***
Капсула остановилась, качнувшись. Мерлин вылез, захлопывая за собой дверцу. Портные ждали его в фойе, он окинул взглядом знакомые лица на фоне синим с золотых обоев – Стоун, Аддерли, Вудс и Купер. – Где управляющий ателье? – спросил Мерлин. Портные были ниже рангом, чем рыцари, но подчинялись напрямую не Артуру, а Мерлину, и с ними он не церемонился. – Работает, сэр, – ответил Вудс, не самый старший, но самый опытный из портных. – Прекрасно. Передайте ему, или, вернее, ей, что прибыл Мерлин, и хочет знать, почему она не оповестила о своем вступлении в должность, как и о том, почему начала работу без согласования со мной. – Почему, я согласовала. С Артуром. Скрипнула дверь, потянуло запахом свежесваренного кофе и марципановой булки. Мерлин не успел позавтракать, и у него забурлило в животе. Кофе со сливками и с ложкой сахара и булка с марципаном, разрезанная надвое и намазанная маслом были отличным началом дня, если бы они стояли на столе у него в комнате, а не в рабочем помещении управляющей ателье. – Здравствуйте, Тилли Даннедж. Наконец-то мы знакомы лично, – сказал Мерлин, оборачиваясь. – Будем знакомы, Мерлин, – Тилли протянула ему руку для приветствия, и Мерлин пожал ее. Она была ниже ростом, чем он себе представлял, а в остальном – точно такая же, как на фотографиях. На ней было платье цвета бордо с черным поясом, на шее у нее висел сантиметр, а вокруг пояса был повязан фартук с карманами, из которых торчали ножницы, катушки ниток, иглы и обрывки ткани. – Чем обязана визитом? – спросила Тилли, и Мерлин, посмотрев ей за спину, кивнул: – Этим. За ее спиной в приоткрытой двери виднелся пиджак, наполовину драпированный в ткань с золотым отливом, похожую на драконью чешую, с приколотым отрезами шелка и атласа, которые перекрещивались у него на груди. На местах, где должны были быть карманы, торчали разноцветные булавки, обозначая прямоугольный контур. – Ах, это... – Тилли толкнула дверь, и она распахнулась, показывая пиджак из драконьей чешуи во всем своем великолепии. – Это пиджак для Артура. Вас что-то смущает? – Меня смущает крой, цвет и стиль того, что выходит из ателье. – Это смокинги. Парадная одежда, которая... – начала Тилли, глядя Мерлину в глаза, и Мерлин поморщился. – Не говорите мне о парадной одежде. Вудс зашел в открытую дверь и вынес манекен в коридор, поставив его перед Мерлином. Вблизи ткань была меньше похожа на драконью чешую, с расстояния вытянутой руки она больше казалось похожей на перья феникса, на солнечный свет, простроченный на текстильной фабрике, на шелк, сплетенный из солнца. Как бы она заставила выглядеть Артура – моложе еще лет на двадцать? Еще не седым? Привлекательным и для мужчин, и для женщин вне зависимости от их ориентации? – ...которая отвлекает внимание от лиц агентов, и заставляет смотреть на их одежду. Она двусторонняя, – Тилли сделала знак Вудсу, и он вывернул незаконченный рукав, показывая подкладку черную, как вороново крыло. – Если что-то пойдет не так, сделать пиджак обычным совсем просто. – Это все не убедительно, – сказал Мерлин, включая планшет. Он сделал скан пиджака на стойке и скинул его себе на удаленный рабочий стол. – Нейрофизиологическая ткань изучалась и использовалась в тестовом режиме, и никогда не тестировалась в боевых условиях, максимально приближенных к тем, с которыми может столкнуться кингсман. – Потому что их не было. – Хотите поставить эксперимент на моих агентах? – Никто из ваших агентов не умер в моих костюмах. Тилли сложила руки на груди, наблюдая за тем, что Мерлин делает на планшете, и Мерлин заблокировал экран, сунув планшет подмышку. – Предлагаете вместе подождать пока умрет? – Понимаю, – Тилли прикрыла глаза, переводя дыхание. – Вполне. Тогда... может быть вы тоже хотите костюм? Опробуете его сами. Оцените. Оформим как тестовый заказ. – Вы отлично знаете, что не смогу его надеть. – Тогда позвольте мне сшить что-то, что вы надеть сможете, – сказала Тилли, и коснулась его руки.***
Чашка чая и чашка кофе стояли на подносе на столике под лампой из богемского стекла. Примерочная номер девять была отделана свекольного цвета обоями и дубовыми панелями цвета крем-брюле. Мерлин нечасто заходил в нее, пока управляющим работал Кларенс Хенкок, который снимал мерки так долго, что клиенты начинали засыпать. – Удивите меня, – сухо сказал Мерлин. Он снял свитер и бросил его в кресло, оставаясь в рубашке, брюках и темно-зеленом галстуке, поставив руки на пояс, а ноги – на ширину плеч. Тилли сложила руки на груди и подперла подбородок пальцами. Она не носила колец, кроме одного, ободка с крохотными бриллиантами на правой руке. – Лонгсайз, это очевидно, и сорок второй. Размер ноги – восьмой. Для мужчины вашего роста у вас сравнительно небольшие и изящные ступни. – Это комплимент? – Мерлин приподнял брови. – Да, это комплимент, – Тилли открыла шкаф. У нее была широкая, сильная спина, и в двух щеголеватых пуговицах под волосами была видна полоска кожи. – А теперь вам нужно раздеться. Она вынимала отрезы ткани и развешивала их на стойках, которые выдвинула из дверцы. Гленчек, принц Уэльский, бордер тартан – костюм из канареечного с серым бордер тартана с тускло-желтым галстуком носил Персиваль, – пье-де-пуль и мушка, и ее руки порхали, как у пианистки. – До сих пор мерки удавалось снимать и в одежде, – возразил Мерлин. Он видел, как под платьем ходят налитые бедра Тилли и тонко прорисовываются линии того, что могло было быть ее чулочным поясом. – Снятие мерок – очень индивидуальный процесс. Люди примерно одного роста и веса сложены и выглядят очень по-разному. Мне нужно увидеть вас и измерить, чтобы понять, что вам нужно. Голос Тилли звучал глухо, когда она копалась в шкафу, ее зад раскачивался из стороны в сторону, и Мерлин не мог отвести от него глаз в комнате, полной запахов кофе, бергамота и жасмина. Тилли выкинула