Борджиа. Часть 1. "Секс. Власть. Убийство. Аминь."

Чезаре Борджиа щедро расплатился с Микелетто Корелья за кардинала Орсини. Епископ Валенсийский выложил больше, чем наемник мог бы истратить за целый год своей непритязательной жизни. И хотя деньги водились у Корелья и раньше, ведь услуги подобного рода стоили не мало, в кошельке наемника еще никогда не гремело столько золота. Но к богатству Микелетто не стремился. Должно быть, деньги дарили определенную свободу и видимость безопасности, часто они же приносили погибель. На своем веку он повидал много достойных мужчин, которых погубила алчность. Но как мог судить Микелетто о пагубе, если он сам – сплошной порок и пагуба. Он нес за собой смерть, чувствовал ее тленное дыхание за плечом каждый раз, когда его клинок вонзался в беспомощную плоть очередной жертвы. Он отнимал жизни, взамен даруя вечность. Кто подарит вечность ему, когда придет час, и что ожидает его там, за пределами бытия? Верно, расплата за все злодеяния, что он совершил и еще совершит. Но Микелетто уже давно ничего не боялся, полагаясь лишь на ловкость собственных рук да острую сталь клинка. Он мягкой поступью шел вперед, оставляя за собой следы запекшейся крови. Он блефовал, лгал, крал, убивал, продавал и покупал, он жил так, словно расплаты никогда не будет. Пожалуй, его единственной добродетелью являлась непритязательность в быту. Микелетто жил на чердаке одного из пустующих домов на Виа Корсо. Стены его пристанища были голыми, точно в келье. Из мебели имелся лишь грубо сколоченный стул да такой же стол, старый потертый сундук в углу вмещал немногочисленные пожитки наемника, тюфяк, набитый соломой, служил ему ложем. На одной из ободранных стен напротив мутного оконца болталась видавшая виды мишень для метания ножей. Корелья вполне устраивала эта спартанская простота. В голых стенах его беспутная душа находила покой, в суровых условиях тело хранило необходимую наемнику дисциплину. И даже теперь, когда в его распоряжении появились средства, чтобы заметно улучшить условия жизни, нежиться на шелковых простынях он бы ни за что не стал. Большую часть денег Микелетто намеревался передать матушке в Форли, как только представится такая возможность. Мать давно забыла о нужде на попечении сына. Он навещал отчий дом несколько раз в году, невозмутимо выслушивал поток ее благодарностей и терпел невообразимую суету вокруг своей персоны. Столько заботы он бы не выдержал ни от одной другой женщины, но матушка была тем единственным, что он называл для себя святым. Она, разумеется, и помыслить не могла откуда деньги, сын говорил, что занимается врачеванием, и благодарные пациенты одаривают его звонкой монетой. Корелья сочинил эту байку про обучение медицине вскоре, как задумал перебраться в Рим, а мать поверила и гордилась, что сын избрал достойное ремесло. Несколько золотых дукатов Микелетто потратил на новый костюм и пару льняных сорочек, а также шерстяной плащ и блестящие шпоры. Его коробило носить все эти наряды, но, став слугой такого сиятельного молодого господина, как Чезаре Борджиа, Микелетто доведется бывать в высшем свете, и благоразумней станет не привлекать внимание бедным облачением. Оставаться бледной тенью своего хозяина. За эти недели, что Микелетто шпионил в доме делла Ровере, он успел многое узнать не только о кардинале. Корелья навел справки и на Чезаре. Родился в первом месяце весны к востоку от Рима, в замке Борджиа в Субьяко. Учился в университетах Перуджи и Пизы, где достиг выдающихся успехов в изучении права и теологии. Еще во время обучения принял сан архиепископа. И, несмотря на одежды церковника и, в целом, благостный образ, молва о господине шла недобрая. Многие опасались его дьявольского ума и вероломства, ходили толки, что он опасное оружие в руках своего коварного отца, Родриго Борджиа. Что ж, в этом была доля правды. Сын смиренно служил интересам Папы, а его преданность семье вызывала невольное уважение, и, однако же, за поразительным самообладанием Чезаре сквозил безудержный норов. Тем не менее, не считая многочисленных любовниц да пары уличных драк, никаких страшных грехов в прошлом молодого Борджиа осведомители наемника не откопали. Неудивительно, епископ был слишком умен, чтобы оставлять следы. С того дня, что Микелетто Корелья поступил на службу к Чезаре Борджиа, жизнь наемника приняла новый поворот. Он больше не перебивался мелкими заказами, теперь он играл по-крупному, и такое положение ему пришлось по вкусу. Но сегодня его задача проста: Джулиано делла Ровере потребовал найти свидетелей блуда Папы, а Чезаре приказал убедить их молчать. Свидетельницей была прехорошенькая служанка донны Джулии Фарнезе. Девушка