Борджиа. Часть 1. "Секс. Власть. Убийство. Аминь."

Шел второй час дня. Солнце стояло высоко, а Чезаре, облаченный в черную сутану, входил уже в третий по счету дом терпимости на дальней пустынной окраине Траставере. По правде говоря, это дело можно было с легкостью поручить Микелетто, но Чезаре находил странное удовлетворение в том, чтобы лишний раз обнаружить слабости Хуана и, конечно же, проявить свое превосходство. Хозяйка дома, дородная темноволосая женщина встретила Чезаре на пороге, будто самого Спасителя. Узнав, правда, что он ищет брата, а не девицу для развлечения, пыл ее несколько угас. Но блеск рубина на перстне кардинала подействовал, как и всегда, безотказно, и она проводила Чезаре туда, где изо дня в день совершалась греховная любовь. Внутри сырого помещения по обыкновению разило винными парами и кислым смрадом немытых тел, а темные комнатушки напоминали стойла, разделенные лишь перегородками, недостающими до потолка. Хуан нашелся в самой дальней из комнат. Он спал беспробудным сном, уткнувшись носом в сбитую комьями подушку. Чезаре невольно поморщился, заметив рядом с кроватью неряшливого вида темноволосую женщину, бесстыдно плещущуюся над тазом в ярком луче полуденного солнца. У гонфалоньера Римской церкви были все деньги мира, а его до сих пор тянуло в эти грязные, чадные места, где проститутки слонялись неприглядными коридорами вечно сонные, с печатью порочной обреченности на лицах. Существование в этих местах с трудом можно было назвать жизнью. Стремительно шагнув в комнату, Чезаре громко обратился к девице, что едва успела одернуть подол сорочки, увидав на пороге церковника: - Ты его знаешь? - он кивнул на Хуана. - Нет, отец, - прогнусавила проститутка, подобострастно улыбаясь. - Прошлой ночью он не назвал себя. Нетрудно было догадаться, что младшего брата сюда привела очередная безудержная пьянка. Ведь если выпить крепкого вина - да побольше - любая сойдет за красавицу, а убожество окружающей обстановки не будет иметь никакого значения. И начав вечер в богатом и помпезном доме донны Эспозато, Хуан частенько заканчивал его в неизвестном никому борделе, где дешевого сладострастия ищут воры, убийцы и выброшенные на обочину жизни бродячие псы. Недолго думая, Чезаре схватил спящего герцога за ноги и резко потянул на себя, а затем без всяких церемоний сгреб за плечи и одним рывком поднял с кровати. Хуан очумело качнулся, икнул и, вяло обернувшись, промямлил: - Брат... - Твой брат священник? - поразилась девица. - Кардинал! - усмехнулся Хуан, когда Чезаре поволок его к бочке с чистой водой. - Кардинал? - вскричала им вслед проститутка. - Нужно было взять с тебя вдвое! - Ты так и сделала, - зло огрызнулся Хуан. Чезаре, порядком раздраженный их бессмысленной болтовней, подтянул брата к бочке и без всяких сантиментов окунул его хмельную голову в холодную воду, накрепко придержав все слабые попытки того вырваться на свободу. Это должно было привести Хуана в чувства. Ослабив хватку, Чезаре толкнул герцога на потертый, видавший виды диван. - Твой отец желает провести смотр войск, главнокомандующий! Хуан, слегка ошарашенный подобным обращением, отер лицо от воды и угрюмо буркнул: - Я этим утром не в духе... - Не утром, а днем! - холодно оборвал его Чезаре. И зачерпнув ковшом из бочки, с нескрываемым удовольствием выплеснул воду на брата. Хуан лишь вяло закрылся руками и хрипло рассмеялся, откашливаясь. - Ты меня знаешь, братец! - Чезаре добавил сарказма в свой голос: - Я не одобряю разврат, кутежи и пьянство. - Поэтому наш отец и сделал тебя кардиналом, - язвительно отозвался Хуан. Чезаре раздраженно фыркнул и быстро