцию подтягиваются будущие соседи: взрослая мама с девочкой-старшеклассницей, бабушка на нижнем месте («внученька, давай поменяемся, уступи бабушке», сказала она школьнице, а та не смела возразить и покорно вскарабкалась наверх) и, кажется, парень с девушкой, общающиеся очень близко и тихо, шепотом. Прямого взгляда она соседей не удостоила, отвечая на заботливые вопросы телефону и рассказывая попутно то, что так хотелось рассказать. — Да, конечно! — Глоток и капля воды стекает по подбородку, промакивая воротник ярко-синей куртки. — Я непременно наберу тебе, как буду в Т. области! Ты же знаешь, у меня нет роуминга, нет проблем. — Отчитывается она и делает еще один глоток. Но пить воду из бутылки с повернутой головой в сторону не шибко удобно, поэтому девчонка перехватывает телефон другой рукой и наконец-то смотрит прямо, вперед, на то самое место, что было пустым. Вернее, заполненное ее сумками. На самом краю этого места она отметила сидящего человека, пол которого с трудом могла бы сказать так вот сразу. Его тихий и мягкий голос, казалось, был громче слов матери в телефоне, был громе мыслей, чувств и всех эмоций, а беспристрастное приветливое лицо в профиль казалось выточенным из драгоценного металла, как у голема. Мама что-то продолжала говорить ей в трубке, наставляя, что завтра в Т. холодно и вообще снег с утра и гололедица, «будь осторожна и не забудь перчатки и шапку», но девчонка не слышала этого, хотя ее телефон по-прежнему грел правое ухо. Она все смотрела и смотрела, не мигая и не отрываясь на то, как чуть морщится нос при улыбке у человека напротив; как медленно и едва заметно шевелятся его губы при произношении каких-то непонятных слов; как юркий и влажный язык быстро смачивает губы и прячется обратно; как чуть приподнимаются плечи человека, когда тот делает вдох поглубже… И даже когда мама, наконец, успокоилась, напомнила еще раз про звонок и попрощалась, девчонка только хмыкнула в ответ, мол, выразила согласие и так и осталась сидеть со слишком широко открытыми глазами и с приложенной трубкой у уха, не обращая внимания на пищащие короткие гудки. -3-Acid Black Cherry — 優しい嘘
Вообще, девчонка путешествовала не часто, но чаще, чем редко. Она давно знает про курение в тамбуре и про правила поведения в общественном транспорте. Обычно девчонка никогда не навязывается к соседям первая; она ждет, что ее внимания искренне пожелают, и вот тогда начинается знакомство. Тихо, размеренно, словно само собой, соседи знакомятся через пару часов после того, как все расселись и растащили вещи и мешки по багажным местам, угощая друг друга едой из пакетов, что брали в дорогу, словно ехать не шестнадцать часов, а неделю. После обмена светскими любезностями, обычно, следуют закадычные и яркие истории от тех, кто любит их рассказывать и обычно их, истории, слушают те, кто такие истории слушать любит. Но именно в эту поездку все пошло не так. Человек не уходил. Все-таки парень, как решила про себя девчонка, да, тот самый парень, что близко и тихо общался с девушкой, они зашли вместе, вместе и выйдут; только вот его спутница, выложив немногочисленную еду на стол, забралась на свою нижнюю полку «купе» с ногами и увлеченно шарилась в телефоне, игнорируя происходящее вокруг, а парень же повернулся телом к столу и уставился в окно, за которым медленно начинал двигаться вокзальный пейзаж. «Мы поехали!» — Пишет девчонка и рассылает знакомым, кто не провожал ее физически, но интересовался в социальных сетях, как дела и что с дорогой. «Соседи нормальные, никто не пристает, все спокойно, едой пахнет вкусно». Ответы с улыбками и пожеланиями хорошего пути ненадолго отвлекают, но в действительности — ни сколько. Проводница, та самая, замерзшая и уставшая, шаркает сланцами по секциям и собирает билеты, чтобы через минут двадцать выдать постояльцам постельное белье, а девчонка по-прежнему сидит в куртке и не может отвести взгляда от парня напротив, хотя и пялится уже украдкой, отчаянно давя в себе смущение и желание покраснеть. Только когда ее билет возвращен, а за спиной греется пакет с постельным бельем, девчонка расстегивает куртку и снова поправляет наушники, надеясь отвлечь себя хотя бы музыкой. Вопреки привычке начинать трапезу сразу после начала хода поезда, есть ей не хотелось вовсе. Она даже не развернула конфету, что выложила на стол также по привычке, и сахарный комок в фантике теперь при поворотах состава катался по столу туда-сюда, периодически задевая сложенные на светлой столешнице руки человека напротив. А тот, казалось, вообще не замечает ничего, лишь любуется пейзажами, вскоре сменившимися с развилок и попутных железных дорог на сибирские леса, поля и пыльные пригородные поселки. Глубоко вздохнув, она все-таки снимает куртку и теперь видно, что она и телосложения среднего, не полная, не худая, не мускулистая, но и рельеф рук чуть проступает сквозь тонкую черную ткань длинной блузки с разрезами по бокам. Ее волосы обрезаны почти как у мальчишки и чуть топорщатся на макушке, выдавая мелированые пряди отблесками неблагородной желтизны. Куртка отправляется на вешалку, как и прочие вещи на свои законные места, например, шапка — в рукав, шарфу место в шапке, перчаткам — в шарфе… И снова пауза в движениях. Девчонке кажется, что если она также будет смотреть в окно, то их взгляды встретятся в отражении и тогда произойдет что-то… странное. Музыка играет все громче, наушники голосят на иностранных языках японским роком и давно позабытыми вне дороги Linkin Park, время уверенно и равномерно продвигается вперед, как и поезд уносит мечтательницу из города Б. в город Т., метр за метром отдаляя мечты от воображения и связывая желание знакомства с одним конкретным человеком. С тем, что сидит напротив. И это случается. Ее взгляд, следящий за быстро сменяющимися березками и соснами, сталкивается в отражении со светло-карими глазами парня напротив, который, казалось, перестал следить за дорогой задолго раньше. И краска все-таки бросилась в лицо. — Извините. — Зачем-то мямлит девчонка и, смутившись окончательно, убавляет звук у плеера и лезет в пакет с едой, доставая кружку и кофе. На очередном повороте конфета снова ударяется о руку человека и тот, наконец, принимает ее, разворачивая. Закидывает сладость в рот и улыбается. — Was this candy the occasion for a acquaintance? * — Также чуть насмешливо, ласково, тихо, как