по неосмотрительности и глупости оказалась весьма сговорчивой и за небольшую плату рассказала все, что видела и знала. А видела она многое. Микелетто привел ее на очередное тайное собрание кардиналов в доме делла Ровере, где она поведала о подробностях, которые по словам девушки «заставили бы трепетать куртизанок». Уж неизвестно трепетали бы куртизанки от ее россказней, но кардиналы были явно взбудоражены свидетельствами распутства понтифика. Они еще долго галдели за дверями кабинета делла Ровере после того, как девица покинула его. В тот же вечер Микелетто отправился к Чезаре рассказать о служанке и ее свидетельствах. У ворот Корелья приметил череду богато декорированных карет, запряженных породистыми лошадьми. Внутри, у парадной лестницы, толпилось множество слуг и лакеев, а с верхних этажей доносился гул голосов и звуки жизнерадостной музыки. Сегодня в Апостольском дворце проходил званый ужин. Когда на мраморной лестнице показался Чезаре, наемник окинул его беглым взором и тут же опустил голову. Господин выглядел до неприличия хорошо, но не пристало слуге долго пялиться на хозяина. Епископ поприветствовал наемника широкой улыбкой, чем немало удивил Микелетто, ведь все предыдущие дни он был напряжен и невесел. Чезаре рассеянно кивнул, и, миновав наполненный гамом вестибюль, наемник, вслед за хозяином, вышел в темноту внутреннего двора. Они пересекли залитый лунным светом патио и очутились в противоположном крыле особняка. Тут безмолвие ночи нарушали отдаленные звуки флейты, доносившиеся из приоткрытых окон второго этажа. - Итак, у тебя есть, что рассказать мне? - от господина веяло щегольскими духами и вином, в глазах играли чертики, а на бронзовых скулах проступал легкий румянец. Видимо, в этот вечер он позволил себе вина больше обыкновенного. - Кардиналы повторно собрались в доме делла Ровере для обсуждения низложения вашего отца. Камеристка донны Джулии Фарнезе представила им доказательства блуда госпожи с его Святейшеством Папой, – тихо говорил Микелетто, уставившись в каменный пол под своими ногами. - Она была весьма красноречива в своих свидетельствах, – добавил он. Епископ невесело усмехнулся. В раздумьях потирая подбородок, он прошелся вдоль темной галереи, освещенной тусклым светом догорающего факела. - Значит, служанка готова показаться пред всей курией со своими свидетельствами? – с иронией в голосе проговорил епископ. Микелетто молча, кивнул. - За кардиналом делла Ровере ведь тоже могут найтись грехи, - несмотря на выпитое вино, голова Чезаре работала трезво, и в глубине его темных глаз уже отражался коварный замысел, - если хорошо поискать. Господин двинулся вдоль колоннады, сложив руки на груди. Микелетто устремился за ним. - Она красива, эта свидетельница? – тихо спросил епископ, не поворачиваясь к наемнику. - Довольно привлекательна, милорд, – Микелетто догадывался, к чему клонит хозяин. Вероломный замысел, который развенчает праведность делла Ровере и перечеркнет заговор против понтифика. - Можешь убедить ее взять обет молчания? Микелетто не ответил. Разговорить девушку не составило труда, заставить ее молчать будет еще проще. Молчание слуги стало немым согласием для Чезаре, и он, вздохнув, проговорил: - Простит ли нас Господь, Микелетто? - Я не сведущ в путях Господних, милорд. Чезаре повернулся лицом к наемнику и уставился на него со знакомым холодом в глазах, от которого Корелья внезапно стало не по себе. Микелетто накрепко запомнил невозмутимую решительность во взгляде Чезаре, когда тот велел подать отравленное вино кардиналу Орсини. Ни муки сомнения, ни терзаний совести, ни страха перед расплатой. На короткий миг Корелья будто глянул в зеркало, словно увидел собственную беспощадность со стороны. Вот и теперь ледяная поволока в темных радужках глаз Чезаре была недвусмысленной - девушке вынесен приговор. Хорошо, что Микелетто научился читать мысли хозяина еще до того, как он их произнесет. - Но ты сведущ в молчании, – обронил епископ покровительственным тоном и напоследок впился в Микелетто взглядом острым, как лезвие бритвы. Наемник коротко кивнул, и Чезаре, удовлетворенно качнув головой, покинул галерею, шелестя подолом сутаны. Наемник остался один в чернильной тени ночи. Задрав голову ко второму этажу дворца, он всматривался в окна, наполненные светом, и прислушивался к знакомой мелодии. Он даже смог расслышать слова этой незабвенной канцоне, напеваемые приятным тенором: О вашей красоте в стихах молчу И, чувствуя глубокое смущенье, Хочу исправить это упущенье И к первой встрече памятью лечу. Но вижу - бремя мне не по плечу, Тут не поможет все мое уменье, И знает, что бессильно, вдохновенье, И я его напрасно горячу. Наемник