обежал комнату взглядом в поисках одежды брата. Это не заняло больше нескольких мгновений. Бордовый камзол, обшитый рубинами и самоцветами, блестел на грязном полу, точно лужа свежей крови. Чезаре сгреб в охапку смятый шелк и бархат и кинул им в Хуана: - Тогда почему он сделал тебя герцогом? - спросил он с легким отвращением, глядя на то, как брат неуклюже барахтается в попытках зашнуровать гульфик. Наконец, Хуану это удалось. Довольный собой, он раскинул руки в стороны и криво усмехнулся: - Потому что разврат и кутежи - главные признаки благородства! Чезаре возмущенно закатил глаза и, сцепив Хуана за плечо, заставил подняться на ноги, а затем нетерпеливо подтолкнул к выходу. - Почти вся Италия переметнулась к французам! - уже куда серьезней, чем прежде заговорил Чезаре, волоча Хуана коридорами затхлого борделя. - Они услышали звук, чуждый итальянскому уху. Гром пушек. Младший брат недоверчиво поглядел на старшего, будто тот говорил о каких-то несусветных сказках. На бледном лице его расплылась глуповатая, недоумевающая усмешка. На какой-то короткий миг Чезаре стало даже жалко этого неразумного мальчишку, не понимающего, что ожидает его впереди. Он, Чезаре, справился бы гораздо лучше, в том не было сомнений. Если бы только отец поверил в него. А брат мог бы и дальше вести свой праздный, веселый и бессмысленный образ жизни. Но минутное милосердие быстро уступило место омерзению. Чезаре невольно отшатнулся от едкого винного духа, исходящего от Хуана, и, придав своему голосу отцовского порицания, прошипел: - И у главнокомандующего есть и другие обязанности, помимо разврата и кутежей! Есть еще скучные военные дела. Никакого толку от герцога Гандийского в тот день быть не могло, и отец, с досадой выслушав неубедительные доводы, отпустил сына отсыпаться, строго-настрого наказав тому явиться следующим утром с планом спасения Рима. Всеми фибрами души Чезаре наслаждался позором брата и в тайне надеялся, что ни один талантливый военный капитан не поможет Хуану разработать надлежащую тактику против французских пушек. Хотя очевидно, что некоторая стратегия все же была необходима, коль отец намеревался избавить Рим от бесчестия и разграбления. Чезаре неустанно размышлял над этим, однако, чем больше он думал, тем яснее становилось, что на бранном поле им победы не видать. Но и бегством спасаться Борджиа не станут. А, значит, их ждет битва, а за ней будет либо блистательная победа, либо постыдное и бесславное поражение. На следующий день Хуан, румяный и свежий, словно спелое яблоко, облаченный в начищенные до блеска доспехи гонфалоньера, предстал перед отцом в военном зале Ватикана. На лице герцога не осталось и следа от минувших увеселений, а карие глаза сияли так яростно, словно он уже вернулся с победой. На военный совет собрались все, кто еще не терял надежды отстоять город от нашествия врага. Учитывая, что половина дворянства и духовенства уже покинули Рим, Хуану довелось играть свое грандиозное представление перед скудной публикой, состоящей по большей части из армейских капитанов и мелких чиновников курии. Хуан, исполненный гордого самодовольства, подошел к массивному столу и театральным, словно отрепетированным, жестом развернул перед отцом карту Рима и предместий. Затем, сохраняя все тот же довольный до безобразия вид, он расставил по карте оловянные фигуры, обозначающие две армии. И лишь покончив с этой мастерски исполненной сценкой, Хуан громко промолвил: - Для чего нужны пушки, Святой отец? - Разрушать укрепления, в основном, - отозвался понтифик, явно впечатленный уверенностью сына. - Именно! - воскликнул герцог. Он резко развернулся