и прежде, но громче всех звуков на свете, звучит мягкий голос, чуть отдавая легкой хрипотцой. Кажется, будто в нем можно утонуть, как в ворсе дорогущего длинношерстного ковра или как в ванной с теплым не липким мороженым, которое поглощает, ласкает и успокаивает одновременно. Девчонка хорошо говорила по-английски. Как она думала. Но именно в этот момент она покраснела еще сильнее и потупила взгляд, буравя собственные колени и вспоминая, что значит слово «акейжен» и то самое, длинное. Но в голове стало пусто, так пусто, как не было никогда прежде; появилось ощущение, что вся кровь отхлынула от мозга и прилила куда-то ниже, где копится волнение, смущение и иррациональный страх. Пакетик кофе остался лежать в пустой кружке, надорванный лишь с самого краю, но так и не заваренный. Деревья за окном из редкой поросли постепенно превращались в настоящий хвойный лес, меняя пейзаж до неузнаваемости все быстрее и быстрее. Но парень ответа и не ждал. Он только улыбнулся чуть выразительнее, подмигнул и без того прищуренными улыбкой глазами и снова уставился в окно, оперев голову о ладонь, и казалось, что ему и вовсе ничего не нужно ни от девчонки, ни от пути. Спустя полчаса проводница приносит еще один комплект белья и парень забирает его себе, приминая пакет к верхней полке и притом оставляя желтый поездной билет на столе. Билет обычный, наполовину кириллицей, наполовину латиницей, но все равно на русском. Билет из города Б. в город Т. на место номер сорок шесть. Верхнее боковое. -4-Wakaba — Ashita, Boku wa Kimi ni Ai ni Iku
Кофе все-таки был заварен, несмотря на тягуче тянущееся к западу солнце. Запах кофе тогда перебудоражил всех детей в округе, им каждому надо было по конфете, поиграть, побегать и обязательно попрыгать по верхним полкам, играя в «Лаву», да так, чтобы взрослые умилялись, волновались и сердились одновременно. Пожилая леди с нижней полки «купе» вовсю наворачивала бутерброды с домашней колбасой и огурцами, задорно похрустывая овощем и соблазняя окружающих попросить у нее угоститься. Школьница сидела в ногах у девушки, так и не выпустившей из рук телефон; она разгадывала кроссворд из маминого журнала, с серьезным видом выводя буквы в слове «епископ». Мама же поглядывала в сторону девчонки с синей курткой, стесняясь попросить ее поменяться местами с верхнего «купе» на нижнее боковое; ведь ей так неуютно представлялось, как она сейчас сделает себе постель и покарабкается туда, наверх, задевая ногами ступеньки и снося бегающим детям головы. Но девчонка с синей курткой не видела ничего вокруг, хотя прежде такой взгляд, какой был обращен на нее сейчас, она бы ни за что не упустила. Просто так случилось, что она была не здесь. Она ушла в свои мысли, туда, где было спокойнее. Когда кофе был только залит горячей водой (и похабно разбавлен минералкой), парень снова удостоил ее вниманием, также чарующе спросив, не желает ли она отужинать. Не чувствуя голода, но слыша, как настоятельно стучит столовыми приборами по пустой посуде желудок, вызывая вопли играющего кита, она все-таки кивнула, доставая одну из упаковок корейской заварной лапши. Она думала, парень хотел постелить постель («попылить», как всегда говорила сама девчонка) или что-то еще, что мешало бы ужинать, но никак не предполагала, что у них действительно будет «ужин на двоих». Притом еще и с идентичным набором блюд. Даже кофе он достал в точно такой же упаковке, какой был заварен у нее в кружке пару минут назад. Ну, хоть кружки отличались. Девушка с нижней полки ненадолго отвлеклась от гаджета, назвав имя. -Do you wanna have a dinner? Oh, I’m too tired, please, do it by yourself…** Ее спокойный и тихий говор перебил такой же, но на пару тонов ниже и нежнее. — I can do it without you, sis. But thank you. Have a good rest,** — кивнул он и отправился с кружкой и лапшой в сторону самовара, чуть шаркая кроссовками по старому коричневому полу вагона. Девушка только улыбнулась и тоже ответила благодарностью, снова падая на подушку и обнимая телефон обеими ладонями. «Сестра». Это слово ее уши выцарапали из контекста и вывесили напротив глаз с обратной стороны черепной коробки, украсив транспарант цветными рюшами, гирляндами и мишурой. — Can I… ***- отвлек девчонку голос над самым ухом. Она чуть вздрогнула, от неожиданности или от эмоций в принципе, лишь через секунду, две, три осознавая, что он стоит так близко и предлагает сходить ей за кипятком. Пока она соображала с ответом, парень не только успел взять ее миску, но уже и вернуться с ней, до нужной высоты заполненной горячей водой. И даже накрыл миску крышкой, выжидая время приготовления супер-еды на все случаи походной жизни. — Bon appétit,**** — крайне неуверенно промямлила девчонка, открывая крышку с заварной лапши. Парень только кивнул в ответ, промямлив эту же фразу. И только когда вторая порция лапши исчезла из миски, девчонка вдруг поняла, что у них ведь настоящее вагонное свидание. С рестораном, ухаживаниями, и, что самое интересное, даже ночевкой. На соседних постелях. Друг под другом. Вместе до раннего утра. Умора да и только. Комментарии: * Was this candy the occasion for an acquaintance? — Была ли эта конфета поводом для знакомства? (англ.) **-Do you wanna have a dinner? Oh, I’m too tired, please, do it by yourself… — Ты хочешь поужинать? Ох, я слишком устала, сделай это один… — I can do it without you, sis. But thank you. Have a good rest. — Я могу сделать это без тебя, сестра. Но спасибо. Отдыхай. (англ.) *** — Can I… — Могу ли я… (англ.) **** — Bon appétit. — Приятного аппетита. (гугл говорит, что это французский, но так говорят во всех европейских странах мира и на обоих материках Америки) -5-KAT-TUN (Kamenashi Kazuya) — Kizuna
