А может, любовь поможет...

Как давно я не ощущал любви? День, месяц, год? Я давно потерял счет времени… Потеря её была самым сильным и разрушающим ударом. Моя любовь была напрасно, я не смог её защитить… О, моя милая Офелия, простишь ли ты меня за это?.. Но себя я не прощу даже через пару сотен лет… После потери любимого человека так больно… Душу разрывают на мелкие части, сердце разбито вдребезги… Наверно, я до сих пор жив благодаря своему менеджеру и его помощнику. Но это не отменяет тот факт, что я все равно страдаю от всего. Шекспир помогает забыться, но не настолько сильно, как хотелось бы… Всё. Хватит это терпеть. Надо уже давно забыть её и по жизни идти с гордо поднятой головой. Больше я никогда не влюблюсь. С тех пор прошло не мало времени, но казалось, будто её дух преследовал меня все эти несколько лет (сколько прошло времени, мне сказал Кранц, мой менеджер). И резко он исчез. Все мои выступления на сцене имели огромный успех, критики не смели ни к чему придраться, так как все было идеально под руководством нашего состава. Благодаря нам этот «Дворец Театра» процветает. Все пьесы имели огромный успех, даже если оригинал произведений не каждый читал или вообще слышал о нем. Собиралось много народа многих сословий, как мы разделяем в театре зрителей, будто в средневековье. Вся суета с выступлениями, интервью, примеркой костюмов, репетиций отвлекала меня от Офелии. Так же меня вечно звали друзья куда-нибудь. В кафе, на вечеринку, на музыкальные концерты, куда угодно, но мы все ходили и веселились, опять же, не давая мне думать об Офелии. Но одной ночью все поменялось… Это было неожиданно, странно и увлекательно. Я, переодевшись в свою пижаму, лег в кровать и заснул. Сны я видел редко, а если и видел, то про Офелию и её смерть. Но в этот раз все изменилось. Мне приснилась фигура с крыльями. Белоснежные крылья, словно ангельские. Их обладатель стоял ко мне спиной, но я уже увидел черные, отливающие темно-синим, волосы, некоторую худобу, но силу в теле. На ногах его были черные сапоги, белые брюки, обтягивающие бедра и голени. И даже из-за спины была видна черная толстовка и спрятанные руки в ее карманах. С удивлением я осматривал ее, пока она не развернулась и не представила моему взору хмурого парня. Его брови были сведены «галочкой» в раздражении, в глазах читалось презрение и холод, губы были сомкнуты в тонкой полоске, а нос чуть морщился. Вокруг него была аура какого-то убийцы, а не ангела, как «говорят» его крылья. Сапоги резко засветились фиолетовым, только тот меня увидел. — Жалкий демон, я убью тебя, — с этими словами он набросился на меня, замахиваясь сапогами. Я, как мог, уворачивался от каждого его удара и выпада. — А ты еще кто?! Почему напал на меня?! Объясни все! — с этими словами я спрятался за каким-то ящиком, чтобы меня не поймали, хотя это и было бесполезно. — Тебе не обязательно все знать. Просто знай, что я — Ангел! — он встал в странную позу и его аура стала сияющей, будто звезды вокруг его летали. Моему удивлению и шоку не было конца. Этот тип слишком подозрительный. Вдруг его крылья стали рюкзаком с маленькими крылышками. Все набирает слишком странные повороты… — Ну, хорошо, Ангел-чан. Только скажи, что ты здесь делаешь? — я смотрел на этого «сверкающего» ангела, будто на восьмое чудо света. А вам не покажется странным, что во сне появился странный тип, который вас избивает, да и еще называет себя «Ангелом»?! Вот и я в шоке. — Отвали, крыса, просто знай, что небеса послали тебе подарок, — огрызнулся тот в ответ, брезгливо отворачиваясь и закатывая глаза, будто увидел что-то отвратительное. Этот парень начинает меня бесить… — Тогда можно мне уже свалить от этого подарка? Не очень хочется быть избитым, — раздраженным тоном спросил я этого бессердечного ангела. — Вали на здоровье, только лучше будет, — кинул тот в ответ и скрылся за какой-то дверью. Резко мой сон оборвался и я проснулся, вскочив с кровати. Холодного пота не было, как и испуга. Лишь маленький шок и раздражение. «Какой этот ангел заносчивый, » — проносилось у меня в голове, пока я умывался. Весь день я думал о нем, чуть оскорбляя, но и похваливая