на каблуках, блеснул металлическим огнем панцирь на широкой груди. Обежав глазами всех присутствующих в зале, Хуан многозначительно задержал взгляд на Чезаре, стоящем по правую руку от отца. - Французские пушки разрушат ворота Рима, как разнесли стены Лукки, - он сделал красноречивую паузу: - Но на что они годятся, когда бой в открытом поле? По залу пронесся вздох удивления. - Мой сын! - воскликнул отец, будто на него снизошло прозрение, и быстро обернулся к Чезаре с улыбкой одобрения. Но Чезаре едва ли разделял ликование отца. Между тем, Хуан стремительно шагнул к столу, властно оперся на него ладонями и сверкнул глазами. Его буквально разрывало от уверенности и бахвальства. - Я предлагаю так и поступить! - произнес он, обращаясь к отцу. - Нужно встретить их вдали от Рима, в открытом месте, где их пушки будут для нас не опаснее, чем одуванчики на ветру! На радостях понтифик поднялся со своего кресла, улыбка не сходила с его морщинистых уст. Однако во взгляде мерцала толика скептицизма. А значит, отец прекрасно понимал, что здесь разыгрывалось театральное представление. Хуан же, до крайности довольный произведенным впечатлением, пружинисто оттолкнулся от стола и, все так же благодушно ухмыляясь, продолжил, обращаясь уже ко всем присутствующим: - Наша кавалерия зайдет с тыла. А лучники ударят по их канонирам. Он говорил убедительно, но кроме напускной бравады в этой речи не было ничего. Даже если предположить, что пушки французов окажутся бесполезными, у Карла все еще было неоспоримое численное превосходство. Что может сделать десятитысячная папская армия против тридцати тысяч опытных вояк? Но Хуан готов был сыграть свою роль до конца. Что же, лицедейство всегда было ему к лицу. - Римляне славятся своей стратегией и стремительностью, так используем же их на полную! - продолжал он. - И уничтожим этих французских варваров с их неповоротливыми пушками! Посмотрим, как быстро они смогут их развернуть! - герцог Гандийский перевел дух, а затем неожиданно обратился к Чезаре: - Ты согласен, брат? Вопрос застал его врасплох. Чезаре чувствовал роковой подвох во всей этой хитроумной стратегии, но и другой, более эффективной у него пока не находилось. И решив подыграть Хуану в его тщеславной постановке, Чезаре нерешительно проговорил: - Я мало смыслю в искусстве войны. Брат насмешливо вздернул руки: - Слава Богу, что хоть кто-то в нашей семье смыслит! Чезаре лишь раздраженно отвел взгляд. Будь его воля, он бы разгромил несуразный спектакль в пух и прах. Но вряд ли это помогло бы делу. Отец, между тем, точно завороженный, следил за младшим сыном. Конечно, он не верил, что Хуану удастся отбить французское наступление, и лучше других отец понимал, что помимо бахвальства армии нужны солдаты, острые пики и мощная конница. Не говоря уже об опытном полководце. - Мы перехитрим их, даже не дав увидеть наш славный Рим, - не унимался младший брат. - И как Юлий Цезарь, как Марк Антоний, мы погоним этих диких захватчиков назад! Им придется тащить свои пушки через Альпы! Чезаре лишь поморщился этим речам. Хуан сравнивает себя с Цезарем? Да он и правда безоговорочно верит в собственную фантазию, и в мечтах своих уже стал победителем. - Я ведь прав, отец? - с нажимом проговорил герцог Гандийский. Понтифик высоко вскинул брови, подошел к Хуану и одарил его взглядом искреннего восхищения. - Теперь мы можем вздохнуть спокойно, сын мой. Гора свалилась с наших плеч! - он расцеловал любимого сына в обе щеки и громогласно промолвил: - Ты станешь избавителем Рима! Как бы отчаянно Риму не нужна была победа, в тот момент Чезаре всем сердце желал брату поражения.