из шкафа рулон виши, и Мерлин сказал, прочистив горло: – Виши я не надену. Тилли выпрямилась, взявшись рукой с кольцом-ободком за дверцу шкафа. – Я сама на вас виши не надену. Им оббивают кресла. Но прежде, чем я доберусь до того, что мне нужно, приходится перелопать горы того, что мне не нужно совсем. – Это была шутка, – пояснил Мерлин. По лицу Тилли было не понятно, насколько уместным было объяснять смысл шутки, и, когда Тилли улыбнулась, Мерлин почувствовал облегчение. Улыбка была медленной, она расцветала на ее лице, как роза, распускающая лепестки. – Я уже подумала, что вы перешли к прямым оскорблениям. – Я не рыцарь, но это не значит, что у меня совсем нет манер. Я бы не захотел вас обидеть. – Тогда раздевайтесь, и приступим. Если я вас смущаю, я могу отвернуться. – Мило, что вы думаете, что можете меня смутить, – сказал Мерлин, и снял галстук. Когда Мерлин разделся, бросив одежду к свитеру на кресле, Тилли подошла к нему с сантиметром и обхватила его за талию. Кожаный сантиметр был прохладным, он скользил по коже, обхватывая шею – Тилли записывала дюймы, – грудь, бедра, живот. От Тилли пахло жасминовым маслом и миндальной булкой, Мерлин видел пушок у нее на лбу под зачесанными к темечку волосами и тонкий слой перламутровой пудры на коже. Не меньше тридцати семи, бережно окрашенные волосы, между высвеченными прядями нарочно оставлены коричневые, отчего прическа выглядела более естественной. Когда свет бил ей в спину, казалось, что ее волосы и кожа сияют золотым. Когда она опустилась на одно колено и вытянула сантиметр от щиколотки до паха, бросив на пол блокнот, в котором делала пометки, Мерлин закрыл глаза. – Возможно, вам стоит поторопиться, – сказал Мерлин. Он паниковал, только пока думал, что может справиться, но пропустил начало и уже не мог остановить процесс. – Боюсь, торопиться мне уже некуда, – Тилли записала в блокноте длину и выпрямилась, снимая с шеи сантиметр. Она тактично не смотрела вниз, и Мерлин был благодарен ей за это. – Это одна из самых отвратительных ситуаций, в которых я бывал за годы работы, а я бывал в разных. Приношу свои извинения, – сказал Мерлин, потирая пальцами лоб. Тренировки давно выбили из него стеснительность, но все равно ему было неловко. – У некоторых клиентов такое бывает, вам нечего стыдиться, – Тилли смотрела в сторону, взяв себя рукой за предплечье. Мерлин сел в кресло и принялся надевать брюки. – Я никогда раньше не шила для кого-то вроде вас, только для агентов. В то время, как агенты видят каждый – кусок своей работы, вы видите картину целиком. Это должно сводить с ума. Тилли повернулась к нему спиной, перебирая что-то на столе. Над локтями у нее были ямочки, в которые хотелось ткнуть пальцем. О них думать не стоило, и Мерлин переключился на личинки саранчи и сэндвич с плесенью, который как-то нашел в холодильнике, когда вернулся из командировки. Насколько Тилли была болтлива? У Мерлина ныли зубы от мысли, что в особняке узнают о том, что подсказали ему его... инстинкты. Легко представить, какой повод для шуток это дало бы Эггси. Рокси бы не смеялась, но ее сочувствующие взгляды были немногим лучше. – Вы хорошо осведомлены для портнихи, – Мерлин надел рубашку, не застегивая ремень, и заправил ее в брюки. Туфли стояли сбоку от ковра, на паркете. Саранча немного помогла, а к плесени в сэндвиче пришлось добавить копошащихся личинок, но жар и напряжение не торопились уходить. – Вы прекрасно держитесь для мужчины с эрекцией в примерочной. Но вам следует знать, что я приношу несчастья. Мужчины, которые просят удивить их, а потом провожают взглядом, пока я выбираю ткань, иногда добиваются своего. А потом умирают. – Эрекция – это не предложение руки и сердца, и даже не приглашение к сексу, – Мерлин чуть не поперхнулся. Он вдел ноги в туфли, опускаться на одно колено, чтобы завязать шнурки, ему пришлось осторожно, брюки норовили больно прижать все еще напряженный член к бедру. – Правда? Тогда это замечательно, – Тилли снова нырнула головой в шкаф, и Мерлин уперся взглядом в ее ноги в почти незаметных светлых чулках. Прежде, чем она выпрямилась, он быстро сел в кресло, набросив на бедра свитер. – Я придумала, как вас удивить. Чашка с чаем, которую Мерлин взял с подноса, застыла у него перед губами. Тилли повернулась и распахнула руки, а Мерлину показалось, что она распахивает платье. Сбившийся пульс, расширившиеся зрачки, раздвинутые при посадке колени – хорошо, что никто из агентов не присутствовал и не мог увидеть, как Мерлин терял лицо. – Я сошью вам пару из тартана и бархата, килт и пиджак, – победительно сказала Тилли, развернув отрез отменного «Блэк Уотча», темно-синего с черным, с благородной, среднего размера темно-зеленой клеткой, такого, о котором Мерлин мечтал в восемнадцать, представляя себя агентом Галахадом.***
Когда Мерлин вошел, Артур поприветствовал его кивком головы. Он курил, в хрустальной пепельнице уже лежал один окурок, окно было открыто. Манжета рубашки на руке, которой он стряхивал пепел в пепельницу, была отвернута, как ласточкин хвост. Костюм был жемчужно-серым, таким светлым, что балансировал на грани между летним дневным и повседневным, и проделывал интересные трюки с цветом глаз Артура и его сединой: глаза казались ярче, а волосы наоборот, темнее, отчего лицо Артура казалось более молодым, твердым и свежим. – Новый костюм, – Мерлин отодвинул стул и сел, бросив перед собой планшет. – Я подумал, это гленчек, но отсюда вижу, что это принц Уэльский. – Нечасто доводится попробовать что-нибудь новое, – Артур откинулся в кресле, глядя на Мерлина сквозь очки, в которых гасли зеленые проблески. Он махнул в воздухе рукой влево и вправо, как будто отгоняя мух. Мерлин расчищал рабочий стол очков движениями глаз, но многие агенты предпочитали жестовую систему, особенно те, кто очки не жаловал. – Я помешал? – спросил