за красивое тело и глубокие глаза. А характер у него такой себе. В жизни я таких людей не видел, и не увижу, надеюсь. Хотя, он же «ангел», как сам себя величает. Но я уверен, что это лишь плод моей фантазии… Резко в моей голове возник голос, который кричал: «Надейся, дрянной ёж, но я не плод твоей фантазии!» Это звучало с некоторой усмешкой и гордостью, будто он этим хвастался или пытался надо мной так поиздеваться. Я даже чувствовал, как усмешка с его лица не спадала, насмехаясь надо мной. — И все же, ты не ангел. Ангелы так не поступают, — теперь моя очередь насмехаться и издеваться над этим жалким ангелочком. Я услышал, как он кипит от злости, что было забавно и мило (в моем воображении). Я начал все больше распалять его злость. — Твои жалкие «Я — Ангел» ничего не делают, недоангел-чан. Никому от этого не горячо, не холодно. Просто смирись, что ты лишь плод моей фантазии, иначе бы ты никак мне не снился и не казался. Я просто шизофреник, а ты — мой собеседник! — меня слышали многие, кто стоял за дверью в мою гримерку. Чувствую, меня уже хотят в психиатрическую больницу отправить, как мило. Внезапно появилось свечение и появился этот ангел. Его лицо было очень сильно раздраженным… Оно потемнело, брови свелись в галочку, а морщины на лбу и горящие огнем ярости глаза придавали еще больше страха. — Ты что-то говорил про шизофрению? Я тебе оставлю пару синяков, чтобы ты понял, что я реален вполне, — он придавил меня к полу, наступая мне на грудную клетку. Затем ударил ногой меня по паху и лицу, от чего было дико больно. Очки на мне были разбиты, глаза избежали стекла, слава богу, а пах ныл и очень сильно. Я скрутился на боку, держась руками за то место. «Ж-жестокий ангел…» — пронеслось в моей голове. Он начал избивать мою спину, делая этим еще больнее. Вдруг из моих уст вырвался слабый стон, а не кряхтение и крики, которые он заглушал опять же сапогами, только засовывая их мне в рот. На его лице появилось отвращение, точнее, усилилось. — Так, ты мазохист, крыса? — в его голосе читалось презрение. Он отошел от меня и перестал делать какие-нибудь движения, смотря, как я тяжело поднимаюсь. Боль в паху чуть уменьшилась, но все равно он ныл; спина была покрыта синяками, еще удивительно, что ничего не сломано; а на лице красовались маленькие царапины и пару синяков. Не отвечая на вопрос, чем выводя ангела из себя, я нашел аптечку и начал с помощью зеркала обрабатывать царапины, чтобы те можно было загримировать. — Твое решение. Я сам не знаю, кто я. И будь добр, уйди. У меня скоро генеральная репетиция, а мне еще скрывать царапины и фингал, — я говорил все это с незаинтересованным и холодным тоном, все больше поражая брюнета. Кстати, я только заметил, у него была одна белая прядка. Странный он. Весь. От и до. Дальше он исчез, не сказав и слова, а я продолжил заниматься своими ранками. До ген. репетиции осталось пару часов, думаю, за это время я приведу себя в порядок. Фингал не так уж и виден, если загримировать, будто цел и невредим получится. Я мельком заглянул в сценарий, прочел и немного отрепетировал свою роль в одного. После чего вызвали, а дальше была идеальная постановка. Все костюмы, декорации, все было прекрасно и быстро. После репетиции мы все расходились по домам. Всю дорогу мои мысли занимал Ангел и пьеса, но чаще Ангел. Каким боком мне так «свезло» получить его от «небес»? На вопросы он не отвечает, значит, будем томиться в ожидании ответа. Придя домой, я поужинал и лег спать, повторив свою роль. Я вспомнил про того парня и пытался не заснуть, чтобы не видеть его. Но ничего не получилось и я погрузился в царство Морфея. Во сне я вновь встретил его, но тот не хотел меня убить или подобное. — Ангелок, с тобой все в порядке? — спросил его я, когда тот тихо-мирно сидел и смотрел куда-то вбок. Он цыкнул и не ответил. Это очень странно, неужто ему стыдно за то, что сделал со мной перед репетицией? — Ты же не из-за репетиции это? — решил спросить я это чудо, но так же ответа не получил. Он еще смотрел куда-то вбок, развернув туда же голову. Будто стесняется. Как мило. — Как прошла репетиция? — он перевел тему, но я и не был