Прим. Авт.: Иностранная речь будет выделена курсивом. Так случается довольно часто в дороге, что пейзаж за окном бледнеет и теряется в свете вагонных ламп, сливаясь в черное пятно с редкими просветами попутных огней, и в теле появляется ощущение иррационального уюта. В такие моменты хочется закрыть глаза и нет сил сопротивляться этому; кажется, что все происходящее верно, словно не проходящее чувство de ja vu. И тихонько играющая на фоне музыка только помогает в этом ощущении, делая яркие краски бледнее, комфортнее к восприятию. Все чувства, давившие на тело, испаряются, а после оседают на стенках души радужным конденсатом, позволяя разобрать их, словно спутанный клубок нитей. Все становится понятно и прозрачно, а внутри поднимается волна спокойствия и веры в себя, в собственные силы, мечты и чудо. Отужинав, девчонка убралась на столике, пока парень отсел к сестре и тихо переговаривался с ней. Казалось, что так и нужно, более того, так было всегда: ужин в полном молчании, полный красноречивых взглядов и после она убирает со стола, а он решает задачи на будущее, помогая, если она попросит. Но она не просила. Не сегодня. Вытащив, наконец, смятые сумки с угла противоположного сидения, девчонка достает листы без линейки и два карандаша, чтобы заняться рисованием; время еще ранее, свет пока горит достаточно ярко, чтобы читать. Но, заметивший, что уборка закончена парень, торопливо укладывает сестру спать, словно у капризного ребенка отбирая телефон, порываясь вернуться за стол. Она немного сопротивляется, но после обещает убрать телефон, как закончит дела, а это будет совсем скоро, «правда-правда, братишка, пожалуйста, оставь меня, все в порядке». — Ты должна отдохнуть. Мы давно в пути, нам предстоит проехать еще столько же, глаза посадишь, — шепотом ругается он, но даже так его голос звучит мягко, исполненный заботы и любви к ближнему. Она картинно закатывает глаза и улыбается, убирая телефон под подушку и обнимая брата. — Спасибо тебе за заботу. Я договорю с матерью и буду спать, хорошо? Он кивает, аккуратно снимая ее руки со своей шеи, и оглядывается на «свое», теперь пустое, место. И видит, что девчонка собирается рисовать. Он кивает сестре еще раз, закрепляя этим жестом договоренность и спешит вернуться на сидение. — Не надо. Света недостаточно, — также заботливо говорит он попутчице, кладя свою ладонь на ее руку с карандашом. — Я помогу скоротать время, хочешь? Девчонка замирает на первом штрихе и слишком поспешно, но послушно складывает принадлежности обратно в рюкзак, не отвечая ему. Она убирает звук у музыки настолько, что ту почти не слышно, готовая слушать его речь. А он словно читает мысли, потому что снова кладет руки на стол и чуть наклоняется вперед, смотря в ее золотые глаза прямо, с небольшим вызовом и большим интересом, также, как и она ранее: не мигая, запоминая. Но девчонка не понимает, почему к ней такое внимание. Ведь она ничем не примечательна: лицо да лицо, да и в теле нет ничего выдающегося, и голос у нее обычный, громкий, звонкий, и не умеет она говорить тихо, так, что мурашки бегут по шее, а слова падают в копилку эмоций каждой шипящей, как умеет он. — Давай поговорим, — беззвучно шевелит губами парень. — Хорошо, — первый раз она отвечает ему и, готовая к общению, снимает наконец-то наушники. Ее голос очень звонкий, но она честно старается говорить тише, чтобы не рушить магию момента, когда, кажется, их души пытаются познакомиться, едва касаясь друг друга. — Куда и откуда ты едешь? Он улыбнулся. Его сощуренные глаза стали черным пятном от тусклого света вагона и падающей на лоб челки, а на губах появляется блеск слюны. Он из раза в раз облизывает губы перед тем, как начать говорить, так было и прежде. — Мы с сестрой решили посетить несколько знаменательных для нашей матери мест, — начал рассказывать он, — сначала мы были… Она переспрашивает о каких-то непонятных для нее словах, просит говорить медленнее; уточняет, где находится тот или иной город, памятник, фонтан или здание. За шквалом ее вопросов парень сдается и достает телефон, открывая карту, и рассказывает все «на пальцах»: вот они были у бюста Ленина, после повернули вот на эту улицу и посетили Центральную Библиотеку… Она слушает его. Не понимая даже с картой, где они были, она кивает и задает вопросы, чтобы его речь была живой, рассказ — полным, а, главное, понятным в словах. И он говорит, поддавшись моменту, говорит тихо, почти шепотом, но, то и дело, одергивая себя, когда начинал быть громче. Его речь становилась в такие моменты более выразительной, яркой и эмоциональной; он искренне любил происходившие с ним события, о которых рассказывал. Но он не всегда рассказывал свои мысли и истории попутчикам, это читалось в его поведении: вот он поправляет задравшийся рукав у рубашки и случайно касается ее ладони, прерывает рассказ, извиняется за неловкость и смущается, снова улыбаясь, и ей приходится направлять его, чтобы он начал с того же места. Она пытается его понять. Он пытается стать понятнее. И у него получается, слово за словом. В глазах девчонки становится все меньше смущения, больше любопытства, интереса и понимания. Он приспособился, наконец, говорить медленнее, словами проще и выразительнее, притом не повышая голоса; она стала понимать больше слов в его речи и прослеживать логическую цепочку событий, произошедших с этим парнем напротив какое-то непродолжительное время назад. Темнота за окном начала убаюкивать детей в соседних секциях, и сердобольные родители и бабушки пытаются уложить малых чад спать. Старшеклассница отложила кроссворд и карандаш в сторону, услышав слова парня о недостаточном свете, и пытается вслушиваться в разговор напротив, но было слишком далеко и слов не разобрать. Ее мама все-таки расстелилась и забралась на верхнюю полку, задремав. Бабушка давно прикрыла лицо старой газетой и пыталась ловить себя на храпе, что не всегда было для нее выполнимо, а потому периодически слышны были смешные всхлипы резко просыпающегося человека, которого сразу же обратно забирает сон. Сестра все-таки закончила разговор и свернулась калачиком под клетчатым вагонным одеялом, из-под бровей подглядывая за братом. Девчонка уже смело взяла его телефон в руки и листнула карту выше. — Да вы же были здесь, как вы туда-то попали? — Нет, — смеется парень и снова возвращает себе карту, показывая, где именно они были, — ты все перепутала, вот здесь же! Я же говорю, на набережной, там мы еще птиц каких-то кормили… — Точно, точно! Извини пожалуйста, да, я поняла! — громче обычного воскликнула девчонка и шутливо захлопнула себе рот, краснея и улыбаясь. Парень беззвучно засмеялся, прикрывая лицо рукой. И все сразу стало проще. Отсмеявшись, парень опустил руки и снова посмотрел в золотые глаза девчонки, пытаясь что-то увидеть, видимо, кроме светлой радужки. Она же давно смотрела на него, не понимая, что в ней такого особенного. Но отчетливо все-таки осознавая, что особенного в нем. Раскосые глаза метиса, светлее, чем у азиатов, но