Мерлин, наблюдая за Артуром. Тот «гонял бабочек» (выражение, которое ввел в обиход еще Галахад – от мысли стало муторно, Мерлин старался пореже о нем вспоминать, по крайней мере трезвым), не торопясь приступать к разговору. – Вовсе нет, заседание окончено. Вижу, вы и мисс Даннедж уже познакомились? – сэр Жиль сомкнул большой и указательный пальцы и снял очки, положив их на стол рядом с графином скотча и задрал подбородок, разглядывая Мерлина. – И уже хотите поговорить со мной о ней. Иногда Мерлин думал, что с критериями выбора нового Артура что-то не так. Сэр Жиль был мягче, чем прежний Артур, и спокойнее, от него нельзя было ожидать выходок вроде той, последней, с которой руководство Честра Кинга закончилось. Честер был не просто снобом, а воинствующим снобом, и он бы скорее умер и убил бы всех остальных, чем допустил, что что-то может идти не так, как он хочет, и, в конце концов, он так и поступил. Сэр Жиль долго работал в дипломатической разведке, и оттуда перешел в Кингсман. Он был намного терпимее и сговорчивее, но у него не было ни хватки, ни энергичности Честера, и, иногда, разговаривая с ним, Мерлин не мог отделаться от чувства, что тонет в остывшей овсяной каше. – При всем уважении, я не считаю, что это фэшн-шоу соответствует уставу, – нахмурился Мерлин. Сэр Жиль пожал плечами и огладил отвороты пиджака, как любимую кошку. – Ателье не работает в убыток, и не вызывает вопросов. Напротив, оно стало популярнее, чем когда-либо. Это не может не радовать бухгалтерию. Мерлин замечал такие жесты по отношению к костюмам Тилли: Эггси гладил себя по карманам «апельсинового безумия», а Рокси поглаживала внутренние складки галстука-бабочки, вправляя астру в петлицу так осторожно, как будто смокинг был живым существом. Поведение Галахада и Ланселота можно было объяснить недостатком опыта, но сэр Жиль видел достаточно костюмов в своей жизни, чтобы держать себя в руках. – Швейцарский офис всегда рад, если можно заработать денег, – Мерлин потер переносицу. Костюмное безумие интриговало его и беспокоило одновременно. – Вы видели, что она сшила для Галахада и Ланселота? – Смело, – согласился сэр Жиль, наклонив голову на бок, – даже слишком. По итогам миссии ND0456 никто не смог описать внешность агентов. Все запомнили только цвета пиджаков. Вы готовили отчетность и должны об этом знать. – Я знаю. Мисс Даннедж работает по нашей нейрофизиологической программе, но она не кингсман, она – портниха. Вы уверены, что хотите доверить портнихе жизни кингсманов? – спросил Мерлин взяв в руки ручку. Ему хотелось вертеть ее в пальцах и щелкать колпачком, но при разговоре с Артурами он не позволял себе лишних движений, как и при общении с агентами. Исключениями были Галахады, но один был мертв, а другой – в Стокгольме, и апельсиновый смокинг он увез с собой, любовно упаковав его в несгораемый чехол, таинственно пропавший из лаборатории неделю назад. – Я уверен в том, что мой предшественник, который был консерватором, как и я, так боялся перемен, что предпочел предать нас, чем признать, что времена изменились и, возможно, Кингсман стоит допустить некоторые... приемлемые изменения, – Артур развел руками. Пальцы у него были узловатые, морщинистые, белые, как молоко. Мерлина посетила предательская мысль о том, что работа этого Артура будет недолгой. Кингсман нужен Артур, который не разваливается на части, обладает хорошей памятью, опытом работы в современном, черт его дери, мире и может разогнуться без посторонней помощи, а они раз за разом выбирали стариков. – Насколько приемлемыми могут быть такие изменения? В столешнице отражалось лицо Мерлина – собранное, серьезное, корректное; сравнительно молодое для Артуров, чьи портреты висели в зале. Почему бы и нет, подумал Мерлин. Да, почему бы и нет? Жиль откровенно не хочет ничего разбирать, если ему уже сказали, что система работает. Разве Артур не должен вникать во все больше, чем любой агент и даже больше, чем координатор? – Если мисс Даннедж вас не устраивает, пошлите запрос доктору Чаплину или Оствик, они курируют проект. Если найдете отклонения от графика, пришлите их мне, я изучу их и пришлю резолюцию. Сэр Жиль взял очки и надел их, не сразу попав дужками за уши, это значило, что обсуждение закончено. Мерлин поднялся из-за стола и коснулся планшета, включая его и выходя на удаленный рабочий стол, где отдельным файлом все еще висел скан золотого пиджака. Ответ от доктора Чаплина, которому Мерлин написал после обеда, пришел первым, Оствик отвечала на письма медленно, к ней Мерлин собирался зайти лично, после примерки. В примерочной Мерлина ждал манекен, обернутый в тартан. Он пощупал ткань, оглядев мелкие складки на боках, похожие на плисе, расходившиеся на более широкие по центру, и нахмурился. Рубашка представляла собой кусок льна, намотанный на манекен и расчерченный карандашом. Она была нежного, бледно-зеленого цвета, и пахла жасмином, и, когда Мерлин потрогал ее, его пальцы стали пахнуть жасмином тоже. – Добрый день, – Тилли протиснулась в дверь боком, прижимая к груди сверток в коричневой обертке, и Мерлин выпрямился. – Осторожнее с манекеном. Готов пока только килт. Примерите его? – Насколько хорошо вы знакомы с нейрофизиологией? – спросил Мерлин, сунув руки в карманы. В этот раз на Тилли была в темно-синем платье с белой планкой и коричневым поясом, и коричневых туфлях с застежкой вокруг щиколотки. – Не знакома. Я руководствуюсь тем, что мне говорят Фрэнк и Кларисса, – Тилли положила сверток на столик, и подошла к манекену. Она обхватила манекен руками и что-то сделала сзади, отчего килт распахнулся, как полотенце. – Примерьте его, пожалуйста. Мне нужно понять, сколько убрать по бокам. Вы худощавый, значит, можно заузить. – Я переоденусь за ширмой. Не хочу повторения предыдущего инцидента, – сказал Мерлин, и Тилли повесила ему килт на локоть. – Снова