Мальчик - Пиздец

      Пиздец, думает Лен. Не тот масштабный, когда нужно срочно запрыгивать в фантастически-дурацкий космолет и мир спасать, и не такой горький, как чья-то смерть. Это восхитительно идеальный Пиздец, с большой буквы. Потому что Барри, блядь, олененок Барри, проголодался. А Лена не было в городе две недели, и ему даже немного стыдно, ну, было стыдно, пока он не пришел домой. В Лофте темно и тихо. Это не та страшная тишина, когда Лен приходил домой, в грязную тесную квартирку и находил Лизу, маленькую семилетнюю Лизу, на полу с проломленной головой. Это не спокойная тишина, когда в доме все спят. Отсутствие звука ощущается так, будто Лен заходит в вольер к хищнику. Ожиданием. Охотой. Азартом. Он скидывает ботинки, не вешает — бросает куртку куда-то в сторону вешалки. Проходит в гостиную, и вот тут-то находит Барри. Или Барри — его. Сшибает с ног, прижимает к стене так, что из легких мигом выходит весь воздух. — Тебя не было две недели, — рычит Барри и тяжело дышит. — Я уже извинился, потому что, ты же знаешь, это было очень важно. Золотко, пожалуйста, я очень голоден, не мог бы ты отойти? Барри смотрит, на него, как на идиота, склоняет голову, как птица, притирается ближе: — Я тоже. Голоден. И Лен в первые секунды чуть не ляпает сдуру: «Так давай закажем китайской еды?», но потом до него внезапно доходит. Возможно потому, что Барри весь взмокший, покрасневший и горячий. Возможно потому, что в бедро упирается вполне твердый стояк, но он прекращает тупить и перехватывает чужой взгляд. Барри хочет. Лен не умеет ему отказывать.       Он крепко берет его за затылок, другую ладонь кладет на задницу, и целует. Барри отзывчивый, размыкает губы, мягкие, сладкие, совсем как у девчонки, стоит только нажать на них языком. И целуется он — каждый раз будто последний, не потому что отдает горечью и разлукой, а потому что этот поцелуй жадный, голодный, мокрый — блядь, идеальный. Барри отстраняется, утыкается Лену в шею, горячо и быстро дышит, пытаясь расстегнуть наверняка неудобные в данный момент узкие джинсы, но у него ничего не выходит, поэтому Лен делает это сам. Оттягивает резинку боксеров, запускает руку внутрь, оглаживает ствол, опускается ниже, от основания члена до поджатых яиц, а потом пораженно выдыхает, когда пальцы руки натыкаются на пластик. Блядь. — Я правда очень сильно скучал, — доверительно сообщает Барри, облизывая яркие, припухшие от поцелуев, губы. Глаза у него ошалелые и пустые, он улыбается, покачивая бедрами, приглашая. Сучка какая. Лен гладит растянутую, чувствительную дырку, дразнит, с интересом наблюдая, как Барри давится воздухом, а потом пропихивает два пальца внутрь, растягивая еще сильнее горячее, гладкое, ловя губами высокий всхлип, нащупывая кнопку выключателя. — Нет, — просит Барри, — ты не посмеешь. Это явная провокация, и Лен бы рассмеялся конечно, только в другой ситуации, если бы не было так жарко, так тесно, если бы Барри не пах так вызывающе — потом, сексом, возбуждением, и если бы его, Лена, руки, не шарили бы жадно в чужих штанах. Поэтому он улыбается, ласково гладит чужую мягкую щеку, и сдвигает кнопку. Барри буквально подбрасывает, он вцепляется пальцами Лену в плечи — до побелевших костяшек, бессильно роняет голову ему на грудь. Коленки у него дрожат, и все вокруг начинает звучать стонами, вскриками, всхлипами, просьбами. Лен слушает эту — ха-ха, музыку, до тех пор, пока в собственных штанах не становится больно от недостатка места. Он отстраняет от себя Барри, бросает ему короткое: — Раздевайся, — и сам в это время стаскивает свитер, отстегивает