все же видна южная кровь; его длинные темно-русые волосы, касающиеся кончиками шеи и подбородка, прямые, распущенные, но в то же время ухоженные, в пример ее коротко остриженным волнистым прядям. Аккуратные ногти и мягкие на вид руки с шершавыми пятнами на ладонях, которые парень смущенно прятал, если она смотрела на них. Прямой нос, на котором едва заметно проглядывали маленькие мимические морщинки: он действительно много улыбается, а когда улыбается, всегда морщит нос. А еще… Сейчас, когда поток речи закончен и неловкость берет снова верх, он хочет снова сказать что-то. Они довольно близко друг от друга; они сидят, чуть наклонившись навстречу собеседнику через стол, чтобы лучше слышать шепот. Его привычка перед речью дает о себе знать. Теперь она смотрит не в его глаза. Ее взгляд невольно падает на его губы. И больше отвести она его не может, хотя в голове и стучит мысль, долбит, «нельзя, неприлично!». Но она не может. А он, смущаясь, рефлекторно, только медленнее, повторяет жест. Ее дыхание сбивается, девчонка невольно повторяет за ним, но все также смотрит на его губы, которые уже расплываются в полуулыбке. Она боится поднять на него взгляд. Осудит? Попросит так не делать? Обвинит в невежественности? Вопреки ее страхам, его полуулыбка тает, он наклоняется еще чуть ближе. Девчонка, замерев, чувствует его дыхание на своем лице. В этот момент наступает, наконец, половина одиннадцатого. И в вагоне гасят свет. -6-凛として時雨 — 24reverse
Темнота стала кромешной. Нет, через секцию горят тусклые лампы, освещая проход, чтобы совы, путешествуя до тамбура и назад, не налетели на чью-то свесившуюся ногу, но этого света недостаточно, чтобы видеть. Или читать. Потому дети поднимают вой, испугавшись резкой перемены, а взрослые успокаивают их, убаюкивая и укладываясь сами. Все больше сопящих людей в вагоне и меньше шепчущих и разговаривающих. Бабушка с нижней полки перестала просыпаться от собственного храпа. Школьница тоже забралась наверх и, надев наушники, играет в телефоне. Сестра давно спит, спрятавшись под душное одеяло с головой. А девчонка и парень все также смотрят друг на друга, очень сильно смущенные, и стараются смеяться так тихо, чтобы никого не побеспокоить. Но получается плохо. — Извини, — сквозь смех выдавливает она и закрывает рот ладошкой. Ее искрящийся взгляд чувствуется даже в темноте. Парень так и замер на полуулыбке, почти исчезнувшей с его лица, однако его плечи мелко дрожат, выдавая смех. — Прости, я не знаю, что на меня нашло, — хихикает девчонка. — Все хорошо, — шепчет парень в ответ и смех резко прекращается. — Так ты по-русски говорить умеешь? — замирает она. — Немного. И ты же слышишь, какой акцент. Меня это смущает, — поясняет он и чуть отводит взгляд. Она кивает, притом сильнее, чем нужно, словно болванчик, полагая, что в темноте едва заметного кивка не видно. Челка прыгает ей на глаза и ей приходится еще раз встряхнуть головой. Со стороны тамбура шаркают тапки проводника. Это напарник той женщины, что была на станции Б.: он выспавшийся, бодрый, но, очевидно, скучающий. Мужчина проходит к бабушке на нижней полке и касается ее руки. — Ваша остановка через двадцать минут. Пожалуйста, поднимайтесь. Бабушка сонно хлопает глазами и хрюкает в ответ, не отойдя от увлеченного храпа, но все-таки садится на постели. — Простите, — девчонка тянет руку к проводнику, но как только тот оборачивается, руку она убирает, не дотронувшись. — А сколько по времени будет следующая станция? — Час тринадцать, — басит шепотом проводник и собирается продолжить путь вперед: ближе к дальнему тамбуру спит еще один человек, который должен сойти с поезда на данной станции. — А покурить на перроне разрешите? — Ну, кури, — равнодушно хмыкает мужчина и уходит. Кроме недовольного сонного сопения бабушки не слышно ни звука. Чуть дальше, секции три вперед, куда ушел проводник, недовольно мычит ребенок, видимо, его собирают, чтобы выходить. Там же слышен женский и мужской шепот. Парень смотрит прямо, не осуждая, не ругая, не запрещая. Но и одобрения в его взгляде мало. Хотя, в такой темноте и глаз-то не видно. Пассажиры, что уже почти добрались до своего пункта «Б», разошлись умываться и приводить себя в порядок, а проводник также пошаркал обратно к своей каморке. Стало совсем тихо. Только размеренный стук колес разбавляет задумчивое молчание. И девчонке показалось, что оно напряжено, притом, очевидно, минусом. Но все ее опасения рухнули, когда спустя слишком долгие минуты он снова наклонился вперед и прошептал: — Я, пожалуй, выйду с тобой. -7-Wagakki Band — Kagerou Days
За пять минут до полной остановки пассажирского состава у дежурных светильников поднимают напряжение, и становится чуть светлее. Девчонка проверяет сигареты, на всякий случай перекладывает в карманы куртки паспорт и билет. Парень следит за ее движениями, сам тянется за своим пальто, которое успел забросить на крюк у места сестры. В пример ему, девчонка цепляет на голову белую шапку и поправляет выбившиеся пряди волос так, что все они прячутся под ней. Рука сама тянется в один из рюкзаков и в ее руках оказываются наушники. Парень замирает, следя за ее жестом. — Зачем они тебе? — Да, ты прав. — По-русски отвечает она и прячет наушники обратно. Сегодня они ей не нужны. Хоть окно и плотно закрыто, хорошо слышен скрип тормозных колодок о рельсы и поезд чуть дергает в противоположную от хода сторону. Оба одеты, только на парне все также нет шапки. Девчонка ставит локти на стол и улыбается, уже без особо смущения глядя на его лицо. Она представляет, как сейчас, на небольшом влажном морозце, покраснеют кончики его ушей и щеки, а чуть позднее умильно выделится и нос. И ей хочется увидеть это. Проводник открывает двери на улицу. Он одет в форму: специальная куртка с гербами и отличительными знаками, повязка-отражатель кислотного цвета на левой руке и форменная шапка-ушанка с затянутыми «ушами» на макушке. В руках у него планшет с бумагами и ручка на пружине, а взгляд хоть и не сонный, но уставший и все равно приветливый. Девчонка пропускает молодую семью с маленькой девочкой вперед, они тащат за собой огромные баулы и аккуратно спускают друг другу вещи, в конце передав сонное дитя из рук в руки. Следом же вниз карабкается бабушка, руку ей предлагает проводник и та принимает помощь, благодарит мужчину мягкими словами, как обычно благодарят