приношу свои извинения. – Вы не извиняетесь за то, что сомневаетесь в моем профессионализме, но извиняетесь за то, что не можете сдержаться? – Тилли улыбнулась уголками губ. Даже через тартан Мерлин чувствовал ее руку, лежавшую на его запястье. – Сомневаюсь, и не скрываю этого, – ответил Мерлин, и ушел за ширму. Пока он снимал брюки, он слышал, как Тилли двигала стул и шуршала свертком, в этот раз на ней не было пояса с портняжными инструментами – на столе стоял похожий на чемодан ящик, который Тилли со стуком открыла, инструменты должны были быть там – Кто вас завербовал? – спросил Мерлин. Он снял ботинки и спустил брюки, подцепив их за пояс, бросил на угол ширмы, ремень стукнул по панели с анаграммой. Килт застегивался сзади на пуговицу на прорезиненной петле, и мог распахнуться, показывая цвет его нижнего белья: застежка была сделана для примерки, и нуждалась в доработке. Вряд ли это могло быть хуже, чем эрекция, но один и тот же промах дважды Мерлин не допускал никогда. – Я думаю, вы уже знаете ответ, – Мерлин задрал голову, сражаясь с петлей, которая выскальзывала у него из пальцев. Тилли разогнулась, ее голова показалась над ширмой. Линия плеч у нее была мягкая, округлая, линия ключиц выступала из этой мягкости, как ложка из молока. Глядя на нее, Мерлин думал о лебедях и породистых лошадях, и о больших кошках, которым тесно и скучно в вольерах в эдинбургском зоопарке. Даже, когда она улыбалась, взгляд у нее был остановившийся. Когда агенты возвращались с такими глазами, их отправляли к психотерапевту, а иногда – в швейцарское отделение, занимавшееся не только финансами, но и рекреацией. Что могло случиться с портнихой, из-за чего она могла начать смотреть, как полевой агент, близкий к срыву? – Знаю. И хочу услышать от вас, как это произошло, – сказал Мерлин. Справившись с килтом, он провел пальцами под поясом. Подворот на талии был не закреплен и вывернулся наизнанку, ему пришлось вправить его обратно. От шерсти кожа начала чесаться и Мерлин, пользуясь тем, что за ширмой видно только голову, прошелся ногтями по бедрам. Когда он надел килт, он понял смысл асимметричных складок – килт не стоял колоколом, а расширялся книзу держащей форму трапецией. Мерлину даже захотелось крутануться, как Эггси в смокинге, чтобы понять, правильна ли его догадка, и как килт среагирует на движение. – Зачем вам это? – Тилли уперлась руками в бока, прохаживаясь по ковру. Ковер гасил стук каблуков, Мерлин слышал не цоканье, а глухие удары. Он разгладил складки килта и надел ботинки, шнурки разболтались, но все еще держались. В высоких носках голые ноги смотрелись глупо, и Мерлин пожалел, что у него нет гольфов под цвет, с гольфами смотрелось бы совсем по-другому. – Пытаюсь понять, что заставило прежнего Ланселота сделать тот выбор, который он сделал. – Вы переоделись? Покажитесь, пожалуйста. Мерлин вышел из-за ширмы. Он поправил пояс килта, глядя вниз на то, как двигается подол, когда он переступает ногами. Тилли сидевшая в кресле, встала. Она посмотрела на его ноги, едва слышно вздохнув – ее грудь поднялась и опала в вырезе синего платья, и только потом – на килт. – Вы никогда раньше не видели шотландца в килте? – спросил Мерлин. – Я знала, что у вас длинные ноги, но не могла подумать, что настолько, – Тилли намотала сантиметр на палец и сдернула его с шеи.***
«Работа идет отлично, – писала доктор Оствик, без подтверждения которой Мерлин не мог сослаться на письмо Чаплина. – Было сложно найти подходящего исполнителя для нашей новой программы. Сочетания цветов выбирает компьютер, а потом мисс Даннедж определяет, что она использует для работы. Показатели эффективности возросли, визуальная кора затылочной доли мозга... сбой в интерпретации... затруднения при физиономической идентификации...» Мерлин перенес письмо в папку «в процессе», и взял чашку. Блок отдыха находился за боевым информационным центром, красный хромированный чайник уже вскипел. Он бросил в чашку пакетик, понюхав его – пахло бергамотом – и взял щипчиками лимон с тарелки. Он полоскал пакетик, пока вода не стала густо-коричневой, а потом намотал нитку пакетика на палец и прижал его к стенке чашки. – Дрон, вывести записи камер на центральный дисплей. Перемотать. Стоп. Перемотать. Стоп. Включить покадровый анализатор, – он нажал носком ботинка на педаль урны и выбросил в него пакет, отряхнув брюки, на которые попали капли чая. Следить за Тилли было скучно. Она жила в центре Лондона и курила на кухне, растрепанная и в халате с драконами, подвязанном на талии поясом с кистями. Утром она выходила и садилась в кеб с водителем из организации, который отвозил ее в ателье, вечером возвращалась и пила вино. Пару раз к ней заскакивала Рокси, заметно скрываясь, после этих посещений у Рокси появился великолепный красный пиджак охотничий пиджак, и замшевый жилет, сидевший на ней, как влитой. Дважды в неделю Тилли покупала эклеры и навешала мать в доме престарелых. Мать Тилли была худой, маленькой женщиной с тусклыми каштановыми волосами, она кидалась в Тилли стаканами, эклерами, клюкой – всем, что попадалось под руку. Еще мать пыталась убежать от нее на кресле-коляске крича, что ее убивают, а Тилли бегала за ней по коридору вместе с медсестрами и ловила раньше, чем она сваливалась с лестницы. Мать Тилли не узнавала дочь. Родители Мерлина узнавали его, но иногда он думал, что было бы намного лучше, если бы они его забыли. Может быть, тогда мать перестала называть его секретарем и спрашивать, когда он женится. Ее поведение, в отличие от поведения матери Тилли, деменцией было не объяснить. – Я выросла в интернате, – сказала Тилли, надев на руку подушечку для иголок с булавками с желтыми, красными, зелеными и белыми головками. Она посмотрела в зеркало и вытерла крошки помады, скопившиеся у нее в уголке рта. – Как видите, не только аристократы