и отбрасывает — черт, кобуру с заряженным пистолетом, в сторону, совсем не думая о безопасности, потому что в голове набатом бьет «Барри-Барри-Барри». А сам Барри в это время, ослабевший и неспособный сдерживаться, успевает только скинуть штаны и расстегнуть пару пуговиц на рубашке. «А больше и не надо» — думает Лен, разворачивая его и толкая животом на обеденный — какая банальность, стол. Барри послушно растекается, расставляет ноги шире, опирается на локти и оборачивается. Смотреть ему в глаза — отвратительная идея, но Лен уже пропал. Барри зовет, просит, и даже если выглядит как течная сучка, то специально. Да как так-то?! Это Лен главный манипулятор в доме! «Был раньше» — говорит противный внутренний голос. «Был, пока не привел домой этого блядского мальчика с оленьими глазами, неприличными губами и длинными ногами. Ты думал, что привел домой щенка, а на самом деле пригрел на груди змею. Она будет к тебе благосклонна?» Лен мотает головой и возвращается в реальность. Барри покачивает задницей и следит за реакцией, и даже то, что внутри он вибрирует, не мешает ему выглядеть победителем. Да сука! И из него торчит нежно-фиолетовый тонкий вибратор. Включенный. С которым Барри ходил дома весь день. Охуеть. Лен нажимает на основание ладонью, давит на поясницу, чтобы не дергался, какие-то бесконечные мгновения наблюдает за тем, как Барри извивается и царапает ногтями стол, а потом опускается на колени позади и медленно тащит теплый, нагретый пластик наружу, под очередной стон. Выключает и отбрасывает ненужную игрушку в сторону, и затем сам большими пальцами раскрывает припухшую, растянутую и влажную дырку, тычется носом во впадинку рядом с копчиком. А потом широко лижет между ягодиц, вслушиваясь в высокие жалобные звуки наверху. Барри там, внизу, пахнет — и ощущается на вкус, смазкой с запахом… — Серьезно, Барри? Лубрикант с запахом жвачки? — усмехается Лен, отстраняясь. — Серьезно, Ленни? — передразнивает его Барри, — это то, о чем ты думаешь в данный момент? И тут же, исправляясь, без паузы:  — Вставь мне, я хочу, мне надо-надо-на… — Как я могу тебе отказать, — мурлычет Лен. Встает на ноги, подтаскивает Барри к краю стола, дергает его за бедра — выше, чтобы удобнее было, и мягко толкается внутрь, в тесное, жаркое, хо-ро-шо, блядь… Каждый раз — как в первый, серьёзно, охуительно-невозможный, долгий, чудесно-тугой раз. Начинает — плавно, размеренно, хоть и давит в животе, пульсирует напряжением чужое «надо-надо-на…». Или своё — «не отдам, не отпущу, моё теперь — мой» — уже и не разберешь. Перепуталось, переплелось горячее, нежное, нужное — и «Ленни» смешливое, и бесстыдные мокрые стоны, и пальцы, и глаза. Лен чувствует миллионы, мириады вещей одновременно и это — заставляет отчаянней стискивать влажное плечо, держаться за Барри — держать — крепче. Лен чувствует, как топорщатся светлые волоски на чужом загривке, как от каждого тщательно выверенного толчка напрягается чужой живот, как саднят распухшие кусачим ожиданием губы. Лен слышит дрожь в подгибающихся коленях, скуляще-бессильное: — Быстрее, ну! Лен наклоняется в растрепанный затылок: — Попроси, солнышко, — и выходит из Барри почти полностью, и смотрит, смотрит — как покрасневшие края конвульсивно сжимаются, пытаясь задержать его внутри. Барри вскидывает задницу, тянется, всхлипывает обиженно и громко. Лен успокаивающе (пока может сдерживать это — огромное, тёмное, жгучее — внутри) гладит его поясницу, легонько пересчитывает кончиками пальцев позвонки, щекочет рёбра. — Давай, маленький, это несложно… — Барри стукается лбом об столешницу