Дисгармония

В Сан-Франциско теплая, обманчиво безветренная погода. В больничной палате, напротив, прохладно и слегка свежо, словно после дождя. Никакого запаха лекарств – чудо современной системы фильтрации воздуха. Большой экран монитора вмещает в себя все биоритмы единственного в палате пациента – крайне подробно, крайне безлико, крайне ненадежно. Этот экран не выдаст прогноз, не подскажет бестолковым врачам, что искусственно синтезированная сыворотка неизученной генномодифицированной крови хороша для больных раком или, скажем, усыпленных трибблов. Для отчаянно смелых капитанов, облученных смертельной дозой радиации, сыворотка хороша… первые сутки. Хан изучает лицо Кирка с отрешенностью философа, сосредоточенностью ученого и равнодушием карточного шулера. Вспышка – и разум простреливает фантомной болью, фантомным ужасом, фантомным отчаянием. Проклятый вулканец. Хан закрывает глаза и медленно, методично отделяет свои воспоминания от чужих. Кирк не умирал перед ним, по ту сторону стекла. Хан не тянулся к Кирку, не вглядывался в неподвижное лицо с открытыми, остекленевшими глазами. Его не разрывало от прорвавших контроль эмоций, его не душили ужас и ярость потери. Да, вот так, разграничить, отрезать от себя чужое. Кирк не хлопал Хана по плечу. Кирк говорил ему о сумасшедшей ночи: как сиганул с моста на автомобиле, стараясь попасть в горлышко бутылки. Хан не наблюдал за самодовольным Кирком, прошедшим его тест-симулятор, нет. Он смотрел Кирку в глаза сквозь всполохи транспортации там, в воздухе. Хан не душил Кирка на мостике «Энтерпрайз»… или душил? Хан открывает глаза и смотрит на спящего. «Зови меня Джимом», - яркая улыбка. Новая вспышка, новая боль. Нет, он не душил Джима. Чертов, проклятый вулканец и его контактная телепатия. В их схватке Спок применил неожиданное оружие – мелдинг. За долю секунды он обрушил на Хана поток сокрушительных чувств, вызванных смертью Кирка. И этот же поток принес фрагменты воспоминаний о нем. Они били по разуму Хана раскаленными стрелами, вспарывали сознание, калечили мозг. Хан не сдался. Едва соображая, он продолжил нападать, но перед глазами все проносились и проносились видения Кирка – его грустные, счастливые, беззаботные, глумливые улыбки, упрямо гордый разворот плеч, гримасы веселья, раздражения, озадаченности и интереса; большие глаза, полные вины, остановившийся взгляд… упавшая рука. Хан позволил Споку опрокинуть себя. Удары по лицу прояснили мысли, и аугмент уже сжал кулак для ответа, но лейтенант Ухура закричала: «Только он может спасти Кирка!». И Хан разжал руку. Он сдался, чтобы спасти Кирка. У него взяли кровь, но Маккой перестраховался, синтезировав сыворотку искусственным путем. Это минимизировало всякое воздействие на ДНК организма, но снизило и целебный эффект. Хан подходит к биокровати, кладет руки на подушку рядом с шеей Кирка. Как же он ненавидит его. Джима в голове Хана слишком много. С каждым часом Хан все больше сомневается, где заканчиваются его чувства и начинаются чужие. Это злит и сводит с ума. Хан сбежал из-под стражи, чтобы убить Кирка собственными руками. Потому что он его ненавидит. Кирк тихо вздыхает во сне и переворачивается на бок, ложится щекой на ладонь Хана. Теплый. Хан закрывает глаза и тут же снова открывает. Пальцами свободной руки он впутывается в светлые волосы, чтобы вдавить голову в кровать, пока не треснет череп. Но Кирк улыбается во сне. Хан отступает. Он раздумывает бездну времени за крохотные мгновения, если верить хронометру в углу экрана монитора. Вакутайнер наполняется его кровью – темной, густой, но только для того, чтобы, еще теплой, разлиться по жилам Джима. Эмоции Спока, его чувства к Джиму клубятся в разуме Хана. Аугмент перестает отделять их от себя, перестает бороться с ними, и они накрывают его горячечной волной. Это будоражит, но боль сходит на нет. Хан невесомо прикасается к лицу Джима, оглаживает его бровь и скулу. Глупый вулканец шарахается от своих чувств и потому едва ли понимает их природу. Но Хан понимает. Он хочет Кирка. Хочет Джима. Пустой вакутайнер отправляется в мусорный контейнер. Спок хотел спасти Кирка. Что ж, Хан спас его. Но за все приходится платить. Хан наклоняется и целует неподвижные губы. От запаха Джима кружится голова. Он пахнет семьей. Его, Хана, семьей. Как… очаровательно.