и дети из состоятельных семей становятся кем-то, кого Артур называет по имени. – Истории многих агентов это подтверждают, – кивнул Мерлин, и Тилли придержала его за подбородок, посмотрев на него укоряюще: «Осторожно, вы уроните булавки». В ее руках Мерлин понимал, как рядом с ним чувствовали себя агенты., школьниками в кабинете у учителя. – Почему? – Почему – что? – Почему в интернате. Симптомы деменции у вашей матери проявились так рано? Тилли поставила воротничок широко, уголки разошлись, и Мерлин свел ее пальцы, а Тилли упрямо расставила их. – Я ношу уже, – сказал Мерлин, и Тилли вынула из подушечки у себя на запястье булавку. – Если вы носите так узко, у вас должна часто болеть голова. Вы передавливаете сосуды. – Я не передавливаю сосуды, шея не должна болтаться в воротнике, как лопата в ведре, – возразил Мерлин, и Тилли сжала воротник так, что он на мгновение задохнулся. – Это очень туго, – сказала Тилли, глядя ему в глаза. – Слишком туго. Есть другие способы показать, что у вас красивая шея. Не обязательно душить себя рубашкой. – Спасибо за комплимент, но я не подчеркиваю шею, я следую дресс-коду, – Мерлин почувствовал себя слегка польщенным, но не дал чувству укорениться. Эггси Тилли сказала, что у него тонкая талия, а Рокси – что у нее фигура, на которой даже сшитое на по мерке, а на продажу сядет, как влитое, он знал, что это ничего не значит в том смысле, в каком хотелось бы ему. – Вы могли бы делать и то, и другое. Высокий мужчина, худощавый, даже с небольшим недовесом на мой вкус, – Тилли почти водила носом по воротнику, скалывая его с заготовком рубашки, булавки споро ходили под тканью, высовывая стальные кончики из воротника. – В костюме вы могли бы сводить с ума. Галахаду тоже идут костюмы, но по сравнению с вами ему не хватает роста, хотя по сравнению с ним вам уже не хватает веса. Хорошо, что нет ничего, что не могло бы исправить то, что я могу сшить. – Я выше, чем Галахад, а он мясистее, чем я, – развеселился Мерлин. – Что? – Тилли приподняла брови. – Не каждый день меня оценивают, как кусок мяса, – Мерлин поднял руки, и она обхватила его руками поперек груди, вытащив из-за уха карандаш. Тилли пришлось встать на цыпочки, чтобы разглядеть место, на котором она сделала пометки, сместив наметку. Она положила голову ему на плечо и хмыкнула. – Не думала, что это так звучит. Вы самый высокий мой клиент в... организации. – Был агент почти такой же высокий, как я. – Что стало с ним теперь? – Он погиб. Галахад, которого вы одеваете, принял его позывной и место. Тилли прижималась к нему грудью, не думать о Гарри в этот раз было несложно, Мерлин слышал, как бьется ее сердце. Со временем он научился находить в примерках, в которых Тилли трогала его так, как могла бы его трогать его женщина, особое, безжалостное удовольствие: он не мог позволить себе прикоснуться к ней, потому что это выходило за рамки всего, а она могла трогать его, потому что это была ее работа. Мерлин никогда раньше не думал, что без человеческих прикосновений будет тосковать, и не испытывал желание обниматься с Гарри Хартом или Роксаной Мортон, но примерки пробудили в нем забытую тоску. Выходя от Тилли, ему хотелось курит, спать и выпить одновременно. Это было непрофессионально но, пока оно оставалось под контролем, то никому не мешало. – Вы были его другом? – спросила Тилли, оправляя стыки рукава и рубашки, и Мерлин задумался. Очки тонули в болоте, рекрут по имени Гарри Харт протягивал ему руку, побег в бар, собаки, костюмы – но разные, приходи ко мне вечером смотреть футбол? Голова трещит, в центре много работы. Только не говори мне, что ты пропустишь матч «Хартс», Гарри, черт тебя дери, конечно я него не пропущу. Бабочки, руки под ботинком, прыжок через стену, смех. Он был голосом в наушнике, а Гарри был кулаками и ногами, никогда больше Мерлин не чувствовал себя во время миссий – так. – Да. Можно сказать и так, – уклончиво ответил он. Булавки в подушечке на запястье закончились, и Тилли наклонилась, чтобы взять булавку со стола. Она носила крупные часы на белом эмалированном ремешке, в нем ее запястье выглядело еще тоньше, чем обычно, Мерлин подумал, что мог бы обхватить его двумя пальцами. – Что случилось в городе, который назывался Дангатар? – спросил Мерлин, отгоняя мысли о руках Тилли Даннедж. Он читал показания из местного полицейского департамента, хотя достать их было не просто, и то, что он прочитал, было намного интереснее чем то, что он узнал во время слежки. – Вы можете прочитать это в моем личном деле, – упрямо сказала она, тряхнув волосами. Когда ей не нравилось то, что он спрашивал, между бровями у нее обозначались морщины. Может быть, этого ответа было бы достаточно, чтобы закрыть рот не в меру любопытному клиенту, но Мерлин не был обычным клиентом. – Если вы не ответите, я сделаю вывод, что вам есть что скрывать. – Вам не кажется, что вы заходите слишком далеко? – Я координатор, – сказал Мерлин жестко. Для того, чтобы стать не самым приятным человеком, ему не требовалось никакого особенного перехода, Гарри находил в этом повод для восхищения, а Мерлин – лишнее доказательство того, что он умрет в одиночестве, – и я провожу супервизию вашего личного дела. Агенты сталкиваются с этим чаще, чем портные. – Могу ли я считать, что я особый случай? – Тилли поджала губы, и Мерлин, помедлив, кивнул: – Можете считать и так. – Несчастный случай, – Тилли вздохнула, проводя руками по лицу, и посмотрела Мерлину в глаза. – Ребенок погиб. Мы были вдвоем, и он погиб. Он изводил меня в школе, из-за него я боялась выйти из дома. В убийстве обвинили меня, и нам с матерью пришлось уехать. Мерлин молчал, ожидая, что она продолжит рассказ, но Тилли подцепила ногтями булавку со стола, и воткнула ее в воротник, прижав ее синюю головку пальцем. Мерлину показалось, что его укусило какое-то насекомое, и он вздрогнул, но боль стала сильнее – Тилли вогнала булавку ему в мышечную ткань до кости. – Дерьмо! – крикнул Мерлин, отпрыгивая. Боль над ключицей набухла и пульсировала, как волдырь. Мерлин вытащил булавку, болезненно морщась, и бросил ее на ковер, прижав ладонь к плечу. – Простите, – Тилли закусила палец. – Простите, я не хотела. Ваши расспросы... – Я это переживу, – Мерлин растирал плечо, морщась. Тилли подошла к нему и заставила его поднять ладонь. На ткани выступило красное пятно, и Мерлин досадливо прижал его пальцем. – Рубашка теперь испор... Тилли! Тилли Даннедж качнулась, как будто споткнувшись, ее глаза закатились и она осела на пол.***