бабушки. Следом парень спускает ее сумки и тоже выслушивает благодарственную речь. — Спасибо, внучек. Ох, завидный жених из тебя выйдет! Ну и что, что по-русски ты не понимаешь ни слова, благодарность и добро, оно же в сердце, а сердца одинаково стучат! — Позитивно заканчивает проповеди бабуля и скрывается в стороне темно-серого монстра здания вокзала, освещенного лишь по периметру. — Я не понял, что она мне пожелала-то? — когда они спустились, спрашивает он девчонку. — Жить долго и любить крепко,— выдыхая сизый дымок в морозящее небо, пояснила она. — Live long and prosper! * Свободной рукой девчонка показывает характерный жест, но, убедившись, что жест замечен, а на губах парня снова играет улыбка, прячет руку в рукав, втягивая запястье от неприятного холода. Легкий ветерок не оставляет из города Б. и здесь, шаловливо задувая редкие мокрые снежинки в лицо ночным прохожим. — Yuki ga**… — в полный голос, но задумчиво говорит парень и поднимает припорошенную снегом темно-русую голову, смотря в затянутое серыми тучами небо. Звезд, разумеется, не видно, но мокрый снег очень неприятно холодит кожу, впиваясь в нее льдинками и, кажется, что эти льдинки никогда не растают, оставшись там навсегда. Но у парня мнение совершенно иное, он искренне наслаждается моментом, морща от щекотливых льдинок нос. — А ты и по-японски говоришь что ли? — с хорошо скрытым удивлением спрашивает девчонка, закуривая вторую. Проводник тоже докурил и сбросил сигарету на пути. Издалека слышны перестукивания колес и колодок — это дорожники ведут проверку состава, все ли в порядке с ним и может ли он продолжать путь. Со стороны звона блестит свет фонарика, дергается, будто особо крупная снежинка танцует на ночном ветру, забавляясь. Это один из дорожников собирает подписи в документах от проводников, сонно выползших на данную рутину. — Ну, вообще-то это мой родной язык, — поясняет парень и чуть склоняет голову, чтобы посмотреть девчонке в лицо. Та лишь мычит в ответ, улыбаясь глазами, и, докурив, разворачивается в сторону по ходу поезда. — Я сейчас. Прогуляться надо, — кивает вперед и начинает идти в ту сторону. Секунды спустя из-за спины слышны торопливые шаги, которые, достигая, выравниваются. Вопроса не звучит, но парень все равно отвечает. — Я же сказал, я с тобой. — Хорошо. Тогда я — с тобой, — устраивает тонкий каламбур она и свободной рукой сжимает его под локоть. Он не возражает. Двумя вагонами далее установлен большой фонарь, который освещает не столько саму дорогу и перрон, сколько мусорный контейнер под ним. Девчонка чуть сворачивает к нему и выбрасывает оба скуренных «бычка». И поднимает взгляд, всматриваясь в уже знакомое лицо. Все так, как она представляла: глаза блестят, улыбаются, как и морщится покрасневший нос, а из-под чуть растрепавшихся волос выглядывают порозовевшие кончики ушей. И она улыбается ему в ответ так, будто только что увидела самого милого котенка на свете и непременно должна сфотографировать его, чтобы оставить на память. Впрочем, такт не позволяет ей озвучить просьбу, а потому она просто запоминает увиденное и тянет парня назад. — Идем. Ты замерз, а я нагулялась. Он только кивает и чуть сбавляет шаг, направляясь к своему вагону. Она все так же держится за его локоть, уже не смущаясь этого. А снег решил укрыть перрон в загадочном городе Н. мокрым одеялом, чтобы он этой влажной и прохладной ночью не замерз. На свежем покрове остаются следы суматошных пассажиров, кто хотел забежать в теплый вагон и скорее погрузиться в путешествие. Кто-то проходит к вагону с крайней неохотой; не по душе человеку такая романтика. Кто-то слишком сонный, чтобы демонстрировать свое отношение ко всему этому. А кто-то, очевидно, грустит, покидая чем-то знаменательный для него город. И двое шагают против потока, не спеша, не разговаривая, не выражая каких-то эмоций по отдельности, но цельные вместе. Словно их души наконец-то познакомились и тоже взялись за руки, согревая друг друга в эту снежную ночь. Комментарии: *Live long and prosper! — «Живи долго и процветай!» Это легендарная фраза приветствия и прощания вулканцев (Спока) из франшизы «Стартрек». **Yuki ga… — Снег что ли? (яп.) -8-Linkin Park feat Steve Aoki — A Light That Never Comes
В этот раз она снимает куртку сразу, стряхивая в проход между секциями прилипшие снежинки и неприятные капельки воды. Он тоже аккуратно встряхивает свое черное пальто, прежде чем отправить его на вешалку. Столик по-прежнему выдерживает четыре руки и двое наклоняются друг к другу. Но она больше не знает, что сказать или спросить, и он чувствует то же самое. Они просто смотрят друг на друга, словно читая миллионы взаимных эмоций в секунду, сливаясь ими воедино. — Я постелю, — вдруг говорит девчонка и убирает жвачку в пакет, ставший мусорным. Она вешает этот пакет под стол в «купе», случайно задев свесившую руку сестренку. Та ерзает под одеялом, что-то мычит на непонятном языке и переворачивается на другой бок, подбираясь и снова крепко засыпая. Девчонка оборачивается на парня и ловит его взгляд на сестру: теплый, ласковый, полный заботы. — Она много работает, — поясняет он, смотря на комок под одеялом. — После того, как мне пришлось временно оставить тренировки, она помогает мне и матери в наших делах. А после вообще задумала это вот путешествие, чтобы поддержать меня. Старшие сестры, они такие, — смеется к концу и переводит взгляд на девчонку. А та тоже смотрит на комок под одеялом, но теперь с большей благодарностью за заботу о нем, словно имеет право благодарить за это. В вагоне тихо настолько, что слышно собственное дыхание и пульс. Школьница снова что-то ищет в телефоне, пока появился интернет. Ее мама просыпается, осуждающе смотрит на дочь, но отворачивается и молчит. Нижнее место пустует, это временно; скорее всего, на следующей станции кто-то уже его займет. — А какие у тебя тренировки? — спрашивает девчонка, намереваясь стащить с верхней полки матрац. Парень ростом с нее, так что преимущества у него нет, но он, словно прочитав мысли, разувается, запрыгивает на нижние полки, стараясь не потревожить спящую сестру, и спускает матрац. — Теннис… Был, — поясняет он в голос, передавая из рук в руки второй и спрыгивает. Поднимается пыль, заставляющая девчонку звонко чихнуть. Она смеется и извиняется, опуская свой столик. Теперь это — спальное место. Парень послушно занимает