против. Рассказывая про нее, я замечал некоторый завороженный взгляд этого брюнета. Я лишь рассказывал, как сам играл, мое мнение про игру своих партнеров и своей команды в общем, так же про решение начальства, что мы будем выступать перед публикой. Сама же пьеса будет на второй неделе следующего месяца, а до этого надо репетировать ежедневно. Я видел огонек в глазах ангела, будто тому было правда интересно и очень увлекательно слушать это. — Тебе это так интересно? — с маленьким, детским удивлением спросил того я. Он лишь покрылся румянцем и отвернулся, чуть нахмурившись. — П-просто я уже давно забыл, каково это, репетировать, — он выглядел мило, а в его голосе не звучал холод. Лишь маленькое смущение и неловкость. Хихикнув, я его немного разозлил, от чего он еще и надулся. Странный этот ангел, в прошлый раз чуть не убил, а теперь, будто маленькая девочка. Кстати, у него за плечами были маленькие крылья, а не такие большие, как в самую первую встречу. Но и не такие маленькие, как у рюкзака. Они были сложены, чтобы ничто не задеть. Очень мило. — А ты раньше был актером или кем-то другим? — задал очевидный, но интересующий меня вопрос. — Ну, был пианистом. Меня называли гением. Только не знаю, величают ли сейчас таковым, но репетиции и концерты были для меня наслаждением, — с мечтательным взглядом и улыбкой произнес парень. — Скажи свое имя, я знаю всех известных и неизвестных классиков. От музыкантов до писателей, — я правда захотел сказать ему, известен ли он сейчас. Посчитал это своим долгом или просто обязанностью, хотя это просто желание. — Лихт Джекилланд-Тодороки, австрийский пианист, — неловко сказал брюнет, смотря в пол. Услышав это имя, в моей голове промелькнул портрет пианиста и биография. Вдруг предо мной пронеслись сцены из далекого детства. Я слышал эту прекрасную игру… В далеком детстве… Та чудесная музыка, те эмоции… Так, он стал моим «ангелом-хранителем»? Никогда не думал, что у него такой жестокий характер. Но сейчас он особо мил. Резко все начало темнеть, а мой разум затмеваться. Я падаю в пропасть… И просыпаюсь. На часах 9 утра, репетиция через 3 часа. Надо собираться… Я поднялся и начал делать зарядку, после чего прошел в ванную. Почистил зубы, умылся, переоделся в чистую одежду и вышел из квартиры. По пути я вечно глядел в телефон и думал о Лихте. Да, этот ангел бесподобен. Его игра на фортепьяно усвоилась в моем сердце даже с самого далекого детства. Он не может играть из-за того, что находится в моем сознании, или от чего-то другого? «У меня нет фортепьяно у тебя в мозгах, тупица. Вот и не могу, » — раздался раздраженный голос парня. А что мешает ему создать его? «К примеру, то, что своими мозгами управляешь ты, а не я, » — съязвил Тодороки, создавая ощущение, что показал язык мне. Я усмехнулся и подумал о рояли, на котором он мог играть. Я услышал радостные звуки, хоть и очень тихие. Затем последовала прекрасная игра… Как из детства… Она отвлекала от всего, хотя мне сейчас надо было репетировать. Будто вспомнив об этом, он прекратил играть и говорить. Или продолжал, но просто звук отключил. «Ну и ладно, » — надулся я и вновь загримировал свое лицо, после чего выходя на сцену для репетиции. Эти несколько часов были проведены в почти непрерывной репетиции. Все старались, преступая свои возможности, чтобы все было идеально. Иногда я слышал какие-то звуки восхищения. Видимо, Тодороки наблюдает за этим и восхищается этим. Даже с его жестоким характером, он оставался маленьким ребенком. И тут мне пришло осознание. Я и Лихт знакомы только два дня, но на ощущения знакомы несколько лет. Как же это странно. Этот ангел уже занял все мои мысли, а что же будет потом? Черт, лишь бы не влюбился… Я не хочу такого же горького опыта, как… с ней. После окончания репетиции, я скорей вернулся домой и упал на кровать, не в силах что-либо делать. Я вспомнил то время, когда рядом была она. Сердце вновь начало рушится, душа вновь рвалась, а слезы текли из глаз сами собой. Я закрыл глаза и попытался уснуть, но мне не спалось. — Прошу… Лихт-чан… Забери меня к себе… — тихо шептал я, плача от воспоминаний. Эти радостные дни не покидают мою голову… Нет! Её