– Как можно обвинить в убийстве кого-то, кто боится крови? – спросил Мерлин, когда усадил Тилли в кресло. Закройщик принес еще одно кресло для него, а Вудс – чай и пузырек с каплями. Вудс открыл пузырек и собрался накапать их Тилли в чай, но Тилли забрала их у него, неслышно поблагодарив. Когда Вудс открыл пузырек, Мерлин почувствовал резкий, морозный запах ментола и еще чего-то, похожего на химический сердечный состав. – Я могла изобразить обморок. Разве секретные агенты так не делают? – Тилли выглядела бледной. Она вспотела, и пудра у нее на лбу смазалась, блестела покрытая испариной кожа. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги так, что торчали только носки темных серо-голубых туфель, которые Тилли носила с угольно-черными чулками. – Сердечный ритм сбился, сузились зрачки, пот выступил на руках, лбу и между, – Мерлин провел пальцем у себя над вырезом свитера, споткнувшись об слово, – ключиц. Либо вы владеете своим телом на уровне, недоступном большинству агентов, либо не переносите вида крови. Если несчастный случай был связан с колющими ранами, это должно было помочь защите. Мерлин не знал, как вести себя с падающими в обморок женщинами. После того, как он усадил Тилли в кресло и прибежал Вудс, услышавший звук падения, можно было уйти – вряд ли Мерлин был тем человеком, которого Тилли захотела бы увидеть после того, как придет в себя. Закройщики приходили и уходили, а Тилли не открывала глаза, и Мерлин убедил себя в том, что уйти будет не по-джентльменски, а, когда принесли чай, это стало просто неудобно. – Он свернул шею, – Тилли поднесла чашку ко рту. Когда она держала под ней блюдце, ножка чашки негромко о него постукивала, – и разбил голову. Меня обвинили в том, что это я его убила, но это было не так. Я его не убивала. Это был несчастный случай. – Несчастный случай какого рода? – спросил Мерлин. – Он любил бодать других детей в живот головой, как бык. Я стояла у стены, он разбежался, наклонив голову, и побежал на меня. С этого все и началось. Вообще все. Тилли поставила чашку с чаем на колени и смотрела в нее так, словно собиралась в ней утопиться. Мерлин жалел, что не может взять ее за руку, потому что координатор не может позволять себе вольности с портными, и жалел, что он координатор, а не обычный клиент, и, даже если был бы обычным клиентом, все равно не знал бы, как ее обнять так, чтобы это ее утешило. – Что началось, Тилли? – спросил Мерлин мягко. По крайней мере, он надеялся, что у него вышло мягко, у него мало что выходило мягко, особенно слова. – Я его не убивала, я никого бы не смогла убить. Но он был первым, первым с кем это случилось из-за меня. Иногда мне кажется что я проклята, хотя я и не верю в проклятия, – Тилли нервно улыбнулась. Улыбка ей шла, но не такая. – Знаете, что говорили обо мне и моей матери? Что мы ведьмы. Что мы приносим мужчинам одни несчастья. Я думала, что они врут, как они могли говорить такое о моей мамочке? Но теперь это происходит со мной. – Тилли, – Мерлин снял очки, сложил их и положил на столик. Артур, который захотел бы выйти с ним на связь посредине дня, вспомнив о рапорте, который Мерлин переслал ему два дня назад и о котором Артур только вспомнил, был Мерлину ни к чему. – Мы живем в двадцать первом веке. Под полом в ваше ателье у вас мини-метро, ведущее в шпионское агентство. Вы работаете с ведущими нейрохирургами Англии. Какие ведьмы? – О, никаких, – Тилли усмехнулась, губы у нее дрожали. – Совсем никаких. Но после этого проклятого мальчишки проклята я. Он был первым. Первым, и его кровь – все началось с его крови. Дальше было только хуже. Мерлин знал, кто был вторым, хотя этот ответ его не устраивал больше, чем любой другой. Ланселот Джеймс Спенсер ездил в парижское отделение, и возвращался с новыми костюмами, скроенными так же, как и его обычные, но, все же, лучше посадкой, швами, подкладкой – всем. – У тебя новый портной? – спросил Мерлин, когда Джеймс пришел к нему за брифингом. Джеймс прошелся пальцами по поле пиджака так, словно он был живым, и с откровенным удовольствием расстегнул пуговицы, показывая подкладку из японского шелка с тиснением сегунскими веерами. – Портниха, мой друг. Лучшая, прекраснейшая, великолепнейшая – настоящая роза. Я носил бы ее на лацкане, если мог, но вынужден довольствоваться костюмами. Мерлин помнил Джеймса еще рекрутом, он быстро вырос, стал держаться небрежнее и фамильярнее, словом, невыносимее – как и все кингсманы со временем. Его главным недостатком было то, что Джеймс заводил романы на заданиях, хотя, отдавая ему должное, он быстро их заканчивал. У Честера никогда не было к нему претензий, но история с костюмами явно не собиралась заканчиваться быстро, так же, как и с поездками в Париж. – Я не могу обвинить джентльмена в том, что он любит хороший крой, – сказал Честер Мерлину в приватном разговоре. – Но я хочу, чтобы ты был в курсе увлечений Джеймса. Он прекрасный агент и джентльмен, но не всегда может себя остановить. Поднимаясь в ателье в первый раз, Мерлин знал, с кем будет говорить. С Ланселотом у нее глаза лучились, и у него лучились, когда он смотрел на нее. Тогда Ланселот впервые стал заговаривать о том, что, может