пустующую нижнюю полку, повернувшись к девчонке лицом. И шепотом начинает свой рассказ. — Я с малого возраста играл. Говорят, был неплохим игроком, талантливым, кто-то называл гением. Но, знаешь, я устал от этого, — он тяжело вздохнул и положил ногу на ногу, закрывшись. Руки сложены на груди и сжаты в кулаки. Снова для нее стало очевидным, что этот человек о себе говорит нечасто. А он старается продолжать. — Я участвовал в большом количестве соревнований, учил приемы, техники, и, не скрою, чаще всего побеждал. Но однажды я проиграл и во мне что-то сломалось. Девчонка раскатала матрац по полке, подминая под него один из рюкзаков, тот, что меньше; его прятать нельзя и за ним надо следить, там деньги и документы. Поэтому она запоминает, как и куда положила ключи от квартиры и прочие важные мелочи и только после этого прикрывает сумку матрасом. А потом разрывает пакет с бельем и выравнивает пахнущую искусственной свежестью простынь. — Капитан терпел мою депрессию и плохую игру и пытался поддерживать меня полгода. А после сдался. Сказал, чтобы я валил к чертям. Я и свалил. У девчонки море мыслей осуждения колыхнулись в голове, заставляя злиться на капитана, и она чуть сильнее провела рукой по натянутым простыням. Но он не заметил. Парень закрыл глаза, вспоминая действительно важные и болезненные моменты из прошлого. Расставаться с тем, что было с тобой всю жизнь, требовало столько усилий, было ей, жизнью, это всегда больно. — Он также сказал вернуться. Когда остыну. Она выдохнула. Парень помолчал, а после убрал ногу и из закрытой позы пересел в нейтральную, наклонившись вперед и соединяя ладони в замок. — Только я что-то не особо остыл. — Все получится, — наконец, не выдержала она, заявив в голос, и заправила подушку в наволочку. Повернулась к нему и встретилась с ледяным взглядом, лишенным всякого тепла и ласки. Видимо, именно таким этот парень и представал противникам на корте. — Я обещаю тебе, что все получится. Я не могу знать, станешь ли ты профессиональным теннисистом или нет, но остыть, попытаться снова, побеждать — это у тебя точно получится. Зато теперь понятно, откуда на его таких аккуратных руках мозоли. Это от ракетки. Значит, тренироваться он все-таки не бросил. Девчонка закончила заправлять свою постель и, пока парень пустым холодным взглядом смотрел куда-то в стену, воспринимая ее слова на ломаном английском, она спустила ему полку. — Тебе постелить? -9-Bjork — Human Behaviour
Застелив вторую постель, девчонка уселась в подушках. Парень же, робко спросив, может ли он присесть на ее постель, вернулся на свое место, разувшись, и забрался с ногами. Девчонка подсунула ему под спину свою подушку и села на пятки, цепляя макушкой верхнюю полку. — Я не хочу больше говорить. А ты хочешь рассказать что-нибудь? — вежливо и прямо поинтересовался он. Она просияла от осознания того, что они с ним так похожи. Она тоже всегда говорит прямо, если что-то не так и всегда озвучивает просьбу наиболее понятным способом для того, к кому просьба относится. Ее правилом была фраза, «говори то, что ты хочешь получить, не терпи неудобства, но будь вежлив» и этот парень определенно мыслил похожим образом. Восхищенная, она достала наушники. Правда, они были накладные, потому вместе слушать музыку у них бы не получилось. Но и здесь он удивил ее тем, что предложил выход. Подскочив с места ровно в тот момент, когда поезд дернулся, начиная движение, он нырнул пальцами в нагрудный внутренний карман пальто и извлек оттуда раздвоитель для «джека» и еще одну пару наушников. Без слов, он просто отдал небольшой провод ей и вернулся, усевшись на прежнее место. Девчонка сразу использовала данный инструмент, подключая свои и его наушники к своему плееру. Такое внимание ей, определенно, польстило. — Знаешь, я ведь аудиал, — пока она настраивала музыку, которую хотелось слушать прямо сейчас, поясняла она шепотом, сливавшимся с набирающим скорость стуком колес. — Я не могу слушать то, что дают мне. Поэтому для меня происходящее сейчас немного странно. — То есть такое близкое общение с незнакомым парнем для тебя в порядке вещей? — насмешливо прокомментировал он и опустил голову, смотря на нее из-подо лба. Она лишь открыто улыбнулась в ответ. — Нет, конечно. Но то, что ты хочешь этого, — она кивнула на пару подключенных наушников, лежащих пока на постели, — для меня удивительно еще больше. Он кивнул, давая понять, что понял градации женского удивления и ответил улыбкой. Свет снова погас, погружая вагон в уютное сонное место. И в двух парах наушников зазвучала музыка, тихая, гладкая, мягкая, и столь любимая девчонкой. Парень лишь кивнул, что ему все нравится и расслабился на подушках, прикрывая глаза. А она просто села чуть ближе к нему, опираясь рукой на окно и упрямо пыталась разглядеть в черном-белом снежном месиве за стеклом пейзажи, что ей почти не удавалось. Плеер покорно проигрывал одну композицию за другой, на разных языках повествуя о любви, знакомствах, природе, закатах и рассветах, компромиссах и спорах. Мелодичные композиции сменялись жесткими, рок сменяла классика, а простую попсу замещал сложный симфонический металл. Но парень не просил переключать. Он так и полулежал, расслабившись на подушках и, кажется, задремал. Девчонка и сама упустила тот момент, когда устала выглядывать за окно во влажный осенний мороз в поисках картинок и сначала расслабилась, полулежа, а после и вовсе улеглась, упираясь ногами в стенку между секциями и пристроив голову у него на коленях. То, что он не спит, выдала рука, зарывшаяся в ее густые и непослушные волосы, перебиравшая прядь за прядью в угодном только ей, руке, порядке. На губах японца снова играла легкая улыбка. И девчонка расслабилась, не засыпая, но получая удовольствие, которое, действительно, не позволяла получать себе раньше. Все раньше было не то; не те люди, не те обстоятельства, не то время, не то место… Именно сейчас, сегодня, здесь, в дороге, все было «то». Именно в этом вагоне. Именно с ним. -10-Lifehouse — Whatever It Takes