слушал лирические строфы и думал о той, другой, неизвестной ему жизни, которой у него никогда не было и не будет. Его мысли прервались, когда в окне от пола до потолка показалась белокурая девчонка. Совсем еще ребенок, но разодетая как истинная принцесса. Улыбка самого ангела играла на ее губах. Она выскочила на балкон, распахнув окно настежь, и, облокотившись на балюстраду, подняла голову к звездам. Микелетто юркнул в тень анфилады, где мрак надежно укрывал его от глаз незнакомки. Спустя минуту в проеме дверей возникла горделивая фигура, которую Микелетто ни с кем бы не спутал. Чезаре Борджиа вышел на террасу с медным кубком в руке и остановился рядом с девушкой. На его лице сияла такая беззаботная улыбка, которую Микелетто доселе видеть не приходилось. - Как много звезд, Чезаре! – воскликнула девушка, отведя взгляд с небосклона на епископа. - Не сосчитать! Хозяин снисходительно глянул на нее, отпивая из своего бокала. - Тут довольно прохладно, сестренка, уже не лето. Он ласково приобнял девушку за плечи, уткнувшись губами в ее макушку. Она расплылась в улыбке и снова устремила взгляд к звездам, он же задумчиво глядел туда, где они с Микелетто только что беседовали. Вот, значит, кто заставляет господина улыбаться, его младшая сестра. Та самая Лукреция, о которой говорят, что она великое сокровище Ватикана. Микелетто не считал себя знатоком женской красоты, но, насколько мог судить наемник, она и верно была прекрасна; столь юна и грациозна, а в манерах так очаровательно капризна. - Ах, если бы ты не был занудой и не нацепил эту мантию, – Лукреция высвободилась из объятий брата и повернулась к нему лицом, - мы бы танцевали весь вечер, и я бы точно не замерзла. - Разве тебе не хватило танцев с Хуаном? - Хуану медведь на ухо наступил! Оба рассмеялись. Чезаре отложил бокал на перила и, подхватив девушку над землей, закружил по площадке балкона, приговаривая: - Разве юбки мешают тебе танцевать? - Нет! – взвизгнула Лукреция, расхохотавшись во все горло. Епископ опустил ее на ноги и, чинно поклонившись, промолвил: - Значит, и мне они не помеха, - он взял ее ладонь и поднес к своим губам. - Потанцуем? Несколько долгих мгновение они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Чезаре все прижимал маленькую ладошку к устам, и, насколько мог разглядеть Микелетто со своего наблюдательного поста, в глазах господина мерцала поразительная забота. Или ласка? Возможно, нежность? Нет, все не то. Любовь. Он и верно любил эту маленькую, вертлявую девчонку. Наемник ничего не смыслил в любви и до сего дня не был уверен, что она существует. Но вот они - перед ним, медленно закружились в танце, и он почти физически ощутил необъяснимую, прекрасную силу, что движет ими. Микелетто вдруг стало не по себе. Он, подобно соглядатаю, прятался в тени, шпионя за собственным хозяином. Наемник замер, опасаясь шелохнуться, ведь стоило ему сделать шаг, как шорох гравия под ногами выдал бы его присутствие. Чезаре и Лукреция медленно скользили по террасе, будто окутанные тонкой радужной сферой. Музыка стихла, но, казалось, они следовали какому-то своему беззвучному ритму: ноги их словно парили над полом, руки то сплетались, то взмывали вверх, где пальцы едва касались. Мог ли представить Микелетто, что молодой господин ко всем своим бесспорным достоинствам еще и столь ловкий танцор и чуткий брат? Сколько лиц у Чезаре Борджиа? То он с гневом приставляет вам острый клинок к горлу, то с дьявольской расчетливостью плетет западню врагам, то ухмыляется обезоруживающей улыбкой и кружит в танце сиятельную даму. А следующим утром он отслужит мессу в церкви Святого Петра и примет исповедь у десятка грешников, и ни один мускул на его лице не выдаст, как ненавистно молодому Борджиа обличие церковника. Меж тем, брат с сестрой закончили танцевать и скрылись внутри зала. Они прикрыли за собой двери, и гул голосов стал тише, пронзительный стрекот сверчков в зарослях глицинии наполнил ночь. Микелетто стряхнул оцепенение и, подобно тени, юркнул к выходу из дворца. Его хозяин прав, наемник сведущ в молчании, он сведущ во всех темных делах, он соткан из мрака и теней, он подобен бледному месяцу, что появляется на омытом дождем небосклоне ночью. Но теперь убийца нашел солнце. У его солнца есть имя – Чезаре Борджиа. И Микелетто готов оставаться в вечной тени светила, следовать за ним как луна следует за солнцем. Корелья станет кем угодно, только бы сопровождать этого необыкновенного человека. Верным псом на охоте, слугой в доме, эмиссаром на переговорах, ангелом-хранителем в бою, тенью в ночи, острым клинком в его руке, янтарными четками меж его длинными пальцами, серой пылью на полированных сапогах.