быть, однажды в жизни мужчины и правда наступает момент, когда он хочет остепениться. Его отец захотел этого, когда вернулся из Африки, может быть, он, Джеймс Спенсер, вернулся из своей Африки, и тоже созрел? – Вы следили за мной. Это отвратительно, – сказала Тилли, когда Мерлин ей рассказал. Глаза у нее были колючие, и почувствовал желание оправдаться, хотя какого черта он, координатор боевого информационного центра, должен был оправдываться: – Это моя работа. – Следить за собственными агентами? – Тилли вскочила из кресла, и принялась бросать портняжные принадлежности, разложенные на столе – ножницы, линейки, сантиментры, наборы игл и мелки – в ящик. Стянув подушечку на резинке с руки, она бросила ее в ящик, но промахнулась, и подушечка упала на пол. – Ланселот завербовал вас, он должен был поставить вас в известность о том, что... – Мерлин сделал паузу, наклоняясь и подавая Тилли подушечку. Тилли затолкала ее в отделение ящика, забитое разноцветными лоскутками, оперлась руками о столик и сжала кулаки. – Ланселот соблазнил меня, потому что ему была нужна моя клиентка. Это было просто заданием, пока не зашло слишком далеко, и он не захотел большего, не захотел остаться. – Избавьте меня от подробностей, – оборвал ее Мерлин, поднимаясь из кресла. Рассказы о Тилли и Джеймсе Спенсере поднимали ему настроение еще меньше, чем воспоминания о них. – Вы знаете. На одном из заданий от него осталось две разрубленных половины, – Тилли вытащила из кармана платья портсигар, и хлопала себя по другому карману в поисках зажигалки. Пальцы у нее дрожали. – Мои костюмы никого не убивают. В отличие от моей любви.***
Мерлин вернулся домой и налил себе скотча. В желудке тянуло, он открыл холодильник, пробежался взглядом по вчерашним спагетти, супу из ресторана и полуфабрикатам, засмотревшись только на половину польского пирога с капустой, Тилли тоже покупала пироги в супермаркете готовой еды, как и тайваньское пиво. Тяжесть переместилась под пупок, Мерлин положил ладонь на живот. Сегодня без ужина, иначе не заснуть. Он уже переоделся в пижаму, и все равно не мог заставить себя лечь. Подбил концы у программы, которую написал для предварительной оценки соискателей, послушал на ютьюбе раритетную концертную запись Джонни Кэша, переписанную с пластинки, трещащую, щелкающую. Налил еще скотча, сел, поставив стакан на колено, и постучал пятками об пол. «Что-нибудь нашли, Мерлин?» «Я прислал вам отчет по супервизии работы Тилли Даннедж». «Поделитесь со мной кратким содержанием?» Мерлин сделал небольшую пазу, крутя в пальцах ручку. «Все в порядке. Ее костюмы действительно делают агентов более внимательными, повышают концентрацию, мотивацию и успешность миссий в целом на от полутора до двух процентов. Доктор Оствик говорит, что возможен прирост до пяти процентов, в случае, если они доработают новую программу к концу года». «Выходит, вы зря беспокоились?» – сэр Жиль позволил себе снисходительную улыбку. Мерлин испытал короткое, но сильное желание спросить: «Что смешного, старый идиот?» «Выходит так, сэр. Больше всего меня поражает что, что эта ужасная пестрая ткань делает агентов и менее заметными, переключая акцент с лица на одежду. Хотя, возможно, если наши противнику поймут, как это работает, они разработают методы противостояния «эффекту Даннедж». «Ты скажешь Оствик и Чаплину, что им нужно поработать над этим?» «Уже сказал». Мерлин прошелся по квартире, посмотрел в окно, над крышами тускло струился лунный свет. Ноги сами принесли его в кабинет, он выдвинул ящик стола и достал конверт с фотографиями. Там был Гарри Харт, которого больше не было, снимки местности с дрона, какие-то вещи, которые ему нужно было сохранить, и та фотография. Мерлин вынул ее и поднял на уровень глаз, руку пришлось держать немного на отлете, он был без очков. Тилли смотрела на Мерлина с фотографии заплаканными глазами. На похоронах Ланселота она была в черном тренче, черном платье и черной шляпе с широкими полями, с красными следами от слез на лице, одна на своей стороне могилы, в то время, как его семья стояла на другой. Глядя на нее, Мерлин особенно остро чувствовал свое одиночество, и, тогда, в примрочной, он впервые прикоснулся к одиночеству, которое мучило ее. Он пришел на последнюю примерку со странным чувством. Костюм уже не был ему нужен, он закончил проверку и мог просто объявить результаты и уйти, но Тилли уже закончила: и килт с необычными складками, и бледную рубашку, и черный пиджак, казавшийся глухим, как стамбульская ночь, на ощупь мягкий, как лотианский мох: она сшила его из бархата, переливавшегося всеми оттенками черного. – Вы меня обманули, – сказал Мерлин, переодеваясь за ширмой. – Чем же? – Тилли курила, присев на край стола с богемским абажюром, и стряхивала пепел в чашку. Она попросила разрешения закурить, и Мерлин разрешил, потому что после примерки собирался закурить сам. – Вы обещали мне простой, костюм с килтом, все равно все сшили и скроили по-своему. Застежка переехала на бок, она была на молнии, вшитой в складки между тканью, и накрывалась декоративным клапаном с медными пуговицами с неизменной монограммой. В воротнике бледно-зеленой рубашки и правда было легче дышать, Мерлин взял с ширмы гольфы, и Тилли, глухо стуча каблуками, передала ему стул. Мерлин поблагодарил ее и снял ботинки. – А вы сменили гнев на милость и сказали сэру Жилю, что больше не считаете меня угрозой безопасности, – отозвалась Тилли из-за ширмы. – Королю подходит тот, кто ему нравится, волшебнику – тот, кто служит его интересам. – Это цитата? – Мерлин скинул ботинки и стянул носки. Надевая гольфы, он проверил, как они сидят в голени, резинка была крепкой, даже туговатой – такой, какую он и хотел, не было ничего глупее, чем шотландец в разношенных, сползающих гольфах. – Нет, это я импровизирую, – Тилли выпустила дым изо рта, и дым