Обычно поезд становился паузой. Путь между пунктом «а» и пунктом «б», в котором ничего не происходит, что после проявляется в реальной жизни. Чаще всего новые знакомые не вспоминают друг о друге, завидев встречающих на перроне; обмен телефонами сводится к ситуации «все потом», а после и вовсе «никогда». И даже если номерами все-таки кто-то обменялся, редко этот кто-то продолжает общаться. Потому что в дороге все на паузе, другая обстановка, другой мир, где все замирает и, кажется, другой уровень взаимопонимания, кажется, не будет последствий, но и глупостей делать не хочется. А в жизни — река, энергично журчащая по камням и несущая вперед без оглядки, заставляющая наслаивать происходящее, словно кольца на детскую пирамидку, накладывая также ответственность, слой за слоем. И нет дела до случайного знакомства в дороге, каким бы примечательным оно ни стало тогда. Но это вовсе не означает, что наслаждение от этого знакомства становится меньше. Нет, наверное, наоборот, то единение душ, истории из чужих жизней, чужой опыт, взаимопомощь в бытовых мелочах среди незнакомцев, все это заставляет осознать, что человек, как ни крути, часть большой общины. Где каждый важен. Где каждому найдется дело. И где найдется тот, кто в этом деле поможет. Девчонка не запомнила момента, как заснула. Но, открыв глаза, она была одна на своем месте и обнимала теплую подушку, уткнувшись в это пыльное нечто лицом. Искусственный свет был выключен, а в глаза ударил ярко-красный утренний луч. — А? — только пришло осознание, «что-то не так». Поезд. Дорога. Рассвет. На соседнем месте, в «купе», девушка собирает вещи, параллельно проверяя телефон. — Мы скоро приедем уже, пара часов осталась, — пояснила она девчонке, смотрящей на сборы пассажиров по всему вагону. — Я уж боялась, что проспала, — улыбнулась она и потянулась. — А где ваш брат? — Не привязывайся к нему, — девушка отложила вещи в сторону и даже заблокировала телефон, выделив ему место на столике со звенящими кружками. Она посмотрела на девчонку серьезно, но также с легким прищуром, как это делал он, только вот ее улыбка не казалась такой теплой, как его. — Мы вскоре улетаем обратно. — Вот как… — улыбнулась девчонка и снова упала лицом в подушку. На ее лице застыла улыбка, теплая и искренняя, но вот в глазах, кажется, огонь превратился в гром и молнии, грозясь излиться градом слез о не до конца пережитой… Ее стенания прервал мягкий голос, теперь — мужской, сообщивший, что вообще-то пора вставать, так как он хочет выпить кофе и ему нужен стол. — Ты всегда можешь сесть ко мне, — прокомментировала сестра, лениво мешая еще советских времен ложкой содержимое своей кофейной кружки. — Я буду рада разделить с тобой привычно аскетичный завтрак. Парень положил руку на спину девчонки, а та вздрогнула от прикосновения, подняв покрасневшее лицо. Его улыбка сразу сменилась заботой и беспокойством. — Все в порядке? — не уточняя разрешения, он сел на край постели, оставляя теплую ладонь на ее спине. Девчонка развернулась к нему и закрыла лицо руками, растирая кожу ладонями. К завершению, она дважды хлопнула себя по щекам и ее улыбка вернулась в мир с новыми силами. — Спасибо. Думаю, мне пора привести себя в порядок, — не отвечая на вопрос, она подскочила, словно ее ужалила оса, молниеносно схватила из большого рюкзака пакет с принадлежностями для умывания и направилась в сторону тамбура. — Не начинай утренний ритуал без меня, ладно? — пошутила она и исчезла за соседними секциями. Воды на то, чтобы вернуть себя в мир, ушло много. Холодная, она давала ощущение свежести, позволяя успокоиться, проснуться окончательно. Еще и этот тошнотворный вкус мятной зубной пасты. Все пытается выдернуть ее из сна в реальность. И все никак не получается. «Мы вскоре улетаем обратно». Ну и что? Разве ее это волнует? Она замерла, вглядываясь в зеркало. С неплотно закрытого окна морозный и свежий утренний воздух с тайги колыхал бумажные полотенца на стене, обдувая льдом влажную кожу. Но, как ни старалась девчонка слушать свою голову, логику, доводы, по ее щекам все равно скатились две дорожки слез. Потому что она понимала, продолжения не будет. Когда поезд остановится на вокзале города Т., на перроне ее встретит мама, а эти двое, подхватив багаж, снова отправятся путешествовать одним им известным маршрутом. А после сядут на самолет, или автобус, или поезд, или корабль, да хоть космический лайнер и исчезнут с этого материка, из ее мира. Исчезнут без обещания появиться в нем снова. Или даже с обещанием. Не имеет значения. -11-abingdon boys school — Via Dolorosa
Собирались быстро. Когда дорога подходит к концу, все пассажиры придаются идентичной нервозности, быстро складывая вещи и сотню раз перепроверяя, не забыли ли любимую игрушку на верхней полке. В соседних секциях кипела жизнь; дети проснулись и снова пытались улизнуть из-под строгого надзора родителей и бабушек, когда те, поймав дите за пятку, пытались натянуть на нее колготок. Кто-то завтракал, а с другой стороны ответственная пассажирка складывала постельное белье, выравнивая его по уголкам, несмотря на то, что проводники пятью минутами позднее все равно развернут простыни для проверки и скидают их в мешок как попало. Пейзажи за окном из лесных постепенно становятся все более урбанизированными. Сначала редкие, тусклые, полузаброшенные деревеньки выделяются темными пятнами напротив восходящего солнца. Вот закрываешь глаза на минуту, вдыхая аромат утреннего кофе, и уже за окном солнечное утро, а деревни сменились пригородными поселками с высотными зданиями и хорошими трассами на въезд и спешащими по этим трассам маленьким машинкам. Еще минута — и исчезает поселок, но дорога становится все лучше, машин — больше, а под мерным стуком колес состава слышится насыпь, и они постепенно перестают стучать, гладко скользя по литым рельсам. Парень сидит напротив и смотрит в окно тем же взглядом, что вчера, только его плечи более расслаблены, а улыбка не играет на лице. Он смотрит именно на пейзажи, его глаза бегают от движения поезда из стороны в сторону, сканируя быстро меняющиеся картинки. Одна его рука лежит на столике, сжатая в неплотный кулак, а рядом с ней греется на солнце его телефон. Пальцами другой он нежно обнимает теплые бока кружки с кофе, продев их под ручкой. От его кружки поднимается матовый пар, и он делает глубокий вдох носом, наслаждаясь сладким запахом, прежде чем отпить. Девчонка накинула куртку на плечи и уже допила кофе. Она рассыпала по столу несколько конфет и разворачивала их, одну за другой, раскусывая плотную карамель в крошку. Ее глаза также следят за окном, но она смотрит не сквозь стекло, а на отражение на нем. Его серьезное лицо… «Он также