давно нет! Пора уже забыть! Внезапно я почувствовал на своей голове чью-то руку, которая гладила мои волосы. Стало спокойно, уютно… Лихт-чан, это ты? Задать вопрос сил не было, так как я уже проваливался в мир грёз. Во сне я видел зеленую поляну. Передо мной стоял рояль, на котором играл маленький мальчик. Талант чувствуется уже с детства. Я зачарованно слушал эти мелодии, сидя на земле, скрестив ноги. Я почувствовал, как кто-то сел рядом. Почти бесшумно, чтобы не прерывать игру на чудном инструменте. Он тоже наслаждался этими звуками. Или мне так казалось. И внезапно меня повалили наземь, нависая сверху. Я раскрыл в удивлении глаза. Передо мной красовалась хитрая морда Тодороки. — И что ты творишь, Ангел-чан?! — тихо запротестовал я, пытаясь того оттолкнуть. Он лишь поцеловал уголки моих глаз и оторвался, освобождая меня из плена. Мои глаза вновь стали с блюдце, а щеки налились румянцем. — Ты же сам просил забрать тебя, — он вновь похолодел и посмотрел на маленького мальчика за роялем. Он внимательно на него смотрел, будто исследовал или осматривал достопримечательность. — Вот, я забрал. Тебе еще что-то нужно? — его взгляд не сходил с мальчика. — К примеру, ответ на вопрос: «Кто этот мальчик?» — внутри меня росло негодование. Я сложил руки на груди, смотря то на мальчика, то на ангела. Довольно долгое время он не отвечал, смотря на играющего. На лице Тодороки возникла улыбка. Скорее, печальная, а не радостная. — Этот мальчик — маленький я, — обернулся тот ко мне, улыбаясь уголками губ. Я в шоке начал оглядывать младшего и старшего. — Белая прядь была получена от волнения перед первым концертом, когда я играл огромной публике и родителям, — погрузился тот в воспоминания. Видимо, они были приятными. Побольше бы видеть его таким, а не жестоким и холодным. Я замолчал и начал смотреть на этих двоих, наслаждаясь картиной и музыкой. Музыка успокаивала. Все тело становилось легким, как перышко, а тревоги уходили прочь. Прикрыв глаза, можно было наслаждаться этим вечно. Было желание, чтобы мальчик не останавливался, и играл вечность. Но это было не возможно, хотя бы потому, что у мальчика бы не хватило сил. На голубом небе плыли белые облака, закрывая просторы. Облака белые, пушистые и выглядели легкими. Белые облачка принимали разные формы и могли скакать, если были какими-то животными. Так красиво. Не хочу покидать это место… Но никто не даст мне тут остаться навсегда. Реальность ждет. И я вновь проваливаюсь в тьму. Глаза сами собой закрываются и я оказываюсь на мягкой постели под одеялом. Однако, я чувствовал чью-то руку на своей груди и чье-то дыхание в мою шею. Открыв глаза и резко развернувшись, я посмотрел на «гостя». Мои глаза в шоке уставились на это «чудо». Это был Тодороки, который мирно спал, посапывая с приоткрытыми губами и слепленными ресницами. Только я хотел его погладить, как тот поморщился и, нехотя, открыл глаза. — Выспался, Ангелок? С добрым утром, — улыбка посетила мое лицо, когда тот фыркнул на вопрос и тихо пробубнил: «С добрым, крыса.» Видимо, не до конца проснулся. — Ты сам-то как? Тебе скоро на репетицию, так что вскакивай скорей и иди, дрянной ёж, — сказал, заворачиваясь в одеяло, брюнет. Я улыбнулся и поцеловал одеялко, а затем подскочил и прошел в ванную. В комнате вновь послышалось сопение. Ах, как же мил этот ангел. Милее него никого нет. Даже не хочется идти на репетицию. Скажу, что горло болит и температура поднялась. Хочу дольше побыть с ангелочком. Я тихо прошел за дверь, позвонил Кранцу и сообщил о своей «болезни». Да, это подло, но сердцу не прикажешь. После я тихо проник в кроватку к Тодороки и обнял его. От него мягко пахнет дыней, от чего рядом с ним спокойно. Черные пряди челки спадают на его невинное лицо, будто стараясь спрятать его от солнечных лучиков, пробивающихся из окна. Грудь медленно поднимается и опускается от дыхания, а губы чуть приоткрыты во вдохах и выдохах. Это мирное выражение лица умиляло безумно, хотелось поцеловать это маленькое чудо и никому не отдавать. Никуда не пускать. Больше никуда не отпущу свою любовь. Больше не повторится то, что было с Офелией. Клянусь самому себе.