взлетел к потолку, втянутый в кондиционер. – Пока что получается. Надевая одежду, которую она сшила, Мерлин понял, что знает, что чувствовал Джеймс Спенсер. Рубашка пахла жасмином, внутренние швы были мягкие, едва касающиеся кожи, как будто их и вовсе не было, а сама ткань была легкая и теплая не как хлопок, лен, атлас и шерсть, а как женские руки, обхватывающие тебя в последний момент перед расставанием. Когда он вышел из-за ширмы, Тилли сделала шаг назад. Мерлин поправил воротничок и посмотрел в зеркало, выпрямив спину и коснувшись запонок на манжетах. Ни одной лишней складки, ни лишней свободы, ни тесноты. Тильда повернула к нему зеркало, и Мерлин не узнал человека, которого увидел. Этот высокий, бритый налысо мужчина с яркими зелеными глазами и с благородными чертами лица был кем угодно, только не координатором: героем войны, вождем клана, графом, кузеном королевы, наконец, Артуром. Да, Артуром, подумал Мерлин, расправляя плечи. Он выглядел как Артур намного больше, чем сэр Жиль, и быть Артуром ему очень шло. – Это лучшее, что я когда-либо надевал, – сказал Мерлин. Человек в зеркале принимал имя Артура с достоинством, небрежно, как первый рыцарь, но Мерлин по эту сторону зеркала впервые допустил эту мысль всерьез, и она ему понравилась. – А вы лучший портной, который для меня шил. Тилли бегло улыбнулась и сцепила пальцы в замок, глаза у нее были невеселые. Она была в черном платье с овальным вырезом на груди, в котором посверкивала подвеска с жемчужиной и крохотным бриллиантом, которую Ланселот купил в Дубаи, и по поводу которой Мерлин обещал написать Честеру рапорт, но так и не написал. – Джеймс подарил вам это, – Мерлин кивнул на подвеску. Тилли посмотрела вниз, как будто бы забыв, что на ней надето. – А, это? Да. Она выглядела такой же растерянной, как и сам Мерлин, и это придало ему храбрости. – У него был хороший вкус на подарки, в отличие от меня. Я был груб и, может быть, предвзят; мне очень жаль. Могу ли я загладить вину, пригласив на ужин? – Нет! – Тилли почти закричала. Сигарета упала на ковер, и ковер задымился.***
Тилли вышла из ателье без зонта и прижалась к двери, поджимая ноги в замшевых туфлях с прорезью на большом пальце. Дождь лил с козырька длинными струями, брызги оседали на туфлях и дымчатых чулках под цвет платью. Тилли прижала сумку к груди, с ужасом глядя на водяной апокалипсис, разверзшийся перед ней. Мерлин выступил из тени под фонарем и поднял над ней зонт. Тилли вздрогнула и посмотрела на него через плечо. Перья на ее шляпке клонились к земле, быстро отсыревая. – Я недостаточно понятно сказала, что не хочу вас видеть? – Простите, – зонт в руке Мерлина качнулся от ветра, но сам он стоял прямо, в своих привычных узких брюках и тренче из плотного, тусклого блэкуточа. – Я не верю в проклятия, дурные предзнаменования, и шекспировских ведьм. – Что если вы просто мне неприятны? – Тилли прижала воротник к шее. Кеб, подняв волну воды, свернул с разметки и затормозил у тротуара. Выставленный из-под зонта рукав тренча у Мерлина быстро стал тяжелым от воды. – Такое тоже может быть. Тогда я могу проводить вас до кеба. Тилли опустила руку с сумкой вниз и посмотрела на кеб, коснувшись основания убранных в ракушку волос. – Вы ненавидели меня, что заставило вас изменить мнение? На площади было малолюдно. Проезжавшие машины казались динозаврами, пересекающими доисторическую реку, в водяном мареве моргали глаза светофоров, меняя цвета. – Я был несогласен с тем, что вы делали, а не ненавидел вас, это большая разница. – Нет никакой разницы. Оставьте меня. Я приношу несчастья. – Несчастный случай ни о чем не говорит, – Мерлин начал раздражаться. – Мальчики подвержены несчастным случаям. Мужчинами они становятся по чистой случайности, если переживут собственную глупость. Когда мне было десять лет, я прожигал пол в кабинете отца кислотой из лаборатории. В чем вы можете быть виноваты – в том, что ребенок свернул себе шею? – Я... Поверить не могу, что вы это делали, – Тилли прищурила один глаз, глядя на него. – Хотя вы похожи как раз на человека, который может так поступить. – Да, я знаю, – согласился Мерлин. -- Таких, как я, в студенческих братствах называли ботаниками. – Таких, как вы, я бы назвала отчаянными, – Тилли повернулась к нему, и сказала страстно: – Не ищите смерти. – Я не собираюсь умирать, и не собираюсь верить в проклятие, – Мерлин смотрел на нее сверху вниз, вода, капавшая со спицы, стекала у него по виску. – Мальчишка был несчастным случаем... – А Джеймс? – Джеймс был агентом Кингсман, он самого начала знал, на что шел, – отмахнулся Мерлин. – Он мог погибнуть с вами, или без вас, нет никакой разницы. Тилли, выберите кого-то, кто не рискует жизнью каждый день. Кого-то, кто не умрет. Водитель вышел из кеба и открыл дверцу. Это был один из шоферов кингсман, Мерлин даже знал его имя: то ли Боб, то ли Том, бывший военный-контрактник. Иногда, когда Мерлин ездил по ночам за скотчем и польским пирогом, он ставил его на вызов. Боб-Том никогда не отказывался немного выпить с ним, и за это Мерлин никогда не спрашивал, как Том-Боб ухитряется пить скотч и водить одновременно. – Что вы стоите, ждете, пока в вас ударит молния? – с вызовом спросила Тилли, подаваясь вперед, поджимая ногу – ее туфля зачерпнула воду, – и Мерлин сказал сухо: – Мой костюм изолирован от ударов тока. – Видимо, это хорошо. Но вряд ли вам это поможет. И вряд ли это поможет мне. Подбородок у Тилли дрожал, а на глазах выступили слезы, и Мерлин, поправив очки, сказал то, что он никогда бы не осмелился сказать раньше, до того, как увидел себя в блэкуотче Тилли человеком, не выполняющим приказы, а раздающим их, не волшебником, а королем: – Я не боюсь вашего проклятия, Тилли Даннедж. Вы можете сделать счастливым любого мужчину, которого выберете, и я позабочусь о вас, если вы мне позволите это сделать.