со смешным звуком, но его длинное на выдохе: — Пожалуйста, Лен, дай мне… — кипятком продирает позвоночник и не смешно — совсем. Не смешно, а почти больно от рухнувшей плотины, от горячей испарины на лбу, от доверчиво подставленных лопаток. Лен отпускает себя, перехватывает долгое тело — до синяков, некрасиво-болючих пятен — и въезжает по смазке до упора, до пошлого шлепка, до ломоты в костях. Барри буквально орет — неразборчиво, сладко, облегченно. Он податливый и мягкий, он подмахивает, ерзает, сжимается — и Лен забывает сделать очередной вдох, врастая, вбиваясь-вколачиваясь-под кожу. Барри под ним изгибается немыслимой кривой, тянется под живот, задыхаясь просит: — Помоги, Ленни… Я уже, уже… — Нет, ты можешь справиться, — Лен хлопает его по руке, наваливается сильней, кусает за плечо, — сам. Давай, порадуй меня, солнышко! И Барри обреченно поддается, пружиной до предела сжатой мелко-мелко трясется, а Лен — сам неотвратимую вспышку оттягивая — кусает чуть сильней и вжимается бедрами, по жалобно скрипнувшему столу его распластывая. Барри вздрагивает беззвучно и крупно, скребет бессильно полировку — и обмякает, дышит шумно — как после стометровки. Лен перехватывает его под живот — аккуратно, и двигается — последними ускользающими рывками — уже даже даже не пытаясь соблюдать какой-либо темп, а просто — судорожно и быстро. Его, как бы шаблонно и дешево это ни звучало, швыряет за край, в ебаный космос, когда Барри пытается обернуться, улыбаясь в кровь искусанными губами и мокрыми длинными ресницами, когда сжимается — правильно, идеально, так, как всегда нужно было. Лен вцепляется пальцами ему в бедра, сильно, царапая нежную кожу, утыкается носом во впадину между лопатками и содрогается — долго, мучительно и сладко. На какое-то время они застывают в этой позе, пока Барри не ойкает возмущенно и не пихается — эй! — острыми локтями. Лен отцепляется от него с каким-то пошлым звуком и оборачивается, выискивая в привычной обстановке гостиной плед. Тот обнаруживается совсем рядом — на диване. Лен подхватывает его и расстилает на полу, садится сам и тянет вялого Барри вниз, обнимает, утыкаясь в темную макушку, неохотно размышляет о том, что и правда нужно бы заказать что-нибудь пожрать. Он вовсе не ожидает, что расслабленный и мягкий, теплый Барри вдруг уведомит его: — По мои расчетам, пиццу должны доставить где-то через полчаса, — и тут же, замечая удивленный взгляд, — слушай, Лиза позвонила мне, когда ты выезжал из города. Мик — когда садился в самолет. Циско — когда ты из него выходил, и Кейтлин — когда ты заходил в дом. Я успел не только заказать пиццу, я успел достать этого фиолетового друга и запихнуть его в себя. — Я окончательно тебя испортил, — огорчается Лен. Не то чтобы он был сильно расстроен. Это как ребенок, который слишком быстро вырос, но ты все равно им гордишься. С учетом того, что детей не трахают. Лен опускает руку между влажных бедер, ведет ниже и аккуратно ощупывает чувствительную мокрую дырку, давит на нее. Барри возмущенно шипит, но уже поздно — оттуда начинает течь. Лен пропихивает пальцы внутрь, пачкая ладонь, а потом мстительно и по-детски глупо, если честно, размазывает сперму по лицу Барри, проталкивает пальцы в горячий рот. — В таком случае, тебе нужно в душ, пока ты все тут не запачкал. — Не запачкаю, — дерзко отвечает Барри, выталкивая пальцы Лена изо рта. За ними тянется тонкая нить слюны. — Нет? — Поднимает бровь Лен. — Нет… — раздвигает колени Барри, — если ты уберешь беспорядок, который устроил. Этот мальчик — просто Пиздец. Перед курьером они извиняются вдвоем.