сказал вернуться. Когда остыну». Его смущенное лицо… «Все хорошо». Его улыбающееся лицо… «Была ли эта конфета поводом для знакомства?» Смеющееся… «То есть такое близкое общение с незнакомым парнем для тебя в порядке вещей?» Обеспокоенное… «Все в порядке?» Заботливое… «Не надо. Света недостаточно». Его лицо. Девчонка хочет рисовать его, много, бесконечно долго, хотя, вообще-то она не художница и знаний у нее мало, а опыта в рисовании и подавно меньше, но ей так хочется сберечь его в своем сердце, в памяти, там, где он будет только для нее. И потому она смотрит на него, снова пристально, но без смущения более. Она запоминает его черты, как падают тени от ресниц, как лежат волосы на шее, как выделяются ключицы из-под тонкой майки, как проступает рельеф спортивных рук при движении, когда он отпивает кофе. Как трепещут его ноздри при вдохе и как приоткрывается рот при выдохе… Он ловит ее взгляд, но не спрашивает. Он снова понял ее без слов. И вдруг начинает делать тоже самое, только без отражения, разглядывая ее лицо прямо, с вызовом. Как сначала. Как будто и не было этой ночи и сейчас он подхватит… Подхватывает последнюю, катающуюся по столу карамель и разворачивает ее. — Owari ka? * — непривычно грубо звучит его голос среди этих шорохов, смеха из соседних секций, шуршания колес на насыпи по литым рельсам, запаха кофе и заварной лапши… слишком громко, так, что бьет по ушам. Она не отвечает. Она просто не знает, что сказать ему, но нет сил поднять на него взгляд, потому она смотрит на пустой фантик, зажатый в его руке. А потом — на часы на смартфоне, говорящие, что приедут они через минуту. Через минуту покажется вдалеке перрон города Т. И пассажиры, спеша, начнут выстраиваться в длинную очередь, толкаясь и копошась, спеша скорее нырнуть из паузы в реальную жизнь и нажать на «плей». Ее смартфон лежит на столе, вздрагивая от движения поезда, который упрямо замедляет свой ход. Двадцать секунд, десять… Поезд, и без того движущийся очень медленно, начинает торможение. Наверное, первые вагоны состава уже катятся вдоль перрона и суетливых встречающих. Парень подхватывает ее смартфон и пытается разблокировать. С удивлением он обнаруживает, что блокировки вовсе нет. Его пальцы быстро набирают свой номер и делают звонок. Два номера в одном телефоне? Не беда. Он звонит на свой номер и со второго. А потом, не прощаясь, не глядя, быстро поднимается и встряхивает пальто. Сине-зеленый клетчатый шарф плотно ложится поверх, скрывая тонкую шею от утренней зимней прохлады. Сестра, не сговариваясь с братом, поднимает свое сидение и достает свою сумку. Он также молча достает свою, большую и черно-голубую с какими-то рекламными знаками. И они просто уходят, вставая в самом начале очереди на выход. Девчонка выживает секунды, но после скоро подхватывает свои вещи, наспех надевая шапку, шарф, даже не застегивая куртку, скорее, быстрее же! Пакет с едой в руку, смартфон — в карман, плеер — в другой, ну и что, что он выключен, сейчас это не важно… Один рюкзак на одно плечо, второй — на другое, стол чист, нет, ничего не забыла… Бегом, чертовы люди, очередь, кто-то впереди одергивает ее, «девушка, не толкайтесь, все успеем выйти!». А в окне, в самом углу, в дальнем, где переходы под землей от путей к вокзалу, всего на миг мелькает черно-голубая сумка, но сразу исчезает из поля зрения, теряясь в толпе других. И она готова кричать, рыдать, почему так, но что она сделает, если догонит? Пауза закончилась. Начался «плей». И вышла она из вагона грустная, словно приехала не в город к матери, а в настоящий ад и теперь ей предстоит приготовиться к горячей ванне с маслом внутри. Слова матери не успокаивали, да и не рассказывала девчонка ей ничего. «Привет, мам, доехала хорошо. Да, позавтракала, все в порядке, спасибо, пошли домой». И пришлось действительно идти. Комментарии: *Owari ka? - Все закончилось? -12VAST — Take Me With You
День за днем теряются в череде событий. Гости, застолья, семейные сборы, прогуляться. Снова встречи с семьей… Нет времени даже на сон. Она понемногу начинает улыбаться. Ее синяя куртка ловит крупные снежинки на рукава и ворот, она морщится и ловит их языком, дурачится. На речном по-прежнему стоит колыванская ваза, которая так нравится девчонке с самого детства. Нет, здесь нет птиц, которых можно покормить, кроме, разве что, голубей, но, тем не менее, вид на реку по-прежнему прекрасен. Рядом мельтешит двоюродная сестра, рассказывая что-то из классов обучения и хвастаясь новой гистальтой на фотографиях; где-то чуть дальше разговаривают их матери, родные сестры, обсуждая жизнь, перемены и планы. Над замерзающей рекой кружат голодн6ые чайки, но они не едят хлебные крошки, потому булку с придорожного магазина девчонка съедает сама. Мокрый ветер с реки приносит запах, едва различимый, такой тонкий, кажется, так пахнет сам холод. Наверное, если бы существовал настоящий Дед Мороз, от него был бы именно такой запах: реки, моря; воды, холода. Девчонка слышит, как их с двоюродной сестрой зовут матери, мол, пора идти, холодно, разве ты не замерзла? А она и правда замерзла, но не хочет уходить еще хотя бы минуту, а потому обещает догнать, сейчас, только пару кадров сделать, красиво же. Семья уходит, оставляя девчонку наедине с водой и телефоном, где она настраивает камеру, выравнивая фильтры, пытаясь поймать тот самый вид, что есть в глазах, но камера упрямо его не видит. — Да чтоб тебя… — ругается она на очередное уведомление, всплывшее так не вовремя. — Потом… — смахивает она его. А потом понимает, что это было сообщение с записанного номера, которым она не пользовалась прежде. Замерев в полусогнутом положении, девчонка обернулась во все стороны, проверяя, не следит ли кто за ней, но нет, на берегу пусто. Словно ее кто-то накажет, если она не будет действительно пытаться сделать фотографию и посмотрит сообщение… Она открывает его. Всего две буквы. Всего две. И из-за них снова мир встает на паузу, замирая. Девчонка садится на пятки, как тогда, в поезде, только теперь намокают ее колени, растапливая снег. И боковым зрением она видит силуэт в черном пальто, который медленно следует к ней от самого горизонта. Ближе, ближе, шаг за шагом. Но парень проходит мимо, нет, это не он, и девчонка выдыхает, пусть и рвано, все в порядке. А после пальцы замирают над английской клавиатурой и сами набирают зеркальное «Hi».